Минер ошибается дважды

ПЕТР  ЧВАНОВ
      
Посвящается памяти друзей-подводников, погибших
  при исполнении служебных обязанностей.

      МИНЕР  ОШИБАЕТСЯ  ДВАЖДЫ

      Глава 1. ДЕТСТВО.

 Солнце стремительно катилось к закату. Прогретый за день воздух медленно струился из долины, уступая место прохладе, поднимающейся от лениво текущей внизу реки.
 Крепкий коренастый юноша в широких брюках и белой косоворотке задумчиво опершись на перила крыльца своего дома, смотрел на раскинувшуюся внизу речку Кашму, стену уже по вечернему темнеющего леса и живописную панораму лежащего в долине села, хлопотливо готовящегося ко сну. Но его взгляд безразлично скользил поверх всего, ни на чем не задерживаясь. Его мысли были слишком далеки от деревенского пейзажа и от огромного количества забот, неотступно следующих за ним последнее время. Сегодня он сдал свой последний школьный экзамен. Впереди - выпускной вечер и первая в жизни разлука с семьей и школьными друзьями и товарищами. Но не она была причиной столь глубокой задумчивости - его беспокоила предстоящая поездка в Ригу, множество препятствий, стоящих на пути к ней и первая схватка с судьбой за право называться курсантом Высшего Военно-морского училища подводного плавания. Опыт многих предшественников, выпускников Байловской средней школы, подсказывал, что поступление в вуз будет серьезным испытанием. Об этом неоднократно рассказывали выпускники предыдущих пяти выпусков, которым удалось стать студентами или курсантами вузов. Они оживленно вспоминали свои вступительные экзамены, и все как один отмечали, как враждебно настроены большинство преподавателей приемных комиссий против «деревни» и как они стараются не допустить их к учебе в высших учебных заведениях.
 Вдруг юноша услышал за спиной хруст сухих веток, валявшихся у крыльца, и резко оглянулся. Перед ним, весело улыбаясь, стоял его закадычный друг Сергей Зорин.
- Антоха, что стряслось? - весело гаркнул он. Антон спокойно пожал плечами и ничего не ответил.
 - Опять с кем-нибудь поругался? – не унимался Сергей. - А может, вызов пришел?
 - Ни то и ни другое, - грустно ответил тот. - Просто мне не дает покоя мое неопределенное положение: через неделю в училище начинаются вступительные экзамены, а у меня нет ни вызова, ни проездных документов и, самое главное - нет паспорта, а это, сам знаешь, чем пахнет.
- Не горюй. Не зарвемся - так прорвемся,  живы будем, – не помрем, - ухмыльнулся он.
- Зато ты уже вольный казак, а мне еще целый год трубить.
 Сергей был почти на год старше Антона, а учился на класс ниже. Он со своей матерью и братьями был на оккупированной территории и отстал в учебе на целых два года, а самое страшное - в его биографии появилась строка «находился на оккупированной территории», а это было почти непреодолимым препятствием на пути поступления в военное училище, а ему очень хотелось стать офицером – подводником.
 Антон снова задумался. Веселый, напористый Сергей всегда оказывал ободряющее воздействие на слегка медлительного и склонного к раздумьям Антона, но сегодня его слова только усилили обиду, глубоко сидевшую в его подсознании.
 Решение поступить в военно-морское училище созрело у Антона давно. Все необходимые для этого документы были, кроме аттестата зрелости, да справки с места работы отца, который сразу после демобилизации после окончания войны расстался со своей многодетной семьей, женился на молодой женщине и уехал в Эстонию. Правда, не было и еще одного важного по тем временам документа – направления военкома. Районный военком майор Сильвестров доподлинно знал, кто из мальчишек – выпускников решил идти в военные училища, и упорно уговаривал их идти туда, куда уже есть разнарядки, но среди них не было не только в «архисекретное» Рижское ВВМУ, но и вообще ни в одно военно-морское училище. Поэтому, как только стало известно, что по состоянию здоровья Антон годен для поступления в училище, между ним и военкомом, частенько посещавшим школу, то и дело возникал один и тот же диалог:
 - Ну как, морской волк, ты уже решил поступать в ТАТУ? – напряженно улыбаясь, спрашивал майор, у которого больше всего мест было именно в Тамбовское Артиллерийское техническое училище?
 - Еще нет, - отшучивался Антон, – ростом не вышел, не хочу позорить бога войны - артиллерию
Тогда давай в Харьков, в лётное, – не унимался майор.
 - У меня плоскостопие, – весело парировал Антон, – медики не пропустят.
  При каждой встрече тон диалога менялся. Майор был то дружески приветлив, то суров, но всегда одинаково корректен. Только один раз он сорвался и накричал на десятиклассника. Это был как раз тот самый скандал, о котором упоминал Сережа. Три дня тому назад Антон, сдав предпоследний экзамен, решил сходить в райцентр за паспортом. Все документы на паспорт были сданы давным-давно. Он уже несколько раз посетил паспортистку, но она каждый раз уверяла его, что паспорт еще не готов и что надо чуть-чуть подождать. Антон знал, что деревенскому парню или девушке получить паспорт - дело непростое, а для некоторых вообще непосильное. Исключение составляли юноши и девушки, окончившие среднюю школу и получившие разрешение поступать в высшие учебные заведения, и то с благословения дирекции школы и председателя сельсовета. Остальные могли месяцами обивать пороги всевозможных кабинетов и до глубокой старости оставаться без паспорта. У Антона вроде бы никаких препятствий не предвиделось: дирекция школы дала блестящую характеристику; председатель сельсовета относился к Антону почти по-дружески, особенно когда узнал, что Антон собирается поступать в военно-морское училище - он сам когда-то был моряком-подводником. Кроме того, мама Антона в колхозе уже не состояла, и сама имела паспорт с московской пропиской. Но, тем не менее, с его паспортом творилось что-то не ладное.
 Прибыв в паспортный отдел милиции, Антон сразу же зашел к паспортистке. Он был уверен, что паспорт уже готов. Всего несколько минут назад он встретил парня из параллельного класса, который сдавал документы на паспорт на месяц позже его и уже получил новенький «молоткастый, серпастый», чем был страшно доволен. Паспортистка, увидев входящего паренька, как-то воровато шмыгнула в соседнюю комнату и долго не возвращалась. Антон терпеливо ждал. Наконец паспортистка вернулась и, не глядя на Антона, торопливо пробормотала, что паспорт еще не подписан начальником, а начальник паспортного стола уехал в командировку и когда вернется, никто не знает.
 Подозрительное поведение паспортистки и поджимающие сроки отъезда натолкнули доверчивого паренька на мысль, что его просто водят за нос. Поэтому, выйдя от паспортистки, он решительно двинулся на поиски кабинета начальника милиции, но, увидев табличку с надписью «Начальник РОВД», он как-то оробел и в нерешительности затоптался перед его дверьми. Но, как бы идя навстречу пожеланиям паренька, дверь распахнулась, и Антон нос к носу оказался перед высоким грузным подполковником, туго затянутым ремнем с портупеей, с красными петлицами на воротнике и с кобурой, из которой выглядывал кожаный ремешок, прикрепленный к рукоятке пистолета.
 - Что тебе здесь надо, пацан? - густым басом пророкотал подполковник.
 - Я не пацан, - слегка запинаясь, ответил Антон, - я выпускник Байловской средней школы. Мне нужен начальник милиции.
 - Ну, допустим, я начальник милиции. Что ты хочешь мне сказать, выпускник? - спросил он, пропуская Антона в кабинет.
 - Я, - Антон немного помолчал, - я хотел получить свой паспорт, мне скоро ехать поступать в военно-морское училище, моя фамилия Родионов.
 - Ах, Родионов, - слегка растягивая слово, почти пропел подполковник, - а я думал твоя фамилия  Упрямцев. Ты почему, не хочешь поступать в ТАТУ?
 Антон опешил. Ему вдруг стало ясно, что причина задержки паспорта кроется в «добром» военкоме. Это, наверняка, по его просьбе, начальник милиции дал команду не выдавать ему паспорт. Антон вспыхнул, как порох, его уши покраснели. К горлу подкатил какой-то комок, обида и злость охватили его. Ни слова не говоря, он резко повернулся и пулей вылетел из кабинета, не слыша, что ему кричит вслед подполковник.
 Военный комиссариат находился всего в нескольких десятках метров от районного отдела милиции. Антон преодолел это расстояние в считанные секунды и, не раздумывая, ворвался в знакомую дверь райвоенкома. Майор Сильвестров, сидя вполоборота к двери, что-то внимательно изучал. Бурное появление в его кабинете разъяренного мальчишки, бессвязно выкрикивающего слова обвинения, казалось, не произвели на военкома никакого впечатления. Он спокойно встал и коротко рявкнул:
 - Вон отсюда! – и затем спокойно добавил:
 - Выйдите за дверь, чуть-чуть остыньте и войдите, как положено!
 Антон смешался. Его гневный запал исчез и, понурясь, он вышел за дверь. Оправившись от стыда и унижения, он снова, постучавшись, вошел в кабинет и как только мог четко доложил:
 -Товарищ майор, допризывник Родионов по вашему приказанию прибыл.
 Майор, стоя спиной к двери, с кем-то говорил по телефону. Не поворачиваясь, он показал Антону на стул. Антон молча сел. Телефон в кабинете военкома был отлажен хорошо, и с трудом, но можно было разобрать, как грубый бас поучающим тоном рекомендовал военкому, как следует вздуть нахального сопляка, не давать ему никакого направления на учебу и проездных, пусть, мол, остается в колхозе  «быкам хвосты крутить». Майор коротко что-то отвечал, а затем, положив трубку, хмуро сказал:
 - Зря ты так горячишься. Теперь тебе паспорта не видать, как своих ушей.
  Вконец расстроенный и обескураженный происшедшим, Антон медленно плелся по грунтовой, слегка приглаженной грейдером дороге. Солнце уже катилось к закату. Откуда-то сбоку наползала довольно низкая и мрачная туча. Небо как-то сразу потемнело, явно приближалась гроза, а впереди - еще добрый десяток километров. Вспомнив об этом, Антон снял свои первые в жизни более-менее приличные туфли, в которых он собирался ехать в Ригу, и перекинул их через плечо, предварительно крепко связав  шнурками. Не прошло и пяти минут, как по пыльной дороге забарабанили сначала редкие крупные капли, а затем хлынул сильный дождь. Он длился не более пятнадцати минут, но этого было достаточно для того, чтобы неудачливый путник промок до костей, а дорога превратилась в скользкое месиво.
 Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Тучи быстренько уплыли куда-то вдаль, засияло солнце, и над головой повисла многоцветная радуга. Только далеко за горизонтом были видны серые, дождевые полосы. Гроза шла где-то вдали. Вместе с грозой куда- то уплыло и плохое настроение. Наоборот, в душе Антона поселился покой и какое-то умиротворение. Ноги еще продолжали скользить и разъезжаться, но уже чувствовалось, что земля опять приобретает надежность и твердь, и он прибавил шагу.
Прошло еще несколько минут. Вдруг позади него, где-то недалеко, послышался топот копыт. Он оглянулся и увидел, что его настигает двуколка.
 - Начальство, - подумал Антон. - Значит, рассчитывать на то, что подвезут , не приходится.
 Начальство не любит подвозить деревенскую «рвань».
 Стук копыт приближался. Антон, не оглядываясь, продолжал идти вперед, слегка прижавшись к левой обочине. Наконец двуколка поравнялась с ним, цокот копыт стал реже, и, не успев сообразить, что же это означает, он услышал знакомый до боли бас:
 - Ну что поостыл, маленько? Садись рядом со мной, - подвезу.
 В двуколке восседал начальник Пичаевского районного отдела милиции. Ни кучера и никого другого рядом с ним не было.
 - Спасибо, я как-нибудь и пешком дойду, не велик барин, - резко ответил Антон. Обида всколыхнулась в нем с новой силой.
 -Садись- садись. Нечего ломаться. Дорога не близкая, - говоря это, он попытался дотянуться до плеча Антона. Тот, как ошпаренный, отскочил в сторону и прибавил шагу.
-Я кому сказал - садиться? - уже начал сердиться подполковник. - Или обиделся на меня за паспорт? Так он тебе не нужен - в колхоз и без паспорта возьмут. Там такие горячие работнички позарез нужны.
 - Вы хотели сказать - рабы…- нечаянно вырвалось у Антона, и он тут же осекся. Лицо районного начальника побагровело. Глаза чуть не вылезли из орбит и, уставившись на Антона, он прохрипел:
 - Что ты сказал? Да знаешь ли ты, что я могу с тобой сделать за такие слова?
 Антон оцепенел от страха, вдруг охватившего все его существо. Перед глазами замаячил «черный воронок», районная КПЗ, этап и слезы матери. Он чуть не потерял сознания. Но, на его счастье, начальник, проворчав, что он до него еще доберется, зло хлестнул лошадь и покатил дальше.
 Оглушенный новой, еще более страшной бедой, которую он сам накликал на свою голову, Антон продолжал механически передвигать ноги, горестно качая головой. Резкая, крамольная фраза, нечаянно вырвавшаяся из его уст в присутствии крупного милицейского чина, могла стоить ему не только разбитой мечты, но и головы, и и не только ему, но и всей его родне - и в первую очередь его матери, сестре и брату, которому через год предстояло стать офицером. Все теперь зависит от того, даст ли подполковник соответствующую окраску и ход по служебной инстанции его реплики. Если да, то впереди только несчастья и непроглядная тьма. Вся надежда только на чудо и на теплый ветер перемен, которые все связывали с выступлением Н.С.Хрущева на недавно прошедшем ХХ съезде КПСС. Это было слишком слабым утешением. Страх перед возможным возмездием сжимал сердце, комом подкатывал к горлу и делал ватными ноги, которые медленно несли своего хозяина все ближе к дому.
 Когда первая, самая мощная, волна страха прокатилась, перед мысленным взором Антона пронеслась вся его небольшая, но очень насыщенная событиями жизнь.
 Он родился в семье потомственного моряка Родионова Петра Семеновича, который к моменту рождения Антона умудрился уже отслужить 17 лет срочной службы; принять непосредственное участие в трех войнах; три раза жениться и обзавестись множеством детей, воспитанием которых занималась его третья жена - мать Антона, Александра Алексеевна.
 Петр Семенович был суровым, малоразговорчивым человеком, который не прощал своим детям ни малейших провинностей и нещадно их сек. Правда, на долю Антона такого «счастья» не выпало, так как вскоре после его рождения отца призвали на очередную войну – Финскую. Надо сказать, по части войны отец был везучим и в прямом и в переносном смысле.Десятилетним мальчиком его приняли юнгой на корабль, на котором проходил срочную службу его отец, участвовал в русско-японской войне на крейсере «Алмаз» входивший в состав эскадры  адмирала Рождественского, затем служил на Балтике, принимая участие в боевых действиях на протяжение всей первой мировой войны. С началом гражданской войны он перешел на сторону революции и принимал активное участие в боевых действиях, при этом не был ни разу ранен. Только однажды он был контужен, и то не очень тяжело. Более подробно узнать в каких походах и сражениях пришлось участвовать его отцу, Антону так и не удалось. Отслужив почти 17 лет, отец демобилизовался, получив очень дефицитную по тем временам специальность электрика. Эта специальность позволила ему без труда устроиться на одном из московских заводов сначала простым электриком, а затем механиком - электрообмотчиком. Первая жена отца,   москвичка, умерла от тифа, не успев никого произвести на свет божий. Через год отец женился снова. Вторая жена родила ему четверых детей и вскоре скоропостижно скончалась. И остался бравый моряк с четырьмя малолетними детьми на руках в подмосковной деревушке Расторгуево. Вскоре на завод «Электросила», где в это время работал отец, на практику прибыли студенты рабочего факультета   среди которых находилась и будущая мать Антона - Александра. Отец влюбился в нее, и вскоре они стали мужем и женой. Правда, Петр Семенович сообщил своей третьей жене о том, что у него уже имеется четверо детей, только на пороге ЗАГСа. Александра сначала решила, что он шутит, но когда она услышала то же самое из уст работницы ЗАГСа, ей стало дурно. Оправившись от шока, Александра все-таки решила сказать «да» и сразу «из-под венца» стала матерью четверых детей. Вскоре многодетное семейство пополнилось еще тремя детьми, последним из которых и был Антон. Не успел Антон стать твердо на ноги, как началась Финская война, и «везучего» на войны Петра Семеновича мобилизовали на Финскую войну. Кончилась Финская. Отец вернулся домой, но на сей раз, интервал между войнами длился еще меньше. Началась Великая Отечественная война, и опытный воин был немедленно призван защищать свою Родину. И осталась молодая мама с семью детьми в маленькой двухкомнатной квартирке, в нескольких минутах езды на электричке от Москвы.
 Все это стало известно Антону гораздо позже. Его первым ярким воспоминанием детства были не бомбежки, которые пережила многодетная семья в ноябре 1941 года, не эвакуация всей семьи в Ташкент, до которого ей не суждено было доехать и не страшная бомбежка эшелона с эвакуированными на станции Вёрда, в результате которой от эшелона остались ножки да рожки, а те, кому удалось выжить, разбрелись кто куда. К счастью, семья Родионовых почти не пострадала, не считая Антона. Когда вся семья, сопровождаемая  воем сирены и визгом осколков, что было мочи, убегала подальше от эшелона, где-то сзади и сбоку раздался оглушительный взрыв. Взрывная волна, как пушинку, подхватила Антона, и бросила его на насыпь. Старшая сестра Мария, подхватила потерявшего сознание младшего брата и утащила его подальше от эшелона. Вскоре Антон очнулся и, как ни в чем не бывало, поднялся на ноги. Станция Вёрда находилась в 50 километрах от дома, где жили родители Александры. Оставшись без вещей, сгоревших в эшелоне, с одним маленьким узелком, в котором были только документы, мама решила идти в деревню к родителям. Этого длительного перехода большого семейства в село Александровку к дедушке и бабушке он тоже не помнил. Как бы там ни было, но через несколько дней вся семья благополучно прибыла в село Александровку. Знакомство с фугасной бомбой на станции Вёрда даром Антону не прошло. Вскоре его ноги стали слабеть, а потом и совсем отнялись.
      Пока Антон привыкал к своему новому положению,  в семье появился восьмой ребенок – младшая сестра Антона - Вера.
  Бабушка Антона - Любовь Васильевна была высокой, крепкой женщиной. Она нигде не работала. Летом она занималась сбором целебных трав, знала множество рецептов приготовления из них различных настоек и мазей. Она-то и занялась излечением своего несчастного внука. Большую помощь в этом нелегком деле оказывала ей ее подруга, бабка Акулина, которая на деревне считалась доброй знахаркой. Эти две добрые старушки старались во всю, но спина Антона поддаваться лечению не хотела, и ноги оставались неподвижными.
      Лишившись возможности передвигаться на ногах, Антон постепенно и довольно успешно научился использовать для этих целей руки.
  Как бы там не было, война шла к концу. Старшие дети (от первого брака) один за другим уехали в Москву, но в родную квартиру не попали: она оказалась занятой каким-то милиционером. Москве в это время требовались молодые рабочие руки - очень много рук. И старший брат Юрий, который еще не достиг призывного возраста, и сестры Мария, Лида и Нина устроились на работу в различные организации, благо, что все имели московскую прописку. Мама Антона, его старший брат Виктор и недавно родившаяся сестра Вера остались на Тамбовщине, под кровом родителей Александры.
  Антон довольно быстро научился передвигаться по квартире на руках. При этом всех удивляло одно обстоятельство: ноги Антона, несмотря на их кажущуюся неподвижность, внешне выглядели вполне прилично. Бабушка продолжала делать все возможное, чтобы поднять внука на ноги. Она каждый день массировала ему ноги и спину, пичкала его разными травяными настоями, клала ему на крестец раскаленный в русской печи песок. А иногда по совету своей подруги Акулины бабушка сажала внука в большую корзину и они вместе, кряхтя, засыпали его таз горячим песком, чуть ли не по пояс.
  Весна 1945 года выдалась жаркой и душной. Первого  апреля Любовь Васильевна приготовила много горячего песка, выставила корзину рядом с крыльцом дома, посадила в нее мальчика и стала постепенно засыпать его горячим песком. Солнце нещадно палило сверху, горячий песок пек снизу. Пот градом катился с его лица, выедая глаза. Рядом с ним важно восседал кот Пушок, который не только не боялся дворняжек, но и явно гордился этим. Все взрослые, закончив таскать тяжелые вёдра с песком, ушли в дом. Вдруг откуда ни возьмись из за угла дома выкатилась огромная овчарка и, секунду постояв, стремглав бросилась на Пушка. Кот инстинктивно спрятался за Антона, а потом стрелой взмыл на крыльцо дома и скрылся в коридоре. 3убы огромной немецкой овчарки лязгнули перед самым носом Антона. Не помня себя от страха и, на мгновение оцепенев, Антон вдруг вскочил, вырвал ноги из песка и бросился бежать. Рядом с домом, за погребом, находился довольно большой пустырь, заросший бурьяном, высохшие бодылья которого еще не успели убрать. Не сознавая своего счастья, он добежал да этих зарослей,  запутавшись в них, упал и тут же потерял сознание, а может быть, и уснул. Когда кто-то из взрослых обнаружил пустую корзину с песком, в доме начался переполох. Никто не мог понять, куда мог исчезнуть ребенок, который не может ходить. После этого происшествия ноги Антона быстро пошли на поправку и, когда в конце апреля, на побывку после очередной контузии приехал отец, Антон уже мог гордо пройтись рядом с моряком-фронтовиком, грудь которого была вся в боевых наградах. Это и было самым ярким воспоминанием военного периода детства.
 Вынужденный вести малоподвижный образ жизни, Антон научился читать очень рано. И, когда пришла пора идти в школу, он уже перечитал всю детскую литературу, которая имелась в небольшой сельской библиотеке.
  В первый класс Антон пошел без особой охоты. Первое знакомство с алфавитом, который он уже давно знал, мучения с написанием крючочков и палочек: вот и все впечатления. Всё остальное давалось ему легко и почти без усилий: сказалось умение хорошо и быстро читать и огромный багаж знаний, полученных от чтения множества книг, а также знания, почерпнутые от старшего брата, который шел впереди на два класса. С наступлением холодов и осенней слякоти Антон, не имевший зимней одежды и обуви, в школу ходить перестал и не сожалел об этом ни капельки. Теперь он мог целыми днями читать книжки, которые он мог брать в школьной библиотеке. Чтение книг стало его постоянной потребностью и со временем превратилось в страсть. Без чтения он не мог прожить и дня. А к вечеру, когда его одноклассники приходили из школы и заканчивали выполнение домашних заданий, многие из них оставались, чтобы послушать, как Антон с упоением рассказывает наиболее яркие страницы из прочитанных книг, которые он мог воспроизводить почти дословно.
  Кстати, о выполнении домашних заданий: Деревенские школы в конце сороковых годов снабжались учебными пособиями и тетрадями очень скверно. В лучшем случае на каждого ученика начальных классов выдавалось за деньги по 2 тетради для письма и 2-3 тетради по арифметике, в которых писали только в классе. Для выполнения домашних заданий каждый ученик должен был добывать себе тетради сам, но это было слишком дорогое удовольствие, а для колхозников – почти несбыточная мечта. Выручало соседство со спиртзаводом и лесопилкой, которые после войны начали усиленно развиваться, благо стране были нужны и лесоматериалы, и спирт для скорейшего восстановления народного хозяйства. Цемент на эти стройки доставлялся в импортных восьмислойных мешках из крепкой желтой и гладкой бумаги. Эта бумага и выручала будущих строителей коммунизма. По вечерам родители, а иногда и ученики старших классов посещали строительные площадки и собирали там цементные мешки, дома разрезали их и шили тетради для домашних работ. Учебники тоже были большим дефицитом, и полный комплект учебников могли иметь только дети заводских чиновников да местной интеллигенции, которые стабильно получали зарплату и довольно часто бывали в районном центре Ракше либо в ближайшем городе Моршанск. Колхозники, которые в течение многих лет не имели вообще никакой зарплаты, но исправно платившие государству многочисленные налоги, такой возможности не имели вообще. Поэтому учебники выдавались по территориальному признаку - один на 10-15 человек, которые, придя из школы и пообедав, собирались в какой-нибудь избе и по одной книжке вместе начинали выполнять домашние задания. В каждой из таких групп по каждому предмету имелся кто-нибудь, кто прекрасно разбирался в нем и тащил за собой остальных.
 Одним из таких грамотеев считался и Антон. Он обладал не только замечательной памятью и умением литературно правильно и толково  пересказать прочитанное, но и способностью логически мыслить. Это позволило ему стать маленьким домашним учителем русского языка и литературы и арифметики, которые он знал и любил. Это не мешало ему получать "тройки" по чистописанию, рисованию, пению и физкультуре. Если тройки по пению и рисованию его почти не беспокоили, то слабая успеваемость по физкультуре не только огорчала, но и порой доводила его до полного отчаяния. Героические фильмы о Великой Отечественной войне, которые изредка привозили в деревню, исторические романы и повести показывали образы сильных, ловких защитников Отечества, творивших чудеса, заставляли его еще острее чувствовать свое ничтожество, когда ему не удавалось выполнить элементарных заданий по физкультуре. Контузия давала о себе  знать. После таких неудач он уходил домой униженный, замыкался в себе, а иногда даже плакал, забившись в чулан, который был для него и его старшего брата и убежищем, и спальней в летнее время. Обида еще больше возрастала, когда учитель физкультуры, бывший фронтовик - разведчик, начинал разносить его и сравнивать его со старшим братом Витькой - шустрым, быстрым и способным физкультурником. Если бы хоть кто-нибудь разъяснил этому учителю, что Антон не по лености, не по халатности слабо успевает по его предмету, может быть, и дела-то пошли бы лучше. Но мама в школу не ходила, а больше до этого никому не было дела.
  С наступлением сильных морозов учеба в школе становилась нерегулярной не только из-за того, что нечем было топить школьные печи, но и из-за отсутствия у многих учеников теплой одежды и обуви. В числе таких бедолаг был и Антон. Однажды директор школы, которому по долгу службы надлежало следить за порядком, вызвал Александру Алексеевну и потребовал обеспечить явку сына в школу. Пришлось Антону в суровые февральские морозы ходить в школу в вытертом до дыр осеннем пальтишке и стареньких бурках, в которых можно было добежать рысью до школы, но высидеть 5-6 уроков в плохо прогретом классе было немыслимо. А занятия в школе отменялись, если морозы перехлестывали через минус 25 градусов. Не выдержав испытания холодом, Антон заболел двухсторонним воспалением легких. Бабушка снова взялась выхаживать внука, но пневмония оказалась не простой, и бабушка вскоре заболела сама. Участковый врач, вызванный к больным, посоветовал немедленно отправить обоих в стационар. Любовь Васильевна ехать в больницу отказалась и через несколько дней умерла, а Антона уже почти в безнадежном состоянии увезли в районную больницу. На счастье Антона, незадолго до его госпитализации, поступило новое американское лекарство - "Сульфидин", которое и спасло жизнь парню.
 Похоронив жену, дед Антона  Василий Аввакумович сильно затосковал и даже запил, но вскоре немного оправился и вернулся к своей привычной работе в кузне. Дед Василий был очень уважаемым человеком не только в деревне, но и во всей округе. В гражданскую войну он был кузнецом в дивизии, которой командовал знаменитый маршал Советского Союза С.М.Буденный. После окончания гражданской войны он вернулся на Тамбовщину и активно участвовал в восстановлении разрушенных войной предприятий теперь уже народного хозяйства, разъезжая по разным населенным пунктам, где требовались искусство и руки хорошего кузнеца. Однажды ему пришлось участвовать в реконструкции Моршанской ткацкой фабрики. Во время разборки крыши балка, на которой стоял дед, обрушилась, и он, упав с высоты около пяти метров, оказался под ней. При этом в лобную кость деда вошел стальной штырь, который углубился в череп на несколько сантиметров. На счастье кузнеца в городе Моршанске в это время практиковал знаменитый хирург Быстров, к которому он и был доставлен. Золотые руки хирурга спасли жизнь Василию Аввакумовичу, оставив на память во лбу отверстие диаметром с пятикопеечную монету, прикрытое куском кожи, которая трепетала при каждом резком движении деда. Доктор Быстров, выписывая деда из больницы, предупредил его, что он больше не должен заниматься физическим трудом, не говоря уже о кузнечном деле. Медицинская комиссия сначала признала Василия Аввакумовича инвалидом I группы, а через пару лет дли ему пожизненно вторую группу. Однако когда началась Великая Отечественная война, дед Василий снова вернулся в кузницу. Вся семья знала о приговоре доктора Быстрова, но война есть война: заводское начальство прикрывало глаза на инвалидность, а семья нуждалась в единственном кормильце. Антону никогда не забыть, как он с замиранием сердца наблюдал, как дед с ловкостью циркача выхватывал из горна огромные, раскаленные добела болванки и огромным молотом обрабатывал их. Отблеск огнедышащих стальных болванок трепетал на лбу деда вместе с кусочком кожи, отделяющим его мозг от раскаленных искр, летевших во все стороны.
 Война окончилась, и деду Василию можно было уходить на заслуженный отдых, но после смерти бабушки он не захотел идти на покой и вскоре умер от воспаления мозга.
 Это случилось, когда Антон уже учился в 3 классе. Прямо с работы во второй половине дня деда отвезли в больницу. На следущий дань, утром, в квартиру деда зашла одна из медсестер и сообщила:
- Очнулся ваш дедушка, очнулся родимый. Даст бог ещё помашет молоточком, - сообщила она. -Дедушка  просил привезти ему одеяло. Наши-то совсем поистерлись.
 Мама Антона выбрала самое приличное из имевшихся в семье одеял, аккуратно связала его и попросила Антона отнести его в больницу. Антон вопросительно посмотрел на мать - время оставалось только, чтобы успеть на занятия в школу, а до больницы было около двух километров. Поняв взгляд Антона, Александра Алексеевна сказала:
 - На первый урок не пойдешь, а на второй постарайся успеть.
 Антон кивнул головой и, держа в одной руке одеяло, а в другой портфель, рысью помчался в больницу. Антон не любил опаздывать на занятия, но предстоящая встреча с любимым дедушкой отвлекала его от неприятных мыслей. Медсестра подробно объяснила, в какой палате лежит дед и как ее найти. Поэтому Антон, никого не спрашивая, быстро нашел корпус и распахнул входную дверь. Навстречу ему двигалась группа людей в белых халатах, которые что-то несли на больших носилках. Антон посторонился, пропуская людей, и вдруг простынь, которая прикрывала то, что несли на носилках, сорвало сквозняком, и он увидел голову деда. Антон остановился и закричал:
 - Куда вы его несете?
 - В морг - равнодушно ответил один из санитаров и добавил, - иди своей дорогой мальчик"
 - Дедушка! - истошным голосом закричал Антон. Только тут до него дошло, что случилось непоправимое. Слезы ручьем хлынули из его глаз и, не помня себя от горя, он стремглав бросился из больницы. Не выпуская из рук портфеля и одеяла, он не заметил, как позади остался мост через овраг, на котором он раньше любил постоять, огромный пруд, заросший белыми лилиями, и вскоре очутился недалеко от своего дома. Рыдания сотрясали его худенькое тело. Встречные люди, знакомые и незнакомые, пытались выяснить причину столь безутешного горя мальчика, но он никого не замечал, пока не уперся в живот сестры матери – тети Кати, преградившей ему дорогу. Больше Антон уже ничего не помнил. Горе сломило его. Тетя Катя отвела его домой, где он и пробыл, никуда не выходя, три дня.
 Хоронили Деда Василия с большими почестями. К дому была подана бестарка*, запряженная парой лошадей – немецких битюгов. Возле дома стоял небольшой духовой оркестр, состоявший в основном из инвалидов. Огромная толпа людей стояла вокруг обитого кумачом гроба. Все заводчане и жители окрестных деревень знали и уважали могучего, жизнерадостного, доброго человека и искусного кузнеца. По замыслу руководства завода гроб с прахом покойного планировалось доставить до кладбища на дальней околице села на бестарке. Но люди решили по-своему. Они решили нести гроб с прахом деда на руках до самого кладбища.
 Антону не разрешили выходить на улицу но, когда траурная процессия под заунывные звуки похоронного марша двинулась в сторону кладбища, он вдруг сорвался с места, лихорадочно натянул на себя первую попавшуюся в руки одежонку и, не обращая внимания на уговоры соседки, которая осталась в квартире, чтобы подготовить ее к встрече людей, которые вернутся с похорон, бросился догонять растянувшуюся на десятки метров колонну провожающих его любимого дедушку в последний путь. Никто из родственников не посмел вернуть мальчика домой.
      
