У чукотского медведя, в сравнении с южными братьями по крови, жизнь, сами понимаете, намного тяжелее. Ни тебе овощей-фруктов, ни бахчевых сладостей, ни медку дикого – про пасеку и вспоминать нечего. А размеры калорий требуют, да и зима – хочешь, не хочешь, ложись да отдыхай. Такая вот дурная привычка. Вот и приходится бедняге немалые километры мерять в поисках своего «хлеба насущного». Оттого он и разборчив менее в пище, и настойчивее в её добыче, да и характером круче.
В таёжной части несколько вольготнее. Ягода, грибы, корешки всякие, шишка кедрового стланика. Перебирать не приходится. Там, глядишь, мышку из норки вырыл, или вообще падаль какая под лапу угодила. Иной раз и пофартит крепко – лабаз геологи без присмотру оставили, или зимовьё по пути как раз. Тут уж извиняйте – было ваше, стало, сами понимаете. Здесь «лохматый» и до мяска любого горазд, так что и к охоте привычен. Оленинкой угостится – днями готов по следу. А вот на стадо лапу поднять – очень хлопотное это дело. У каждой оленеводческой бригады свой ЧОП – крепкая волчья стая. Они с оленеводами в дружбе, в стаде не озоруют, а вот больные олени, что остаются в тундре – это законно их. Так, что медведю в стадо соваться – дело пустое. Волки организованно зад надерут, мало не покажется.
Упёртый
Так что, на Чукотке бурого медведя чаще встретишь в таёжной зоне. В полосе лесотундры – реже, а в тундру выходят самые отчаянные, экстрималы, так сказать. Вот и бродит он одиноким странником, ковыряется среди кочки, употребляет во внутрь всё подряд, ничем не брезгуя – голод не тётка.
Тундра пустынна только на первый взгляд. Гуси, утки, серая цапля выводят здесь своё потомство. Медведь тут как тут – на гнездовья у него нюх. Тут ему и гогол-моголь, и гусятинкой разжиться, когда у гуся линька. Голого, без перьев, гуся не поймать – это ж на всю тундру позор.
Вдоль рек да ручьёв, на сухой высокой пойме, евражки – суслики северные, колониями селятся. Для «лохматого» тоже блюдо не из последних. Только вот добыть этого шустряка – дело очень хлопотное. Нор нароют сотни – поди узнай, какую рыть, если все они ходами связаны. Из одной вынырнул еврахон, столбиком стал да заорал, типа – ку-ку. Медведь давай яму рыть. Сопит, старается. Вот уж яму в полметра вырыл, а сзади у норки опять еврахон выскочил столбиком – ку-ку. Крутанулся медведь, по своему матюгнулся и, давай новую яму рыть. Забрало его. Так вот, ям штук пять нароет, взмокнет весь, видать. Плюнет на это дело, и не торопясь пошёл. Обидно, конечно, но виду не подаёт, бурчит, мол, не очень-то и хотелось.
Под осень уж гусь оперился, молодняк начал на крыло становиться. С этими всё ясно. На евражках только бицепсы накачал, зато ягода подоспела. Шикша, голубика, а то и морошка. Без витаминов даже медведю не обойтись. Бродит вдоль горных склонов, в долины углубляется, путь себе через перевал приглядывает. В развалах каменных жизнь своим чередом. То тут, то там, в камнях лемминги попискивают, шебутятся, своим запасом на зиму озабочены. Мышка такая, бесхвостая. Хвост им и вправду зачем, всё равно в морозы отсохнет. Всё по уму.
Мышек здесь было много, камни внизу горного склона, мох, пропахли мышами, дразнит запах нашего героя. Вот они между камней снуют. Отвернул камень, и хватай её, толстушечку – плевое дело. Отвернул камень – нету, а запах есть. Отвернул другой – вот она, в щелку между камней юркнула. Взялся за дело медведь по- серьёзному. Надеется – сейчас наколупает их целое ведро. Мыши, конечно, медвежьему запаху не очень рады – разбежались в стороны, подальше. И вот тут мишке очень не повезло.
Оказался поблизости очень озорной зверёк – горностай. Видали когда? Нет? Обрисую. Белый, будто снег. Росточком поменьше белки будет. Глаза, будто две бусинки, а между ними мордочка усатая с чёрным носом-пипочкой. Юркий, как молния и отчаюга ужасный. А характером добрый – к рукам быстро привыкает. Так вот. Услыхал, как медведь камни раскидывает и, тут как тут. Сел столбиком в сторонке и наблюдает – ситуацию оценивает. Роет медведь окоп в полный профиль. Устал – перекуривает, дух переводит. Горностай на бруствере чуток позади него. Не удержался, свистнул соловьём разбойником – дразнится. Поворачивается медведь в окопе, горностай стоит столбиком – хватай меня, типа. Медведь и прыгнул, а горностая вроде и не было. Юркнул вниз между камней. Медведь расширяет окоп- камни в стороны летят, с полпуда булыги. А горностай опять у него за спиной – трудовые успехи медвежьи оценивает. Спокойный, только что лапки на пузике не сложены. А у медведя уже воронка метра в два вырисовывается. Горностай свистнул, будто похвалил. И – всё с начала. Несколько раз горностай таким манером направление работ менял. Воронка, как от средней бомбы получилась. А горностай с поста своего не уходит. Сел медведь посреди выработки своей и заорал, от обиды, видно. Вылез, осыпая камни, и ушёл усталой походкой. А вслед ему свистел озорной горностай. Улюлюкать он просто не умел.