дому Руссова посвящается…
Сегодня сожгли храм Герострата. Я видел, как он горел. Это моя обязанность как журналиста и мой долг как жителя города Эфеса.
Я стоял в двухстах метрах от храма, но всё равно чувствовал его жар. Было так странно смотреть, как это место, созданное непомерным трудом и божественным гением, изрыгает адское пламя. И тогда мне показалось, что храм сам хотел этого. Он говорил: «Вы не приходили ко мне молиться. Вы забыли обо мне. Так смотрите же теперь на то, чего вам никогда не постичь, никогда не забыть и никогда не вернуть»… Последний крик того, чей мудрый шёпот вовеки не был услышан… И мы смотрели.
В лицо дышало пламя невысказанной боли, в спину своими пустыми глазницами смотрела ночь… Я ощущал себя на дьявольском празднике, где порядок танцует с хаосом невообразимую кадриль. И всё же нам было тепло. Великому зданию – великая гибель. Как жаль, что это пламя смерти не в силах согреть наши замёрзшие души.
На площади собирались люди. Они стояли и смотрели на пожар, как бандерлоги смотрели на удава. Кто-то плакал, кто-то возмущался – но в целом их голоса покрывал дьявольский смех умирающего храма.
Я подошёл к незнакомцу.
- Что вы думаете по этому поводу? – безжизненно спросил я.
- А что я могу думать? – ответил незнакомец. – Жалко храм Герострата…
Я удивился:
- Почему вы называете его «храм Герострата»? Это же… это же храм…
- Именно так его и запомнят поколения, - сказал мой собеседник. – Запоминают разрушителей, захватчиков… А имена тех, кто его строил, и сейчас мало кто вспомнит.
- Нет, - возразил я и наконец-то вспомнил полное название храма. – Это храм Артемиды в Эфесе…
- Это был храм Артемиды в Эфесе, - поправил меня незнакомец. – А сейчас это именно храм Герострата.
Я понял, что этот человек убеждён и что спорить с ним будет бессмысленно. Я впервые нашёл в себе силы отвести глаза от пожара и осмотрел площадь.
И тогда я увидел Его. Он смотрел на пылающий храм с гордостью, словно это было его творение. Мне хотелось подбежать к нему и крикнуть: «Убийца! Что же ты наделал?! Что ты создал, если смеешь так разрушать?..» Но что я мог сделать? Я всего лишь журналист, разве я имею право слова?..
Тогда я впервые понял, что я так навсегда и замру на этой ступени Истории, а он – Герострат – пойдёт дальше и дальше, оставаясь в веках…
Я понимал, что мне больно и обидно, хотя на самом деле не чувствовал ничего. Я был слишком близко, чтобы оценить потерю – так велика она была. Но я знал, что этой ночью мне не удастся заснуть из-за отблесков пожара перед глазами.
Храм Артемиды был самым красивым зданием в Эфесе. Я заметил, что про себя тоже называю его «храм Герострата», и проклинал себя за это.
Не в силах больше там находиться, я поехал домой. И в свете трамвайных фар мне казалось, что другие дома тоже пляшут в неописуемом адском танце…
- ;;;;;;;;;, - сказала жена. – ;;; ;;;;;;
- ;;;;, ;;;;;;;;;, - на автомате ответил я и вдруг замер. Я не понимал ни слова из того, что произносили мои губы. Я был уверен: если бы мне сейчас показали их запись, я не увидел бы ничего, кроме невразумительной вязи. Я так привык говорить заученными клише, что уже не был способен на откровенность…
Я лёг спать, но на самом деле лежал и смотрел в темноту. Что принесёт мне завтрашний день? Пепел в глазах, иней на сердце и большой «втык» от начальства…
Жена выключила телевизор, прислонилась к моему плечу и спокойно заснула. Она зоркая хранительница нашего домашнего рая, ей нет дела до других забот…
Но что если в наш рай пробрался змей сомнений?
Тьма сгущалась. Мне мерещились клубы дыма, мне казалось, что я задыхаюсь…
Завтра придут поджигать мой дом. И я буду стоять и смотреть, как я сам сгораю в адском огне, как уже моя боль находит для себя бессловесный выход… Но в то же время я буду молчать. Ведь я всего лишь журналист – разве я имею право слова?..