Глава 2. ОТРОЧЕСТВО

  После смерти деда Василия, который был в семье Антона единственном взрослым мужчиной – добытчиком «живых» денег, и без того сложное существованье семьи стало еще сложнее. Квартира, в которой жили дедушка и бабушка Антона, принадлежала заводу. Мать с тремя детьми жили в ней на птичьих правах, а если быть более точным, то по милости директора завода, который очень уважал покойного кузнеца. Заводчане знали, какая нелегкая судьба выпала на долю многодетной дочери кузнеца, но не все знали, что со смертью деда по советским законам квартира должна быть передана другому рабочему или служащему завода. Мама Антона к их числу не относилась. Дети умершего никаких прав на служебную площадь не имели. Семья Родионовых считалась беженцами, и само собой разумелось, что после окончания войны она должна вернуться к месту своей прописки – в Подмосковье. Но весь фокус заключался в том, что семья Родионовых, в соответствии с предписанием должна была ехать в Ташкент, а оказалась на Тамбовщине. Поэтому когда мама Антона после окончания войны поехала в Москву, чтобы решить вопрос о возвращении ей квартиры, временно занятой сотрудником милиции, то начальник районного отдела милиции заявил, что семья потеряла право на квартиру. Александра Алексеевна решила добиваться справедливости. Тогда тот же начальник районного отдела милиции вызвал ее и предупредил:
 -Если ты в двадцать четыре часа не покинешь Москву, то получишь прописку на Соловках!

 До смерти перепуганная мать в тот же день уехала из Москвы и больше в нее не решалась поехать до начала шестидесятых годов, хоть она и слыла женщиной не робкого десятка.
 Перед семьей Родионовых встал вопрос, куда деваться с наступлением тепла. До 1 мая выселить многодетную семью никто не имел права, а уж после международного праздника трудящихся – другое дело. Вскоре после смерти деда Василия сестра матери Антона – тетя Катя переехала вместе со своей семьей в другой район той же области. Обосновавшись на новом месте, она сообщила Александре, что в Байловке (так называлось село в котором теперь жила тетя Катя) обстановка с жильем гораздо проще и что можно недорого купить старенький домишко. Не долго думая, Александра Алексеевна съездила в эту самую Байловку, присмотрела там недорогую развалюху, и начала распродавать все, что только можно из наследства родителей. Имущества было немного, зато имелся шикарный погреб, который дедушка построил своими руками недалеко от ведомственной квартиры. Он – то и послужил палочкой–выручалочкой. Продав погреб, мать Антона еще раз съездила в село Байловку и купила там старенький домик. Не дожидаясь майских праздников и окончания учебного года, мама собрала оставшуюся после распродажи рухлядь, позабирала школьные и другие документы и оставшихся с ней троих детей и двинулась к новому месту жительства.
  Село Байловка расположилась на правом берегу реки Кашма, которая впадала в реку Цна, которая в свою очередь является притоком реки Волга. При этом официально существовало два села под одним и тем же названием: Байловка–1 и Байловка–2. Причем каждая из них подчинялась разным сельским советам. Мать Антона купила дом в первой Байловке, а сестра матери со своей семьей жила во второй Байловке.
  Домик, который приобрела семья Родионовых, раньше принадлежал старому бобылю, и представлял собой небольшую комнату с примыкавшей к ней небольшой кухней, большую часть которой занимала русская печь. Дверь кухни выходила в довольно просторные сени, в которых могло храниться всякое барахло. А в зимнее время они служили продовольственным складом и холодильником одновременно. К задней стенке дома примыкал небольшой, крытый тесом дворик, в котором имелось три сарая: коровник, свинарник и сарай для дров и угля. Ни палисадника, ни сада возле дома не было. Зато прямо к задней части двора примыкал роскошный огород общей площадью сорок соток. Для многодетной семьи это было великим счастьем, Но, как оказалось потом, это счастье надо было еще заслужить. Чтобы иметь такой участок земли, надо было вступить в колхоз, которому эта земля принадлежала, либо устроиться на работу в какое-нибудь сельхозпредприятие. Мама Антона вступать в колхоз не хотела, а тут и работа подвернулась. Недалеко от дома, в котором поселилась семья "приезжих", как окрестили их местные жители, находился магазин сельпо. Продавец магазина собирался уходить на пенсию и председатель сельпо, узнав, что Александра Алексеевна имела опыт работы в торговле, предложил ей занять место продавца, а точнее "заведующего магазином". Не малую роль сыграло и наличие паспорта у матери. Ведь около 90% сельчан паспортов не имели.
       Первыми, кто познакомился с достопримечательностями Байловки, были двоюродные братья Владимир, Юрий, Валерий и Николай. Владимир и Юрии были значительно старше Антона и держались особняком, а точнее больше общались со старшим братом Антона - Виктором. Валерий и Николай были соответственно на год и на два моложе Антона, но оба были не по возрасту рассудительны, любознательны, подвижны и предприимчивы. Оба прекрасно учились, много читали и были заядлыми следопытами. Поэтому к моменту приезда семьи Родионовых они уже успели ознакомиться и неплохо узнать не только всех своих деревенских сверстников, но и не хуже любого коренного жителя знали все окрестности села.
 Как только вещи, которые были привезены с собой, были уложены, Антон обратился к брату:
 - Витек, давай сгоняем во вторую Байловку, навестим наших родственников.
 - Давай, - согласился Виктор, - но имей в виду, это первый и последний раз, потом будешь ходить туда сам.
 Антон молча кивнул головой и братья неспеша двинулись вдоль села, которое тянулось вдоль подножья высокого холма изрезанного глубокими оврагами. Продвигаясь по улице, ребята с интересом рассматривали дома и сады, выходящие на улицу, Появление незнакомых ребят всполошило всех собак, которые имелись почти в каждом дворе. На лай собак из открытых окон домов выглядывали старики, откровенно рассматривали новичков и обменивались мнениями по поводу их появления в деревне. Некоторые из них бесцеремонно осматривали ребят и спрашивали: - Ребятки, чьи вы будете? К кому приехали-то?
 Антон пытался что-то ответить, но Витька дернул его за pyкав рубашки и ответил сам:
 - Мамины и папины.
 Такой ответ несколько озадачил любопытствующих, а ребята, ускорив шаг, пошли дальше, благо околица села была уже рядом.
 Подворья на удивление ритмично чередовались. Рядом с маленьким двориком Родионовых стояло хозяйство покрепче, а чуть дальше - роскошный особняк с высоким забором, высоким резным крыльцом, огромным двором и большим ухоженным садом, рядом с ним шел домишко немногим лучше, чем развалюха Антона, и снова приличный домик. Самым последним, замыкающим улицу, стоял обшарпанный домишко с крохотным дырявым двориком и провалившейся соломенной крышей. Когда ребята поравнялись с ним, двери домика распахнулись и на улицу выбежали три девочки и три голопузых мальчугана мал мала меньше. Увидев чужих, они разинули рты и тупо уставились на проходящих мимо.
 Сразу за околицей с правой стороны дороги, ведущей во 2-ю Байловку начинался огромный фруктовый сад, который тянулся до самого села. С левой стороны от дороги раскинулись заливные луга, которые постепенно переходили в болото, на противоположном берегу которого находился спирт-завод. Недалеко от главных ворот спиртзавода, который, обогнув болото, выходил на околицу Байловки-2, был расположен дом, в котором жила семья Чистоколовых. И это было не случайно, ведь дядя Костя был главным бухгалтером завода.
  Квартира Чистоколовых по тем временам была не из маленьких. Она имела просторную прихожую, три небольших спаленки и кухню. Старшие дети имели свою спальню, родители - свою, а младшие спали в крохотной комнате, которая отделялась от кухни огромной русской печью. В зимнее время она служила им и убежищем от зимней стужи, и местом для отдыха и различных игр, на выдумку которых Валька и Колька были неистощимы.
 Появление братьев Родионовых в доме дяди Кости вызвало в их семье радостную суматоху. Как оказалось, они уже знали о приезде родственников, и сами собирались идти к ним. Тетя Катя и их домработница Нюра уже принарядились и заканчивали комплектацию большой плетеной корзины различной снедью и собирались выходить. Рядом с ними суетились Валерий и Николай - один с самодельный луком и стрелами, а другой с рогаткой.
 - А мы к вам собрались, - радостно сообщил Валерий, или попросту Валька, увидев своих двоюродных братьев.
 - А Валька сегодня воробья подстрелил из рогатки, - тут же вмешался Николай, и ребята дружно начали обсуждать это событие.
-Ну, хватит болтать, - оборвала тетя Катя расшумевшихся детей. - Лучше скажите, где Шура.
-Мама дома, расставляет по местам вещи, - солидно доложил Антон.
 - Тогда пошли к вам, поможем Шуре разобраться с вещами, а заодно и пообедаем.
 Нюра подхватила в одну руку тяжеленную корзину, а в другую сетку-авоську, в которой были сложены картошка, капуста и морковь. Все дружно направились по дороге в Байловку-1. Пока младшие братья обменивались первыми словами, Витька незаметно отошел и присоединился к своим старшим братьям. Поэтому Антону одному пришлось отвечать на расспросы тети Кати и Нюры. Вальку и Николая такая чинная беседа явно не устраивала.
 - Смотрите, смотрите, - вдруг закричал Николай, - коршун петуха утащить хочет.
 Все повернулись в сторону, в которую уже мчались Валька и Николай, и увидели довольно комическую картину: В стороне от дороги, по которой двигались родственники, по невысокой траве топтался довольно крупный петух с ободранной по самые плечи шеей, а на спине у него сидел коршун и остервенело вырывал из нее оставшиеся перья вмести с мясом.
 Увидев бегущих ребят, ястреб тяжело взмахнул крыльями, с явным сожалением расставаясь с петухом. Валька, который на бегу успел зарядить лук, не целясь, выстрелил в него, но промахнулся. Петух истошно закричал и, что есть духу, помчался к видневшейся невдалеке околице Байловки-1. Братья с гиком и криком помчались за петухом, но тут их внимание привлек неизвестно откуда взявшийся, велосипедист. Сверкая никелированными спицами, велосипед бесшумно катился навстречу братьям. Управлял велосипедом представительный мужчина лет сорока пяти. Антон, которому видеть велосипеды приходилось нечасто, остановился и стал наблюдать за приближающимся чудом. И, вдруг, когда велосипедист поравнялся с Колькой, бежавшим вслед за Валькой, тот ни с того ни с сего сунул ему между спиц заднего колеса палку, которой собирался сражаться с коршуном. Раздался мелодичный звон, и несколько спиц выскочили наружу. Велосипедист резко тормознул и соскочил с велосипеда, ошарашено глядя на ребят.
 - Бежим! - закричал Валька, мгновенно оценив обстановку, и перемахнул через глубокую траншею, которая тянулась вдоль дороги, и скрылся в лесопосадке, окружавшей сад. Николай без лишних вопросов последовал за ним. Антон, опешив от неожиданности, продолжал стоять, как вкопанный. Велосипедист, бросив велосипед, сначала погнался за братьями, но через несколько секунд вернулся назад и попытался схватить Антона за руку.
 - Дяденька, я не виноват! - крикнул Антон, но, сообразив, что это его не спасет, как заяц перепрыгнул через канаву и скрылся в лесопосадке. Велосипедист рванулся за ним, но, поскользнувшись, выругался и вернулся к своему велосипеду.
 Проплутав по парку  добрых полчаса, Антон вышел на околицу деревни и побрел домой. Дома он увидел тетю Катю, Нюру и ребят. Тетя Катя отчитывала их за хулиганство и обещала строго наказать, но ребята явно не дрожали от страха, зная доброе и отходчивое сердце матери.
 После несложных хлопот по устройству на новом месте мама Антона принялась за огород. Весна уже подходила к концу, и большинство соседей уже закончили весенне-полевые и огородные работы, а их огород стоял еще даже не вскопанный. Вооружившись штыковыми лопатами, Александра Алексеевна, Виктор и Антон дружно принялись копать землю. Сначала, казалось, что вскопка не так уж и сложна, но через пятнадцать минут работы стало ясно, что первое впечатление обманчиво. Сначала становится жарко, через полчаса, несмотря на довольно прохладный воздух уже приходится раздеваться до пояса, начинает страшно ломить спину, дыхание с хрипом вырывается из груди, сердце молотит как бешенное. Работа новоселов становится предметом пристального внимания их соседей, которые оживленно обсуждают каждый их шаг:
 - Ты гляди, как приезжие вкалывают, - кричит их сосед Николай Семенович,- теперь, поди будут знать, что картошку не на заводе производят.
 - Не переживай, - отшучивается Александра Алексеевна, - мы раньше думали, что и хлеб растет на хлебном дереве, а его оказывается, на фабрике из древесных опилок делают.
  Сосед на мгновенье замолкает, а затем виртуозно выматерившись, отходит в сторону. К концу рабочего дня, буквально раздавленные этой нечеловеческой работой, копальщики, прихватив с собой лопаты, моют руки и, проглотив немудреный ужин, как подкошенные падают на свои постели. Только мать не может себе позволить такой роскоши. Она идет кормить поросят, из которых она мечтает вырастить хороших свиноматок. Поросят она уже успела прихватить в долг у соседки. Так продолжается несколько дней. Каждый новый день начинается с посадки картофеля и других овощей на выкопанной вчера делянке.
 Закончив огородные работы, мать дает ребятам недельку отдохнуть, а сама идет в контору совхоза и получает там временную или «поденную» работу. Она берет под свою ответственность один гектар сахарной свеклы. Одновременно, не без помощи дяди Кости, она получает на спиртзаводе заказ на изготовление занавесок и гардин для заводоуправления или попросту для конторы.
 Первое лето в Байловке выдалось на редкость красивым. В садах намечался хороший урожай и яблок, и груш, и вишни и слив. В огородах появилась первая зелень, но еще раньше съедобная зелень появилась на заливных лугах примыкавших прямо к огородам.
 С утра пораньше братья встречались в условленном месте, шли на берег реки, ловили в норах раков и налимов, зажаривали их на костре, а затем разбегались по лугу в поисках дикого лука, чеснока, щавеля и другой вкуснятины.
 Однажды утром Антон проснулся от грохота бревен, которые сбрасывали на большом лугу, который расстилался напротив их дома. Выглянув в окошко, он увидел множество людей с пилами, топорами и лопатами. Одни рыли глубокие ямы, другие пилили и тесали бревна, связывали из них трапеции. Вскоре подъехал колесный тракторишко, допотопной конструкции, который привез огромные качели или рели, как их называли в народе. Народу становилось все больше и больше. Оказывается, наступил самый любимый в деревне праздник – Троица. И вот под дружные крики мужиков и с помощью все того же колесного трактора, в центре площади устанавливают высоченные трапеции, с подвешенными на них качелями. Убедившись в том, что  рели установлены, народ потихоньку разошелся кто - куда, чтобы через пару часов, принарядившись, собраться снова.
  Часам к десяти утра на площади собралась пестрая толпа молодых мужиков женщин, парней, и девушек. Многие из них уже были навеселе. Тут же появился сельский гармонист - забияка и драчун Вася Долгов со своей потертой гармошкой. Усевшись поудобней на кем-то заботливо приготовленную табуретку, он рванул меха. Задорная трель быстрого танца вмиг всколыхнула толпу. Антон даже не подозревал, что в деревне так много молодых мужиков и женщин. Видимо, в будние дни они от зари до зари трудились в колхозе за так называемые «палочки», то есть трудодни. Пела гармонь, крутились в бешеном темпе пары. Визжали подростки, а любители острых ощущений, с боем заняв места на качелях, с хохотом и девичьими ахами и охами взлетали под небеса. Четверо дюжих парней, с помощью длинных веревок, раскачивали рели так, что казалось, они рассыпятся в воздухе.
  Здесь же под ногами у взрослых шныряли деревенские пацаны. Среди них выделялся парень, которого по росту и внешности уже трудно было причислить к подросткам. Высокий, черноволосый, с неправильными чертами лица, на котором уже пробивалась растительность, парень вел себя как расшалившийся третьеклассник. Это был Володя Серяк, или "Воёдя", как за глаза его звали пацаны. Увидев Антона, который вместе со своими братьями решил принять участие в деревенском празднике, Воёдя радостно осклабился и, ощерив крупные желтые зубы, дурашливо заорал:
 - Гля, пацаны, приезжие приперлись. Что делать будем, бить или прокатим их на релях?
 Ребята, среди которых были и два соседа, с которыми Антон уже успел познакомиться, никак не прореагировали на его клич. Тогда он, набычив шею и продолжая выкрикивать что-то несуразное, ринулся на идущего чуть впереди всех, старшего брата Антона-Юрия. Юра был очень крепкий, хладнокровный парнишка и опытный боец. Не моргнув глазом, он резко отклонился влево и выставил правую ногу. Воёдя не ожидавший такого маневра, перелетел через подножку и шлепнулся в траву. Пацаны дружно засмеялись, а Юра резонно заметил:
 - Не зная броду, не суйся в воду!
 Очумев от удара о землю, Воедя вскочил и заорал: "Наших бьют!", но и этот клич повис в воздухе - слишком уж хорошо односельчане знали этого вояку. Тогда он, грязно выругавшись, вернулся на свое место.
 В это время вокруг качелей начался переполох. Одной из девиц, принимавших участие в головокружительной забаве, стало плохо. Она чуть не свалилась с бешено летящих качелей. С большим трудом качели остановили и девушку, потерявшую сознание, осторожно уложили на траву. Вместе с ней покинула качели и ее подруга. Почувствовав себя на твердой почве, сомлевшая на качелях девушка, очнулась и катание на релях решили продолжить. Однако желающих летать в поднебесье, явно поубавилось, и вскоре приглашение принять участие в этом восхитительном веселье получили и сверстники Антона. Антон очень любил эту забаву, хотя на таких высоких качелях ему еще летать не приходилось. Он, было уже, направился к качелям, чтобы не прозевать удобный момент, как вдруг увидел мужчину, который совсем недавно так неудачно повстречался им на велосипеде. Он инстинктивно остановился, и кататься ему тут же расхотелось.
 - Витя, - обратился он к своему соседу, который оказался с ним рядом. - Кто этот солидный мужчина?
 - А ты, что сам не знаешь? - вопросом на вопрос ответил тот. - Это же директор нашей школы, Перов.
 Так Антон впервые узнал, с кем ему пришлось нечаянно встретиться на узкой проселочной дороге в первый же день после приезда в село.
 Вскоре после Троицы мама Антона, собрав документы детей, пошла в школу, чтобы определить их на новый учебный год. Директор школы Василий Кузьмич, он же учитель 2 и 4 классов, сидел в своем крохотном кабинете, заваленном учебниками и учебными пособиями. Мама, постучавшись, открыла дверь кабинета и, услышав раскатистое "войдите" переступила порог.
 - Что, пришла своих бандитов в школу устраивать? - поздоровавшись, спросил Василий Кузьмич.
 - Ну, что вы - возразила мама, - у меня дети хорошие, и Вы будете ими довольны.
 - Как же, как же, уже имел удовольствие с ними познакомиться. Потом велосипед чинить пришлось, - съязвил директор.
 - Мой Антон здесь не при чем, - возразила Александра Алексеевна.
 - Ладно, - пробурчал директор и стал внимательно просматривать документы. Просмотрев табели и характеристики, он немного подобрел и, вернув матери документы Виктора, сказал:
 - У нас только четыре класса, так что вашему старшему придется ходить во Вторую Байловку. Там имеется полная средняя школа.
  1-го сентября Антон вместе со своей младшей сестрой Верой, пришел в новую для него школу. Школа находилась в двухстах метрах от дома. Это было очень удобно. Снаружи она выглядела довольно внушительно. Здание располагалось у подножья высокого холма, но от этого не казалась менее внушительным. Высокий светлый фундамент, широкие и довольно высокие для деревни окна придавали зданию особую привлекательность. Вокруг школы раскинулся широкий двор, по периметру которого росли могучие старые вязы. С южной стороны двора находился довольно большой огород, разделенный на аккуратные грядки, на каждой из которых красовалась табличка с фамилией ученика, который на ней что-то вырастил. Сентябрь на Тамбовщине - время уборки урожая многих овощей. Поэтому почти на каждой грядке красовалось что-то из выращеного кем-то из учеников.
 После торжественной линейки и экскурсии на огород, которым Василий Кузьмич явно гордился, учеников развели по классам, К удивлению Антона он оказался в одном помещении со своей младшей сестрой Верой. Вскоре все стало понятно: в деревне было не так уж много детей, а в, школе не так много помещений, как казалось снаружи. Весь штат школы состоял из директора, одного учителя и сторожихи, которая одновременно была и истопником в зимнее время.
  И семья директора школы, и сторожиха жили в небольших квартирах при школе, а точнее в здании самой школы. Так что можно считать, что непосредственно школа состояла из двух небольших классных комнат и кабинета директора, в котором хранились все учебно-методические документы, карты, глобус и школьный звонок. В этом же кабинете, в свободное от занятий время, работал единственный, после директора школы, учитель. Второй и четвертый классы вел сам директор, а первый и третий - молодая, но уже довольно опытная учительница Татьяна Гуреевна.
 Ученики, несмотря на торжественное событие, были одеты более чем скромно. Нa ногах у многих ребят не было никакой обуви. И возраст учеников был тоже - разным. Так в 4 классе вместе с Антоном, которому было 10 лет, училась крупная красивая девочка Кира Волкова, которую одноклассники за глаза, а иногда и в глаза, звали "Волчиха". Эта скромная доброжелательная девочка, почти девушка, была намного старше их, так как почти два года находилась в оккупации и отстала от школы. Некоторые из местных ребят приходили в школу с яблоками или бутербродами, а большинство из них не имело с собой ничего. Да и вообще о вторых завтраках и полдниках тогда в школе и понятия не имели. Поэтому Антон и другие бедняки, не имевшие с собой даже куска хлеба, старались на большой перемене быстро убежать из класса, чтобы не видеть, как их более обеспеченные товарищи жуют принесенную ими нехитрую снедь.
 Война уже осталась позади, но тамбовская деревня продолжала жить на грани голода. По-прежнему колхозники, как рабы, продолжали работать бесплатно, или ЗА ПАЛОЧКИ, как любили горько шутить наиболее смелые, за которые в конце осеннего сезона ничего не выдавали. Как бы они ударно ни трудились, как бы ни богат был урожай, результат был всегда один - к концу осени закрома колхозов были пустыми. Если урожай был плохой, то все, что успели за год вырастить, уходило бесплатно в государственные закрома по государственным поставкам. Если же урожай был хороший, и после выполнения госпоставок что-то оставалось в колхозных амбарах, то выдавать это "что-то" на трудодни правление колхоза не имело права до особого указания. А "Особое указание" могло поступить только в том случае, когда весь район выполнит план госпоставок и вернет "недоимки" за прошлые годы. А районное руководство получит "особые указания", когда вся область в целом рассчитается с государством. А так как и районы, и область "Идя навстречу пожеланиям трудящихся" с каждым годом увеличивали объемы госпоставок, то и результат был всегда один – к Новому году в колхозных амбарах даже крысы дохли от голода.
 Порой доходило до абсурда. Однажды по деревням Тамбовщины был разослан «циркуляр», в соответствии с которым, председателям колхозов и совхозов предписывалось в счет госпоставок сдать в закрома государства все зерно, включая и семенной фонд. Руководство колхозов и совхозов заволновалось. Некоторые из председателей  пытались добиться отмены этого решения, но вместо отмены получили собственную отставку, а наиболее настойчивые и вообще исчезли неизвестно куда.
 Тамбовский крестьянин умудрялся выживать не только без оплаты своего каторжного труда, но еще и исправно платил неисчислимые налоги, которые выражались в огромных денежных суммах и натуральных поставках продовольственных продуктов и сырья.
 Щадили только полностью нищих у которых, как говорят, не было "ни кола, ни двора". А если колхозник на день проверки его хозяйства имел во дворе хотя бы курицу или хоть одно фруктовое дерево, то он "обеспечивался" налогами по полной схеме: надо было в установленные правительством сроки сдать мясо, масло, молоко, яйца и шерсть. Нарушение сроков поставки каралось самым беспощадным образом, вплоть до возможности "загреметь" на Соловки.
  Василий Кузьмич долго присматривался к новому ученику, но вскоре, убедившись в наличии у него твердых знаний и примерного поведения, сначала поручил ему значительную часть урока заниматься с отстающими второклассниками, а позже - и с одноклассниками, если ему надо было куда-нибудь отлучиться, либо уделить особое внимание второму классу. Такое доверие со стороны учителя заставляло Антона более тщательно готовиться к занятиям самому и более солидно вести себя на уроках.
  Такое доверие со стороны директора школы не только льстило самолюбию ученика, но и возвышало его в его собственных глазах. Антону решительно все нравилось в учителе и многогранность его знаний, и умение выполнять любую крестьянскую работу, и неторопливая рассудительность при решении возникающих проблем, и требовательность к ученикам и подчиненным. Лишь одна черта его старшего наставника и учителя смущала Антона и вызывала глухую неприязнь-это наказание тупых учеников. Крестьянские дети в сталинских деревнях мало чем отличались от детей крепостных. Они так же, как их далекие предки, чуть ли не с пеленок принимали участие в тяжелом крестьянском труде. Они вставали с рассветом рыхлили землю, вручную убирали урожаи, выращивали домашних животных и птицу, кормили и поили их. А если учесть, что в сороковые годы в половине семей не было взрослых мужчин, а большинство тех, кого война оставила в живых, были калеками либо после различных ранений, то сверстникам Антона зачастую  приходилось выполнять и тяжелую мужскую работу. Чаще всего, придя со школы, большинство мальчиков, кое-как обманув свой голодный желудок, тут же переодевались в рваную рабочую одежду и принимались за работу, которой хватало до позднего вечера. А вечером, если у кого-то и оставались силы и желание учиться, они не могли готовить уроки все равно. В большинстве деревень электроосвещения не было. Первая Байловка тоже жила до конца шестидесятых без света. Вот и ложился народ спать с наступлением темноты и было ему совсем не до учебы. Но учитель был непреклонен. Ученики, не выполнившие домашнее задание, строго наказывались, а если это повторялось, то виновный вынужден был стоять за своей партой до тех пор, пока всё домашнее задание не будет разобрано до конца. А если кто-то из провинившихся позволял себе ещё и отвлечься при разборе домашнего задания, он расставлял их по углам и заставлял по очереди до конца урока держать на вытянутой руке тяжеленный медный колокол.
 Всё остальное вполне устраивало Антона. Он с удовольствием ходил в школу, с удовольствием  изучал все, что ему давали в школе. Нравилась ему и роль маленького учителя, которую ему приходилось играть во втором, а иногда и в своем четвертом классе. Часто в мыслях Антон видел себя настоящим деревенским учителем, несущим маленьким гражданам "Самой прекрасной в мире страны «разумное, доброе, вечное».
 Но кончались занятия. Антон возвращался домой в свой старый, холодный наполовину развалившийся домик и мысли о высоких материях незаметно испарялись. Мама была на работе. Во дворе стояла голодная корова-кормилица; в сарае истошно визжало 2-3 поросенка которых мама мечтала превратить в хороших свиноматок. Услышав их голоса, Антон менял свою нищую одежонку на еще более убогое рванье и начинал кормить голодную скотину тем, что удалось запасти летом, убирать навоз, чистить двор, а потом, вооружившись коромыслом и двумя ведрами, бежать в соседнее село за бардой, которой вдоволь было в яме возле спиртзавода. Сделав 3-4 ходки за бардой и намотав 12 – 15 километров с коромыслом на плечах он, если успевал, бежал в очередную избу, где собиралась группа бедолаг не имевших учебников и поспешно готовился к занятиям на следующий день. Чаще всего ему это не удавалось - выручали знания почерпнутые из книг которые он успел прочитать.
 Заботы о прокорме скотины сменялись заботами о топливе, которое он доставал различными способами: то он рубил кусты тальника, росшие недалеко от дома, то ломал сушняк в заводском парке, а по воскресеньям зимой уезжал с санками в чернеющий вдалеке лес, в котором сушняка было гораздо больше.
 Все эти способы добычи топлива были «полузаконными», так как все вокруг принадлежало государству, богатство которого охраняли многочисленные инспекторы, объездчики, охранники, начальники всех уровней, над которыми стоял всемогущий НКВД, и надо было делать всё так, чтобы не попасть им в лапы. Никому не было дела до того, что Антон и ему подобные, собирая опавшие ветки и выламывая сушняк, спасали лес от лесных пожаров и одичания. В случае задержания "злоумышленника" с мешком гнилушек или вязанкой сушняка можно было загреметь в детскую трудовую колонию. Но другого выхода не было, и часто, нарубив дров или кустов, приходилось убегать, оставив их в качестве трофея, охраннику. Тогда все семейство было обречено проводить ночь в не топленой избе.
  Однажды, зимой, когда летние заготовки топлива почти закончились, а морозы не на шутку взялись за свое дело, Антону в течение нескольких дней не удавалось добыть ни одной охапки дров. Но худа без добра не бывает. Морозы сковали болото, примыкавшее к спиртзаводу, на территории которого хранились огромные запасы дров, угля и высоченные штабеля сухого торфа. Забора со стороны болота не было и Антон решил раздобыть пару мешков торфа. Первая ходка прошла удачно. Ему удалось набрать и незаметно вынести с завода почти полный мешок торфа, перенести его через болото и закрепить на заранее припасенных санках. Хотя Антон и знал, что между первой и второй ходками охрана по свежим следам на снегу может заметить пропажу, но все же решил не мешкать и, взяв другой мешок, вернулся на завод, но уже к другому штабелю. Не заметив ничего подозрительного, он начал наполнять мешок и вдруг краем глаза  заметил, как от первого штабеля отделилась фигура охранника и стремительно приближается к нему.
 Не выпуская из рук наполовину заполненного мешка, Антон, как горный козел, сиганул со штабеля, и что есть мочи бросился бежать к спасительному болоту.
 - Стой! - раздался сзади гортанный голос охранника, - стой, стрелять буду!
 Антон был уверен, что стрелять в него никто не будет, что охранник ни за что не бросит свой пост, но на всякий случаи прибавил ходу еще. Как лось, ломая последние метры наста, он выскочил на чистый лед довольный тем, что ему благополучно удалось покинуть заводскую территорию. Не снижая темпа, мчался он к спасительной лесопосадке на противоположной стороне болота. В это время охранник, не переставая истошно орать, лязгнул затвором винтовки. Тут же что – то просвистело над головой бегущего, и вслед раздался резкий хлопок. Втянув голову в плечи, Антон побежал еще быстрее. Когда до спасительной лесополосы оставалось всего несколько метров, что-то резко толкнуло его в спину, и мешок с торфом отлетел в сторону. На секунду оцепенев от страха, Антон все же нашел в себе силы на четвереньках доползти до лесополосы и упал за дерево. Ощупав себя со всех сторон, он понял, что пуля зацепила мешок с торфом, а не его. На противоположной стороне болота зажегся прожектор, и послышались голоса других охранников. Не дожидаясь развязки, он добрался до своих санок и, прикрываясь лесополосой, благополучно добрался домой. Эту ночь семья провела в тепле.
  В заботах о школьных проблемах, корме для скотины и топливе первый год жизни в Байловке пролетел незаметно. Следующий учебный год Антону предстояло учиться в Байловке-2, где имелась полная средняя школа, в которой учились дети со всех окрестных деревень: Волхонщины, Кутлей, Первой Байловки и так далее.
 Средняя школа, низенькое одноэтажное здание, размещалась на перекрестке дорог, одна из которых вела на станцию Фитингоф, другая - в деревни Пиченка и Кутли, а третья - к центру села, где размещались правление колхоза, дом культуры и сельская библиотека. Чтобы добраться до школы, Антону надо было каждый день отмахать по три километра туда и обратно, но это его ничуть не смущало. Он уже давно привык бегать из одного села в другое, а дорога в школу была чуть длиннее.
  Знакомство с новой школой было чисто формальным, так как в один класс с Антоном попало несколько одноклассников из Байловки-1. Многих ребят он уже знал и со старших классов, в которых учились его родной и двоюродные братья. Первое сентября, как обычно, прошло в заботах о тетрадях, учебниках и школьных принадлежностях которые могли выдать в школе. Ребята знакомились между собой и новыми для них учителями. Антону повезло. Он попал в класс классным руководителем, которого была Зоя Александровна Шилко, старая заслуженная учительница русского языка и литературы строгая, справедливая любимица всей школы. Она сразу понравилась ему, но добиться взаимности оказалось не просто. Как и в Байловке-1 вмешался господин случай, который произошел чуть ли не на второй день занятий. Антон не рассчитал время и чуть не опоздал на первый урок. Когда он стремглав ворвался в коридор школы, до начала занятия оставалось менее пяти минут. До двери класса оставалось несколько шагов, когда дорогу ему преградил высокий широкоплечий мальчик - семиклассник. Нахмурив брови, он коротко крикнул: "Пароль! "Антон, который совсем недавно прочитал роман Николая Островского "Рожденые бурей", почти автоматически ответил паролем из романа - "Сокол."  В тот же миг тяжелый удар в подбородок свалил его на пол. Холщёвая сумка с тетрадями и книжками отлетела в сторону. Искры посыпались из глаз Антона. Не помня себя от обиды и злости, вскипевшей в нем мгновенно, он вскочил и бросился на обидчика. Семиклассник, не ожидавший такого отпора, не устоял на ногах и оба мальчика, вцепившись друг в друга мертвой хваткой, начали кататься по полу. Никто не хотел сдаваться. Вдруг в коридоре появилась Зоя Александровна. Семиклассник, отпустив своего противника, быстро юркнул в свой класс, который находился как раз напротив  5А  класса, а Антон грязный, помятый и растерзанный предстал перед своим классным руководителем. В это время раздался звонок на урок.
 -А ну-ка, поворотись, сынку, экой ты смешной, - напомнила Зоя Александровна слова Тараса Бульбы, а затем скомандовала:
 -Оставь свою сумку и пойди к уборщице, пусть она приведет тебя в божеский вид, вояка!
 Как оказалось потом, причиной столь странной по тем временам реакции семиклассника было совпадение литературного пароля с прозвищем мальчишки. А прозвищ в деревне, даже таких гордых как "Сокол" не любят, хотя все от мала до велика их имеют и иногда даже не одно. А некоторые сельчане иногда в сельсовете не могут вспомнить свою настоящую фамилию из-за прозвища. После недолгих разбирательств инцидент был исчерпан, но не забыт.
  Учеба в пятом классе оказалась намного интересней, чем в начальных классах. Появилось множество новых предметов, каждый из которых вел учитель предметник как правило, без памяти влюбленный в свои предмет. Алгебру, геометрию, тригонометрию и черчение преподавал высокий статный мужчина - Алексей Максимович Пучков, физику - Ежов Степан Филиппович - толковый грамотный преподаватель с тонким чувством юмора; немецкий язык преподавала красивая пышногрудая Фаина Андреевна, жена офицера, проходившего службу в Восточной Германии. Немецкий язык большинством учеников воспринимался негативно. Недавняя война с фашистской Германией, в результате которой большинство учеников осталось без отцов, настраивала их враждебно к немецкому языку. Но Фаина Андреевна мягко, но настойчиво приобщала их к языку Шиллера и Гете и добилась немалых успехов. Антон с первых занятий полюбил и молодую учительницу, и ее предмет. Вскоре Фаина Андреевна уехала к своему мужу. Вместо нее немецкий язык стала преподавать такая же грамотная и по-своему влюбленная в свой предмет Пучкова Любовь Петровна. Она была вспыльчива, эксцентрична  и не всегда последовательна в своих оценках и привязанностях. Это позволяло некоторым ученикам, и без того не любившим немецкий язык, устраивать на её уроках демонстрации «квасного  патриотизма». Они переносили свою ненависть  ко всему немецкому на нового учителя и изощрялись каждый по своему: подстраивали ей мелкие пакости, писали на доске  немецкие ругательства, которые их отцы привезли с фронта и сочиняли на неё эпиграммы.
Гром гремит, земля трясется,
Люба с сумочкой несётся
Забегает Люба в класс:
«Гутен морген!* Вас ист дас?»*
часто скандировали ребята в общем-то безобидные сочинения. Любовь Петровна злилась, скандалила, снижала всему классу оценки, и Антону в том числе. Тем не менее, любовь к немецкому языку сохранилась у Антона до конца школы. Остальные предметы давались ему также легко. Он с радостью занимался и математикой, и русским языком, и литературой. Больше всего ему нравилась алгебра и литература. Когда у него появлялось свободное время, он мог часами читать романы отечественных и зарубежных авторов. Заведующая сельской библиотекой Зинаида Григорьевна поначалу, с недоверием относилась к любознательному мальчику, даже иногда думала, что он рисуется, посещая каждые 3-4 дня библиотеку и меняя одного за другим названия и авторов книг. Однажды, не вытерпев, она спросила:
 -Антон, а ты действительно прочитываешь эти книги, или только листаешь их?
 Антон удивленно взглянул в лицо библиотекарши, покраснел и тут же ответил, что он может рассказать любую из книг, которую брал в библиотеке. Тогда Зинаида Григорьевна выбрала из его карточки название недавно сданной им книги "Бруски" Ф.Панферова и спросила: "Можешь ли ты вкратце рассказать, о чем эта книга?"
 -Конечно, - ответил Антон, - только я не хочу рассказывать ее вкратце, если хотите, я перескажу Вам ее полностью.
 Зинаиды Григорьевна улыбнулась. В библиотеке никого, кроме них, не было. Антон, прислонившись плечом к стойке, сначала медленно и спокойно, а потом все быстрее и все увлечённее начал пересказывать "Бруски". Улыбка недоверия сползла с лица библиотекарши и она с нескрываемым интересом слушала рассказчика. Конечно же, она прекрасно знала содержание этого романа, но в устах Антона он приобрел новый смысл и окраску. Заметив перелом в настроении Зинаиды Григорьевны, Антон еще больше воодушевился и с жаром пересказывал похождения Кирилла Ждаркина. Более получаса в библиотеку никто не входил, Зинаида Григорьевна не перебивала рассказчика и, казалось, что герои этого романа незримо присутствуют в зале и прислушиваются, что о них говорит этот низкорослый, худенький, бедно одетый крепыш. Вдруг дверь распахнулась и в библиотеку ворвалась стайка старшеклассников. Антон запнулся, покраснел и замолк. Зинаида Григорьевна похвалила Антона, он еще больше смутился и выбежал из библиотеки. С тех пор библиотекарь изменила свое отношение к Антону и охотно выбирала для него любую литературу. Но однажды, когда он, прочитав очередную книгу, попросил выдать ему роман Н. А. Шолохова «Тихий Дон», Зинаида Григорьевна вдруг рассердилась и резко сказала:
 -Мал еще, - но потом спохватилась и уже более спокойно добавила:
 -Книга у нас одна и даже десятиклассники не могут ее во время прочитать.
 Эта книга среди сверстников Антона и ребят постарше пользовалась повышенным спросом. Деревенским ребятам, воспитанным в духе высокой морали и нравственности, казалось чем-то необычным довольно реалистическое описание быта и нравов донского казачества. Библиотекарша прекрасно знала об этом и относилась к каждому запросу на эту книгу настороженно. Она милостиво согласилась поставить его на очередь. Четыре года Антон пытался получить "запретный плод", но безрезультатно, а потом, в восьмом классе, вкратце ознакомился с ее содержанием, махнул на это дело рукой и прочитал ее в полном объеме только уже будучи курсантом военно-морского училища.
  Переход Антона в новую для него школу совпал с её переходом на программу полной средней школы и в том году предстоял первый выпуск юношей и девушек, окончивших Байловскую среднюю школу. Учиться здесь стало гораздо интересней. В каждом классе было более 30 учеников, преимущественно мальчики. Поговаривали, что, видно, недолго нашему народу придется жить в мире.
-Это не к добру - шептали старухи - Когда родится много мальчиков - это верный признак - быть войне!
  И это не удивительно. Война зацепила своим крылом буквально каждый дом, каждую семью. Но дети об этом не думали. Они продолжали играть в войну. На больших переменах они устраивали побоища, врукопашную шли класс на класс – в осенний период и в снежки - в зимний. В этих детских забавах ребята лучше узнавали друг друга, крепли душой и телом. Но звенел звонок, извещавший об окончании последнего урока, и праздник души заканчивался. Опять надо было кормить скотину, искать топливо и думать о хлебе насущном. Нищета постоянно напоминала о себе и омрачала радость бытия. Антон не помнит ни одного дня своего детства, чтобы она не напомнила о себе. Каждое утро начиналось с мысли о том, как он придет в стареньком, штопаном - перештопанном, с вытертым до основы суконном пальтишке в не топленую школу; латанные-перелатанные литые галоши будут знобить худые ноги. Каждое утро напоминало о том, что сегодня, также как и вчера будет сводить от голодных болей живот, а может быть опять будет голодный обморок. Голодные обмороки у сверстников Антона были рядовыми явлениями. Ребята падали в обморок, стоя у доски, занимаясь на уроке физкультуры и в других ситуациях, требующих повышенной нагрузки. С Антоном они случались чаще, чем с остальными: сказывалась недавняя контузия, систематическое недоедание и переохлаждение в зимнее время. Обмороки налетали внезапно, как будто к горлу подкатывал какой-то тупой комок, ноги становились ватными, и он стремительно летел в темно-серый тоннель, который заканчивался полной темнотой. Учителя знали всех ребят, с которыми происходило подобное, и сильно не расстраивались и не паниковали. Они разгоняли ребят сбегавшихся к пострадавшему, расстегивали ему ворот одежды, брызгали ему в лицо водой, и он быстренько возвращался в сознание. Возвращение к жизни происходило подобно всплытию легководолаза с большой глубины аварийным способом. Такое сравнение пришло Антону в голову, когда он, окончив школу водолазов-аквалангистов, решился в одиночку побродить по дну реки Кама. Увлекшись красотами подводного пейзажа, он не заметил, что воздух в акваланге кончился, а свисток, который должен был предупредить, что запасы воздуха заканчиваются, почему-то не сработал. Затаив дыхание, Антон освободился от грузов, а затем широко раскрыв рот, оттолкнулся от илистого дна. Но ноги, казалось, приросли ко дну, а время остановилось. Пытаясь вырваться из придонной тины, Антон усиленно работает ногами и руками, рискуя потерять сознание от кислородного голодания. Лицо устремлено вверх, в ушах гудит, и слышны звуки каких-то лопающихся пузырьков; глаза готовы вылезти из орбит, в надежде увидеть солнце, но тьма рассеивается медленно, очень медленно, вода начинает потихоньку зеленеть и вот она уже превратилась в зелено-голубой туннель, по которому ты стремительно приближаешься к поверхности воды, к солнцу и свету. И вот, как взрыв, судорожное глотание воздуха и наконец состояние покоя и полной отрешенности. Нечто подобное ощущает человек при возвращении сознания. Он открывает глаза, видит склоненные над ним лица. Все опять тускнеет.
-Слава богу, очухался, - говорит учитель-атеист и помогает пострадавшему добраться до парты, либо поручает сделать это кому-то из ребят. Урок продолжается.

