Когда дети подросли

Просковья Кац-Хасанова
Ирина Митрофановна тревожно всматривалась в темное окно из-под тяжелой опадающей шторы. Свет она предпочитала при этом выключить. В темноте ей было довольно неуютно, но так она оставалась незаметной для улицы. За два часа, что были потрачены на тревожное ожидание, ноги, плечи и шея начали неметь до боли. Спасала решительность мужа, который заметив ее отсутствие, подходил и оттаскивал, молча за руку. Разговаривали они за день до этого. Спорили, ругались. Муж обычно над ней посмеивался, но в данном случае проявил принципиальность: дочь пойдет на школьную дискотеку и точка! На работе Ирину Митрофановну считали уравновешенной и спокойной. Но, стоило зайти разговорам о детях, настроение ее моментально менялось, как погода весной. Вроде  тепло и солнышко нежно пробивается, и тут же, без причины, небо затягивается тучами и холодит неспокойный ветер. Тревожность накапливалась в Ирине Митрофановне со скоростью наливающейся рюмки, лицо ее белело. Она начинала перечислять коллегам опасности, которые могут грозить сейчас ее детям. Потом беспорядочно начинала ходить между столами и заламывать ухоженные пальцы. Все привыкли к такой переменчивости, останавливать не пытались, продолжая обычные дела. Заканчивалось все звонками домой, в музыкальную школу или в секретариат гимназии, в зависимости от того, где сын с дочкой должны были находиться. Ирина Митрофановна моментально успокаивалась. Также быстро, как и заводилась. Эти чудачества были единственным недостатком милой, открытой и в остальном идеальной женщины.
Деревенея у запертого окна, она старалась крепиться, воспроизводила как радио лекторский голос мужа, что «свою трусливость нужно лечить, а отпрыски должны жить собственной нормальной свободной жизнью», что «на все в конце концов воля божья», и поэтому родителям остается «верить в свое воспитание и доверять детям». Чем дольше  вникала она в смысл слов, тем сильнее начинало ее трясти. Пришел муж, тихо, чтобы не услышал сын, отругал, надавал по щекам и остудил холодной водой. Ирину Митрофановну отпустило. Выпив для успокоения валерианки, она отправилась спать, чем вызвала восхищение супруга, который тут же пообещал незаметно проводить дочь от школы. Сын за компьютером ничего не слышал. Ирина Митрофановна зашла пожелать спокойной ночи и опять разнервничалась до боли в голове. Мальчик с утробным рыком резал и взрывал, его нарисованные боевые машины старались проехаться по телам поверженных врагов. Она хотела сказать, что так нельзя, что неправильно убивать. Даже на экране! Силы покинули ее. Горло онемело. Ирина Митрофановна поняла, что уже не справляется. На автомате вышла она на кухню. Драить и мыть было нечего. Муж уже ушел. Яркая лампа била в ее лицо. Она опустилась на стул и стала вспоминать.
Вечер. Двор школы. Бесшабашная пацанка заводит стайку ровесников «на слабо». Не в первый раз. Уже были разбитые окна, украденная из ларька газировка, драка с соседней школой. Запуганная учительница музыки (не из-за себя, из-за сына) подтверждает поздние занятия флейтой. В пожарном шкафчике дожидается футляр с инструментом и сменная одежда, в которой вышла из дома. В этот день случилось что-то не то. В Ирину память на всю жизнь впечатались хруст от ломающихся костей и мертвые глаза незнакомой девчонки. Мама утром спросила, в чем она так умудрилась испачкать новые кожаные ботинки, что пятна на них не отмываются?
Класс флейты Ира закончила на «отлично». На улицу без дела больше не показывалась. Жизнь шла дальше своим чередом. Пока дети не подросли.