Август стоит спелый, тяжёлый. Густой медовый за-
пах садов, пронзительный и тонкий аромат скошенного
поля: земли, зерна, соломы; обволакивающий, тяжёлый
запах усталого, подвяленного леса...
Блекнут звонкие цвета. Тень холодит по-осеннему
цепко и остро. Утренние дороги далеко разносят натру-
женный скрип телег и бодрые голоса страдников.
Август...
А у Крутояровских мужиков напор майский. Как в
мае нужно ухватить погоду и не отстать от неё на севе, так
и в августе. Только август собрал всё воедино: и уборку
хлеба, и вспашку, и сев.
А кроме этого других забот полно. Вот и на Силу,
12 августа, собаки завыли. Собаки завыли, скотина заре-
вела, под кем-то, говорили, даже земля заходила. Что за
напасть? Не было раньше такого.
Евдокия Клюкина дала объяснение:
– Где-то ведьма умирала.
Слышавший это Ванятка Погорелов сглотнул слюну.
– На Силу и Силуяна ведьмы, опившись коровьего мо-
лока, обмирают. А когда ведьма умирает, земля трясётся
и воют звери.
А на следующий день ударила такая гроза, что и на
Илью не было. Говорили, что мужика в поле громом уби-
ло, а столетний дуб посреди пожни расщепило и сожгло
молнией. Обгоревший ствол дуба видели все, а мужика –
нет. Ну, и ладно, пусть живёт.
Что-то непонятное происходило в Крутоярово: то ли
ведьмы, то ли Илья, то ли он грешен, то ли я.
Пантелей Погорелов сидел на лавке у окна, смотрел
на непогоду и бормотал загадочно:
– Шибче давай... скоро и я...
Поэтому когда на Медового Спаса, 14 августа, крес-
тный ход от церкви направился к Алайке на освящение
воды, народу за ним увязалось, как на январское креще-
ние. И скотину с собой вели: лошадей, коров. В одежде все
безропотно вошли в воду, как киевляне в Днепр при кре-
щении Руси.
В первую очередь вспоминали, что первый Спас назы-
вается мокрым. А уж по выходе из реки вспомнили, что
он ещё и медовый.
С Медового Спаса начинался двухнедельный Успенс-
кий пост. Но этот пост досыта кормит: всё есть.
– Петровка-голодовка, – говорили крестьяне, имея в
виду Петровский пост. – Петровка – голодовка, а спасов-
ка – лакомка
.
Погореловы успели до страшной грозы и второй укос
по отаве сделать, и ячмень свалить в сушку. Хорошо, что
поосторожничали и оставили пшеничку с овсом до устой-
чивой сухой погоды.
И с 15 августа, со Степана-сеновала, погода установи-
лась. Мужики поили лошадей через «серебро».
Дети пропадали на гороховых полосах, объедались
горохом. Но только один день. Многие в Крутоярове толь-
ко теперь готовились к озимому севу ржи.
В тёплые и сухие дни – до второго Спаса – свалили
Погореловы в валки овёс и пшеницу, а ячмень свезли на
гумно. Пантелей слёг: то ли простыл, то ли надорвался.
Лежал, кашлял, предсказывая:
– Сентябь будет вёдренным, потому как Степан был
сухим и солнечным. Вам будет хорошо. И вся осень будет
сухой. Всё успеете...
На Яблочного, или Второго Спаса, выставили крес-
тьяне на церковной паперти столы, а на них августовские
богатства: яблоки, горох, огурцы, репу, брюкву, арбузы,
рожь, ячмень... Батюшка прочитал молитву, освятил
плоды и злаки. Крестьяне отсыпали в особые корзины
«начатки» на нужды церкви и разошлись по домам и гос-
тям. А кто и в поле.
И в каждом доме было яблочко: своё, купленное, об-
менное, подаренное – но было. «На второго Спаса и нищий
яблочко съест».
Пантелей Погорелов и от яблочка, и от мёда отказался:
– Спас меня не спасёт...
Только теперь Гаврила обратил внимание на состоя-
ние отца.
– Ты что, батюшка! Грех говорить такое.
Сбегала Аграфена к Евдокии Клюкиной:
– Со свёкром что-то... Посмотри...
Евдокия осмотрела Пантелея, дала отваров и трав, а
Аграфене сказала:
– Он жить не хочет...
А молодёжь за околицей на пригорке «провожала»
солнышко: «Солнышко, солнышко, подожди!» И встре-
чало осень. Подошли первые осенины.
На Лаврентия, 23 августа, в полдень было тихо: ни
ветра, ни колыхания вод в болотцах и заводях реки. А зна-
чит, и осень ожидалась тихой, а зима без метелей.
в ночь с 23 на 24, в ночь на святого Евпла, когда
ходят по кладбищу привидения и бегает белый конь, усоп
земной грешник Пантелей Погорелов. Отмучился на зем-
ной страде и пашне...И вновь ударила сухая гроза. Судорога прошла по
земле. И отошла душа человека за четыре дня до Успения
Богоматери.