  Конечно, далеко не все ребята падали в обморок от голодухи. Такая участь касалась безотцовщины, полусирот и приезжих, к которым относился и Антон. Местные ребята из благополучных семей, и одеты были лучше и кушали посытнее. Как говорят: "дома и стены помогают". Хоть война уже и была позади, благосостояние селян нисколько не улучшалось, а, пожалуй, стало еще хуже. Всё, что народ имел до войны, ушло на благо страны. А теперь сталинский пылесос работал все интенсивней, вытягивая из деревни, последние соки. Не получая в колхозе ни гроша, они исправно платили многочисленные налоги. В этом особую роль играли многочисленные агенты, чаще всего свои же односельчане. Они имели при себе оружие и списки недоимок по каждому двору, по каждой семье. Пряча глаза, односельчане унижено просили "своего" агента отсрочить погашение долга, всячески ублажали его, но и он мало что мог сделать - над ним тоже висел "дамоклов меч"- всесильный НКВД. Не обходилось и без курьезов. Напротив школы, через дорогу, жила старая баба бобылиха, звали ее Секлетея. Сколько ей лет - 40, 50 или 60 с гаком - никто не знал. Она все время ходила в длинном, заношенном, когда-то цветастом платье. Сыновья Секлетеи погибли на войне, невестки тоже где-то пропали в вихре военных невзгод, оставив ей внука и внучку и не оставив никаких документов, по которым можно было бы схлопотать пособие на детей. Вот и крутилась баба, как волчок, но прокормить их никак не могла. Она распродала весь свой нехитрый скарб, порезала всю животину, да и сам двор был разобран на дрова и сгорел в печке. Даже перила некогда красивого крылечка, были сняты и сожжены, да видно не успела она до переписи уничтожить свое хозяйство полностью. Высокая, худющая, как жердь, она никогда не улыбалась, пугая своим затрапезным видом учеников. И вот к этой-то бедолаге и нагрянул брат одной из учительниц школы, недавно назначенный на должность агента по сбору налогов. Прекрасно зная о бедственном положении семьи, он, тем не менее, пришел к ней в дом и, сделав строгое лицо, начал перечислять долги, которые Секлетея должна была сдать "любимому" государству. Ни слова не говоря, та схватила стальную кочергу и замахнулась на агента. Агент, не на шутку испугавшись, выскочил на крыльцо и начал рвать из кобуры пистолет. Секлетея, заорав дурным голосом, выскочила вслед за ним, столкнула его о крыльца и закричала:
 - Так тебе нужна шерсть и мясо? Сейчас ты их увидишь!
 С этими словами она задрала до подбородка подол своего вечного платья и похлопав себя по обнажившемуся седому клоку волос между ног, добавила:
 - Вот тебе шерсть, а вот тебе и мясо!
 С этими словами она опустила подол платья и гордо удалилась в свой дом.
 Ученики, которые находились на перемене ничего  не увидели, кроме вконец растерянного агента, который поспешно ретировался, пообещав не оставить дело без последствий. И последствия не заставили себя долго ждать. Вскоре, как рассказывали потом соседи, ночью приехал старенький грузовичок, Секлетею и её внуков погрузили в кузов и увезли в районный отдел НКВД. «Враг народа» - Секлетея получила срок, а её внучата отправлены в детские дома. Дом Секлетеи долго стоял бесхозным, а потом его потихоньку растащили на дрова.
 Незаметно пролетело два года и вот Антон уже ученик 7 класса. Седьмой класс был переломным моментом в жизни каждого ребенка. Тогда в нашей стране было обязательное семилетнее образование. Учиться ли дальше зависело от желания и возможностей каждой семьи.  За учебу в старших классах надо было платить по 150 рублей в год. Это была достаточно крупная сумма для рабочего, получавшего от 90 до 130 рублей в месяц, а для колхозника - вообще фантастическая сумма.
 Старший брат Виктор уже перешел в 9 класс и мама, оценив ситуацию, пришла к выводу, что она не сможет оплачивать учебу двоих детей одновременно. Поэтому Антон стал готовиться к поступлению в школу ФЗО (фабрично-заводского обучения), которая была в Тамбове. По неточным сведениям она уже преобразована в ФЗУ (фабрично-заводское училище), в котором можно получить и полное среднее образование и рабочую профессию одновременно. Кроме того, учащимся ФЗУ выдавалась спецодежда от носков до шинелей и шапок включительно, и они еще обеспечивались жильем в казарме и бесплатным питанием.
  Седьмой класс был ещё примечателен тем, что большинство семиклассников к концу учебного годы становились комсомольцами. При этом высокого звания комсомольца могли быть удостоены только ученики, которые хорошо успевали и положительно характеризовались учителями и комсомольской организацией. Подготовка к вступлению в ВЛКСМ начиналась с первых дней учебного года. Об этом говорили, чуть ли не на каждом классном собрании и в семейном кругу. Семиклассников часто приглашали на открытые комсомольские собрания школы, более того, седьмой класс был как бы трамплином во взрослую жизнь. В разговорах и поведении юношей и девушек всё чаще вплетались элементы взрослой жизни. Первыми начинали волноваться девочки. За три года, проведенные в одном классе они успевали привязаться к «своим» мальчикам, а предстоящая разлука невольно подталкивала их к сближению и часто в седьмом классе дружба со своими одноклассниками перерастала в любовь. Мальчики, как правило, начинают думать о любви гораздо позже, но вероятность скорой разлуки подталкивала к неадекватному поведению и их.
 Антон, который был начитан гораздо больше многих своих одноклассников, имел достаточно широкое представление о взаимоотношениях между различными полами членов советского общества и не остался в стороне от этих проблем.
  В одном классе с Антоном училась русоволосая красавица Нина Завалишина. Она была на 2 года старше Антона и на голову выше ростом, прекрасно училась, была веселой, жизнерадостной и уже вполне сформировавшейся девушкой с пышным бюстом и озорными голубыми глазами. Не ладилось у нее только с математикой, поэтому она часто просила Антона остаться после уроков и помочь разобраться с материалом. Антон и так никому не отказывал в помощи, а остаться наедине с Ниной, ему доставляло особое удовольствие, кроме того, Нина была комсоргом класса и часто заводила с Антоном разговоры о вступлении в комсомол. Незаметно чувство особого расположения к Нине и восхищения ее манерами и красотой переросли в глубокое, всеобъемлющее чувство любви. Нина, казалось, отвечала ему взаимностью. Она всегда радостно встречала Антона, призывно улыбалась, её глаза сияли, как звезды, а щеки розовели как маки. Антон был от счастья на седьмом небе, он был готов ради нее пойти на любой подвиг, выполнить любое дело, каким бы трудным оно не было. Единственно к чему он был не готов, это открыть ей свое сердце. Когда они встречались наедине, Антон краснел, дыхание его прерывалось, он боялся даже дотронуться до неё, не говоря уже о чем-то большем.
 С переходом школы на десятилетку в ней зародился новый обычай - каждый месяц, в последнюю субботу устраивались вечера отдыха старшеклассников. На них допускались только ученики 8-10 классов и комсомольский актив 7-х классов. Нина как комсорг 7 класса часто присутствовала на таких вечерах и  на другой день она обычно с восторгом рассказывала своим одноклассницам, как там было весело, как хорошо старшеклассники умеют организовать вечер и как хорошо они умеют танцевать и веселиться. Возбужденные рассказом девочки, визжали от восторга, а иногда сплетались в пары и начинали бешено крутиться в вальсе под импровизированный аккомпанемент. Антон, слушая эти рассказы, смущенно краснел, замыкался в себе и уходил. Его воображение рисовало ему картины одна хуже другой; то он представлял, как Нина крутилась в вихре вальса в объятиях старшеклассника, то возбужденная танцем и близостью какого-нибудь лоботряса, выходит с ним в коридор и целуется. Эти гнусные картины, нарисованные его воображением, мучили его и подталкивали к решительным действиям, но как только Нина оказывалась рядом вся его решительность исчезала, как дым. Антон с нетерпением ждал, когда уже ему можно будет вступить в комсомол, чтобы быть рядом с ней ещё чаще. Как только ему исполнилось 14 лет, он попросил Нину дать ему рекомендацию для вступления в комсомол.
      - Тебе? В комсомол? – воскликнула Нина, - Да, с удовольствием!
 Вскоре все необходимые документы и рекомендации, в том числе, были собраны и сданы в комитет комсомола Байловской средней  школы. Через несколько дней должно было состояться комсомольское собрание, на котором Антона должны были принять в комсомол. Но тут случилось такое, что о комсомоле пришлось на время забыть. Возвращаясь из школы, Антон увидел как по улице, спотыкаясь, бежит его бывший учитель и директор школы Перов Василий Кузьмич. Глаза его дико блуждают, дыхание из груди рвется с хрипом и он что-то бормочет.
  - Неужели наш трезвенник Василий Кузьмич надрался? - с изумлением подумал Антон, но тут же устыдился этой кощунственной мысли. Он знал, что его бывший учитель не пьет даже пива. Василий Кузьмич наконец-то увидел Антона, остановился и горестно выдохнул:
       - Беда, товарищ Сталин умер!
 Антон не поверил своим ушам, но тут же вспомнил, что вчера по радио передавали бюллетень о состоянии здоровья генералиссимуса. Замерев на месте, Антон с пониманием глянул на своего учителя, и слезы брызнули из его глаз. Мысли и чувства смешались.
  - Как же теперь жить? Наш вождь и учитель внезапно ушел из жизни, – горестно подумал он и побежал домой, чтобы сообщить эту страшную весть матери.
      На другой день в школе состоялся траурный митинг, на котором присутствовали все учителя и ученики. Сюда пришли и многие родители. Все они были очень огорчены, а многие, не стесняясь, плакали навзрыд, и почти никому из детей и взрослых и в голову не могло придти, что они оплакивают великого тирана, правление которого стоило жизни миллионам их соотечественников, в том число и их дедам, отцам и братьям.
 Комсомольское собрание, на котором принимали в члены ВЛКСМ Антона и ещё нескольких его одноклассников, проходило как-то вяло. Комсомольские активисты убитыми голосами поспешно зачитывали анкеты и рекомендации вступающих в комсомол, безразличным тоном задавали пустяшные вопросы, равнодушно выслушивали ответы и торопливо голосовали. В этот раз приняли всех без исключения и всяких замечаний и горячих споров.
 Спустя неделю Нина сообщила, что, документы оформлены и отправлены в Пичаево, в райком комсомола.
 - А что дальше? - спросил один из одноклассников.
 - Дальше вас вызовут в райком, зададут вам кучу серьезных вопросов. Так что готовьтесь к встрече с первым секретарем ВЛКСМ района.
 - Что за собеседование?- спросил Антон.
  - А то и значит, - веско заметила Нина, - что всем вам надо читать не только исторические романы, но и современные газеты почитывать, чтобы ты смог ответить и на вопросы об основных событиях в нашей стране.
      Несколько дней Антон от корки до корки прочитывал все газеты, которые выписывались на класс, повторял программу и устав ВЛКСМ, чтобы достойно ответить на вопросы, перечень которых Нина  вручила недавно принятым в ВЛКСМ. Он изучал биографии всех вождей и крупных партийных деятелей и основные вехи на пути развития первого в мире социалистического государства.
 Наконец желанный день настал - всех учеников 7, 8, 9 классов, недавно принятых первичной комсомольской организацией в свои ряды, пригласили в райком комсомола.
 Антон попросил свою маму заштопать и выгладить единственные, имеющиеся у него приличные брюки, постирать и выгладить белую рубашку и пионерский галстук, который предстояло надеть в последний раз. Старые туфли  он старательно залатал и вычистил.
 На другое утро непривычно чистые отглаженные и взволнованные ребята и девочки собрались возле учительской. Вскоре подъехал старенький видавший виды грузовичок, который директор школы сумел выпросить на спиртзаводе. Ребята дружно уселись на скамейки в кузове и вскоре они оказались в Пичаеве.
      Райком комсомола находился в центре большого села. Рядом с ним размещался райком партии. Напротив райкома партии стоял памятник основателю ВКП/б В.И.Ленину. На противоположной стороне площади находился райвоенкомат, а чуть дальше, по улице Ленина размещался районный отдел НКВД.
 Робко войдя в святая святых сельского комсомола, Антон с удивлением увидел, что интерьер райкома мало чем отличался от школьных коридоров: те же стенды, плакаты и портреты вождей. Только в отличие от школы, на втором этаже, где был кабинет «самого», т.е. секретаря райкома, на полу лежала скромная ковровая дорожка. Непосредственно к зданию райкома комсомола примыкало здание райпотребсоюза, соединенное с райкомом комсомола металлическим переходным мостиком с металлическими перилами.
 К удивлению Антона в назначенное время секретаря райкома на месте не оказалось и когда ребята, осмелев, начали наседать на секретаршу Первого секретаря, та спокойно сообщила, что тот уехал с плановой проверкой на какую-то ферму и скоро приедет.
 Подождав с полчаса, ребята разбрелись по райкому. Антон со своим одноклассником и другом Толей Авдониным вышел на переходной мостик и с недоумением увидел, что весь двор завален какими-то плугами, жнейками, боронами и старыми стульями. Оживленно переговариваясь, ребята остановились посреди перехода. Вдруг, на противоположной стороне перехода открылась дверь и на мостик выпорхнула вся сияющая и воздушная Нина Завалишина, вслед за ней комсорг 9 класса Машутин. Увидев одноклассников, она слегка стушевалась, но тут же взяла себя в руки и защебетала:
 - Ребята, что вы здесь стоите. Секретарь райкома, уже приехал, и вас скоро вызовут к нему.
 Машутин поздоровался с ребятами за руку и тут же отошел. Вслед за ним направилась и Нина. Но Толя, знающий как трепетно относится Антон к спутнице Машутина, перегородил ей путь и заговорил:
 - Куда ты так торопишься? Может, постоишь с нами? Или тебе с семиклассниками не о чем говорить?
 - Ну, что вы ребята? Просто мне надо сдать инструктору райкома комсомола еще целую кучу документов.
 - Успеешь! – перебил ее Толя, - Разве ты не видишь, как побледнел Антон? Вдруг он упадет в обморок, а внизу бороны вверх зубьями. Поддержи его!
 С этими словами Толя подтолкнул Нину к Антону и засмеялся. Ободренный словами друга, Антон схватил Нину за руки и неожиданно для себя горячо забормотал:
 - Действительно, Нина, разве ты не видишь как мне плохо… - и, чуть запнувшись, добавил, - без тебя. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, - уже более внятно заговорил он. Кровь бросилась ему в лицо. Уши пылали огнем.
 - Я готов для тебя сделать все, что ты захочешь, даже жизни не пожалею!
 Нина на секунду смешалась, но вдруг резко оттолкнула его от себя и с издевкой сказала:
 - Если тебе так не дорога жизнь тогда спрыгни на эти бороны! - и нервно засмеялась. Антон почувствовал, что его как будто хлестнули по лицу. Первой реакцией было желание перемахнуть через тоненькие поручни и раз и навсегда покончить с сердечными муками. Он, уже было, одной рукой схватился за поручень, но вдруг подумал:
 - Кому что ты докажешь этим бессмысленным поступком? Если она так легко хочет распорядиться твоей жизнью, то стоит ли она такой жертвы?
 Не сказав  ни слова, Антон развернулся и понуро пошел прочь. Вскоре ребят по одному стали вызывать в кабинет первого секретаря райкома комсомола. В приемной секретаря райкома находился инструктор РКСМ, который задавал им по 2-3 вопроса и, бесстрастно выслушав ответы, отпускал. Когда очередь дошла до Антона, он молча вошел в кабинет, не задумываясь, ответил на заданные ему вопросы и так же молча вышел из кабинета. Сердце щемило от боли.
 Прошло еще около часа, когда ребят пригласили в приемную секретаря райкома снова. Когда, человек двадцать вновь принятых комсомольцев расселись вокруг стола, к ним вышел молодой мужчина в сталинском френче и фетровых сапогах. За ним семенил инструктор с пачкой раскрытых комсомольских билетов и каким-то листом бумаги.
 Сказав пару слов приветствия, секретарь райкома, а это был он, начал выдавать комсомольские билеты. При этом инструктор называл фамилию и имя очередного комсомольца и передавал его комсомольский билет секретарю. Названный комсомолец вставал из-за стола, подходил к секретарю райкома. Тот пожимал руку комсомольца и вручал ему новенький, пахнущий типографской краской билет с изображением профиля вождя. От секретаря райкома владелец новенького комсомольского билета переходил к инструктору и расписывался в его списке.
 Вручив комсомольские билеты, секретарь райкома еще раз поздравил всех и произнес коротенькую речь. На этом церемония вручения закончилась.
 Вскоре после получения комсомольского билета Антон закончил 7 классов и перед ним, во весь рост, встал вопрос, что делать дальше. Зоя Александровна настоятельно советовала оканчивать среднюю школу, а мама Антона была в замешательстве. Ей предстояло платить сразу за двоих старшеклассников. Антон решил этот вопрос самостоятельно. Втайне от матери и старшего брата он отправил свои документы в Тамбовское ФЗУ. Там уже учился один из его друзей – Володя Ключников. Он, как и Антон рос без отца, мать собиралась выходить замуж за человека, которого он очень не любил, и учеба в ФЗУ ему казалась лучшим выходом из сложившейся ситуации.
 - Одним выстрелом ты убиваешь сразу двух, а то и трех зайцев, - убеждал он Антона, – Во-первых, ты получишь среднее образование; во-вторых, ты будешь обут и одет; а в третьих ты получишь хорошую рабочую специальность, и не только слезешь с материнской шеи, но вскоре сможешь сам ей помогать, если захочешь.
 Эти доводы были не лишены житейской мудрости, и Антон без колебаний решил последовать советам друга. Узнав о решении сына, мама сначала расстроилась, а потом сказала:
 - Ну, что же делать, сынок, видно у нас другого выхода и нет, а ФЗУ, как мне известно, это хорошая школа жизни, да и дисциплина там крепкая, так что я буду за тебя спокойна.
 Но стать в ряды «гегемона» Антону так и не пришлось. Приехав вместе со своими односельчанами в училище и пробыв там несколько дней, он получил свои документы обратно, так как туда принимали ребят, которым к моменту зачисления в училище было не менее 15 лет, А ему не хватало целых полгода. В условиях поступления в ФЗУ об этом почему-то забыли написать. Так что, прокатав около пятидесяти  рублей, он вернулся домой ни с чем. Тем не менее, дома его встретили очень радостно. Особенно рада была мама.
-Что ни делается - всё к лучшему!  - философски заметила она.
 Отдохнув пару дней после дороги, Антон попросил мать помочь ему устроиться на работу, чтобы вернуть даром промотанные деньги, а если повезет, то и на зиму маленько подработать. А тут и работа подвернулась - на станцию Фитингоф прибыла огромная партия угля для спиртзавода, и туда требовался в бригаду грузчиков крепкий парнишка. Двое грузчиков из этой бригады жили по соседству и, зная силу и трудолюбие Антона, пригласили его к себе в бригаду. Антон с радостью согласился. Но радость оказалась преждевременной - снова на пути юного соискателя денежной работы встал возраст. Начальник отдела кадров ни в какую не хотел оформлять его даже на поденную работу. Согласно КЗОТа он имел право принимать на такую работу только мужчин в возрасте не менее 16 лет. Выручил начальник транспортного отдела, Юмашев Г.А., в ведомстве которого работали грузчики. Он взял всю ответственность на себя. При этом он предложил Антону написать в заявлении, что ему уже давно исполнилось 16 лет. Тот, поколебавшись, так и сделал. Уже на следующий день он с двумя соседями – старшеклассниками мчался на грузовике на станцию Фитингоф.
 Работа оказалась не из легких. С помощью огромных совковых лопат надо было за тридцать минут загрузить машину – трехтонку. Загрузка каждой тонны угля по расценкам того времени стоила 3 рубля, то есть, загрузив одну трёхтонку, каждый грузчик зарабатывал по три рубля. Обычный поденщик зарабатывал в день 5 – 6 рублей за рабочий день. Оценив ситуацию, ребята решили сократить для себя норматив погрузки, что по их подсчетам позволило бы им заработать кучу денег и обеспечить не только себя на всю зиму, но и помочь своим семьям. Работа закипела. В результате на погрузку одного грузовика у них стало уходить 17 – 20 минут и за смену они могли бы погрузить до 25 грузовиков. Они еще не знали, что в социалистическом государстве даже рекорды ставить можно только с разрешения руководства и зарабатывать даже на сдельной работе можно только до определенной суммы. Кроме того, завод имел ограниченное количество грузовиков, и никто не собирался менять график их подачи под погрузку. Тем не менее, ребята умудрялись отправить на завод по 50 – 60 тонн угля за смену.
 Для Антона давно привыкшего к тяжелому физическому труду, сначала работа показалась не трудной, но первое впечатление оказалось обманчивым. К вечеру спина стала деревянной, на ладонях вспухли волдыри, лопата стала тяжелой, как свинец. Добравшись после первой смены домой, он кое-как покушал и рухнул на кровать. Сон был беспокойным и прерывистым. Антон то и дело просыпался и опять погружался в тревожный сон. Даже во сне ноги и руки по привычке двигались в такт с совковой лопатой, которая как будто приросла к рукам. Так продолжалось около недели, а потом и напряжение и ритм работы стали привычными. Мышцы окрепли. Мозоли на руках закаменели и не причиняли никакой боли. Теперь по окончании ночной смены он уже не валился, как подкошенный на кровать, а шел в заводской душ, переодевался и шел с товарищами на речку либо в лес. Теперь ему хватало вынужденного отдыха, который почти каждую ночь им устраивали шофера грузовиков, в планы которых совсем не входил ударный труд.
 Больше месяца ребята трудились на погрузке угля на грузовики, между их ходками на завод и обратно, часто занимались зачисткой вагонов и железнодорожных путей. Все это калькулировалось и радовало ребят. По самым скромным подсчетам они заработали по две тысячи рублей каждый, но радость была преждевременной. Когда они пришли в контору за деньгами, то в ведомости обнаружили только треть от ожидаемой суммы. Ребята опешили. Они недоуменно смотрели друг на друга и ничего не могли понять. Первым опомнился Антон:
 - Ребята здесь какое–то недоразумение. Пойдем к бухгалтеру! – предложил он.
 Бухгалтер, начислявший ребятам зарплату, пояснил, что деньги им начислены правильно в соответствии с данными, представленными транспортным отделом.
 -Тогда давайте сходим к начальнику транспортного отдела, он мужик толковый – все объяснит, – предложил снова Антон. Ребята переглянулись между собой и предложили сначала получить деньги, а уж потом идти разбираться.
 - Так вы боитесь идти к начальству? – вспыхнул Антон, - Тогда я сам к нему схожу.
 Начальник транспортного отдела оказался на месте. При виде Антона он приветливо улыбнулся и спросил: - Ну как дела, фэзэушник?
 - Неважно, - сердито ответил Антон. Мы целый месяц вкалывали, как негры, а нам начислили всего по 700 рублей.
 - Всего? – удивленно спросил он, - А ты знаешь, сколько денег получает в месяц твоя мама? – и сам себе ответил, в 6 раз меньше. Так чем же ты недоволен?
 Чем недоволен? – как эхо повторил Антон, - а тем, что вы нам начислили лишь одну треть заработанных нами денег. Мы только на машины погрузили около двух тысяч тонн угля, не считая уже всяких зачисток вагонов, уборок территорий и других работ.
 -Ты хочешь сказать, что я украл ваши деньги? Ты парень думай, что говоришь. А если тебе не нравятся такие заработки – ищи другое место.
 Не солоно хлебавши, он вернулся в кассу, получил деньги и отправился домой. На другой день, как обычно бригада грузчиков собралась у конторы, чтобы ехать на станцию, Антону и его товарищам работы не нашлось. На станцию вместо них уехали другие, а им предложили прийти на планерку на следующее утро. На следующее утро ребят из бригады грузчиков распределили в другие бригады, а Антон еще долго ходил на планерки, но работы для него не находилось. Заработки на этом прекратились. Позже и после восьмого, и после девятого класса начальник транспорта брал его на работу, но на обычную «поденку», на которой можно было заработать не более 10 рублей в день. Так помимо обычных домашних и школьных хлопот, у него появились дополнительные обязанности – летом зарабатывать себе деньги на учебу. Правда, в десятом классе жизнь семьи Родионовых немного улучшилась. Мама Антона окончательно прервала все связи с колхозом и перешла работать на завод. Семья переселилась в Байловку-2, в новый дом на окраине села. Правда, новым можно было назвать только место и фундамент и мох, которым перестилались бревна. Остальное все было перевезено из Байловки-1. Деревенский плотник дед Степан вместе с Антоном разобрали по бревнышку старый дом Родионовых, перевезли его в Байловку-2, отобрали бревна, не тронутые гнилью и шашелем, и установили его на новый фундамент. Здесь же Антон получил свои первые навыки по работе с деревом, кирпичом и цементом.
 Последняя школьная зима оказалась довольно суровой и снежной. Часто шли обильные снегопады, их меняли сильные морозы. Высокие снежные сугробы превратились в слоеный пирог из снега и льда. Однажды, вскоре после зимних каникул, Антон вместе со своими новыми друзьями одногодками Деминым Славой и Клейменовым Виктором отправился в ближайший, глубокий овраг покататься на лыжах. По дороге к оврагу, находившемуся в 3-х километрах от дома, ребята бегали наперегонки, дурачились, не пропускали ни одной горки или овражка, которых вокруг деревни довольно много. Когда до заветного оврага оставалось всего пару сотен метров, Антон, бежавший первым, вдруг наткнулся на засыпанную снегом стальную борону. Правая лыжа хрустнула и из сугроба уже вынырнула без передней изогнутой части.
 - Теперь тебе придется возвратиться домой, - с сожалением сказал Слава, - на таких лыжах с горы не покатаешься.
 - Ерунда, - перебил его жизнерадостный, никогда не унывающий Виктор, - я еще и не на таких лыжах гонял за мое почтение. Домой ехать не хотелось и, как утопающий за соломинку, Антон ухватился за утверждение Виктора, хотя прекрасно понимал, что прав Слава. По ровному полю обломанная лыжа идти почти не мешала. Это еще больше укрепило его в решении попробовать покататься с горы. Сначала он скатился с половины горы. Спуск удался. Тогда он, осмелев, забрался на самую вершину горы и с криком восторга помчался вниз. Вдруг, когда он на бешенной скорости достиг уже подошвы горы и начал подниматься на противоположный склон оврага, правая лыжа пропорола наст и нырнула под него. Антон, ойкнув, перелетел через голову и взвыл от страшной боли. Правая нога оказалась вырванной из коленного сустава, но сухожилия не порвались. Антон сгоряча попытался вскочить на ноги и вновь со стоном рухнул на землю. При этом нога с хрустом вернулась на свое место. Антон мгновенно залился липким потом и застыл в одной позе. Даже малейшее движение вызывало адскую боль. Увидев, что с Антоном творится что-то неладное, ребята подбежали к нему, отстегнули крепления лыж и попробовали поставить его на ноги. Боль уже немного утихла. Постояв пару минут, он попросил:
-Ребята, ведите меня домой. Меня что–то знобит, не прихватить бы еще и воспаления легких
       Под охи и стоны товарища ребята прикрепили ему лыжи снова и тронулись в путь. Идти было больно, но терпимо. Каждый шаг давался с большим трудом – мешал глубокий снег и тяжелеющая с каждым шагом нога. Она распухала все больше. С огромным трудом ребята преодолели эти несчастные три километра только к обеду. Мокрые и измученные ребята доставили пострадавшего домой. Матери дома не было. Ребята уложили больного на кровать, сняв с него только пальто. Брюки снять было невозможно – нога распухла и стала как бревно. Вскоре пришла мать. Она разрезала брюки и освободила опухшую ногу.
 Целый месяц Антон провалялся в кровати. При первой же попытке встать на ноги произошел подвывих поврежденной ноги.
 - Это нормально, «успокоил» его вызванный домой хирург. - Теперь тебе долго нельзя будет давать нагрузку на эту ногу. Иначе подвывих станет «привычным» и ты будешь инвалидом.
 - Как инвалидом? – не на шутку перепугался Антон. - Я же подал документы в военно-морское училище.
 - Морское училище – не пехота. Ходить много не надо. Да и времени у тебя впереди еще полгода. Выкарабкаешься, ты живучий, - спокойно ответил врач.
 И действительно все обошлось как нельзя лучше. Больше подвывихов не было, и вскоре он вернулся к обычной жизни школьника.
 На второй день после возвращения Антона в школу всем мальчикам – десятиклассникам предложили собраться в помещении 10А класса. На встречу с выпускниками пришел районный военком – майор Сильвестров. Это был невысокий мужчина с круглым добродушным лицом и голубыми, с хитрецой, глазами. После короткого знакомства с ребятами он прочитал небольшой доклад о международном положении и потребностях Вооруженных Сил СССР в офицерском составе, а также подробно изложил требования, предъявляемые к кандидатам, поступающим в военные училища. Антону очень хотелось сообщить майору, что он уже отправил свои документы в Рижское высшее военно-морское училище подводного плавания, но он сдержался, вспомнив о своей хромоте. Закончив доклад, майор начал расспрашивать каждого выпускника, куда тот намерен поступать после окончания школы. Дошла очередь и до Антона. Узнав о том, что тот уже подал свои документы в военное училище, сдержанно похвалил его, но тут же добавил: «И что это вас всех тянет невесть куда. Ведь рядом, в Тамбове, имеется прекрасное военное артиллерийское училище.
 - Там уже учится один Родионов, а я хочу стать моряком. И мой дед, и мой отец были военными моряками. Я хочу продолжить семейную традицию.
 - Традиции – вещь хорошая, но ты все-таки подумай, – не унимался майор.
 Этот разговор положил начало длительным и не очень приятным дебатам на эту тему. Антон был уверен, что дальше разговоров дело не пойдет и относительно – спокойно готовился к выпускным экзаменам. И лишь после того, как выпускные экзамены уже начались, а вызова в училище все не было, он обеспокоился всерьез.
      
