Швейная мастерская, машины для вязания трикотажа – все это будет гораздо позднее. В начале… Как большинство наших земляков, возраст которых перешагнул сегодня за отметку «семьдесят», Юлия Ивановна Беляева (Прибыткова в девичестве) не смогла, не сумела бы жить без работы.
23-й – год ее рождения. И в далекие сороковые первой профессией юной жительницы д. Пайтово Судромского сельсовета стала профессия почтальона. Газеты, письма, переводы разносила. Успела и сортировщиком, и в посылочном отделе поработать. Мама ее в колхозе телятницей трудилась, в ударницы выбилась. Три брата в армии отслужили. Домой вернулись. Жить бы да жить счастливой семье, если бы не война.
О начале ее узнали на субботнике, на который местная молодежь собралась, чтобы в порядок территорию возле дома культуры на Погосте привести. Кто-то из девчонок прибежал: «Слушайте, ведь война началась!». Не смогли люди работать после такого известия – по домам разошлись.
Накрепко Юля слова матери – «Надо жить» – когда братья на фронт уходили, запомнила. Сама туда не рвалась – не пустили бы родители. А когда в 42-м померла мама, домой из райцентра вернулась – за старым отцом, за хозяйством смотреть. А уж коли попала в колхоз, делать что-то надо. Вот и пошла односельчанам помогать. Ячмень да пшеницу на колхозном поле серпом жала, лен трепала, косила, суслоны («бабки») ставила. Бригадир строго количество пройденных метров просчитывал, отметки делал. А зарабатывали не деньги, а то же зерно – со склада его за работу выдавали. Вот, что вспоминает Юлия Ивановна о тех годах:
«Во время войны было, конечно тяжко. Там (на складе – Прим. автора) получишь зерно… с этим зерном надо: высушить его в печке, поехать за 4 км за реку на мельницу. Заявку делаешь на помол, выстоишь очередь. Ночевать надо. А где ночевать? Избушка есть. На стул присядешь, вот тебе и ночлег. А хлеб… когда он (мельник – Прим. Автора) скажет: «Сыпьте там», высыплешь и ждешь, когда мука пойдет. Эту муку – в мешки. Поможет мельник или нет… Мешок тянешь на лошадь и обратно едешь. Приедешь – надо испекчи, а чем испекчи, чего… Это в начале войны было. Вот сколько дела с этим хлебом…».
***
В 43-м, от колхоза, девушку направили на учебу.
«Вы можете себе представить? – продолжает Юлия Ивановна, – Все на войне, а я… Я – девчонка… а мне надо технику вести. Хорошо, ребята были такие, что помогали трактор завести. Когда отправили в Вельск учиться на тракториста, нас было 30 девчонок и один парень. Меня выбрали бригадиром. Я в специальной книге отмечала, кто есть, кого нет. Потом – месяц практики. Я была направлена в Пежму. Там отработала и приехала домой. Отдохнула немного и снова поехала в Вельск. Училище было на Первомайской. Нас только учили там, а на практику к маслозаводу ходили – железки изучали, инструменты, тракторные детали. Все знать нужно было...
Была я старшей среди учеников. На заключительном экзамене задали мне три вопроса, я на все ответила, и выдали мне карточку о прохождении курсов. Нас 13-ть – девушек, кто стал трактористами, а остальные – прицепщиками.
Опять же, поехали мы по своим деревням. Я вернулась на Пайтово. Кузьма Иванович (Попов – Прим. автора) был бригадир. Он предоставил мне трактор (ХТЗ – такой, с копыльями на колесах) и сеялку к нему. А когда уборка урожая закончилась, на молотьбу направили. Снова села на трактор. Подвела его к тому месту, куда подавали снопы, и откуда выходило зерно. А зерно сыплют прямо в мешки. А ребята-то… Если они пришли и видят, что я у трактора, они приходят, помогают. Измолотили здесь, в другое гумно перешли. Я опять же сажусь на трактор, везу туда обузу. Люди собрались – опять молотим…
И ремонтировать трактор приходилось, даже в мотор залезать. Вся перепачкаешься, перемажешься… Но когда работаешь, чувствуешь, что душа на месте, что уважают тебя, что ты – человек, что ты можешь!»
