Я работал в шахте на руднике Голубовка. И вдруг получил повестку о призыве в армию. До явки на призывной пункт была ещё неделя. Я уволился с шахты и поехал в Крым, к родителям, попрощаться. Прощание получилось тяжёлым – всё-таки стареньким родителям я оказывал существенную денежную помощь, а теперь её не будет. Провожать меня из деревни не поехал никто. Я отправился сам, купил билет на поезд «Симферополь-Ворошиловград», который проходит через Голубовку, причём, в купейном вагоне, так как плацкартные все оказались проданными.
Вагон был новеньким, как говорится, с иголочки. Обычно такие вагоны предназначались для фирменных поездов, которые в то время только входили в моду, и в них обеспечивался сервис по высшему разряду. Но этот вагон, по-видимому, случайно пристегнули к ворошиловградскому поезду. Он выгодно отличался от всех остальных, обшарпанных и не мытых.
Я был удручён расставанием. Ни на что не обращая внимания, я прошёл в купе, разделся, завалился на своё место, укрывшись простынёй, отвернулся к стене и предался горьким думам. Кто-то вошёл в купе и расположился на соседнем диване, но мне было «до лампочки». Почему-то в памяти всплыли указы генсека Хрущёва о сокращении вооружённых сил и об отсрочке призыва в армию. Какая несправедливость! Я давно уже должен был отслужить. А тут – на тебе! С тяжёлыми думами я незаметно для себя уснул и как бы переместился в виртуальную реальность: я чётко увидел те самые указы, из-за которых отодвигалась моя служба в армии, и возненавидел Хрущёва. А вот и он передо мной с ненавистной лысой головой. Я с рычанием, как будто, лечу по воздуху, за что-то держась руками, а пятками колочу по лысой голове, затем бросил своего воздушного извозчика и когтями впился в хрущёвский широкий нос.
Проснулся я от крика, но не своего. Передо мной стояла девушка. Я держал её руку и, что есть мочи, впивался ногтями в её мягкое податливое тело.
- Молодой человек, вы уже проснулись? Отпустите мою руку, пожалуйста, - проговорила она, чуть не плача.
Я понял, что делаю что-то не то, и отпустил её. Но от наваждения не избавился, продолжал рычать и метаться. Наконец, чьи то ласковые прикосновения и воркующий голосок вызвали у меня чувство успокоения. Постепенно, очень медленно, до моего сознания доходило, что кто-то крепко держит мою руку, гладит мой лоб и, не то поёт колыбельную, не то нараспев произносит монолог.
Я открыл глаза. На моём ложе, прижав меня к переборке, сидела девушка. Правой рукой она прижала мою руку к своей груди, а пальчиками левой нежно перебирала по моему лицу и приговаривала ангельским голоском, примерно так: «Кто же тебя, соколик, так расстроил? Успокойся, миленький. Всё пройдёт. Боль излечится. Обиды забудутся. Тебе нужен глоток рома и хороший оздоровительный сон». Я попытался вскочить, но девушка не позволила.
- Лежите! Вам надо выпить вот это, - она поднесла стакан, - и поспать спокойно.
Я подчинился. В стакане был коньяк. Он оказал на меня успокаивающее и расслабляющее действие: сознание снова затуманилось. Проснулся я ночью. В купе был густо синий свет ночника. Мне он показался вязким, обволакивающим, затрудняющим дыхание. Я вскочил, с шумом зацепившись за столик. С соседней койки тоже вскочила фигура и кинулась к включателю. Загорелся нормальный свет.
Я увидел невысокую хрупкую девушку, моего возраста. На ней был голубоватый атласный халатик с серебристыми пуговицами. Сама – стройная, с острой грудью, узкими бёдрами, горделивой осанкой, продолговатое милое лицо. Шелковистые локоны мягких каштановых волос изящно лежали вокруг её молочно-белой шеи.
- Как ваше самочувствие? – спросила она с доброжелательной улыбкой.
Я догадался, что это она меня давеча успокаивала, но чувство благодарности ещё не проснулось.
- Спасибо, - буркнул я и потянул на себя простыню, поскольку сидел перед девушкой в одних трусах.
- Не смущайтесь. Мне уже приходилось вас переворачивать в таком виде.
- Что со мной было?
- Вы кричали, рычали, стучали пятками, размахивали руками.
- Извини, больше не буду.
- Надеюсь. Кажется, вы уже успокоились.
Я снова улёгся на своей полке, а девушка переключила свет.
- Не включайте этот синий свет, - почти закричал я, но, опомнившись, спокойно сказал, - мне кажется, я задыхаюсь в нём.
Девушка переключила свет на белый слабый. Несколько минут я лежал и вспоминал, что же со мной произошло, и как эта кареглазая оказалась тут. Вдруг я снова вскочил. Девушка, как по команде, тоже поднялась.
- Я, кажется, тебе руку… поцарапал?
- Это мягко сказано.
- Покажи.
Девушка протянула руку, на которой остались четыре глубоких пореза от ногтей. Я понял, что должен быть благодарен девушке за помощь и успокоение, что должен просить прощение за безобразную травму на её белой мягкой руке.
- Прости меня!
- Ну, что Вы!
- Нет, правда, прости!
Я схватил её руку и начал целовать ранки. Она не торопилась освободиться.
- Да Вы, я вижу, совсем оправились!
Я поднял на неё глаза.
- В каком смысле?
- Вам придётся просить прощения на коленях, - она игриво улыбалась.
«Ба! Да тут чем-то пахнет!» У меня вихрем пронеслось в голове, что мы вдвоём в закрытом купе. Я, не раздумывая, бухнулся на колени, схватил и поцеловал обе её руки, и, не дав опомниться, обнял за бёдра и уткнулся лицом в живот. Несколько секунд я прислушивался к её реакции, но она стояла спокойно. Я начал лицом массировать её живот. Тонкий атласный халат не мешал ощущать нежный запах её молодого тела, особенно, когда мой нос спустился пониже, где халатик непроизвольно раздвинулся, и показались шёлковые трусики, сквозь которые пробивался пряный, сексуально призывный аромат. Но девушка вдруг отступила.
- Я Вас прощаю.
«Боже!» Мои трусы уже не вмещают моё естество. Мой язык уже непроизвольно тянулся к девичьим райским кущам. И вот… Я издал низкий, почти утробный, стон, медленно поднялся с колен, опустился на свой лежак и начал натягивать простыню на голову, продолжая издавать протяжное мычанье.
- Миленький, успокойся, пожалуйста.
Девушка подсела ко мне и мягко потянула простыню из моих рук. Её тёплое бедро, прикоснувшееся к моему животу, снова пробудило во мне могучее желание и сняло торможение, которое за минуту до этого удержало меня от наглого притязания. Вперив суровый взгляд в её глаза, действуя как гипнозом, я медленно протянул к ней руку и провёл её под халат – туда, где упруго торчащие груди. Девушка сделала слабую попытку отстраниться, но я другой рукой уже крепко держал её за талию. Поглаживая груди, я медленно приближался к её лицу и вскоре завладел прелестным ртом. Девушка очень эмоционально ответила на мои поцелуи, расположилась вдоль моего тела и страстно прижалась.
Поезд спокойно катился, колёса равномерно перестукивали. Никто нас не беспокоил. Милая попутчица дала мне успокоение и бодрость духа. На призывной пункт я явился "как огурчик".