      Глава 3. ЮНОСТЬ
      .
Успешно сдав выпускные экзамены и не получив вызова в училище Антон решил ехать туда самостоятельно и за свой счет. Поездка в другую республику, без соответствующих документов была сопряжена с некоторыми трудностями и даже с опасностью оказаться за решеткой. Александра Алексеевна знала об этом и пыталась отговорить Антона, но он был непреклонен. Тогда она решила проводить его до Моршанска. И не зря. Собрав все недостающие документы, которые надо было иметь с собой по прибытии в училище, и котомку с немудреными пожитками и скудной снедью, Антон вместе с матерью приехал в Моршанск. Без особых проблем купили билет до Риги. До отправления поезда оставалось еще три часа. Александра Алексеевна предложила Антону навестить родственников, живущих сравнительно недалеко от вокзала.
 - Мама, ты извини, но я у них совсем недавно был и уже в принципе попрощался. и, пожалуй не поеду к ним. Съезди сама, а я хочу дочитать роман "Степан Разин".
 - Ты бы лучше к вступительным экзаменам готовился, если решил не ехать к родственникам, - сказала мать.
 - А что к ним готовиться? - ответил он, - Только что закончились выпускные, а я к ним готовился, как следует.
 На том и расстались. Мать пошла на остановку автобуса, а он, обмотав вокруг руки лямки вещевого мешка, уселся удобнее на одной из скамеек, стоящих на привокзальной площади и погрузился в чтение. Рядом с ним присел мужчина лет сорока, который видимо тоже ждал свой поезд. Он коротко поинтересовался куда Антону ехать и когда отправляется его поезд. Почти не отрываясь от романа, Антон так же коротко ответил. И мужчина, удовлетворив свое любопытство, достал и из своей котомки бутерброд и с аппетитом стал его жевать. Довольный тем, что его оставили в покое, Антон снова углубился в похождения бравого атамана, и не сразу догадался, что это опять обращаются к нему, когда услышал:
 - Далеко ли собрались ехать, молодой человек?
 Оторвавшись от книжки, он увидел, что перед ним стоит  молодой человек в форме младшего сержанта милиции.
 - Это вы ко мне? - удивился Антон.
 - Так точно! - Отчеканил милиционер, приложив руку к фуражке.  - Предъявите ваши документы!:
 - Какие документы? - растеряно спросил Антон, - Почти все документы я отправил в Военно-морское училище, в Ригу.
 - Меня интересует ваш паспорт. Пояснил милиционер. Антон достал свое свидетельство о рождении, протянул его младшему сержанту и путано начал объяснять ему, что он кандидат для поступления в Высшее военно-морское училище, едет в город Ригу сдавать вступительные экзамены, а паспорт ему не успели оформить. Милиционер криво усмехнулся и сказал:
 - Тогда забирай свои манатки и пойдем к начальнику. Там ему сам все расскажешь.
       Нисколько не расстроившись, только чуть-чуть раздосадованный тем, что его оторвали от чтения интересного романа, Антон взял свой вещмешок, положил в него книгу и спокойно зашагал рядом с милиционером, который слегка придерживал его за левый рукав куртки; сшитой его матерью незадолго до начала выпускных экзаменов. Начитавшись книг об умных и справедливых советских начальниках, их чуткости, прозорливости, благородстве и одержимости в вопросах заботы о защите интересов государства, Антон готовился четко и вразумительно рассказать милицейскому начальнику кто он такой, куда едет и кем собирается стать, чтобы верой и правдой служить своей великой Родине. С этими мыслями он и вошел в привокзальное отделение милиции. Перед самым входом в отделение он нос к носу столкнулся с пожилым сержантом милиции, выходящим оттуда. Мельком глянув на Антона, тот спросил, обращаясь к младшему сержанту:
 - Кого это ты отловил?"
 - Да вот, беспаспортный попался, кандидат... в команду по ремонту Беломор-Балтийского канала, - слегка запнувшись, добавил тот.
 - Сажай его в обезьянник. Завтра начальник определит, в какую команду, - приказал сержант. Антон побледнел.
 - Как завтра? - еще не вникнув в суть сказанного, пролепетал он. - У меня через три часа поезд. Я должен ехать в Ригу, вот билет.
 - В какую там Ригу? Поедешь, куда пошлют за казенный счет, - хрипло рявкнул сержант, распахнул дверь и резко толкнул его в коридор, с левой стороны которого была дверь с зарешеченным окном - Вот твое купе! С этими словами он открыл дверь камеры предварительного заключения /сокращенно КПЗ/, и что есть силы, толкнул Антона туда. При этом он как фокусник умудрился незаметно для Антона вырвать у него вещмешок и захлопнуть дверь.
 Антон упал, больно ударившись о какую-то металлическую стойку, но тут же вскочил и подбежал к двери:
 - За что вы меня так? Я ведь ничего плохого не делал, - закричал он.
 - Заткнись, щенок! Будешь орать так, я тебе ещё не так объясню что и за что, - прохрипел сержант.
 В этот момент входная дверь распахнулась и в коридор буквально ворвалась Александра Алексеевна, а за ней следом - мужчина, который недавно сидел на скамейке рядом с Антоном. Как потом оказалось, Александра Алексеевна, простояв около получаса на остановке автобуса, и, на дождавшись его, решила отказаться от намерения посетить своих родственников и вернулась на вокзал. Подойдя к скамейке, на которой она оставила Антона, она вместо сына увидела там Василия Васильевича, счетовода из Александровки с которым она была хорошо знакома. Поздоровавшись с бывшим односельчанином, мама спросила, не видел ли он Антона, и начала описывать, как он выглядит.
 - Так это твой сын? - встрепенулся Василий Васильевич - Его только что забрали в милицию. Пойдем быстрее, может, успеем вызволить, пока его никуда не увезли, - предложил он.
 Так они буквально вслед за Антоном оказались в милиции. Увидев двоих взрослых, сержант сначала пытался наорать и на них, но, поняв, с кем он имеет дело, сначала проверил их паспорта, а затем уже более вежливым тоном объяснил, что "задержанный " уже записан в журнал задержаний, поэтому он его выпустить до прихода начальника отделения уже не может. Так что Антону пришлось просидеть до утра в «обезьяннике», пока не пришел начальник и не приказал его отпустить. Только после этого ему вернули вещмешок и выпустили из КПЗ. Не мешкая, Антон и его мама вернулись домой в Байловку.
 Не окажись рядом с Антоном матери и ее знакомого с паспортами, даже трудно предположить, чем могло закончиться это задержание. За выезд без паспорта, без ведома местных властей, можно было загреметь года на два, а то и более за решетку, и получить на всю жизнь клеймо неблагонадежного человека. Вот краткая выдержка из законодательства "самой демократической в мире" страны - СССР, касающаяся прав крестьянского населения и его предыстория, опубликованные в газете "Комсомольская правда" 16 февраля 2001 г.:
       - 30 октября 1717 года Петр Первый издал указ, превративший «Проезжие грамоты» в обязательный документ. Бездокументных людей полицейские сразу же волокли в участок, потому что оные бесспорно считались «недобрыми людьми» и даже «ворами».
  В 1884 году Александр Второй издал «Положение о видах на жительство», по которому при выезде на 50 верст от места жительства более чем на 6 месяцев необходимо было «выбирать паспорта» После революции 1917 года паспорта отменили, но уже в 1919 году были введены обязательные «трудовые книжки». В 1920 году всех «переезжающих с места на место» стали считать «трудовыми дезертирами». И отправлять в концлагеря.
  В 1922 году россиянам снова предоставили свободу передвижения, а в 1923 – м году ввели даже легитимационную систему, когда для регистрации в любом месте достаточно было даже профсоюзного билета.
  В 1932 году, чтобы привязать крестьян к разоренным деревням, вновь вводятся жесткий паспортный контроль и обязательная прописка. В том же году колхозников вообще лишили паспортов.
  В 1934 году в УК была введена статья, по которой колхозников, пойманных без паспортов, штрафовали или сажали в тюрьму на срок до 2–х лет.
  В 1953 году появилась «временная прописка» и «санитарные нормы», по которым на каждого москвича полагалось не менее 7 кв. метров жилья.
  В 50–х годах появилось понятие «режимных городов», к которым относилась и Москва. В 1956 году появилось постановление об усилении паспортного режима и уголовной ответственности его нарушителей.
  В 1964 году появились «лимиты прописки» для нужных рабочих, а в лексиконе москвичей укоренилось слово «лимита».
  В 1985 году М.С. Горбачев расширил введенный И.В. Сталиным список запретов на проживание в Москве.
  Только в 1990 году Комитет конституционного надзора принял заключение, что «Регистрационная функция прописки препятствует реализации гражданами основополагающих прав на свободу передвижения, труд и образование».
  К счастью, ни Антон, ни его мама всего этого доподлинно не знали. Поэтому, вернувшись домой, и подробно проанализировав происшедшее, они все-таки решили повторить попытку прорваться в Ригу. Через два дня, глубокой ночью, мама посадила Антона на проходящий поезд, а еще через сутки, рано утром, осторожно, как вор, он выбрался из вагона в столице Латвийской Советской Социалистической республики – городе Рига. Стараясь не выделяться из толпы и не попадаться на глаза милиционерам, он поспешно покинул вокзал и уже в 8 часов утра стоял у ворот Высшего Военно-морского училища подводного плавания, которое находилось в нескольких минутах ходьбы от железнодорожного вокзала.
  Первым, с кем Антон познакомился, прибыв в училище, оказался дежурный по КПП /контрольно-пропускному пункту/ училища - мичман Константинов, низкорослый, коренастый мужчина в офицерской форме с погонами, вдоль которых располагалась широкая золотистая лента мичмана. Помимо погон белоснежный китель мичмана украшали четыре ряда орденских лент, широкий черный ремень, туго затянутый поверх кителя, на котором справа и чуть сзади болталась на тонких ремешках кобура с пистолетом, и сине-бело-синяя повязка "РЦЫ" на левом рукаве кителя.
 Мичман стоял у входа в небольшую каменную будку, расположенную слева от входа в воинскую часть, на воротах которого красовались два огромных золотистых якоря. Приблизившись к мичману, Антон подтянулся и, несколько волнуясь, проговорил заранее приготовленную им фразу:
 - Товарищ мичман, разрешите обратиться?
 Приветливо улыбнувшись, мичман приложил руку к офицерской фуражке, с огромными полями и шитым золотом крабом, которая красиво сидела у него на голове, и ответил:
 - Обращайтесь!
 Товарищ мичман, кандидат для поступления в Высшее Военно-морское училище Родионов прибыл - одним духом выпалил Антон.
 - Молодец, хорошо докладываешь и обращаешься как раз к тому, кто тебе нужен. Я старшина роты кандидатов для поступления в училище мичман Константинов, - ответил мичман и протянул Антону крепкую загорелую руку.
 Антон несколько смутился, и, поколебавшись долю секунды, крепко пожал руку своего первого воинского начальника. Всё также улыбаясь, мичман начал расспрашивать Антона откуда он родом, как добирался до училища, кто его родители и почему он так рано приехал, ведь в предписании указан срок прибытия 7 июля.
 - А у меня нет предписания, - ответил Антон, - Я его не получал.
 - Вот как, - удивился мичман, - сейчас проверим. Он ушел в помещение дежурного по КПП. Антон слышал, как он с кем-то разговаривал по телефону и, наконец, положил трубку и вышел на улицу:
 - Ваша фамилия, в списках кандидатов имеется, и вызов Вам отправлен вовремя, видно он где-то застрял.
 В это время где-то недалеко раздалась громкая строевая песня:
  С Черного  я, ты издалека,
  Ты приехал с Северного флота.
  Мы с тобой вдвоем крепко немцев бьем,
      Защищая город Севастополь.
 - А вот и Ваши товарищи – кандидаты в курсанты идут.
 Из-за угла дома на улицу Падомью, где был расположен учебный корпус училища, вышел солдат с красным флажком в руках, а затем появился строй матросов и старшин. В первой шеренге выделялся высокий матрос с круглым улыбчивым лицом, который запевал каждый новый куплет. Сбоку от строя шел широкоплечий, темноволосый старшина 2 статьи который, увидев мичмана Константинова, скомандовал: "Прекратить песню!" и, как только песня замолкла, зычным голосом добавил:
 - Смирно! Р –р –равнение направо!
 Мичман приложил руку к головному убору и поздоровался с матросами.
 - ЗДРА ЖЕЛАЕМ ТОВАРИЩ МИЧМАН –  дружно и весело ответили воины.
 Ворота распахнулись и строй, не задерживаясь, продолжил свой путь во двор училища.
 - А вы завтракали? - обратился мичман Константинов к Антону, и, не дожидаясь ответа, скомандовал: «Ставьте свой чемодан и пошли со мной».
  Антон оставил свой чемоданчик на КПП и пошел, еле успевая, вслед за мичманом. После недолгого перехода по лестничным клеткам и коридорам они очутились в огромном зале, заставленном столами и длинными скамейками, стоящими вдоль столов с обеих сторон. В самом дальнем углу за двумя столами сидели матросы и дружно работали ложками. Старшина, который привел строй, стоял у одного из столов. Мичман Константинов подозвал старшину к себе и сказал:
 - Товарищ Мишин, принимайте пополнение! Это первый кандидат в курсанты из гражданских, и он пока будет в вашем взводе. Накормите его!
 - Есть! - коротко ответил старшина и, повернувшись к Антону, представился: "Иван":
  Антон назвал свое имя и фамилию и присел на указанное Иваном место. Как только мичман ушел, матросы наперебой начали расспрашивать Антона: откуда он, когда окончил школу, на какой факультет он собирается поступать. Антон пытался отвечать, но Мишин прервал его, посоветовав кушать быстрее, так как ждать его взвод не может.
 Не успел Антон проглотить и половины каши, которую ему щедрой рукой наложил бачковой*, как раздалась команда: "Встать! Выйти на улицу!" Все дружно встали, встал и Антон.
 - В следующий раз быстрее управляйся! На флоте бабочек не ловят, – сказал светловолосый матрос, который только что сидел за столом рядом с ним.
 Выйдя во двор училища, и увидев, что матросы уже стоят в строю, Антон никого не спрашивая, молча стал на левый фланг строя. Мишин усмехнулся и сказал:
 - Правильно сориентировался, твое место на левом фланге, даже Юрка Яковлев против тебя великан.
 Антон смутился и посмотрел на стоящего рядом с ним матроса, который весело засмеялся и зачастил с едва заметным украинским акцентом:
 - Ну что ты, Иван, ей-богу, чуть что – сразу Яковлев. Конечно, приятно, когда о тебе помнят, но не каждый же раз.
 - Отставить разговоры, шагом марш! - скомандовал Мишин. Взвод, слегка качнувшись вперед, дружно рванул с места строевым шагом. Гулкое эхо понеслось по двору, который представлял собой площадь, образованную с трех сторон зданиями учебного корпуса. Замыкался четырехугольник коротким забором с огромными воротами. Проворные помощники дежурного по КПП уже открыли ворота, и взвод без задержки оказался на улице Падомью. Тут Антон вспомнил о чемодане.
 - Товарищ старшина, у меня чемодан остался на КПП. Разрешите выйти из строя? – крикнул он. Мишин минуту помолчал, а потом скомандовал:
 - Шведов, выйти из строя!
 Из правой колонны в сторону тротуара шагнул тот самый матрос, который советовал Антону быстрее кушать.
 - Помоги пацану донести чемодан. Пойдете по тротуару, да не попадите в руки патруля. Поторопитесь! – приказал он.
 Антон пулей помчался на КПП, схватил свой полупустой чемодан и выскочил на улицу.
 - Вот так – то оно лучше. Тебе помочь? – спросил Шведов и протянул довольно крупную руку.
 - Спасибо, не надо, - ответил Антон. - Чемодан легкий.
  Шли быстро, почти бежали, стараясь догнать строй. Отставать было нельзя, можно было нарваться на патруль. Улица Падомью это одна из центральных улиц столицы Латвии и пользуется особым вниманием патрулей. Все это Иван Шведов объяснял Антону на ходу, зорко поглядывая по сторонам. Миновали небольшую площадь, на которой красовалась "Статуя свободы", повернутая лицом на Запад. Минут через 15-20 строй взвода, а вслед за ним и матрос Шведов, и Антон оказались перед другими воротами с огромными позолоченными якорями, приваренными к каждой створке ворот. Сбоку от них прилепилась будка КПП с надписью «Рижское нахимовское училище". Антон знал, в СССР имеется несколько нахимовских училищ, но что одно из них в Риге, узнал впервые.
 - А причем здесь нахимовское училище? - недоуменно спросил он у Шведова.
 - Его закрывают и мы будем жить в его казармах, если поступим, – усмехнулся он. –Да, если и не поступим, тоже чуть-чуть поживем, - сказал он сразу после того, как взвод очутился внутри двора. Мишин распустил строй.
 Матросы бегом рассыпались во все стороны, доставая на бегу папиросы и спички. После короткого перекура часть матросов направилась в огромное красивое здание с высокой башней, круглая стена которой выходила на улицу. Остальные пошли в довольно низкое здание напротив. Это была казарма. А несколько матросов, окружив Антона, начали расспрашивать его откуда он прибыл и почему так рано. Он обстоятельно ответил на все их вопросы и в свою очередь узнал, что ни одного тамбовчанина среди матросов нет. Вскоре подошел Мишин:
 - Забери свой чемодан и пошли со мной, - коротко приказал он и пошел в сторону казармы Антон последовал за ним. Войдя в помещение, он свернул налево, спустился на несколько ступенек вниз, открыл металлическую дверь, и они очутились в помещении, заставленном стеллажами, на которых лежали стопки одеял, простыней, наволочек и нательного белья. Стеллажи быль отгорожены от входа поручнями с калиткой, справа от которой стояли стол, стул и пара табуреток. Между стеллажами расхаживали мичман и матрос. В руках у мичмана была толстенная бухгалтерская книга и карандаш. Увидев Мишина, мичман заулыбался и пошел навстречу ему. Слегка картавя, он спросил:
 - С чем сегодня пожаловали, товарищ Мишин?
 - Не с чем, а с кем, - отпарировал тот, - Вот привел Вам, товарищ мичман, первого абитуриента. Мичман Константинов приказал выдать ему постельное белье.
 - А чего так рано? - Мне сказали, что гражданские кандидаты будут прибывать только через неделю. А как ваша фамилия обратился он к Антону. Тот представился.
 - Как-как? - переспросил мичман, - Родионов? А герой Советского Союза Родионов не ваш родственник?
 - Н-нет, - коротко ответил он.
 Что-то пробормотав себе под нос, мичман достал список «абитуриентов» нашел фамилию Антона, поставил против нее галочку и пододвинул список на край стола. "Распишись вот здесь ", - указал он пальцем на "галочку".
 Антон расписался, получил одеяло, пару стареньких, но чисто выстиранных простыней, наволочку, два полотенца и кусок туалетного мыла. Распрощавшись с мичманом, Мишин повёл Антона наверх, на второй этаж, достал из кармана ключ, открыл им большой висячий замок на двери небольшой комнаты, окна которой выходили на улицу Падомью. В комнате стояло 6 кроватей с панцирными сетками. В углу комнаты, на полу лежала аккуратная стопка ватных матрацев.
 - Поживешь пока здесь, а будут съезжаться остальные, перейдешь в казарму, располагайся, - сказал Мишин, отдал ему ключ и вышел из комнаты.
 Антон выбрал койку у окна. Заправив её, он побродил по коридору, заглянул в огромные светлые помещения с большими окнами и двухъярусными кроватями с панцирными сетками, между которыми стояли по две тумбочки, одна на одной. «В ногах» у каждой кровати стояло по тяжеленной табуретке. Видимо это были казарменные помещения, ожидавшие своих жильцов. Подойдя к окну, он увидел, что оно выходит во двор, через который, он уже проходил. В дальнем углу двора прохаживался матрос с карабином на плече. Антон отошел от окна и перешёл в помещение напротив, которое ничем не отличалось от первого, не считая свежевыкрашенных полов и стен. Окна этого помещения выходили на улицу, на противоположной стороне которой высилась горка, заросшая деревьями и кустарниками. Сквозь деревья просматривались красивые аллеи, вдоль которых шагали серебристые столбы с роскошными фонарями наверху. Ему сразу же вспомнился его родной дом, стоящий на холме, похожем на эту горку, лес, синеющий вдали и река Кашма, некогда бывшая и кормилицей и местом незабываемого отдыха. Его неудержимо потянуло пойти взглянуть на эту горку, побродить по аллеям и подышать знакомым лесным воздухом.
 Он взглянул на свой нищенский костюм, разваливающиеся от ветхости туфли, решительно махнул рукой и спустился во двор. Когда он вошел в калитку КПП, вахтенный матрос преградил ему дорогу и потребовал предъявить увольнительную записку.
 - Какую еще записку? – удивился Антон, решив, что его разыгрывают. - Я же ведь еще не курсант.
 - Не имеет значения, - усмехнувшись, ответил матрос, - Если хочешь рвануть в самоволку, то махни через забор, только чтобы этого никто не видел. Увидят - сразу попрут из училища.
 Ни "махать через забор", ни рисковать своим будущим ему не хотелось. Он повернул назад, но тут прозвенел звонок, и на улицу высыпали матросы – кандидаты в курсанты. Они на ходу доставали папиросы и спички. Ваня Шведов, весело улыбаясь, пошел навстречу Антону и, протянув ему пачку сигарет, сказал:
 - Закуривай, новобранец, своих-то, наверное, еще не водится. Антон, смущенно улыбаясь, взял сигарету и вместе с Иваном подошел к остальным курильщикам. Один из них протянул Антону крепкую руку с тонкими длинными пальцами:
 - Саша, - коротко представился он и тут же добавил, - Шаповалов.
 - Антон, - так же коротко ответил он, крепко пожимая протянутую ему руку.
 - А ручка у тебя ничего, крепкая, а математику ты тоже крепко знаешь? - всё также улыбаясь спросил Саша.
 - Да как вам сказать, в школе считался одним из лучших математиков, - не очень скромно ответил Антон.
 - Тогда пошли с нами, поможешь разобраться кое с чем. Мы все оканчивали школу уже довольно давно и многое позабывали.
  Пришли в класс, в котором матросы и старшины готовились к вступительным экзаменам. После первого же вопроса, на который Антон дал толковый ответ, вопросы посыпались, как из рога изобилия. Урок промчался незаметно и когда прозвенел очередной звонок и все вышли на перерыв, Антон почувствовал, что его приняли в новую среду.
  Вступительные экзамены в училище предстояло держать по самым сложным предметам: русскому языку и литературе, математике, химии, иностранному языку и физике. По всем этим предметам, кроме физики Антон прекрасно успевал в школе и любил их. А вот физика для него была чем-то не особенно-понятным и далеким от жизни. Множество формул, часто похожих друг на друга, множество единиц измерения всегда вызывали в его душе глухое раздражение, а непонимание процессов, скрытых за этими формулами, заставляли его до отупения зубрить их, а зубрежку он ненавидел. И школьные учителя и родители почему-то всегда неодобрительно отзывались о зубрежке и о зубрилах. С детства усвоив это, Антон всегда старался проникнуть в суть проблемы и лишь потом разложить все по полочкам в кладовой своей памяти. Физика с первого знакомства с ней и до конца школы так и осталась для него «вещью в себе».
      Матросы удивлялись глубоким знаниям деревенского парня по химии, математике и русской литераторе и его умению без всякой подготовки толково ответить почти на любой вопрос, а если он что-то не знал, то не пытался корчить из себя профессора и спокойно признавался в этом и предлагал своим благодарным слушателям самим ответить на подобные вопросы.
 Времени на личную подготовку к экзаменам уже не оставалось, да он и не думал об этом. Впереди еще было достаточно времени.
      Время бежало быстро. Один за другим стали прибывать кандидаты для поступления в училище из числа «гражданских» - вчерашние школьники и рабочие, и крестьяне. Вскоре была создана первая рота, сформированная исключительно из гражданских, которой командовал мичман Константинов. Роту разбили на взводы, а взводы – на отделения. Во главе каждого взвода и отделения были поставлены временно исполняющие обязанности командиров взводов и отделений. Как правило, на эти должности назначали ребят с жизненным опытом, которые успели либо уже послужить в армии, либо поработать на производстве. Не малую роль играли и чисто физические данные: высокий рост и крепкое телосложение. Антон на фоне таких дюжих парней выглядел хилым заморышем, рост которого был чуть больше полутора метров. После первой же ранжировки он занял место на левом фланге роты, да так и оставался там до конца вступительных экзаменов. Вновь прибывшие ребята, видимо, в знак солидарности со своими товарищами, поступающими в гражданские ВУЗы, называли себя абитуриентами. Так для краткости в дальнейшем буду называть их и я.
 С переходом в роту абитуриентов относительно свободная жизнь Антона закончилась. Закончились и визиты в класс, где проходила самоподготовка матросов и старшин – абитуриентов. С первых же минут, как только была сформирована рота, началась полностью армейская жизнь. Каждое утро начиналось с истошного крика дневального: «Рота, подъем!».
 По этой команде надо было немедленно вскакивать и выходить на построение на утреннюю физзарядку. Всякая задержка с выполнением распорядка дня либо с выходом на построение немедленно каралась в соответствии с дисциплинарным уставом ВС СССР. При этом младшие командиры в то время обладали дисциплинарными правами, которыми к моменту начала перестройки пользовался не каждый командир воинской части. Так, например, старшина роты имел право давать своим подчиненным до 5 суток ареста и до 5 нарядов вне очереди. Правда, на абитуриентов право ареста не распространялось, пока они не станут курсантами и не примут присяги. Сразу же появилась целая куча нарядов - наряды на службу и наряды на работу. Так, что готовиться к очередному вступительному экзамену часто приходилось, стоя в наряде либо в перерывах между работами. Абитуриенты учились ходить строем, выполнять команды при переходах и перестроениях. При этом никто не спрашивал проходил ли ты начальную военную подготовку или нет. При заступлении в наряд заставляли назубок учить инструкции. Все элементы распорядка дня выполнялись неукоснительно. В свободное от нарядов, сна и строевых тренировок время, для которых использовался каждый переход из корпуса в корпус на завтрак, на обед и ужин, взводы превращались в учебные группы, которые так же по командам и звонкам начинали и заканчивали подготовку к очередному экзамену. После каждого экзамена в группу вливались новые абитуриенты, а те, что не выдержали очередного экзамена, забирали свои документы и спешили попытать счастья в другом учебном заведении, пока не закончился срок подачи заявлений.
  Первым экзаменом в группе Антона был русский язык и литература. Большинство абитуриентов очень боялись этого экзамена, но когда объявили названия тем, все облегченно вздохнули. Все темы оказались довольно легкими. Антон решил выбрать самую трудную из них: «Революция в творчестве В.В. Маяковского» Эпиграфом своего сочинения он взял цитату из творчества И.В.Гете: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой». Писалось легко и свободно. Он любил творчество поэта – бунтаря.
 Он был уверен, что эта тема принесет ему успех, и не ошибся. Вторым экзаменом оказался немецкий язык, который принес ему первую отличную оценку. Забрезжила надежда, что он успешно справится с очень серьезным конкурсом, тем более, что следующим предметом была его любимая математика и никаких неожиданностей не предвиделось. Но не тут то было, жизнь готовила ему очередной сюрприз, который как бы хотел проверить , соответствует ли характер Антона избранному им эпитету к его сочинению. Все началось с того, что перед самым началом экзаменов по математике заболел дневальный по роте. Командир взвода, зная, что Антон очень силен в математике, попросил его подменить дневального. Тот спокойно согласился и заступил «к тумбочке». Через пару часов старшина группы прислал Антону замену с наказом поторопиться. Антон последовал совету старшего и вскоре уже стоял у дверей класса, в котором шел экзамен, но оказалось что, он зря так спешил, перед ним еще должны были войти два абитуриента: Женя Шлыков из Питера и Миша Билык из Винницы. Миша просил Евгения объяснить ему, что такое обратные тригонометрические функции, так как профессор Пуштунский, возглавляющий приемную комиссию, очень любит задавать вопросы по этой теме, особенно ребятам из провинции. Антону стало не по себе, в их школе этой темы вообще не проходили. Женя начал объяснять, но в это время дверь класса открылась, и его пригласили на экзамен. Он быстро сунул свой конспект Мише и со словами; «там все написано» скрылся за дверью. Антон жадно впился в конспект Евгения и облегченно вздохнул: ничего особого он там не обнаружил и попытался объяснить эти функции Мише.
 - Я так быстро врубиться не могу. Пожалуйста, пойди сдавать следующим, а я пойду после тебя. И я тебя прошу, если мне попадется плохой билет, помоги мне. Антон пожал плечами и согласился с большой неохотой, он знал, как жестоко в училище карают за подсказку, – можно вылететь в три счета. Вскоре дверь класса распахнулась опять и очередной мученик вышел оттуда, буркнув:
 - Кто там очередной? Заходи!
 Антон четким шагом вошел в класс и, повернувшись лицом к приемной комиссии, четко, как их учили, доложил:
 - Кандидат Родионов для сдачи вступительных экзаменов по математике прибыл.
 Высокий темноволосый мужчина в светлом костюме внимательно посмотрел на вошедшего и проговорил довольно грубым тенором:
 - Берите билет.
 - Антон, не колеблясь и не рассматривая ряды лежащих на столе билетов, взял первый и четко доложил:
 - Билет номер 13, - и, чуть помедлив, добавил, - Вопросы ясны. Разрешите
готовиться?
 - Готовьтесь, - ответил ему тот же мужчина, сидевший в центре стола. Это и был профессор Пуштунский. - Ваша доска вторая слева.
 Антон подошел к указанной ему половинке доски, записал на ней номер билета и свою фамилию и инициалы. Вопросы билета оказались до смешного простыми и он решил сразу же приступить к решению задачи. Она оказалась сложнее. Закончив решение задачи и тщательно проверив ее, Антон уже хотел просить разрешения отвечать по билету, как дверь класса распахнулась и в класс, четко печатая шаг, вошел Миша Билык. Усердно щелкая каблуками и как-то смешно приседая при этом, Миша четко доложил, взял свой билет, назвал его номер и вдруг обратился к профессору:
 - Товарищ профессоре, що мени робыты? Я дуже погано розмовляю на российский мови.
 Профессор удивленно взглянул на Мишу и вдруг улыбнулся.
 - А що мени робыты? – вопросом на вопрос ответил он - якщо я не розумию украинскои?
 Тут профессор согнал улыбку с лица и сказал: - Говорите, на каком хотите языке, только запишите на доске все необходимые вам формулы и решение задачи.
 Миша отошел к доске и начал старательно переписывать вопросы билета. Профессор, внимательно наблюдавший за ним, вдруг сказал:
 - Ну вот, говорите, что не понимаете по-русски, а так грамотно пишете?
 Но хитрец не растерялся:
 - Так воно ж усе надруковано у билети! - простодушно объяснил он. Профессор успокоился и начал слушать следующего абитуриента.
 Заметив, что профессор уже потерял к нему интерес, Миша шепнул:
 - Антон, я полный нуль, помоги!
 Антон с опаской поглядывая на членов комиссии, написал ему все формулы и решение задачи. Миша всё мастерски переписал на свою доску и успокоился. Антон тоже облегченно вздохнул и стал записывать на доске ответы на свои вопросы. Профессор, отпустив очередного абитуриента, взглянул на доску Миши и воскликнул:
 - Да ты молодец, уже успел управиться, ну давай тогда рассказывай вне очереди.
 Миша покраснел и скороговоркой понес какую–то ахинею на украинском языке. Профессор сперва пытался что–то понять потом махнул рукой и сказал:
 - Сдавай билет.
 Миша сдал билет и, не мешкая, вышел из класса. Антон краем глаза наблюдал, как профессор аккуратно поставил в своей зачетной ведомости подряд три значка «альфа». Абитуриенты по опыту предыдущих групп уже знали, что «альфа» у Пуштунского соответствует пятерке; «бета» – четверке, а «гамма» - тройке. Дождавшись, когда профессор закончит выставлять свои значки только что ответившему хитрецу, Антон, доложив, что он к ответу готов, и получив разрешение, начал отвечать. Не дав ему закончить ответ на первый вопрос, профессор велел перейти ко второму. Антон с удовольствием наблюдал как первая «альфа» легла в ведомость профессора, за ней – вторая, и вот он уже докладывает последний вопрос-вопрос из тригонометрии. Все идет очень гладко. Вдруг профессор, порывшись в бумагах, лежавших на столе, задает ему не совсем обычный для экзамена вопрос:
 - Простите, а вы откуда родом?
 - Из Москвы, - не задумываясь, ответил Антон.
 - А какую школу вы заканчивали?'
 - Школу номер 36 – так же быстро ответил он.
 - Я имел в виду, городскую или деревенскую, – пояснил профессор.
 - Я закончил деревенскую, но очень хорошую школу.
 - А вы проходили обратные тригонометрические функции?
 - Так точно, - почему–то солгал Антон. Видно, сработало чувство самосохранения. Профессор задал ему еще пару вопросов по обратным тригонометрическим функциям, как-то недовольно спросил ассистентку, как Антон справился с задачей и, услышав в ответ, что задача решена правильно, вывел в своей ведомости значок «бета».
 - «Начинается… - подумал Антон. - Видно профессор вспомнил о своих инструкциях и решил снизить «деревне» вступительный балл. Теперь уж не жди оценки «отлично».
 Наконец последний абитуриент вышел из класса. Ребята с нетерпением ожидали, когда их пригласят в класс снова, чтобы объявить результаты экзамена. Ждать пришлось недолго. Ассистентка вышла из класса и приказала старшине построить группу. Ребята быстро стали в строй. Из класса тут же вышел профессор Пуштунский и кивнул головой ассистентке. Та поняла все без слов и начала зачитывать оценки. Миша Билык получил пятерку. Наконец дошла очередь и до Антона.
 - Родионов, - каким–то придушенным голосом произнесла она, - удовлетворительно.
 - Сколько? – не поверил своим ушам Антон? – Удовлетворительно?
 - Тройка,- все таким же тусклым голосом, не глядя на Антона, подтвердила она.
 - Не мешайте объявлять оценки, - вмешался профессор. - Вы не на базаре.
 - Вот именно, - резко сказал Антон, - мы не на базаре. Тогда почему же Вы мне поставили "тройку", если я своими глазами видел, как Вы поставили мне две «пятерки» и одну "четверку». Даже если механически поделить 14 на 3, никак не получится тройки. Или у вас другая математика, товарищ профессор?
 Профессор побагровел.
 - Молчать! - рявкнул он. - Я перед вами отчитываться не собираюсь.
-А я не собираюсь терпеть несправедливость! - побледнев,  запальчиво закричал Антон.
  Уставившись на Антона ненавидящим взглядом, профессор процедил: - Вы об этом еще пожалеете! – и ушел в класс, где, видимо, оставались его вещи.
      Закончив объявлять оценки, ассистентка попросила Антона остаться. А когда все разошлись, она мягко сказала:
 - Товарищ Родионов, я Вам сочувствую, но должна вам сказать, что Вы напрасно так резко разговаривали с профессором. Если он сообщит о Вашем поведении командованию, Вас немедленно отчислят. Пока не поздно, попробуйте подойти к нему и попросите извинения.
 - Он мне ни за что снизил оценку, а я буду у него просить прощения? Не быть этому! – воскликнул он.
 - Да ты не горячись, лучше подумай хорошенько. Завтра перед началом очередных экзаменов начальник училища будет собирать всех председателей комиссии, и профессор, наверняка, расскажет о Вас.
 - Завтра?! - взорвался Антон. - А я не собираюсь дожидаться завтра. Я сейчас же пойду к начальнику училища, и сам расскажу ему все. А там будь что будет.
 - Я вижу, Вы задиристый петушок, – мягко коснувшись руки Антона, сказала ассистентка. - Желаю Вам успеха. Я, к сожалению, ничем Вам помочь не могу.
 Антон поблагодарил добрую женщину и тут же направился на поиски кабинета начальника училища, но он уже убыл из расположения училища.
 - Что же делать? – подумал Антон, и тут ему пришла спасительная мысль обратиться к начальнику кафедры математики. Коридоры учебного корпуса были пусты. Вдруг он услышал гулкие шаги нескольких ног. Это в караульное помещение возвращалась сменившаяся с постов смена караула. Трое матросов были вооружены карабинами, а четвертый имел на вооружении только штык - нож.
 - Ребята, - обратился к ним Антон, - Вы случайно не знаете, где находится кафедра математики?
 - Мы не знаем, - ответил матрос, идущий первым, но у нас есть грамотей, который пал в борьбе с интегралами. Поэтому ему пришлось сменить курсантскую форму на матросскую.
 - Коля, обратился он к матросу со штык – ножом, покажи парню, где кафедра математики, и бегом в караульное помещение! – добавил он.
 Кафедра высшей математики оказалась совсем недалеко. Антон поблагодарил своего провожатого, и они расстались. Чуть помедлив, он постучал в дверь и решительно вошел. Прямо перед ним за длинным столом сидела миловидная русоволосая секретарша, которая что-то печатала. Рядом с ней, спиной к вошедшему, стоял высокий широкоплечий мужчина и глуховатым, монотонным голосом диктовал ей текст. Антон поздоровался. Мужчина, слегка повернув к вошедшему, довольно широкое, незагорелое лицо, тем же монотонным голосом спросил: - Что Вам угодно, молодой человек?
 - Мне нужен начальник кафедры математики, профессор Дронов.
 - Я Вас слушаю, а лучше, подождите минутку, я сейчас освобожусь. С этими словами он передал лист бумаги с каким–то текстом, что–то вполголоса сказал секретарше и жестом пригласил Антона в кабинет, дверь которого была открыта. Войдя в кабинет, он предложил посетителю сесть в кресло, стоявшее возле стола. Уселся сам в кресло по другую сторону стола и вопросительно посмотрел на Антона. Антон сбивчиво объяснил суть случившегося подробно рассказал с каким трудом ему удалось добраться до училища, не преминув похвастать, что он был одним из лучших математиков в своей школе. Точнее это заявление было сделано не из–за хвастовства, а скорее как аргумент в пользу дела по которому деревенский парнишка решился побеспокоить столь высокое начальство и научное светило.
 - И я готов доказать любому, что у меня есть глубокие знания и опыт решения математических уравнений и задач в объеме программы средней школы. Вот проверьте меня, пожалуйста, и Вы убедитесь сами, - добавил он просительно.
 Профессор Дронов внимательно выслушал Антона. Задумчиво побарабанил пальцами по столу и сказал:
 - Извините, молодой человек, вопросами проверки глубины знаний абитуриентов занимается приемная комиссия. Я не имею права ставить под сомнение правильность ее решений и тем более разрешать пересдачу экзаменов. Если Вы считаете, что с Вами поступили несправедливо, пишите рапорт по команде. Только начальник училища может решить этот вопрос. С этими словами он встал из–за стола, давая понять, что аудиенция закончена.
 - До свиданья, - упавшим голосом сказал Антон, и понурясь, вышел из кабинета.
 Когда он вышел на улицу, рота уже готовилась и построению для перехода в жилой корпус. Здесь же находился и мичман Константинов. Увидев Антона, он улыбнулся и спросил:
 - Как Ваши успехи товарищ первый гражданский кандидат? Чем расстроены?
 Чуть не плача, Антон рассказал ему, что произошло на экзамене по математике.
 Мичман Константинов нахмурился и, помолчав, сказал:
 - Не любят некоторые товарищи профессора нашего брата, деревенского мужика. Да не падайте духом. Придем в жилой корпус, зайдете ко мне в канцелярию, и я помогу Вам написать рапорт по команде. Когда он пришел к мичману в канцелярию - крохотное помещенье, отгороженное от баталерки фанерной перегородкой, тот попросил его ещё раз все подробно рассказать и посоветовал как правильно изложить суть дела на бумаге. Антон внимательно выслушал советы старого воина и приступил к делу. Мичман внимательно перечитал несколько раз творение Антона, кое–что подправил, и заставил переписать его еще раз.
 К удивлению Антона и его товарищей, которые советовали ему плюнуть на инцидент, и готовиться к остальным экзаменам, его рапорт получил ход и вскоре ему пришлось беседовать с начальником абитуриентов и с заместителем начальника училища но политической части капитаном 2 ранга Ниценко И.Ф., а также с начальником учебной части училища, отвечать на десятки вопросов и писать кучу объяснительных. За этими хлопотами за три дня, отведенные на подготовку к экзаменам по химии, он ни разу не взял в руки учебника. Лишь накануне экзаменов по химии ему сообщили, что начальник училища разрешил ему пересдачу экзаменов по математике другой экзаменационной комиссии, которая была назначена на 16 часов на следующий день.
 Чтобы не опоздать на переэкзаменовку, он попросился идти сдавать экзамены по химии одним из первых. Все его существо рвалось как можно быстрее встретиться с комиссией и доказать свою правоту.
 И вот настала минута, когда он предстал перед новой комиссией. В составе комиссии находились не только представители кафедры математики, но и начальник учебной части училища, и временно – исполняющий обязанности начальника политотдела училища капитан 2 ранга Ниценко И. Ф.
 Выслушав доклад Антона о прибытии, один из членов комиссии сказал:
 - Берите билет.
 - Я не хочу брать билет, - заикаясь, но, твердо выговаривая слова, заявил Антон.- Я готов отвечать без всякой подготовки на любой вопрос членов комиссии.
 - Молодой человек, не умничайте. Есть порядок сдачи вступительных экзаменов, и Вы должны действовать в соответствии с ним, - услышал он знакомый глуховатый баритон. И только теперь в одном из членов комиссии  он узнал профессора Дронова, начальника кафедры математики.
 Поняв наконец, что упрямство бесполезно, он вытащил один из билетов, лежавших на столе, назвал его номер, прочитал вслух вопросы и заявил, что он готов отвечать, но комиссия была непреклонна и заставила его написать на доске все вопросы и ответы на них. Только после этого его внимательно выслушали, задали несколько дополнительных вопросов и отпустили. Через несколько минут его снова пригласили в кабинет, где он несколько минут назад стоял перед членами комиссии, и секретарь комиссии сообщил ему, что за вступительный экзамен по математике ему выставлена оценка "хорошо". Антон пытался спорить, уповая на то, что он на все вопросы ответил без запинки, на что секретарь резонно заметил, что комиссия учитывала не только его сегодняшние ответы, но и результаты прошлой попытки.
 С большим трудом Антону удалось набрать проходной балл и поступить на минно-торпедный факультет училища.
 