Запечатлела память Юлии Ивановны и лесозаготовки, на которых надо было и сучки обрубать, и шестиметровые бревна отпиливать, и трелевать, и дорогу для лошадей торить. Там она едва не лишилась жизни. Напарницы подпилили сосну, но подул ветер и дерево пошло не в ту сторону, в которую планировалось, а на девушку. Единственное, что успела сделать она, стоящая по пояс в снегу – бросить пилу-лучковку и, податься в сторону по возможности. Сосна упала, повредив Юле большой палец руки. Отметина так и осталась на всю жизнь.
Но тяготы тяготами, однако, и без веселых моментов не обходилось. И к ним память собеседницу мою не меньше возвращает, чем к тревожным минутам: «Отработали мы, пошли домой (в Святки дело было). А хозяин лошади – шутник был. Он привязал к хомуту веревку и хомут-то упал. Он идет и говорит: «Девки, там Дед Мороз, говорят, пришел, лошадей забирает». Мы подпрыгнули, туда побежали – и в самом деле, хомуты-то упали, а лошади-то на месте. Ну так смешно было, просто ужас!»
По весне направили бригаду, в которой Юля трудилась, на сплав на Вагу. Главной задачей девчонок было с исады, с берега бревна, которые водой выкинуло, обратно к реке «спёхивать». Так, с баграми, до Березовых ворот (название одной из деревень – Прим. автора) и шли. Там в распоряжение сплавщиц дали караванки*, чтобы можно было и с воды сплавной лес контролировать. Кое-кто из подруг на караванках дальше двинулся, а Юля с двоюродной сестрой по берегу путь продолжили: «И вот, значит, надо было босым идти – никакой обуви не было, а там – камень. Мы столько исходили, что от камней появились на подошвах нарывы. Караванки идут, кто-то по берегу идет, а мы еще придумали: «Вот караванки приплывут, болтушки похлебаем». Время-то голодное, дадут 500 граммов, а то и триста хлеба… Привозили его неизвестно откуда – белый-белый, как пушок. Так вот, он такой, вроде булки… Дадут его, так типУшки-то похлебаем, так вот только и есть питание… Добрались мы до Шенкурска и решили уйти. Нету сил – нарывы на ногах. И ушли пешком. До Ровдино пешком дошли, а там почтовая лошадь ходит. И мы попросили: «Дайте нам, чтобы доехать до следующей остановки…»
Так, с пересадками, на перекладных, через Благовещенск, в родной колхоз и вернулись. Никто на девчонок за такое самовольство ругаться не стал, тем паче – почти инвалидами перед односельчанами предстали. А там и сплав закончился.
***
В 44-м Юля приняла решение ехать в город. Сказала об этом отцу.
«Как хочешь» – ответил тот. И дал на дорогу 10 рублей.
Вещи до Вельска помогли увезти военные, проезжавшие через деревню. Работу нашла в райкоме – технического секретаря. Но небольшая зарплата не устроила и через некоторое время она написала заявление по собственному желанию.
Именно тогда и появилась у девушки возможность продолжить дело своей матери – ведь не только колхозницей-ударницей та была, но и портнихой замечательной.
Пришла Юля в швейную мастерскую и уговорила заведующую взять ее на работу. Даже свою швейную машинку на санках привезла, поскольку свободных машин в мастерской просто не было. И все остальное время – до самой пенсии, работала то закройщиком, то мастером, то заведующей. Усовершенствовала работу мастерской, взяв на себя инициативу и предложив технологию по одновременному производству 30-ти выкроек. И трикотажную машину освоила. И даже выставку ее трикотажных изделий в Доме культуры устраивали – чтобы подивились люди фантазии мастерицы-рукодельницы.
Хранится в семейном альбоме труженицы интересная фотография: театрализованное шествие вельчан, одетых в форму летчиков-космонавтов (первому полету человека в космос празднования посвящались). «Вот эту форму из голубого атласа нам надо было накроить и сошить. И девочки старшего класса приходили помогать в мастерскую» – говорит она, и прячет в морщинках счастливую, гордую чуть, улыбку.
Не помнит Юлия Ивановна, откуда об окончании война узнала. Важнее для нее то было, что все братья домой живыми вернулись. И я ничего к этому более добавлять не буду. Потому что другая это история. Не менее трагичная, но и не менее радостная.
караванки* – плот с домиком из тесу, в котором хранились спецовки и постельные принадлежности, и в котором укрывались от непогоды