Свои младенческие сны помню плохо, верней, совсем не помню. В памяти всплывают лишь смутные образы, то ли лоскутья грез, то ли осколки реальности. Нечто мягкое, теплое, живое. Как материнская грудь. Может, именно она и была этим НЕЧТО. Что еще «грудничку» надо и наяву, и во сне? К пяти годам ночные видения стали более отчетливыми, выпуклыми, приобретая очертания вполне материальных вещей: нового резинового мячика, скакалки и почти настоящего духового ружья, как у соседа Витьки.
В семь – снились барабан, набор оловянных солдатиков и поход в парк на аттракционы с неограниченным запасом билетов в кармане, назло злюке-контролерше, на радость мне.
Порой полуночные мечты сбывались, чаще нет. С началом школьных лет фантазии приобрели местами кровожадный – вот бы училку математики «Жигуль» переехал, на худой конец, хотя бы мопед, порой садомазохистский характер – вот уйду один в лес, заблужусь, волки съедят – родители плакать будут, сожалея о том, что так и не купили дорогому чаду новый велик, а математичка так и не успеет поставить юбилейную двадцать пятую двойку в мой многострадальный дневник.
Ближе к старшим классам сны приобрели волнительно-приятный, чуть эротичный оттенок и персонифицировались на личности Светки из параллельного «Б» класса.
Годом позже образ Светки поблек, растворившись в хороводе целой стайки особей слабого пола, чьи начинающие приобретать женственность фигуры, задорно извивались вокруг меня, в вызывающе коротких юбочках и провоцирующее, на пару верхних пуговок расстегнутых блузках.
В «десятиклассных» снах длина и без того коротких юбочек и без того значительно сократилась, сведя сию деталь одежды почти на нет, а блузки и вовсе исчезли бесследно, открыв моему трепещущему взору весело подпрыгивающие холмики плоти, упакованные в ажурное полупрозрачное белье.
Чуть позже, в «институтских» снах, я видел уже абсолютно голых девиц, вытворявших со мной то, что детально описано в древнеиндийском трактате «Кама-сутра» (см. стр. 3 – 610, толстая книга!), и воплощающих в жизнь бессмертные каноны «Дао любви».
Ближе к тридцати подобные сны участились, приобрели цвет, отчетливость. Мои «ночные оргии» имели поистине Раблезианский размах и силу, с сотнями и тысячами участниц и с лицами голливудских див и пышными формами Руберовских героинь. После сорока периодичность иллюзий сократилась. На первый план вышла госпожа Качество, гордо оттеснив точеным плечиком и крутым бедром сеньору Количество. Чулки на подвязках, шнуровочные корсеты, легкий шелест атласных простыней – утонченный разврат галантного века.
В пятьдесят снова проснулась дремлющая с подростковых лет фрау Жестокость, шагнувшая на сей раз в мир моих сновидений в высоких кожаных сапогах на шпильках, строгом эсесовском мундире, распахнутом на груди, в сопровождении жестких щелчков в изящной женской руке хлыста.
В шестьдесят снились одни стриптизерши, ласкавшие шест и взгляд, но, увы, не вызывающие уже никаких нескромных желаний.
В семьдесят моющиеся в бане деревенские бабы. Уж лучше б кум Иван с литром «оковитой» привиделся.
Ну, а последние пару месяцев вижу один и тот же сон – новые вставные челюсти, недосягаемая из-за моей мизерной пенсии вершина не только моих ночных, но и дневных грез.
Ну должно же хоть что-то сбыться?
Пускай не в тридцать, сорок, пятьдесят…
Хотя бы в восемьдесят два года!
Бог с ней, с «Кама-сутрой», не индус, чай, да и стриптизерши мне уже до лампочки…
Ну хотя бы челюсть, новая, вставная! Пожалуйста, божество сновидений, как тебя там… склероз… забыл… Гипнос, что ли?
Реализуй хотя бы одну мою мечту!
Мечты ведь должны сбываться, правда?