      Глава 4. КУРСАНТСКАЯ СЛУЖБА

 Вскоре, после сдачи вступительных экзаменов, приказом начальника училища всем абитуриентам, прошедшим по конкурсу, было присвоено первое воинское звание "курсант" и было приказано получить флотское обмундирование.
 Но, прежде чем отправиться за получением обмундирования, новоиспеченные курсанты первого курса минно-торпедного факультета были построены по ранжиру, т.е. по росту. Антон опять оказался в самом хвосте колонны, но это его нисколько не смутило, так как из рассказов теперь уже бывших матросов ему было известно, что высоких подводников не бывает. Рост личного состава подводных лодок по тем временам не должен был превышать 180 см. и чем меньше подводник ростом, тем ценнее.
      После завершения ранжировки было приказано рассчитаться на "первый-четвертый". Потом первокурсников перестроили в колонну по четыре и повернув налево, объявили, что первая шеренга это первый взвод, вторая - второй, третья - третий, а четвертая - четвертый. Антон оказался на левом фланге четвертого взвода замыкающим. Тут же из числа бывших матросов и старшин были назначены временно-исполняющие обязанности помощников командиров взводов, командиры отделений и старшина роты - мичман Константинов.
 Командиром роты был назначен, также временно, капитан 3 ранга Сергеев С.И. - боевой офицер, участник Великой Отечественной войны, которого знало и любило всё училище. И не зря, как потом подтвердила недолгая служба под его командованием. В нем удивительно сочетались доброта и высокая требовательность к подчиненным, отеческая забота и убежденность, что плохих курсантов не бывает, а бывают неумелые воспитатели. Заместителем командира роты по строевой части был назначен капитан-лейтенант Фунда В.П. Командиров взводов в высших военных училищах штатным расписанием предусмотрено не было.
 Большинство прямых начальников курсанта на первых порах его службы были временными. Окончательная отработка организации роты откладывалась до начала нового учебного года, то есть практически до ноября месяца, когда курсанты старших курсов и офицеры возвратятся с военно-морской практики и отпусков. Это никоим образом не отражалось на качестве прохождения курса "молодого матроса" и организации порядка и дисциплины в роте. В те времена самым главным начальником для рядового солдата, матроса или курсанта был командир отделения. Он целиком и полностью отвечал за поведение, строевую и  физическую подготовку, внешний вид и экипировку подчиненных. Все вышестоящие начальники играли роль организующей, направляющей и контролирующей силы, а также старших учителей-наставников и арбитров во всех мелких недоразумениях, могущих возникнуть во взводах и отделениях.
 Первым командиром отделения, в которое был зачислен Антон, стал бывший матрос, отслуживший два года на тральщике, неоднократно участвовавшем в боевом тралении мин на Балтике,- Тульчинский Семен Борисович, одессит, до беспамятства влюбленный в свой родной город, в море и морскую службу, романтик, влюбленный а поэзию А.Блока, А.Пушкина, Ю.Лермонтова, тонкий ценитель и знаток советской и зарубежной  литературы. Тонкая одаренная поэтическая натура не мешала ему быстро и без суеты сплотить отделение, научить его действовать четко и слаженно. Но все это было потом. А сейчас Семену Борисовичу, которому уже было 25 лет, предстояло научить своих подопечных подобрать себе форменную одежду и снаряжение; научить желторотых юнцов пришивать воротнички, нарукавные знаки, погоны и множеству других премудростей; научить правильно действовать при построении и в строю; заставить их наизусть выучить множество положений, уставов и наставлений.
 Но самой ближайшей задачей было получить обмундирование, подогнать его и быть готовым к выезду на лагерные сборы.
 Обмундирования было так много, что многие ребята, не имевшие ранее более двух смен белья и стольких же пар брюк и рубашек, сначала даже растерялись, но потом с помощью бывших матросов и командира отделения постепенно справились с этой задачей. Среди них был и Антон, который ещё обладал очень маленьким ростом и худощавой нестандартной фигурой. Почти все обмундирование ему пришлось перешивать.
 Все первокурсники должны были проходить лагерные сборы, на которых они могли бы изучить основное строевые приемы, овладеть способами огневой стрельбы, уставами ВС СССР, и в том числе изучить основные положения Корабельного устава ВМФ и в совершенстве постичь шлюпочное дело. На всё это отводилось ровно три месяца, но, как всегда, этот срок сокращался до двух с половиной месяцев. Дело в том, что каждый год Военно-морское училище было обязано принимать участие в параде, посвященном очередной годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Практика курсантов старших курсов заканчивалась только 30 октября, и без новобранцев училище не могло выставить необходимого количества курсантов в так называемые "коробки". Поэтому всеми правдами и неправдами 15 октября лагерные сборы заканчивались.
 Как правило, лагерные сборы проводились недалеко от Риги, в районе устья реки Лиласта на берегу Балтийского моря. Вместе с будущими подводниками в этом в же лагере проходили стажировку выпускники Рижского высшего военно-морского училища береговой обороны, которые выполняли роль командиров взводов.
 Незадолго до выезда на лагерные сборы всем первокурсникам вручили новенькие самозарядные карабины Симонова /СКС/, научили производить неполную разборку, строго-настрого предупредили, что карабин секретный, и категорически запретили разбирать карабин больше, чем было показано на занятиях. Когда все эти процедуры закончились, первокурсников разместили по автобусам и грузовым машинам, и под звуки училищного оркестра колонна двинулась по улицам города и вскоре, выехав из него, вышла на шоссе.
 После нескольких часов езды сначала по шоссейной дороге, а потом по лесной ухабистой, колонна вырвалась на огромную поляну. Вся поляна была заставлена ровными рядами шатровых палаток, и чуть дальше стояли четыре больших палатки: столовая, кухня, клуб и штабная палатки. Перед въездом в палаточный городок стояла маленькая, полосатая будка со шлагбаумом, преграждавшим въезд в палаточный городок. С четырех сторон палаточного городка стояли высокие столбы с мощными динамиками наверху, из которых неслось: «Да, Мари всегда мила, всех она с ума свела…». Когда колонна машин, вытянувшись вдоль всего палаточного городка, остановилась, раздалась команда: "По машинам!». По этой команде все курсанты высыпали из автобусов и грузовиков и выстроились в две шеренги по подразделениям. Командир курсантского батальона капитан первого ранга Олянюк, громовым голосом скомандовал:
 - Батальон, смирно! Равнение на...право! - и, повернувшись лицом к группе
офицеров и старшин, приближавшихся к строю, печатая шаг, направился к ним. Чуть впереди группы, слегка переваливаясь с ноги на ногу, шел полковник в морской форме. Это был начальник лагеря полковник Удалов. Офицеры и старшины, сопровождающие полковника, остановились, а полковник Удалов, приняв доклад командира батальона, вышел вместе с ним на середину строя, повернулся к нему лицом и, приложив руку к фуражке, рявкнул:
 - Здравствуйте товарищи курсанты!
 - Здра жела -м, товарищ полковник.! - дружно ответил батальон.
 Бегло осмотрев прибывших, полковник остался доволен и представил прибывших вместе с ним офицеров и старшин. Это были начальник медчасти полковник Боровиков, начальник клуба, заместитель начальника лагерных сборов по политчасти и выпускники Высшего Краснознаменного училища береговой обороны, прибывшие на должности командиров взводов. Их тут же распределили по взводам и представили командирам рот и курсантам.
Получасом позже курсанты, поставив карабины в козлы, принялись выгружать из машин личные вещи и постельные принадлежности и размещаться по палаткам, каждая из которых была рассчитана на одно отделение.
 Незадолго до заката солнца разгрузка, размещение по палаткам, и укрепление их закончилось. Уставшие курсанты, наспех поев сухой паек, выданный им утром, выстроились на вечернюю поверку. Новые командиры взводов ревниво следили за дисциплиной строя, знакомились со своими новыми подчиненными и объявляли о мероприятиях, которые планировались на завтра. А завтра давалось на ознакомление курсантов с расположением лагеря и его окрестностей, стирку белья и на проведение прививки сразу от нескольких болезней.
 Наутро, после окончания утренней физзарядки, утренней гигиены, и довольно плотного завтрака, взводы один за другим по графику стали отравляться на прививку. Четвертый взвод "минеров", в котором оказался Антон, шел по графику последним. Командир 4 взвода старшина Добрынин, оценив обстановку, скомандовал:
 - Личному составу до 11-00 действовать по личному плану! После роспуска строя курсанты 4 взвода разбежались и рассыпались по редкому лесу, окружавшему лагерь. Огромные сосны стояли в значительном расстоянии друг от друга. Погода была пасмурной. Между деревьями кое-где попадался чахлый кустарник. Ни грибов, ни ягод не было. Поэтому уже через полчаса почти все курсанты вернулись в свои палатки. Одни, достав из вещмешков заранее припасенные книги, углубились в чтение, другие, получив мыло для стирки в морской воде, пошли на берег моря стирать личные вещи. Из отделения Антона никто заниматься стиркой не захотел. Пришлось ему отправиться на берег моря в одиночку,  но по дороге к морю его догнал курсант Богатырев, который был с ним в одной группе при поступлении в училище. Теперь он был курсантом штурманского факультета.
 Это был худенький, бледнолицый юноша ростом чуть выше Антона, очень начитанный и общительный человек. Увидев Антона, он радостно поприветствовал его и тут же сообщил, что Балтийское море-это уникальное водохранилище, которое имеет огромные запасы янтаря, куски которого часто валяются на берегу в прибрежной зоне, особенно после хорошего шторма.
 - Надо только не зевать, - добавил он. – И  как только случится шторм, надо пойти на морской берег и набрать янтаря.
 - А чего ждать шторма? - воскликнул Антон, который янтаря никогда и близко не видел, - Если он тут водится, то мы его обязательно найдем, хоть небольшой кусочек. Ведь не могли же его весь подобрать.
 Побродив по берегу с полчаса и не найдя никаких следов янтаря, ребята развернули свои кульки с нательным бельем и мылом и начали стирку. Работа спорилась. Когда стирка подходила уже к концу, на берегу моря появился высокий, светловолосый курсант Василий Митрохин:
 - Вы что забыли, что нас отпускали только до одиннадцати. Там уже давно приехал полковник Боровиков с медсестрами. Прививки уже заканчиваются.
 Взглянув на часы, Антон с ужасом увидел, что время приближается к двенадцати.
 Когда ребята, запыхавшись, прибежали к огромной палатке, в которой размещался медпункт, возле нее уже никого не было. Василий первым вошел в палатку и тут же вышел из нее.
 - Входите! - рыкнул он, - вас там уже ждут.
 Робко войдя в палатку, Антон увидел высокого, плотного мужчину в белом халате, под которым на плечах угадывались очертания погон, и двух молодых медсестер. Одна из них доставала из блестящей коробки шприц, а другая держала в руках палочку, на конце которой был накручен клок ваты, пропитанный йодом.
 - А ну, голубчики, быстренько снимайте робы и тельняшки и подставляйте спины! - скомандовала она.
.Тут мужчина, который, как выяснилось позже, был полковником Боровиковым, начальником медицинской части училища, проворчал:
 - Что-то последние курсанты слишком мелкие, особенно первый.
 - Надя, - обратился он к медсестре со шприцом, - сделай ему полкубика, а второй покрепче - выдержит и целый кубик. Он хоть и такой же низкорослый, но довольно крепкий.
Валера Богатырев первым сбросил одежду и повернулся спиной к медсестре. Та проворно намазала ему иодом изрядный кусок кожи под лопаткой.  Затем, бесцеремонно развернув Антона, со словами:
 - Ну, а ты что, ждешь особого приглашения? - как автомат, принялась мазать йодом спину Антона.
 Ни слова не говоря, Надя «цвиркнула» лекарством в воздух и с разворота воткнула иглу под лопатку Валеры. Ничего не почувствовав, Валера продолжал стоять спиной к Наде. Надя взяла второй шприц, предназначенный Антону и привычно «цвиркнув» струйкой в воздух, сделала Валере вторую инъекцию.
 - Всё, свободны, - весело сказала она.
 - А я? - удивленно протянул Антон, - мне укол делать будут?
 Все остолбенели. Вместо полкубика хилый Валера отхватил целых полтора.
 По указанию полковника Боровикова его тут же поместили в отдельную палату и приставили к нему персональную медсестру. К счастью, всё обошлось благополучно. Случай с Валерой стал предметом шуток и насмешек, а Антону за опоздание на прививку влепили 3 наряда вне очереди. Свой первый наряд вне очереди он отбывал дневальным по КПП.
 Контрольно-пропускной пункт представлял собой маленькую полосатую будку, типа телефонной, но без окон и без дверей. Вместо двери в сторону шлагбаума смотрел пустой дверной проем. Внутри будки на маленьком столике стоял полевой телефон «времен гражданской войны», по которому можно было связаться только с дежурным по лагерю. Антону выпала доля стоять вторую смену с 22 до 2 часов ночи. Перед заступлением в наряд дежурный по лагерю проверял знания каждого курсанта, заступающего в наряд, своей инструкции и практических действий в случае нападения на лагерь либо возникновения очага пожара. При этом непременно упоминалось, что в лесах Прибалтики до сих пор бродят недобитые фашисты и их приспешники, "лесные братья" или "айзсарги", вооруженные автоматами, ручными пулеметами и гранатами. Вот этим-то, вооруженным до зубов молодцам должен был противостоять наряд, вооруженный штык - ножами. Лишь у дежурного по лагерю был пистолет Макарова с двумя обоймами патронов. На сей раз дежурный по лагерю тоже не забыл упомянуть о "лесных братьях" и закончил инструктаж наряда традиционным:
 - Вопросы есть?
 - Есть, - неожиданно вырвалось у Антона, - курсант Родионов, - тут же представился он.-Товарищ капитан-лейтенант, а как мне действовать в случае обнаружения "аизсарга", вооруженного «шмайсером»?
 Дежурный помрачнел, но ответил немедленно:
 - Действовать в соответствии с обстановкой и предписаниями инструкции!
 - По инструкции, - не унимался курсант, - я должен немедленно доложить дежурному по КПП, а пока я буду крутить ручку телефона, меня десять раз успеют расстрелять.
 - Отставить разговоры, - прервал его дежурный, чтобы не попасть в тупик. Антон замолк. По его мнению, вооружать наряд холодным оружием в условиях, когда бандиты вооружены автоматами, очевидная нелепость.
  Многочисленные прямые начальники, от командира воинской части и выше прекрасно понимали всю нелепость инструкций, позволяющих посылать практически безоружных людей против до зубов вооруженного «вероятного» врага, но почему–то не протестовали, не писали рапортов «по команде», а если и писали, то их, видимо, никто не читал. Они по привычке  боялись своих «стукачей», политработников и возможных репрессий больше, чем вооруженных "айзсаргов", бандитов, дезертиров и прочей мрази, которая в изобилии пряталась в те годы по лесам и схронам.
 Свой первый наряд на КПП лагеря Антон запомнил надолго. За полчаса до заступления на пост дневальный по роте поднял его, когда он напрасно пытался заснуть, лежа на деревянном топчане в своей палатке. Ночь была довольно мрачной. Над землей струился реденький туман. Где–то зловеще ухал филин. Небо почти полностью было затянуто тучами, лишь изредка сквозь них проглядывала луна, да поблескивали редкие звезды. Лес, казалось, подошел вплотную к лагерю. Быстро умывшись, он надел рабочее платье, бескозырку без ленточек и бушлат, поверх которого туго затянул ремень, на котором висел штык-нож в кожаных ножнах, и обреченно пошел за дежурным по КПП. Вскоре из тумана вынырнул шлагбаум и полосатая будка. Перед ней в ожидании смены переминался с ноги на ногу дневальный первой смены курсант Мартынушкин.
 - Антон! - радостно завопил он. - Это ты? Значит, порядок. Теперь можно чуть-чуть отдохнуть.
 Дежурный по КПП придирчиво осмотрел будку, шлагбаум и прилегающую к нему территорию и, сделав строгое лицо, приказал:
  -Курсант Мартынушкин, сдать пост!
 - Курсант Родионов! - повернувшись к Антону и сохраняя все тот же строгий вид, он скомандовал : - Принять пост!
 Родионов, приняв строевую стойку, шагнул вперед и стал рядом с Мартынушкиным. Как только Антон оказался рядом с Борей Мартынушкиным, тот, сразу посерьезнев, четко доложил:
 - Товарищ курсант! Курсант Мартынушкин пост сдал!
 - Товарищ курсант! Курсант Родионов пост принял, замечаний нет! - так же четко и строго доложил Антон.
 Дежурный по КПП, довольно усмехнувшись, и уже не так официально сказал:
 - Вот теперь, товарищ Мартынушкин, Вы можете «чуть–чуть» отдохнуть, но не забудьте, что сменившийся с поста дневальный «отдыхает» в рубке дежурного по лагерю в качестве «старшего куда пошлют», а Вы, товарищ Родионов, помните, что от Вашей бдительности зависит жизнь ваших товарищей. Я буду в ближайшей к Вам палатке, звони, а ежели что – поднимай тревогу!
 Дежурный по КПП и Семенов ушли. Антон остался один. Вдали глухо шумел лес. Все так же устрашающе ухал филин, изредка вскрикивала какая–то птица. Тьма стала как будто бы осязаемой. Туман становился все плотнее. Вдруг резко затрещал телефон. Антон вздрогнул, и, секунду помедлив, радостно рванулся в будку. Схватив трубку, он четко доложил:
 - Дневальный по КПП курсант Родионов!
 - Что–то Вы не торопитесь отвечать, товарищ курсант, – раздался в трубке суровый командирский бас, очень похожий на голос дежурного по лагерю. - Вы что там заснули?
 - Никак нет, - недоуменно ответил тот. - Я не сплю.
 - Придется мне влепить Вам пару нарядов вне очереди, - продолжал распаляться бас. А то я…- его голос вдруг осекся и уже другим тоном продолжил: - Ну, будь здоров, Антон. Дежурный по лагерю идет.
 Только теперь он понял, что это шутит Боря Мартынушкин, который был рассыльным дежурного по лагерю и который славился умением подделать любой голос и разыграть кого-нибудь по телефону. На душе сразу потеплело и, казалось, даже тьма начала рассеиваться. Но долго благодушествовать не пришлось. Со стороны леса, там, куда убегала дорога, ведущая в лагерь, послышался сначала легкий шорох, а затем осторожные шаги, которые то утихали, то становились все отчетливее и ближе. Первым порывом было схватить телефонную трубку и доложить дежурному по лагерю, но, боясь показаться смешным, он решил выждать. Отойдя несколько шагов от будки, он залег в кустарнике на небольшом холмике, который он заметил еще днем. До рези в глазах он пытался увидеть, что же является источником шума - заблудившийся охотник или животное, или вооруженный до зубов враг. Сжимая в руке штык–нож, он лихорадочно соображал, стоит ли звонить дежурному, пока не выявлен источник шума, и как дороже продать свою жизнь, если это окажутся враги. Но тут шаги стали явно удаляться, и он, полежав еще немного, осторожно встал и еще долго стоял, вытянув шею и прислушиваясь, не появятся ли странные звуки снова. Только теперь он почувствовал, как он продрог, хотя пролежал на влажном песке не более получаса. Мысли, которые до сих пор метались, как хищник в клетке, потекли медленно и плавно. Именно сейчас он впервые подумал, какую сложную и ответственную профессию он себе выбрал. Антон осторожно подошел к будке, прислонился к ней спиной, продолжая напряженно всматриваться в темноту. Он невольно вспомнил своих старших товарищей по оружию, которые, наверное, вот так же напряженно всматривались в темноту последней ночи своей жизни 22 июня 1941 года. Перед мысленным взором Антона пронеслись образы десятков героев войны, с которыми он познакомился, читая многочисленные романы о войне, и которые олицетворяли собой миллионы матросов и солдат, офицеров и старшин, погибших при защите своего Отечества.
 Время тянулось очень медленно. Наконец со стороны лагеря послышались голоса и шаги приближающейся смены. Он узнал голос Толи Семёнова и шутливо закричал:
 - Стой, кто идет?
 - Свои, свои, – на полном серьезе, ответил дежурный по КПП, за которым следовал дневальный третьей смены.

