Ребенок рождается. Не ждите чуда, после того, как Вы его выносите и он появится на свет. После родов Вы поймете, что все мучения только начинаются. Но Вы опять же ошибаетесь. Все будет хуже. Чем старше ребенок становится, тем сложнее будет Вам. Душа будет страдать, хотите Вы этого или нет. Все сильнее и сильнее, год от года по мере взросления вашего чада.
Я не люблю маленьких детей, давно и честно в этом признавалась. Они мне неинтересны и я не умею умиленно гукать над кроваткой только потому, что в ней барахтается что-то розовое, с щечками. Мое признание ребенка начинается с того момента, когда с ним есть о чем поговорить. И тут, дорогие детки, не ждите от меня пощады и скидок на возраст. Но в ответ им позволяется спорить со мной, отстаивать свое мнение всеми известными и запрещенными методами. Все равно как. Я услышу все, что мне хочет сказать этот беснующийся чертенок, потому что это говорит личность. Если этой личности есть что сказать.
Моя дочка, Ника, выросла в таких жестких, практически суровых, условиях. Она умеет возражать старшим, если эти старшие не особо понимают, о чем они говорят, не взирая на авторитеты и возраст. Она привыкла к тому, что умение отстоять свое мнение уже ценно само по себе, это ей и помогает, и мешает одновременно. Но я думаю, что приоритеты она расставит сама, если уже не сделала этого. Я, собственно, не об этом. Вот так общаясь и пережевывая весь ее подростковый возраст, мы пришли к ее пятнадцати годам, когда по большому счету «что выросло, то выросло» и я не могу сказать, что мне не нравится это выросшее сокровище. Она думает, прежде чем сделать; она делает, не подумав – это женское, это прекрасно потому, что иногда; а самое главное – это то, что она, думая и не думая, как сделать, просчитывает, что из этого выйдет.
Не далее как месяц назад, Ника узнала, что мои родители уезжают отдыхать на Юг. Уже утром, в день отъезда моих мамы и папы, она сложила вещи и уехала жить в оставленную моими родителями квартиру. И тут я поняла, как это – отрывать от себя кусочек себя. Мне было больно, так больно, как будто и на самом деле мне оторвали руку, ногу или внутренности. Это трудно поддается описанию. А если учесть, что обедать мы все лето ходили вместе в ближайшее кафе, то состояние полной «потеряшки» накрыло меня. Не стало обеденного общения, не стало такого привычного обмена событиями и чувствами перед сном, того, к чему я так привыкла, не задумываясь об этом. Она мне перестала даже звонить.
- Что делать? – спрашивала я пару дней, при этом не желая чувствовать себя Чернышевским. Ответ пришел сам собой, хоть и был мне не особо симпатичный: отпустить. Для того, чтобы сохранить корни, нужно, просто необходимо, отпустить, - я поняла и осознала это как истину. И только после того, когда я не просто произнесла эти слова вслух, но и осознала их как непреложный факт, я перестала делать эти несуразные звонки с допросом: кто, где и когда, которые совсем не украшали меня, да и по сути не были моей сущностью, перестала беспокоиться о том, что она поела или нет, доверяя уже собственно тому, что легло Нике от наших бесед, и так во всем. В конце первой недели мы договорились поужинать в кафе. Ужин закончился на слезах от необходимости прощаться, но слезы высохли, и все вошло в свою уже ставшую привычной колею.
В конце второй недели нам предложили поехать в Финляндию (нужно откатать визу). Радостно припрыгивая, Ника вечером принеслась домой, сложила сумку, забрала меня из кафе, где я «обмывала» новую работу с новыми коллегами, в ночь мы уехали. Поездка была великолепной, потому что рядом была она и я уже научилась ценить ее присутствие, а не воспринимать его как должное. Даже когда она спала на моих затекших коленках, а я не могла повернуться, чтобы не потревожить ее сон. Мне кажется, что это взаимно.
Завтра начнется третья, последняя неделя. Я, конечно же, упаду в новую, интересную работу. Я буду настолько занята, что иногда мне придется сбрасывать Никины звонки, потому что у меня не будет возможности на них ответить, а потом я просто забуду ей перезвонить, потому что на работе я плохо помню даже то, как меня зовут. Но не говорите мне, что человек должен быть самодостаточен, когда остается один, когда от него уходит в жизнь его ребенок. Мне кажется, что с оторванной рукой, ногой или внутренностями жить, наверное, иногда и можно. Но жизнь станет полноценной только тогда, когда она будет сидеть напротив меня и лопать печенки, рассказывая про себя.
спустя 3 года: скорее всего, я ошибалась тогда. хотя я по другому все равно не смогу.