 Значит самая трудная часть наряда позади, а впереди ещё четыре часа в режиме рассыльного дежурного по лагерю, затем отдых. Ночью рассыльный не очень занят и имеет полное право читать, сидеть и даже прилечь на кушетке в комнате дежурного, если повезет. Конечно, можно бы почитать и художественную литературу, но это слишком большая роскошь. Пока ты стоишь в наряде, твои товарищи продолжают изучать уставы и наставления, и если ты не выучишь пройденный материал самостоятельно, то после смены с наряда никто и не вспомнит, что ты был занят, а, скорее, наоборот, дотошные командиры взводов и командиры отделений еще придирчивее будут выяснять, насколько глубоко ты постиг воинскую премудрость. И не дай бог проявить "серость"- разноса, а то и новых нарядов вне очереди, не миновать.
 Вообще с нарядами Антону катастрофически не везло. Выросший в деревне и привыкший всё делать основательно, он постоянно не укладывался в жесткий распорядок дня. То он не успевал выгладить форму, то опаздывал в строй, то некачественно вычищал свой карабин, а всякая оплошность подобного рода заканчивалась нарядами вне очереди, на которые ближайшие прямые начальники не скупились. Особенно доставалось новобранцам. Поэтому к концу первого месяца лагерных сборов Антон сумел по несколько раз побывать и дневальным по роте, и дневальным по КПП, и рабочим по камбузу. И вот, наконец, наступил момент, когда у него не осталось ни одного наряда вне очереди. Теперь вместе со всеми можно было ходить на занятия по огневой подготовке; оттачивать строевой шаг и маневры в составе отделения и взвода; бегать вместе со всеми кроссы на один, три, шесть и десять километров и строить вместе со всеми новую, мощеную камнем дорогу, которая свяжет кратчайшим путем лагерь с ближайшим республиканским шоссе, прозванную курсантами "Удаловштрассе". Но радость длилась недолго. Однажды, после очередных упражнений по огневой подготовке, командир взвода приказал тщательно вычистить оружие, так как назавтра ожидался строевой смотр роты. Сразу за линией палаток, где размешался взвод, стояли три длинных стола, каждый из которых был закреплен за одним из отделений.
 Прежде чем отправить каждое отделение за свой стол, командир взвода провел краткий инструктаж, на котором он объяснил всем и каждому, что СКС является одним из новейших видов стрелкового оружия, и разбирать его надо строго по инструкции, и производить только не полную разборку. После этого командиры отделения получали бумагу, масло и ветошь и разводили свои отделения по столам. Стол второго отделения находился посредине и стоял на песке, в отличие от столов 1 и 3 отделений, стоявших на травянистых, хорошо утоптанных площадках. Произведя неполную разборку, Антон тщательно вычистил ствол и остальные детали карабина, аккуратно смазал и предъявил их командиру отделения. Получив высокую оценку своих усилий по поддержанию оружия в образцовом состоянии, он решил еще раз убедиться сам. Он вынул затвор и подставил чистый белый кусочек бумаги со стороны казенника. Вдруг он обнаружил темное пятнышко в районе крепления газовой каморы. Семен Тульчинский в это время уже осматривал другой карабин. Когда он отошел, Антон тихонечко спросил Толю:
 - Как Семен оценил твой карабин? Ты с белой бумагой смотрел ствол?
 - Н-е-е-т, - озадаченно протянул тот. - А что?
 - Ты понимаешь, - ответил Антон, - Семен похвалил меня, а когда я посмотрел ствол с бумажкой, то нашел там какое-то пятно, а так его видно не было. Тульчинский, услышав разговор двух молодых курсантов, усмехнулся и сказал:
 - Зря волнуетесь, мужики. Чтобы устранить это пятнышко, надо снимать толкатель, а это делать запрещено, так что успокойтесь и приступайте к сборке. Антон задумался:
 - А почему бы, не вытащить этот загадочный толкатель, ведь там ничего сложного нет.
 Не долго думая, он надавил пальцем на флажок защелки, удерживающей толкатель в каморе, и, подставив второй палец под камору, перевел его в верхнее положение. Раздался мелодичный звон и толкатель, как пуля, взвился вверх. Палец не помог. Стука упавшего толкателя никто не слышал. Значит, он упал в песок.
 - Ребята, пожалуйста, не двигайтесь с места, - дрожащим от волнения голосом придушенно попросил Антон. - Тут у меня одна штучка в песок улетела. Он начал внимательно осматривать песок. Толкателя нигде не было. Подошел Семен. Он был явно обеспокоен:
 - Что случилось? Ты что-то потерял?
 - Толкатель, - обречено ответил Антон.
 - Я же тебя предупреждал!… - взорвался Тульчинский. - Теперь попробуй, найди его в песке!
 Сначала все отделение, а потом весь взвод до самого обеда искали толкатель, ползая на коленях по песку. После обеда вся рота была привлечена на поиски утерянной детали. Осмотрели каждый миллиметр прилегающей к столам площади, пересеяли весь песок, но толкатель как в воду канул. Командир роты был вынужден доложить о происшествии сначала командиру батальона, а затем и начальнику лагерных сборов.
 На вечерней поверке перед строем всего батальона за утерю толкателя Антону объявили пятнадцать суток ареста. А завтра надо было представить начальнику училища материалы расследования этого чрезвычайного происшествия и самого виновника. Утром Антону в сопровождении заместителя командира роты предстояло отправиться и предстать перед начальником училища, который окончательно решит его судьбу.
 Вконец расстроенный и подавленный случившимся, Антон после роспуска строя, никого не дожидаясь, медленно побрел в свою палатку. Войдя в темную палатку, он начал стягивать с себя, задубевшую от пота «робу». Вдруг из нагрудного кармана рабочего платья что-то выскользнуло и со стуком упало на пол. Антон, пошарив по полу и ничего не обнаружив, зажег спичку и остолбенел: прямо у его ног лежал толкатель. Антон поднял его и тупо уставился на его матовую поверхность, но спичка догорела и обожгла ему палец. Даже не почувствовав боли и не одеваясь, он выскочил из палатки и лицом к лицу столкнулся с Семеном Тульчинским. Ни слова не говоря, он протянул ему толкатель.
 - Где ты его нашел? - только и спросил его командир отделения и, не дожидаясь ответа, развернулся на 180 градусов и пулей помчался к палаткам офицерского состава. Счастливое обнаружение толкателя избавило всех прямых начальников Антона от многих неприятностей, но не отменило ареста и отправки его в училище. На следующее утро в училище отправлялся грузовик за продуктами. Вот на нем-то Антону и предстояло совершить обратный путь из лагеря в училище. Старшим машины был назначен капитан-лейтенант Фунда. Он и доставил опального первокурсника к месту решения его будущего. Когда машина въехала во двор учебного корпуса, Фунда вышел из машины и скомандовал: «Курсант Родионов, ко мне!»
 Антон выпрыгнул из кузова. Руки и ноги слушались своего хозяина плохо, глаза его лихорадочно блестели. Он обреченно думал о том, чем может закончиться его встреча с начальником училища. Калитан-лейтенант Фунда, человек довольно суровый и малоразговорчивый, увидев в каком состоянии курсант вдруг как–то неопределенно махнул рукой и сказал:
 - Приведите себя в порядок. Нас вызывает начальник училища.
 Антон, который всю дорогу от лагеря до училища только и думал об этой встрече, вдруг совсем смешался. Его начала бить мелкая дрожь.
-Не дрейфь!- как сквозь сон услышал он голос своего заместителя командира роты:  - Всё будет хорошо!
 От этих простых слов Антон чуть-чуть успокоился и вслед за капитан–лейтенантом вошел в приемную адмирала. Секретарша, сидевшая в приемной, видимо, уже была в курсе дела. Ответив на приветствие вошедших, она встала и пошла в кабинет начальника училища. Буквально через минуту она вернулась и пригласила капитан-лейтенанта в кабинет своего шефа. Когда дверь за капитан-лейтенантом закрылась, волнение в душе курсанта поднялось с новой силой. Ему никогда в жизни не приходилось встречаться с такими крупными военачальниками, как адмирал. Но в это время из небольшого динамика, вмонтированного в пульт секретарши, раздался густой бас:
 - Лена, пригласите ко мне курсанта!
 Секретарша, слегка наклонив голову, плавным движением указала Антону на дверь кабинета. Ни слова не говоря, Антон постучал в дверь и, четко печатая шаг, вошел в огромный кабинет. Перед ним за Т-образным столом, лицом к входной двери восседал огромный, как со страху показалось Антону, дядька в черной морской форме с широкими шевронами на рукавах тужурки и золотыми звездами на погонах, которые в сочетании с черной паутиной, обрамлявшей их, оказывали неизгладимое впечатление на неокрепшую душу юнца. Слева на краю стола лежала огромная черная фуражка с высокой тульей и огромным козырьком, расшитым золотом. Лицо адмирала было тщательно выбрито и отливало синевой, как это бывает у мужчин, имеющих черную густую растительность на лице. Взглянув на вошедшего, и не дав ему даже закончить рапорт о прибытии, адмирал пророкотал:
 - Вот Вы какой, совсем пацан!  - и, повернувшись лицом к помощнику командира роты, спросил: - Он что прямо со школьной скамьи?
 - Так точно - отчеканил капитан-лейтенант Фунда, став по стойке «смирно».
 - Так что будем с ним делать? Я думаю, отправлять на гауптвахту такого юнца не стоит. Замените ему арест пятью нарядами вне очереди. Прикомандируйте его ко взводу, который сейчас охраняет училище. Пусть поучится, как надо выполнять обязанности курсанта. Там по моему, очень толковый командир взвода.
 Так вместо гауптвахты Антон снова окунулся в водоворот бесконечных дневальств, нарядов на кухню, на КПП и вахт по охране училища. Гроза миновала.
 А вскоре и остальные первокурсники вернулись в училище. Антон вернулся в свой родной взвод и свое отделение. Лагерные сборы были закончены досрочно, так как многие старшекурсники но разным причинам не вернулись во время с практики и катастрофически не хватало людей, чтобы заполнить парадные «коробки», которые должны принять участие в параде в честь очередной годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции.
 На первом же построении после прибытия с лагерных сборов курсантам минно-торпедного факультета был представлен новый командир роты - капитан-лейтенант Ротермель, только что прибывший с подводной лодки. После короткого представления он сообщил, что командование училища высоко оценило успехи первокурсников во всех видах лагерной подготовки и доверяет им выполнение очень важной задачи – участвовать в параде.
 - Это не только высокая честь, - заявил он, - но и огромная ответственность. Нам предстоит пройти парадным шагом перед трибуной, на которой будут присутствовать члены ЦК КПСС, Правительство Латвийской ССР и представители командования Прибалтийским военным округом.
 На другой день все училище дружно маршировало по брусчатке Комсомольской набережной реки Даугава. Часами курсанты и старших, и младших курсов под руководством своих командиров маршировали по булыжной мостовой, добиваясь однообразного подъема ног, идеального равнения в шеренгах по двадцать человек, а потом в составе «коробок».
 Так как участвовать в параде имели право только опытные воины, то было принято решение перенести срок принятия присяги. Вместо 7 ноября им разрешили принять ее на две недели раньше.
 Надо сказать, что все первокурсники - и новобранцы и старослужащие - ждали этого события с нетерпением. Принятие присяги означало конец их карантина, конец унизительного ношения бескозырок без ленточек и погон с безымянной литерой «ф», а, пожалуй, больше всего, что возмущало сердце каждого первокурсника – это высокомерно – пренебрежительные взгляды старшекурсников.
 С великим удовольствием первокурсники получали суконную форму одежды, ленточки с надписью «Высшее военно-морское училище», «золотые» якоря, курсовки и погоны с широким белым кантом.
 Все это с великой любовью и усердием примерялось, подгонялось, пришивалось и перешивалось по несколько раз.
 Незадолго до 7-го ноября все новобранцы приняли военную присягу на верность Родине и стали полноправными членами огромной военной организации - СА и ВМФ СССР. Даже решение командования училища не отпускать, вопреки традиции, курсантов, принявших присягу в городское увольнение, их нисколько не огорчило. На следующий день они, одетые в новенькую форму, с воодушевлением горланили на генеральной репетиции:
  Золотые якоря за плечами горят,
  Ветер весело ленточки рвет.
      А про нас говорят штормовые моря,
И волна голубая поет.
 После окончания октябрьских праздников началась напряженная учеба в классах, и аудиториях. Учеба в военных училищах резко отличается от школьных занятий и даже занятий в гражданских ВУЗах. Место привычных уроков занимают лекции, практические занятия, семинары, всевозможные рефераты, коллоквиумы и так далее. Каждому из этих мероприятий предшествует серьезная самоподготовка, которая носит обязательный порядок. Все это происходит в условиях высокой требовательности со стороны преподавателей, командиров и политработников на фоне педантичного, неукоснительного соблюдения распорядка дня. Если к этому еще добавить постоянную загрузку караулами, нарядами, вахтами и хозяйственными работами, то курсанту, а тем более первокурснику, приходилось очень не сладко. Поэтому первый курс пролетел, как миг, не оставив в душе каких-либо ярких событий и дат.
 Первые проблески надежды и ожидания праздника души появились в конце первого курса. Позади первый парад, первые семестровые экзамены, жестокая муштра при подготовке к первомайскому параду в Москве и мимолетные случаи общения с курсантами старших курсов, которые успели неоднократно побывать на практике на кораблях ВМФ, совершить по одному – два  дальних похода на красавце–паруснике «Седов», либо сходить на подводной лодке в автономное плавание.
 На параде в Москве надо остановиться особо. Не знаю, насколько планово проводилось это мероприятие, но для первокурсников оно свалилось, как снег на голову. Не успев еще как следует притереться к своей новой во всех отношениях жизни, они были внезапно оторваны от своих новых нелегких забот и получили приказ - в спешном порядке готовиться к отъезду в столицу СССР. Учеба на некоторое время отодвигалась на задний план, и через несколько дней лихорадочных сборов они оказались в Москве. Участники предстоящего парада были размещены в Подмосковье, в старых казармах Тушино. Подготовка к параду проводилась на берегу Химкинского водохранилища, куда каждое утро курсанты доставлялись на грузовиках. Первое время строевая подготовка проводилась преимущественно в составе отдельных шеренг. С утра до вечера гремели барабаны, слышались истошные голоса командиров рот и шеренг:
 - «Равнение в шеренгах!" "Тяни носок!", «Выше ногу!», «Шире шаг!» и так изо дня в день. Потом началась отработка слаженных действий в составе «коробок». Как и в столице Латвии, «коробки» состояли из 20 шеренг по 20 человек в каждой. На первой же репетиции парада, которую проводил один из заместителей Министра Обороны, училищу была дана высокая оценка, и вместо 8 часов ежедневной муштры было разрешено ежедневно проводить только по 4 часа тренировок, посвятив остальное время осмотру достопримечательностей столицы. При этом было разрешено даже увольнение в город. Увольнение в Москву было серьезным испытанием для каждого курсанта. Моряки у москвичей пользовались огромным уважением. Чуть ли не каждый житель Москвы считал своим долгом так или иначе выразить его: женщины – повышенным вниманием, а мужчины, как правило, предлагали зайти в ближайший бар либо посетить их семьи с соответствующим угощением. И хоть каждый из них, несомненно, прошел суровую школу службы в армии, никто не хотел понимать, что курсант - это не просто воин, это будущий офицер, поставленный в жесточайшие рамки дисциплины, которого только за запах спиртного, обнаруженный дежурным по части, могут отчислить из училища с любого курса без зачтения срока службы. Подавляющее число курсантов старалось всеми силами избежать последствий такого хлебосольства, но это удавалось не всем. Так, например, курсант третьего курса Овсянников, который был лет на пять старше Антона и занимался с ним в одной спортивной секции, был приглашен в гости к москвичу, жившему в самом центре столицы. Когда вечеринка, устроенная в честь нашего курсанта, была в самом разгаре, Овсянников вдруг обнаружил, что до конца увольнения осталось меньше часа. С трудом вырвавшись от хлебосольного хозяина, он заметался в поисках такси, но его, как назло, не было. Наконец ему повезло. Недалеко от места, где он остановился в ожидании очередной машины с шашечками на боках, остановилась шикарная белая "Волга", из которой вышел прилично одетый мужчина лет 40-45.Овсянников с надежной бросился к незнакомцу:
 - Послушай, дорогой, я опаздываю из увольнения. Подбрось меня, пожалуйста, в Тушино, - обратился он к мужчине.
 Незнакомец остановился, с удивлением взглянул на курсанта и спокойно ответил:
 - Извините, товарищ курсант, но я, к сожалению, не имею времени и вряд ли смогу Вам помочь.
 Не обратив внимания на довольно официальный тон и уставную фразу "товарищ курсант", Овсянников, не отличавшийся особой скромностью, решил покуражиться. Он подошел к незнакомцу ближе, выставил вперед левую руку, на рукаве бушлата которой красовались три широкие золотистые "галочки" и заорал:
 - Ты что, не видишь, что я опаздываю? Я без пяти минут морской офицер-подводник, а тебе каких-то полчаса времени на меня жаль потратить. Поехали, дядя, я тебе заплачу.
 Незнакомец усмехнулся и молча показал Овсянникову на заднее сидение. Тот сноровисто забрался в машину и, довольный исходом небольшого спора, быстро задремал. Проснулся он когда «Волга» уже въезжала прямо в ворота части, в которой размещались курсанты. Слева от ворот навытяжку, стояли дежурный по части и два дневальных по КПП. Овсянников вмиг протрезвел.
 - Это что, меня так встречают? - удивленно спросил он.
 - Нет, меня, - скромно ответил водитель и, выйдя из машины, скомандовал:
 - Вольно!
 Сговорчивый незнакомец оказался «всего-навсего» одним из заместителей Начальника Главного Политического управления СА и ВМФ СССР.
 На другой день Овсянников был отправлен в Ригу и отчислен из училища. Как бы там ни было, но парад на Красной площади удался на славу. Училище прошло перед трибунами правительства и руководителями КПСС  блестяще. Когда "коробки" училища миновали Красную площадь их догнал адъютант Маршала Советскою Союза Буденного С.М. и передал его благодарность и приказ записать в карточки учета поощрений всем участникам парада благодарность. Но впоследствии никто из курсантов, участников того парада, так и не увидел её в своем личном деле.
 Участие в параде на Красной площади сократило и без того куцый лимит времени подготовки к экзаменам за первый курс. Поэтому по возвращении из Москвы Антон старался не терять ни минуты и сдал почти все годовые экзамены на "хорошо" и отлично". Впереди первокурсников ждала штурманская практика на паруснике "Георгий Седов" и дальний поход. Для первокурсника-подводника это было пределом мечтаний. Второкурсники, которые в прошлом году побывали на нем, взахлёб рассказывали о прелестях плавания под парусами, об экзотике дальнего штурманского похода и о трудностях, которые им пришлось пережить в период осенних штормов. За участие в дальнем походе все второкурсники с гордостью носили на груди значки "За дальний поход". Некоторые из них, кроме всего прочего, завоевали звание "Отличник океанского похода" и страшно этим гордились, и не зря: военному моряку, вся жизнь которого в те времена проходила в тесных каютах и кубриках, в стальной, абсолютно не приспособленной к нормальной жизни коробке, совершить дальний поход на красавце - паруснике было почти несбыточной мечтой. Вот как описывает свои первые впечатления от пребывания на паруснике «Георгий Седов» отличник океанского похода, бывший второкурсник, а ныне капитан первого ранга в отставке Кашин В.В.:
 - Когда в первый раз поднимаешься на борт парусника, тебя охватывает какой-то необъяснимый восторг и душевный трепет. Кажется, что ты попал на спину невиданной птицы. Она еще дремлет и не собирается взлетать, но под сложенными крыльями ощущается какая–то могучая сила, какое–то чуткое напряжение, готовое в любую секунду поднять ввысь стройное тело красавицы-птицы и неутомимо нести ее в голубые дали и на любое расстояние. Огромные крылья-паруса и мачты с загадочными названиями Фок, Грот, Бизань кажутся легким рисунком на голубом небесном куполе.
Пожалуй, я не ошибусь, если скажу, что образ парусного судна является одним из первых чувств, зовущих молодых людей в море. Лишь гораздо позже этот образ  в их мечтах сольётся и с трудностями быта, и с героизмом борьбы с морской  стихией, и с тоской по родным и близким, и по земной тверди, но никогда не померкнет и не сотрется из памяти. «Плавание под парусами – хорошая школа мужества. На парусном судне будущие моряки постигают тонкости управления судном. В борьбе с морем крепнет желание научиться покорять его», - писал один из первых капитанов паруного судна «ТОВАРИЩ»
 Но Антону вместе со своими сокурсниками так и не довелось походить под парусами, ползать по уходящим из под ног вантам, сражаться с непослушными парусами в штормовом океане и стоять у штурвала, слушая свист ветра в парусах да грохот волн, остервенело бьющих о борт судна. Сначала им объявили, что выход в море откладывается на месяц, и отправили в отпуск. Потом, по возвращении из отпуска, им сообщили, что «Георгий Седов» поставлен к причалу судоверфи и ему предстоит небольшой ремонт, и океанский поход переносится на следующий год. Вопреки сложившейся традиции, все первокурсники  минно-торпедного факультета были отправлены в штурманский поход на крейсере «Чкалов», который как раз находился на внешнем рейде рижского порта. Курсанты были расписаны по различным БЧ /боевым частям/, службам и командам крейсера в качестве дублеров командиров отделений и старшин команд. Антон вместе со своим новым другом Толей Семеновым был назначен дублером старшины команды гидроакустиков -  главного старшины Свинкина, низкорослого, добродушного моряка, обладающего обширными и глубокими знаниями теории и устройства гидролокационных и гидроакустических станций и мастерски владеющим способами их боевого применения. Он умел грамотно и доходчиво объяснить устройство и принцип действия любого блока недавно поступившей на крейсер ГЛС /гидролокационной станции/ «Геркулес». При этом он был еще и на редкость умелым воспитателем. Ему как-то удавалось сохранять со своими подчиненными дружеские, добрые отношения и в то же время не давать им повода к фамильярности, требовать от них строгого и точного выполнения возложенных на них обязанностей. И Толя, и Антон сразу же заметили и оценили эти бесценные качества своего непосредственного начальника и наставника. Вскоре они увидели, что далеко не все старшины крейсера относятся к своим подчиненным так, как Свинкин и очень радовались, что им так повезло с начальником. Кстати, в те времена моряку срочной службы, да еще на надводном корабле, получить столь высокое звание было не просто. Достаточно сказать, что отец Антона получил подобное звание, прослужив на надводных кораблях около двух десятков лет и побывав на пяти войнах. Теперь это, конечно, стало гораздо проще, но было довольно редким явлением. Это, конечно же, возвышало Свинкина над всеми остальными старшинами и одновременно у части старшин вызывало некоторую зависть. Особенно им не нравилось его человеческое отношение к курсантам. Однажды на вечерней поверке Свинкин сделал Антону замечание в довольно резкой форме. Стоявший неподалеку старшина команды радиометристов старшина 1-й статьи Рубайло, повернувшись к Свинкину, заорал:
 - Что ты с ним цацкаешься? Влупи ему 5 нарядов вне очереди и отправь в БЧ–5 или к комендорам, они его там быстро воспитают.
 - Заслужит – объявлю, а сейчас я считаю достаточно и замечания, - спокойно ответил Свинкин. Рубайло зло скрипнул зубами, но больше вмешиваться не посмел.
 Антон поначалу не придал этой истории особого значения, но вскоре он убедился, что все не так просто, что за этими словами стоит не простое несогласие с действиями сослуживца. Несколько дней спустя, во время тренировок на боевых постах, в рубку гидроакустиков вошел Рубайло и, обращаясь к Свинкину, сказал:
 - Сережа, тебя вызывает на мостик начальник службы.
 Свинкин вопросительно посмотрел на него, но тот не дал ему и рта раскрыть:
 - Иди-иди! Я твоих салаг сам потренирую. Моими  занимается  комод.* Он им спуску не даст.
 Сережа ушёл и тут Рубайло преобразился;
 - А ну, салаги, покажите, на что вы способны: Служить на крейсере это вам не по паркету в училище шаркать, -  и, сделав свирепое лицо, заорал: «Газы!»
 Курсанты, привыкшие быстро и четко выполнять эту команду еще на лагерных сборах, быстро надели противогазы и химические комплекты. Рубайло оторвался от секундомера и недовольно поморщился: курсанты с первого захода уложились в норматив. Вместо того, чтобы порадоваться вместе с ними он почему–то вдруг разозлился и, уже не включая секундомер, заставил их несколько раз выполнить команду: «Газы!». После этого, высказав в адрес подопечных несколько нелестных выражений, он снова заорал:
 - Пробоина по левому борту ниже ватерлинии 25 на 25. Заделать пробоину!
 Курсанты, не медля, бросились подносить к месту «пробоины» аварийный материал и вскоре «пробоина» была заделана. Рубайло с недовольной миной на лице проверил надежность крепления пластыря, выбил ногой распорный брус, удерживающий пластырь, и потребовал «заделать пробоину» снова. Эта процедура повторялась многократно. Курсанты, одетые в химкомплекты и противогазы, уже с ног валились, пот струился по их спинам, в бахилах хлюпала выжатая из них жидкость, но ретивый старшина не унимался: вновь и вновь он разрушал построенную курсантами преграду. Казалось, время остановилось. Дыхание с хрипом вырывалось из их легких; в горле першило от талька, которым, видимо, были пересыпаны противогазы. Антон был близок к обмороку. Но тут заскрипели задрайки люка, ведущего в рубку гидроакустика, и на трапе сначала появились ноги, а затем и их владелец – главный старшина Свинкин. Увидев одетых в противогазы и химкомлекты запыxавшихся курсантов, он удивленно спросил:
 - Володя, ты что, не слышал отбоя учебной тревоги?  Тренировки на боевых постах уже давно закончены.
 - Слышал, - криво ухмыльнулся Рубайло, - но пусть салажня еще немного попотеет, чтобы служба медом не казалась.
 - Всякой фрукте свое время, - миролюбиво ответил Свинкин и скомандовал.
 - Отбой!
 Ребята быстро разделись, и тут наступила какая-то странная тишина, которая вдруг прервалась гомерическим хохотом: смеялся Сережа; как конь, хлопая себя по толстым ляжкам, ржал Рубайло, смущеннно посмеивался Толя.
 Только Антон не мог ничего понять и вопросительно глядел на веселящихся товарищей.
 - Ребята, в чем дело? Что случилось? – недоуменно вопрошал он.
 - А ты взгляни на свою физиономию и все поймешь, - перестав смеяться, ответил Свинкин. Как фокусник, он вытащил из конторки и поставил перед Антоном прямоугольное зеркало.
 Антон взглянул на своё отражение в зеркале и сразу все понял: из зеркала на него смотрел незнакомец с черной блестящей физиономией, с черными губами, зубами и таким же языком. Только белки глаз еще сохраняли свой природный цвет. Он потянул к себе противогаз, и сразу все стало понятно. Видимо, ему достался испорченный противогаз, активированный уголь из которого поступал в дыхательную систему. От него-то и резало в горле.
 - Ну ладно, ребята, вы, приводите себя и пост в порядок, а нам нужно идти к начальнику РТС. Пошли, Володя, - обратился он к Рубайло.
 - Нет, Сережа, я уже никуда не пойду. Пусть мой комод отдувается. Мне уже подписали бумаги на дембель. Так что я лучше немного вздремну. Мы вчера с мужиками немного погудели, - ответил он, уселся поудобнее в кресло гидроакустика и задремал.
 Курсанты сняли с себя химические комплекты, вылили из бахил накопившуюся там жидкость, сняли с себя абсолютно мокрое нижнее белье, выкрутили его и снова надели, а сверху натянули сухие рабочие платья, радуясь, что они догадались стащить их перед тем как влезть в химкомплекты. Пока они приводили себя в порядок, Рубайло успел так крепко заснуть, что даже захрапел.
 - Внимание! Идет проверка корабельной вентиляции. Отдраить корабельные вентиляционные шахты и грибки! – раздался по трансляции голос вахтенного офицера. Рубайло открыл один глаз и, сладко потягиваясь, опросил:
 - Эй, салажня, знаете что надо делать?
 - Так точно, - ответил Толя.
- Тогда действуйте! - уже засыпая, вновь сказал Рубайло и захрапел с новой силой.
 - Толя, - обратился Антон к своему другу, - ты помнишь, что надо делать при компрессии?
 - Конечно, - ответил Толя, - а зачем?
 - Сейчас узнаешь - ответил Антон, и с этими словами он задраил заслонки вытяжной вентиляции и открыл заслонку принудительной вентиляции. Воздух с шипением ворвался в рубку гидроакустиков. Давление в рубке начало возрастать. Толя сразу всё понял. Весело переглядываясь, они начали делать глотательные движения, в ушах попискивало. Рубайло заворочался. Вдруг он с воем вскочил и бросился к люку. В мгновенье ока он открыл задрайки, люк с шипеньем открылся, и Рубайло чуть ли не выбросило на верхнюю палубу. Грязно выругавшись, он выскочил наверх. А ребята ещё долго смеялись, вспоминая эту далеко не безопасную шутку. Они прекрасно знали, что с давлением шутить опасно. В этом они убедились еще при поступлении в училище, когда проходили испытания на проходимость евстахиевых труб в барокамере. Слишком уж велик был соблазн проучить этого наглого человека, чтобы не думал, что ему всё дозволено и безнаказанно сойдет с рук.
 Прошло две недели, и практика на гидроакустической станции закончилась. По замыслу командования училища каждый курсант должен был пройти подготовку в разных БЧ и службах. Поэтому место Антона и Толи заняли другие, а их переместили в ракетно-артиллерийскую боевую часть. Матросы и старшины БЧ-2 были в основном высокие крепкие парни. Курсанты-подводники по сравнению с ними выглядели пигмеями:
 - И где вас только понабирали такую мелкоту? - язвили комендоры. - У нас снаряды и то выше вас.
 - Не выше, а длиннее, - отшучивались курсанты словами Наполеона.
 Не успели ребята познакомиться со своими новыми товарищами, как загремели колокола громкого боя, и по палубам и трапам крейсера загрохотали башмаки моряков, и ГГС /громкоговорящая связь/ голосом вахтенного офицера объявила:
 - Боевая тревога. Корабль к бою и походу приготовить! Антон, следуя за своим напарником, которого он дублировал, занял место в носовом артиллерийском погребе и недоуменно спросил его: - А почему объявлена "Боевая", а не "Учебно-боевая тревога?"
 Напарник Антона оказался на редкость неразговорчивым парнем:
 - По кочану, - коротко ответил он. - Скоро сам узнаешь.
 Действительно, вскоре была объявлена боевая готовность № 2, и суровый бас старшего помощника командира крейсера объявил:
 - По местам стоять! Корабль к приему боезапаса приготовить!
 Снова загрохотали по палубе башмаки, и началась тяжелая работа по подготовке верхней палубы, трапов и люков артиллерийских погребов к приему боезапаса.
 Вскоре к левому борту подошла самоходная баржа, и началась погрузка. Она продолжалась до позднего вечера с перерывами на обед и ужин. Погода, как по заказу, стояла тихая и ясная, что на Балтике бывает не так уж часто. Но морякам было не до оценки прелестей погоды. К вечеру все устали так, что еле ноги волочили. Лишь несколько человек, и в том числе Антон, привыкших к тяжелому физическому труду, продолжали бодро, как муравьи, таскать тяжелые ящики. Наконец все штатные места в погребах и арсеналах были забиты, но к борту подошла еще одна баржа. Моряки загрустили. Большинство из них были уже на пределе, но их опасения оказались преждевременными: командование корабля приняло решение закончить погрузку на следующий день. Добравшись до коек, матросы, старшины и курсанты, как подкошенные, свалились на них и мгновенно уснули. Правда, отдых оказался коротким. В пять  часов утра снова загремел сигнал "боевая тревога" и погрузка продолжилась. Моряки были озадачены, вместо привычных ящиков со снарядами, картузов и запальных стаканов, на борт стали подавать какие-то длинные узкие ящики. С особой осторожностью моряки принимали их и укладывали штабелями на верхней палубе, в районе первой и второй башен главного калибра. Каждый штабель под руководством боцмана и офицеров был тщательно обнесен концами, которые крепились к палубным стаканам, и тщательно обтягивался.
 Вскоре крейсер снялся с якоря и покинул - рейд порта. Была объявлена боевая готовность №2, и личный состав крейсера перешел на походное расписание. Очередная смена заступила на вахту; остальные, усталые и не выспавшиеся, услышав команду: " От мест отойти!", дружно разбежались по своим каютам и кубрикам, но отдых длился недолго. Погода неожиданно начала резко портиться, откуда-то сорвался резкий, холодный ветер, на небе появились низкие рваные тучи и начал накрапывать дождь. Не прошло и часа, как стальная громада крейсера, водоизмещением 15 тысяч тонн, начала медленно раскачиваться. Ветер крепчал. Высота волны постепенно увеличивалась. Качка становилась все заметнее. Вот уже появились и первые страдальцы, для которых даже небольшая качка становится серьезным испытанием, а когда высота волны достигла пяти баллов, а сила ветра - восьми баллов, на верхнюю палубу начало забрасывать все больше и больше воды, которая с шипением скатывалась по ватервейсам и по шпигатам сбегала за борт. И тут случилось непредвиденное: штабеля с продолговатыми ящиками начали расползаться. Первым непорядок заменил матрос-впередсмотрящий:
 - Мостик! На верхней палубе наблюдается перемещение ящиков! - истошным голосом прокричал он.
 - Мостик слушает. О каких ящиках идет речь? - раздался голос вахтенного офицера.
 - Ящики, которые мы сегодня грузили, - тревожным голосом повторил впередсмотрящий. Поняв, наконец, что произошло, вахтенный офицер включил "циркулярку", сыграл сигнал: "Слушайте все" и скомандовал:
 - Баковым - на бак!
 Антон, который в соответствии с корабельным расписанием, входил в состав баковой группы, быстро вскочил и бросился к своему дублеру, который никак не мог оторвать голову от подушки. Наконец он поднялся и, недовольно ворча, потрусил к месту построения. В строй  они стали последними. Боцман - он же старшина баковой группы - молча показал опоздавшим кулак и тут же приступил к распределению обязанностей по дополнительному креплению штабелей ящиков. Антону вместе с напарником пришлось, сломя голову, нестись в шкиперскую кладовую за дополнительными концами для крепления штабелей.
 - Чтоб концы мне тут были немедля! Одна нога там, а другая тут, - напутствовал их боцман.
 Когда Антон со своим напарником, пыхтя и отдуваясь, притащили тяжеленные бухты сизальского каната, крейсер уже лег на другой курс, на котором качка из бортовой превратилась в более плавную килевую. Матросы и старшины под руководством боцмана уже ослабили или поотдавали часть креплений, и началась перекладка штабелей. Работа спорилась, но вахтенный офицер явно нервничал и постоянно дергал боцмана, требуя ускорения работы, которая и без того велась в бешеном темпе. Наконец  оба штабеля были переложены, надежно закреплены, и боцман доложил на ходовой мостик, что работы закончены. Снова раздался сигнал "Слушайте все!" и команда: "Баковой группе от мест отойти!"
 Боцман поблагодарил всех за быстрые и четкие действия и разрешил вернуться в кубрик.
 -А вам, любители поспать, - обратился он к Антону и его напарнику, - придется остаться собрать весь инструмент, отнести его в шкиперскую и хорошо выдраить палубу.
 Пока боцман давал последние указания, крейсер лег на прежний курс, и бортовая качка началась с новой силой. Боцман сразу поскучнел. Бедняга прослужил на флоте более двадцати лет, но так и не привык к качке. Лицо у него побледнело, усы как-то обвисли, и он невольно схватился за одно из креплений штабеля, возле которого стоял. Антон, расставив шире ноги, медленно обходил вокруг штабелей, подбирая остатки концов. Его напарник уже скрылся за дверью шкиперской кладовой с остатками неиспользованного троса. Вдруг нос крейсера взметнулся вверх и вправо необычно высоко, а затем палуба начала уходить из под ног Антона. Пытаясь удержаться на ногах, он резко выпрямился, но какая то неведомая сила ударила его в спину и понесла по наклонной палубе вниз. Огромная волна, перекатившись через борт крейсера, подхватила Антона и с шумом несла его за борт.
 - Все, хана! - только и успел подумать Антон, но тут что-то резко ударило его в живот и, когда волна закончила свой бег за борт, он обнаружил себя висящим на разъемном леере над клокочущим морем. Крейсер медленно начал подниматься снова и переваливаться на другой борт.
 Упершись одной ногой в низенький фальшборт в районе разъемного леера, Антон разогнулся и шлепнулся на мокрую палубу. Он тут же перевернулся на живот, уперся ногами в фальшборт и только собрался подняться на ноги, как другая волна прокатилась над его головой. Боцман наконец-то пришел в себя, подскочил к Антону, рывком поднял его за ворот рабочего платья, и они бегом помчались к штабелю. Потом оба, придерживаясь за штормовой леер, протянутый по верхней палубе, благополучно добрались до ходовой рубки. Этот урок Антон запомнил на всю жизнь и впоследствии, став командиром корабля, никогда не забывал перед выходом в море лично проверить подготовку помещений и грузов к плаванию в штормовых условиях.
 Крейсер "Чкалов", преодолевая ветер и жесткую балтийскую волну, продолжал продвигаться на северо-запад. Ему и его экипажу предстояло участвовать в учениях по высадке десанта на одном из островов Моонзундского архипелага. Но прежде всего ему предстояло встретиться с одним из новых противолодочных кораблей, которому и предназначались злополучные ящики, которые в конечном итоге оказались новыми противолодочными ракетами. Курсанты оживленно обсуждали возможность участия в учениях и предстоящей встречей с новым противолодочным кораблем, но их волнения оказались тщетными. Вскоре всех курсантов собрали на юте, и руководитель практики сообщил им, что по решению командования флота курсанты переводятся на минный заградитель "Урал", который ждет встречи с крейсером на траверзе острова Готланд. Вскоре на горизонте показался какой-то корабль, издали больше похожий на гражданское судно. Это и был МЗ "Урал". К моменту встречи двух боевых кораблей погода, как по заказу, изменилась к лучшему: ветер утих, выглянуло предзакатное солнышко, жесткая штормовая волна перешла в легкую зыбь. Да и крейсеру пора было выбирать место якорной стоянки на ночь, так как минная обстановка на Балтийском море не позволяла кораблям и судам совершать переходы ночью. Крейсер лег в дрейф. МЗ "Урал" плавно подошел к нему с левого борта и ошвартовался к нему. После короткого обмена информацией между штурманами и вахтенными офицерами о состоянии моря и погоды по пути следования корабля с МЗ "Урал" на крейсер был подан трап. Курсанты, подхватив свои морские чемоданы, быстро перешли на борт своего нового пристанища.
 Пребывание на борту МЗ "Урал" не оставило в душе Антона и его сокурсников никаких положительных эмоций. Судя по всему, их здесь никто не ждал. Минный заградитель собирался идти в док на ремонт. Прием и обучение курсантов явно не входило в планы командования корабля. В отличие от крейсера, где курсантов встречали старший помощник и заместитель командира по политчасти, на минном заградителе их принимал старший лейтенант, который не представился, не ознакомил их даже вкратце с историей и тактико-техническими данными корабля, а сразу по неизвестно откуда взявшемуся у него списку начал читать кому и куда поселяться. Все курсанты были размещены в минные погреба, в которых не было даже элементарных удобств. Вместо подвесных коек, на которых курсанты уже привыкли спать на крейсере, им предоставили грязные, пыльные стеллажи, на которых валялись старые, пролежанные матрацы, да и тех на всех не хватало. Так что некоторым курсантам, в том числе и Антону первою ночь пришлось коротать на своем собственном бушлате и других предметах вещевого довольствия, которые нашлись в их морских чемоданах и вещмешках. Чистого постельного белья на корабле тоже не оказалось. Лишь на следующее утро курсантам выдали по комплекту грязного постельного белья, так что практика на минном заградителе на следующее утро началась со стирки, сушки и глажки белья. На этом она и закончилась: командование корабля не сочло нужным расписать курсантов по боевым частям, службам и командам, уповая на предстоящие доковые работы. Основной задачей курсантов было находиться в своих минных погребах и не высовываться на верхнюю палубу, чтобы не мешать подготовке команды к докованию. Приученные к чистоте и порядку курсанты, кто по своей инициативе, кто по подсказке руководителя практики, с трудом раздобыли приборочный материал и начали чистить свое новое временное жилище. Они аккуратно сложили разбросанные по стеллажам смычки якорных цепей, куски стальных тросов, гаки, резаки и другие устройства и принадлежности, которые обычно используются при постановке якорных и донных мин; выскребли и помыли с мылом стеллажи. Но намного уютнее не стало: сказывалось отсутствие иллюминаторов и мрачная, черная краска, которой были выкрашены погреба. Даже относительная незанятость и возможность почитать художественную литературу не радовали: дневной свет не поступал, а освещение было довольно слабое.
 К счастью, МЗ "Урал" вскоре пришел в Лиепаю, где курсантов перевели в дивизион подводных лодок и расписали по 5 человек на средние подводные лодки.
 Средняя дизель-электрическая подводная лодка /ПЛ/ или попросту – «Эска», как любили называть ее подводники, на тот период времени была одним из выдающихся изобретений советского военно-промышленного комплекса. Рожденная в период Великой Отечественной войны, она прошла испытание временем и по своим тактико-техническим характеристикам во многом превосходила подводные лодки такого же класса других государств.
 Она представляла собой длинный сигарообразный водонепроницаемый корпус, к которому в средней части приваривалась ходовая рубка; снизу и с боков водонепроницаемого корпуса приваривалось три группы цистерн главного балласта и множество других цистерн: фановая, быстрого погружения, дифферентовочные цистерны и т. д. Поверх этого множества цистерн и оборудования, обеспечивающего их использование, располагается легкий корпус, который вместе с надстройкой и выдвижными устройствами и составляет видимую часть силуэта подводной лодки.
      Внутри подводная лодка делилась на семь отсеков, отделенных друг от друга водонепроницаемыми переборками (перегородками). Каждый из отсеков имел строго определенное назначение и соответствующее название и был буквально начинен всевозможными приборами, устройствами и механизмами, между которыми располагалось оружие, боеприпасы и всевозможные маховики и ручки забортных устройств. Так что для экипажа ПЛ места оставалось ровно столько, чтобы с искусством эквилибриста пробираться к этим многочисленным приборам, механизмам и устройствам, чтобы обслужить их и заставить их и всю подводную лодку функционировать в соответствии с поставленной боевой задачей, а. для самих членов экипажа, казалось, места на этом подводном челне не предусмотрено. Вот как описывает устройство подводной лодки один из неизвестных поэтов-подводников, перефразируя всемирно известную "Песнь о Гайавате":
      Эту лодку строили не как-нибудь,
      Не забыли даже РДП воткнуть.
      Всей аппаратуры там не перечесть,
И для командира там каюта есть.
      ТАС-Л2, Тамир, система ЦТС,
      Выдвижных антенн настроен целый лес.
      Если и утонешь - тоже не беда:
      Каждому дается аппарат ИДА.
      Остается несущественный вопрос:
      Иногда в походе хочет спать матрос
      Места нет, конечно, ну а выход есть -
      Политинформацию ему прочесть....
      Вообще Антона и многих его однокурсников поражало отношение советских конструкторов подводных лодок и надводных кораблей к повседневной жизни и быту экипажей. Судя по всему «самая большая ценность человек», как любили подчеркивать политработники всех уровней, на самом деле ценился не больше, чем ржавая заклёпка в корпусе корабля. Можно понять конструкторов танков или самолетов, в которых танкист или летчик находится считанные часы

или даже минуты, но как понять конструкторов подводной лодки, в которой матрос, старшина или офицер живут месяцами, выполняя непрерывно поставленную перед ними боевую задачу - здравой оценке не поддается. Так, например, на средней подводной лодке имеется всего одно жилое помещение – каюта командира. Остальные офицеры и мичманы ютятся на узеньких койках, расположенных вдоль узких проходов. В плацкартном вагоне пассажирам предоставлено удобства гораздо больше. А о матросах и старшинах и говорить не приходится: многие из них ив имеют даже места для сна и вынуждены спать на боевых торпедах. Конечно, подводники относятся к этому с пониманием и с юмором. Да, в конце концов, какая разница: спать непосредственно на 10-15 тоннах взрывчатки или в нескольких метрах от неё в одном и том же помещении. Шансы остаться в живых в случае их детонации абсолютно одинаковые - нуль. Поэтому, когда Антону отвели место для отдыха на торпедах, он нисколько не удивился и спокойно расстелил свою постель на верхнем ряду запасных торпед.
 Практика на ПЛ, находящейся в базе, ничем не отличалась от повседневной жизни в училище. Те же многочисленные наряды. Тот же подъём в 6 часов утра. Та же утренняя физзарядка продолжительностью один час, которая два раза в неделю заменяется кроссом на 6 км. Те же переходы на завтрак из казармы в столовую под грохот ненавистных барабанов, недавно введенных по приказу министра обороны. Те же бесконечные приборки, которых в казарме и на ПЛ гораздо больше чем а училище. Те же ненавистные политинформации и политзанятия, которые политработники стараются спихнуть на курсантов. Правда, Антон никогда не тяготился проведением политинформаций и с удовольствием к ним готовился, стараясь каждый раз выудить из газетных сообщений, как можно больше интересной информации. Начальники и однокашники знали об этом, и при первой же возможности старалась свалить эту работу на него. Матросам и старшинам тоже нравилась манера проведения Антоном политинформаций, его начитанность и умение толково ответить на любой вопрос, а также умение рассказать о любом событии не, заглядывая в конспект, который был обязателен для политинформатора любого уровня. Однажды, когда Антон в очередной раз проводил политинформацию в первом отсеке ПЛ, к группе матросов и старшин подсел какой-то старший лейтенант. Он что-то подробно записывал в блокнот, задал Антону несколько вопросов, а когда политинформация закончилась, он подошел к Антону, крепко пожал ему руку и спросил: "Товарищ матрос, скажите, пожалуйста, в каком учебном заведении вы учились до службы?"
 - До службы я окончил десятилетку, как и все курсанты, - ответил Антон. По лицу старшего лейтенанта пробежала тень недоумения.
 - Так вы курсант? - растерянно опросил он.
 - Так точно, курсант высшего военно-морского училища подводного плавания, - весело гаркнул Антон.
 Старший лейтенант разочарованно промямлил что-то и молча удалился. Как потом выяснилось, это был корреспондент флотской газеты "Страж Балтики".
  Вскоре по ходатайству командования училища практика была досрочно завершена, и курсанты возвратились в родные пенаты, чтобы активно включиться в подготовку к параду в честь очередной годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции.
 Статус курсанта 2 курса официально ничем не отличается от статуса курсанта I курса, но в моральном аспекте это далеко не так, и Антон сразу же ощутил это после возвращения с практики. Две галочки на рукаве суконки уже говорили каждому старшекурснику, что перед ним  не "желторотик", а человек, имевший солидный опыт службы. Резко изменилось и отношение старшинского состава. Старшины хоть и продолжали быть такими же требовательными, как и на первом курсе, но уже не придирались по мелочам. Заметно изменилось и отношение офицерского состава: как командиров рот, так и преподавателей. Они стали заметно уважительнее. Учиться тоже стало значительно легче - на смену заумным общеобразовательным дисциплинам пришло много новых предметов, составляющих основу будущей практической деятельности офицера-подводника, в том числе и штурманское, и минно-торпедное дело. Все чаще вместо нудных и зачастую не совсем понятных общих рассуждений, приходилось заниматься практическими работами на материальной части. Руководили такими работами опытные офицеры - подводники, участники боевых походов в период Великой Отечественной войны, а непосредственными руководителями по разборке и сборке узлов, деталей и различных хитроумных приборов и устройств, которыми в изобилии начинены морские мины и торпеды, были убеленные сединами мичманы и старшины. Особенно Антону запомнилось первое занятие по минному оружию, которое проводил капитан 1-го ранга Носков. Высокий, широкоплечий, с красивой седой головой и умными, слегка насмешливыми глазами, он вызывал у курсантов немое восхищение. Тем более, что всё училище знало, что он принимал непосредственное участие в разминировании акватории Балтийского моря и в разборке немецких мин неизвестного образца. Свою первую лекцию с второкурсниками он начал так:
 - Товарищи курсанты, сегодня вы начнете изучать дисциплину, которая на долгие годы станет основным делом вашей жизни, от которого зависит не только успех при выполнении  боевых задач, стоящих перед подводниками, но и жизнь личного состава всего экипажа, а зачастую и не только его.

 В аудитории стояла гробовая тишина. Второкурсники ловили каждое слово своей первой лекции по специальности.
 - Минер, - продолжал капитан первого ранга, - ошибается только дважды….
 Курсанты, прекрасно знавшие расхожие истины, касавшиеся их будущей профессии были шокированы. Тишина в зале взорвалась сразу десятками возмущенных голосов, напомнивших лектору правильный текст пословицы: «Минер ошибается только раз». Носков, переждав шквал возмущенных голосов, обезоруживающе улыбнулся и пояснил:
 - Минер ошибается дважды. Первый раз он ошибается, когда женится.
 Вдоволь насмеявшись над безобидной шуткой лектора, ребята с еще большим интересом стали слушать увлекательную балладу о морских минах, их типах, образцах и множестве хитроумных приборов и устройств, которыми они начинены. Капитан 1-го ранга Носков был не только опытным минером-торпедистом, но и талантливым рассказчиком. За полтора часа, отведенных на лекции, он ни разу не заглянул в свой конспект. В непринужденной обстановке слушатели узнали, что на вооружении ВМФ и флотов нашего вероятного противника имеется  управляемые а неуправляемые, плавучие и реактивно-всплывающие, донные и якорные, противолодочные и противокорабельные мины, которые можно ставить с подводных лодок и с надводных кораблей, с самолетов и вертолетов. И при этом каждая мина имеет десятки приспособлений, которые делают её практически безопасной при хранении на борту ПЛ, и наоборот, очень опасной и непредсказуемой, после того, как эти приспособления будут приведены в боевое состояние. Эти приборы и устройства могут позволить мине в течение нескольких минут, часов или месяцев абсолютно не реагировать на любую цель, а могут заставить реагировать на определенный порядковый номер цели. Мины могут иметь контактные или неконтактные взрыватели управляемые и неуправляемые, механические, электрические, электромагнитные и гидроакустические, пьезоэлектрические и радиоуправляемые. Все услышанное Антоном и его товарищами в то время, казалось какой-то сказкой и не шло ни в какое сравнение с теми запыленными, засаленными грудами металла, которые им пришлось видеть на МЗ "Урал". Но преподаватель, выслушав их недоуменные вопросы по этому поводу, ответил:
 - Дорогие друзья, все, что вы услышали на сегодняшнем занятии, касается в первую очередь новейших образцов оружия, многие из которых только приняты на вооружение и до кораблей еще не дошли и вам будет предоставлена честь освоить и внедрить их на флот,  кроме того, то, что вы видели на кораблях - только внешнее впечатление, и даже те образцы, которые вам не понравились, содержат много интересного, вам их просто не сумели показать. Вы скоро убедитесь в этом сами.
 Не менее интересными оказались и другие специальные предметы, которые добавились вместо общеобразовательных. Их вели такие же опытные эрудированные и приятные во всех отношениях офицеры. Штурманское дело преподавал кандидат наук, капитан I ранга Вдовиченко; торпедное оружие - участник войны, капитан 2-го ранга Мицкевич; историю военно-морского искусства - Герой Советского Союза капитан 1-го ранга Кесаев А.Н.
 На их лекциях курсанты сидели буквально, открыв рты. Они были настоящим образцом для подражания - грамотные и требовательные офицеры, прекрасно эрудированные специалисты и талантливые педагоги. Антон не мог бы припомнить ни одного случая, когда кто-либо из них позволил бы бестактность и тем более грубость, как по отношению к курсантам, так и к лаборантам. Антон и многие его однокурсники, пришедшие в училище со школьной скамьи были буквально влюблены в своих наставников и готовы были идти за ними в огонь и в воду. Да и старшие товарищи, успевшие отслужить на разных флотах ВМФ СССР, относились к ним с большим уважением и высоко ценили их. Надо сказать, что курсантам, обучавшимся в Рижском высшем военно-морском училище, с преподавателями здорово повезло. Для многих из них командный и преподавательский состав училища на всю жизнь стал образцом для подражания.
  Лекции сменялись семинарами, семинары сменялись практическими отработками и заканчивались учениями и тренировками в различных кабинетах, которые зачастую представляли подобие отсека подводной лодки. Именно в стенах училища Антон и его товарищи до мельчайших подробностей отрабатывали и организацию минных постановок, и торпедную атаку кораблей и судов как с подводного, так и с надводного положения, учились уклоняться от торпед и якорных мин. Наряду с минным, торпедным, противолодочным и другими видами оружия, командование минно-торпедного факультета и учебный отдел училища уделяли огромное внимание изучению и практической отработке штурманского дела. Поэтому минеры-торпедисты с удовольствием изучали его и считали делом чести ни в чем не уступать штурманам.
Энтузиазм минеров был настолько велик, что на первом же состязании между штурманским и минно-торпедным факультетами по штурманской прокладке минеры заняли первое место, и в дальнейшем, пока училище не расформировали, штурманам удалось только один раз обойти минеров. Антон очень не любил всякую писанину и на первых порах часто сердился на правила, требующие скрупулезной записи всех, даже самых незначительных событий, касающихся обстоятельства плавания, и это мешало ему стать хорошим штурманом. На первых же состязаниях по штурманской прокладке Антону досталась на редкость чистая, не зазубренная многими поколениями курсантов параллельная линейка. Зная о том, что многие курсанты оставляют на линейках свои автографы или инициалы, Антон внимательно осмотрел ее со всех сторон но не нашел на ней ничего кроме каллиграфически написанных строк:
      Труд твой сложен и опасен,
      Штурман, действуй по уму,
      Будь предельно аккуратен,
      Чтоб не угодить в тюрьму.
 Это незамысловатое четверостишье буквально потрясло Антона. Трудно даже посчитать, сколько раз за свою многолетнюю службу на флоте он с благодарностью вспоминал неизвестного автора. Эти слова оказались не только предупреждением, но и в какой-то степени пророческими. Много лет спустя, когда Антон уже был старшим помощником командира десантного корабля, ему было приказано заменить одного из заболевших командиров малого десантного корабля /МДК/, принимавшего участие в учениях по высадке десанта. Несколько лет назад Антон командовал МДК такого проекта и знал, что выбор командира бригады не случаен. Учения проходили в крайне неблагоприятных погодных условиях. Не успел Антон принять МДК, обладавший мореходностью три балла, как ветер внезапно начал крепчать и вскоре достиг пяти баллов. Особенностью службы советского офицера на кораблях 4-го ранга, к которым относился и МДК, было то, что командир исполнял не только свои непосредственные обязанности, но одновременно был и штурманом,  и минером, и артиллеристом, и радистом, и шифровальщиком и начпродом и т. д. Хотя официально по штату и был положен помощник, но его, как правило, не было, либо её исполнял боцман, в лучшем случае мичман. Так было и на сей раз. Обязанности помощника командира МДК исполнял старшина срочной службы Марчук. Прибыв на МДК, Антон проверил наличие секретных документов и тут же, взяв навигационно-вахтенный журнал, увидел, что в нем отсутствуют записи за последние сутки. Старшина I статьи Марчук доложил, что командир научил его делать черновые записи, а начистоту он записывает в журнал сам, когда есть время. Антон проверил черновик, подкорректировал его и приказал перенести записи в журнал. Поворчав и посетовав на качку, Марчук внес в журнал необходимые записи и передал его Антону. Тот внимательно проверил их, и, проставив время прибытия на МДК, аккуратно записал: «в управление МДК вступил. Старший помощник командира БДК капитан-лейтенант Родионов». С этого момента Антон стал тщательно заносить все необходимые данные непосредственно в журнал. Погода продолжала ухудшаться, и вскоре волнение моря достигло 4-5 баллов. За время отсутствия Антона в дивизионе МДК поменялось и командование дивизиона, и большинство командиров МДК. На смену им пришли молодые офицеры. Из старых офицеров остались только капитан-лейтенант Перминов В.С. и капитан-лейтенант Мальцев В.И. Вскоре МДК в количестве 15 единиц вышли в исходную позицию и началась высадка первой волны десанта. На удивление, она прошла удачно, но дальше дела пошли хуже. Молодые командиры, не имевшие опыта перегрузок техники с транспортов, да еще в такую погоду, сумели сделать по одной - две ходке и по разным причинам вынуждены были стать на якорь либо уйти в укрытие. В результате Перминову, Мальцеву и Антону пришлось почти трое суток в условиях жесточайшего шторма разгружать транспорты, чтобы наращивать ударную силу десанта. Когда сила ветра перевалила за 9 баллов, Антон как старший по должности, посовещавшись с Перминовым, решил напомнить командиру сил высадки о том, что высота волны приближается к 6 баллам, что превышает мореходность МДК в два раза, но тот приказал продолжить перегрузку. Тогда Антон через береговой пост наблюдения и связи передал семафор такого же содержания оперативному дежурному флота, но ответа не получил. Оба сообщения он дословно записал в навигационно-вахтенный журнал и приказал радисту внести их в журнал исходящих радиограмм.
 Вскоре почти одновременно вынуждены были стать на якоря и Перминов и Мальцев. Пришлось Антону заканчивать выгрузку последнего транспорта одному. И вот, когда Антон, удачно подойдя в последний раз к огромному сухогрузу, принял от него последние 16 легковых машин, ветер неожиданно завыл еще сильнее. "Свисти - свисти, - подумал Антон, -выгрузка закончена, а уж на берег мы эти лимузины как-нибудь доставим."
 Но, опасаясь коварства Посейдона, при подходе к пункту высадки, он отдал оба кормовых якоря почти на всю длину якорной цепи, опустил аппарель и, подрабатывая винтами, обеспечил высадку всех машин. Затем дал команду поднять и закрепить аппарель. В тот же миг ветер завыл с такой силой, что Антон невольно оглянулся назад и не поверил своим глазам. Огромная волна с желто-белым гребнем накатывалась на корму, и едва Антон успел дать команду: "ДЕРЖАТЬСЯ, кто за что может!" как она накрыла корму, приподняла МДК, и, сорвав его с якорей, выкинула на берег.
Антон обошел корабль. Нигде не было видно ни капли воды, значит, при ударе о грунт никаких поломок и пробоин не произошло. Через полчаса ветер внезапно утих, море начало успокаиваться. Антон доложил о состоянии корабля командиру дивизиона и приказал спустить трап. Пока спускали трап, волнение прекратилось полностью, и когда Антон первым спустился на берег, он обнаружил, что корабль, как на кильблоках, стоит на ровном киле, вокруг корабля чистенький песочек и можно осмотреть его во всех сторон, не рискуя замочить ног. Он поднялся на ходовой мостик, тщательно проверил записи в вахтенном журнале и объявил: «Боевая готовность номер два. Оружие и технические средства в исходное состояние!». Пока команда корабля приводила оружие и технические средства в исходное состояние, Антон, преодолевая вдруг навалившуюся на него усталость, тщательно описал последнее событие, рассчитал широту и долготу места последней высадки десанта, занес координаты в журнал, и поставил свою подпись.
Получив доклады о приведении оружия и технических средств в исходное состояние, Антон дал команду: "Дежурству и вахте заступить по-швартовому!» Вдруг на ходовой мостик поднялся радист: " Товарищ командир, а что делать мне?"
Антон понял его с полуслова и приказал: "Дайте мне микрофон!"
 - Первый, я одиннадцатый, - обратился он к своему руководству, - нахожусь на берегу, в целях сохранения аккумуляторов, ходовую вахту закрываю, буду держать с вами связь через береговой пост наблюдения и связи. Получив "добро", он вызвал дежурного по кораблю и приказал оставить одного вахтенного у трапа, а всех остальных отправить спать. Самому отдыхать, чередуясь с дежурным по низам. Обойдя еще раз корабль, и убедившись, что все его указания выполнены, он и сам отправился в свою каюту и тут же крепко уснул. Как долго удалось поспать впервые за трое суток, он не знал, но пробуждение было необычным. Привыкший спать в полглаза, на сей раз Антон не слышал ни стука в дверь, ни скрипа при ее открывании. Очнулся он от того, что дежурный по низам тряс его за ногу и скороговоркой твердил: "Товарищ командир проснитесь, к вам адмирал". Антон открыл глаза и увидел, что над ним склонились два человека, один из которых в форме капитана 1-го ранга возмущенным басом говорил:
      -Вы посмотрите на этого наглеца, посадил корабль на мель и спокойно спит.
  - А вы бы попробовали трое суток без сна и отдыха в такой сумасшедший шторм ошвартоваться на такой посудине к сухогрузу, высота борта которого 15 метров, вы бы еще и не так захрапели, - еще не совсем проснувшись, отпарировал Антон. Только теперь он увидел, что рядом с капитаном первого ранга стоит контр-адмирал. Антон вскочил, как ошпаренный, сон как рукой сняло. Контр-адмирал, не слушая рапорта, с которым капитан-лейтенант  пытался обратиться к большому начальству, протянул руку и укоризненно спросил: " Как же это вас угораздило выскочить на берег так далеко?"
 - Здравия желаю, товарищ адмирал, - бодро ответил Антон, - только меня ничто «не гораздило», я выполнял приказ командования.
 - Какой еще приказ? - разозлился капитан первого ранга. - Вы проявили элементарное невежество, в такую погоду сунулись к берегу - и результат налицо. Вы пойдете под суд!
 Антон криво усмехнулся и спросил:
      -А вы, извините, кто будете?" 
Капитан 1-го ранга побагровел и запальчиво ответил:
 - Я председатель комиссии по расследованию этого дикого происшествия.
 Антон снова усмехнулся, пораженный невежеством штабного офицера, и спокойно ответил:
 - Извините, товарищ капитан первого ранга, но мы с вами готовили это "дикое происшествие" почти трое суток, для этого я на этом утлом суденышке восемнадцать раз подходил к берегу, когда сила ветра превышала 7-8 баллов, а состояние моря - 5-6 баллов при мореходности МДК 3 балла. Всё это отмечено в вахтенном журнале, - и Антон протянул ему аккуратно заполненный вахтенный журнал. Прочтя аккуратно заполненный навигационно-вахтенный журнал, контр-адмирал что-то тихо сказал своему спутнику. Они, попрощавшись с командиром МДК, сели в машину, стоявшую недалеко от аппарели, и уехали в штаб флота. Через несколько часов к месту происшествия прибыл ещё один капитан 1-го ранга с Морской инженерной службы флота. В отличие от своего предшественника, он дружелюбно поздоровался с Антоном, внимательно выслушав командира, и, обойдя корабль снаружи, посоветовал ему попробовать провернуть гребные валы вручную. Антон согласился и, вызвав старшину команды мотористов, приказал ему попробовать провернуть гребные валы. Попытка удалась. Спустя некоторое время к МДК подошли два бульдозера и выкопали вокруг него довольно широкую траншею. Вскоре к берегу подошли на довольно близкое расстояние два морских буксира-спасателя. С них подали по толстенному буксирному тросу и с помощью команды МДК закрепили их. Как только буксиры изготовились к буксировке, бульдозеры по команде капитана 1-го ранга соединили вырытую заранее траншею с морем и МДК без особых усилий плавно сполз в воду, а еще через несколько минут закачался, как ни в чем не бывало, на прибрежной волне. Антон поблагодарил буксировщиков, подобрал свои якорь-цепи до 25 м. и, отдав буксирные троса, распрощался с ними. Простояв два часа на якоре и тщательно проверив состояние корпуса и механизмов, Антон получил "Добро" следовать в базу. При разборе этого происшествия в штабе дивизиона дивизионный штурман капитан- лейтенант Астахов М.М. отметил, что в момент окончания выгрузки сила ветра превышала 11 баллов. На этом приключение и закончилось, не считая одной "мелочи": Антону не простили слишком вольного поведения с представителями штаба флота, без всяких объяснений ему задержали на год присвоение очередного воинского звания. Правда, все это происходило "потом", а сейчас Антону и его однокурсникам приходилось "зубами грызть гранит науки", чтобы достойно учиться и готовить себя к нелегким флотским будням.
 Одной из составляющих повседневной жизни второкурсника кроме занятий по общей и специальной подготовке была активная общественная деятельность. Ведь большинству курсантов на втором курсе исполнилось по 18 лет, и они стали предметом особо пристального внимания работников политотдела, как потенциальные кандидаты в члены КПСС.
  Воспитанные в духе коммунистической морали и нравственности, большинство молодых курсантов с нетерпением ждали возможности влиться в ряды коммунистической партии, чтобы вместе со старшими товарищами воплощать в жизнь ее прогрессивные идеи. В их числе был и Антон. Внешне спокойный и сдержанный, он обладал кипучей энергией, здравым смыслом и огромным желанием стать достойным гражданином своей Родины и оказать посильную помощь своему народу в строительстве самого передового в мире общественно-политического строя. Но жизнь распорядилась по-своему. Сразу после возвращения с практики Антон почувствовал, что с ним творится что–то неладное. Куда–то исчезли легкость и неутомимость с которыми он раньше выполнял любую работу, появились какая–то беспричинная  тревога и беспокойство. Время от времени в суставах рук и ног возникала и опять исчезала довольно ощутимая боль. Чаще всего это происходило после смены с караула или с наружного поста по охране училища.
  Вскоре после участия в параде в честь годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции Антон был назначен в патруль по охране училища. Ему выпала ночная смена. Ночь была на редкость холодной и дождливой. Время от времени дождь сменялся мокрым снегом. Антон и его напарник промокли до костей, но покинуть пост, чтобы сменить одежду или хотя бы получить плащи, они не имели права. Сразу же после смены с патруля Антон почувствовал такой озноб и такую боль в суставах, какой ещё не испытывал никогда. Семен Тульчинский, заметив необычное состояние Антона, предложил ему вместо завтрака, на который собирался идти их взвод, посетить санчасть, находившуюся в жилом корпусе на первом этаже. Антон согласился. Когда дежурная медсестра замерила температуру, она не поверила своим глазам - столбик термометра переполз отметку 41 градус. Антон был тут же госпитализирован. После многократных консультаций со множеством специалистов был поставлен диагноз: "Ревматоидный полиартрит". В течение месяца Антон был прикован к госпитальной кровати. Сначала все суставы страшно болели, а потом опухли и покраснели. В конце концов здоровый организм, благодаря титаническим усилиям врачей и молодости, победил, но решение военно-врачебной комиссии было неутешительным: Антон был признан негодным для прохождения службы на подводных лодках. Но, прежде чем вынести окончательный приговор, ему был предоставлен месячный отпуск "при части".
 Месяц, отпущенный Антону на реабилитацию, оказался решающим этапом. Когда по истечении срока реабилитации, он прибыл на врачебную комиссию, от тяжелого недуга не осталось и следа. Пока Антон валялся на госпитальной койке, его одноклассники ушли далеко вперед и в теории и в практическом освоении общеобразовательных и специальных предметов. Антону пришлось надолго забыть о своем горячем желании вступить в КПСС. Он не мог допустить даже мысли о том, что кандидат в члены КПСС может тянуться в хвосте, поэтому он подал заявление о вступлении в партию только в конце второго курса, когда ему наконец-то удалось подтянуть все "хвосты" и снова выйти в передовики по успеваемости и дисциплине. Вскоре состоялось партийное собрание минно-торпедного факультета, на котором он единогласно был принят кандидатом в члены КПСС. К выпускным экзаменам Антон подошел без задолженностей по всем предметам. Хотя время, упущенное в разгар учебной страды, давало о себе  знать. Так при подготовке к годовым экзаменам по ядерной физике Антон вдруг осознал, что все рефераты и практические работы, которые он в спешном порядке выполнил и сдал своим преподавателям, не оставили в его памяти почти никакого следа. Чтобы не оскандалиться на экзамене, ему пришлось несколько дней зубрить множество правил и формул и днем, и ночью. Титанические усилия не прошли даром. Экзамен по физике был сдан без всяких натяжек на «хорошо». Зато две последующие ночи Антон провёл буквально в полусне. Вызубренные им формулы и правила роем вились а его голове, не давая возможности хорошо отдохнуть, чтобы приступить к качественной подготовке к очередному экзамену. Хорошо, что следующим экзаменом был экзамен по минно-торпедному оружию, которое он любил и превосходно знал. Сдачей экзаменов по устройству мин, торпед и торпедных аппаратов первого поколения заканчивались экзамены за второй курс, и начиналась подготовка к летней практике на паруснике «Георгий Седов", названном в честь полярного исследователя Г.Я.Седова. На сей раз, вокруг этого плавания  не было столько разговоров и ажиотажа. Обжегшись на ожиданиях прошлого года, сокурсники Антона уже боялись очередного разочарования.

      Глава 5. ИСПЫТАНИЕ

 Успешно окончен второй курс. Официально курсанты переводятся на следующий курс только после окончания летней практики на кораблях и в частях ВМФ. Но курсанты, как правило, переводят себя на очередной курс сами - они считают практику каким-то подобием отпуска. Действительно, после девяти месяцев исполнения обязанностей рядового воина и слушателя высшего учебного заведения одновременно, служба на корабле или подводной лодке кажется разновидностью отдыха. Парусник «Георгий Седов» вот-вот должен выйти после ремонта на океанские просторы. Первокурсники и второкурсники снова готовятся в дальний поход, и снова что-то не срастается, и выход откладывается со дня на день.
 Надо сказать, что надводные корабли, а тем более, парусные суда, для подводников нашего поколения были "вещью в себе". Одной из особенностей советского образа жизни было "шараханье" из одной крайности в другую: от анархии и безбрежной демократии к тоталитаризму; от всеобъемлющего доверия к мужикам «от сохи» до поисков "врагов народа" в среде самых честных и преданных партии и народу людей. Не избежала этой участи и военная доктрина. Как только было принято решение о создании мощного подводного флота, тут же начали умалять роль надводных кораблей, их оружия и технических средств и их боевых возможностей. Это немедленно отразилось на программе обучения подводников. Многие преподаватели пытались изменить программу в сторону более взвешенного отношения к надводным кораблям, но это был глас «вопиющего в пустыне». Антону запомнился рассказ одного из подводников, преподававшего навигацию, который за свои двадцать лет службы в Вооруженных Силах СССР умудрился побыть штурманом на подводной лодке, штурманом в эскадрилье тяжелых бомбардировщиков, штурманом сторожевого корабля и, наконец, штурманом – преподавателем в училище подводного плавания. Тогда Антон еще не знал, что ему и многим его товарищам уготованы еще более переменчивые судьбы.
 Как бы там не было, но Антон и его однокурсники продолжали грезить дальним походом на парусном судне, которое занимало в их мечтах не менее важное место, чем подводная лодка. Но и на сей раз, их мечте не было суждено сбыться - «Георгий Седов» безнадежно застрял на судоремонтном заводе. Зато командование училища учло такую возможность и подготовило резервный вариант. Весь второй курс минно-торпедного факультета был отправлен на практику на подводные лодки Краснознаменного Северного флота (КСФ). Началась интенсивная подготовка к отъезду. Получалось синее рабочее платье, вместо белого; вещевые мешки вместо морских чемоданов, погоны и ленточки с надписью "ВМС СССР", чтобы наш "вероятный противник" не догадался, что на практику едут курсанты высшего военно-морского училища. Проводились дополнительные тренировки по борьбе за живучесть ПЛ. Каждому курсанту выдавалось задание на практику и проводились инструктажи, как вести себя с личным составом ПЛ. При этом руководители практики особо нажимали на то, что главный опыт. который должен получить каждый курсант - это доскональное изучение устройства ПЛ, опыт работы с личным составом , управления и боевого использования оружия и технических средств.
 Хмурым, дождливым утром весь второй курс превратился в команду, а заместитель начальника факультета капитан 2 ранга Пархоменко – в начальника эшелона, командиры рот и их заместители - в дежурных по эшелону и т. д., погрузился в вагоны и отправился в сторону Мурманска.
 Через двое суток, таким же дождливым утром, эшелон с курсантами прибыл в Мурманск. Выгрузка производилась на каких-то запасных путях. Вдоль путей кое-где торчали чахлые березки. Глинистая, усеянная небольшими камнями земля, серые, с грязными полосами, здания, над которыми вдали маячат портальные краны, не вызывали восторга, но и не успели испортить настроения прибывших. Почти сразу после высадки из вагонов курсанты были проверены по спискам и размещены на грузовики, которые без промедления доставили их в порт. В порту их ждал морской буксир, который намеревался отправиться в г. Североморск. Не успели курсанты разместиться на буксире, как на причал пришел представитель штаба КСФ в чине капитана 2-го ранга. Он доставил приказ в котором все курсанты и руководители практики были расписаны по различными частям и кораблям. После короткой беседы с представителем штаба флота капитан буксира, слегка почертыхавшись, поднялся на мостик, и буксир отвалил от причала. Оказалось, что он получил распоряжение командования доставить курсантов к их местам практики в соответствии с приказом.
 После короткого перехода по внутренним водам порта морской буксир, наконец, вышел в открытое море. Баренцево море выглядело мрачным и хмурым. Свинцово-серые волны суетливо набегали одна за другой, ударялись о черные скулы буксира и тут же, шипя, убегали прочь. Истошно кричали бакланы, чайки и альбатросы. Их тут было великое множество. Казалось, они специально поджидали где-то буксир, чтобы остервенело броситься на него в атаку. Команда буксира, воспользовавшись выходом в открытое море, торопилась выбросить за борт пищевые отходы из камбуза. Огромная пернатая стая тут же набросилась на них, хватая их на лету, чуть ли не из рук рабочего по камбузу. Началась небольшая по амплитуде, но довольно изнурительная болтанка. Лица большинства курсантов как-то сразу осунулись и поскучнели. Они улеглись на свои вещевые мешки и пытались дремать. С мостика доносились какие-то команды. Буксир время от времени ложился в дрейф, к нему подходили катера, и очередная группа курсантов переходила на них. Наконец поздно ночью буксир бросил якорь в какой-то бухте, посреди которой возвышалась плавбаза подводных лодок "Николай Вилков". Слева от него, приткнувшись к причалу, стояло несколько подводных лодок. Это были уже знакомые второкурсникам средние подводные лодки, которые входили в бригаду, которой командовал знаменитый Герой Советского Союза контр-адмирал Я.К. Иоселиани.
 Антону и ещё 15 человекам из его взвода предстояло проходить именно здесь свою вторую практику. Наслышавшись в училище о легендарных подвигах Иоселиани, курсанты возбужденно переговаривались, надеясь уже сегодня увидеть эту историческую личность, но когда курсанты перешли с буксира на плавбазу, то оказалось, что в командование бригадой средних подводных лодок уже вступил новый человек, капитан I ранга Глоба, участник Великой Отечественной войны.
 - Ребята, нам, видно, суждено служить под командой знаменитых героев подводников, - воскликнул Антон,  услышав эту новость. И он был недалек от истины: капитан 1-го ранга Глоба был уже не первым героем-подводником, с которыми пришлось служить ребятам. Они уже имели честь общаться с Героями Советского Союза капитанами 1-го ранга М.В. Грешиловым и А.Н. Кесаевым встречались с подводником - Героем Советского Союза В.К. Коноваловым и лётчиком - Героем Советского Союза Девятаевым, бежавшим из плена на немецком штурмовике. Но, забегая вперед, должен сказать, что ни на плавбазе "Николай Вилков", ни в другом месте Антону встретиться с командиром бригады подводных лодок капитаном 1-го ранга Глоба так и не пришлось. На другой день он и его однокурсники были расписаны по подводным лодкам, где долгих два месяца им предстояло проходить практику.
 Средняя подводная лодка, на которую попали курсанты Игорь Толстолыткин, Сережа Клочков, Вася Митрохин и Антон, стояла первым корпусом у причала, который своим корнем упирался в скалистую ровную площадку. На причале их встретил низкорослый старшина 1 статьи с повязкой "Р" на левом рукаве синего рабочего платья. Небрежно приложив руку к засаленной черной пилотке, старшина что-то невнятно буркнул себе под нос и приказал следовать за ним. Курсантов несколько озадачило, что деревянный трап, который был установлен с подводной лодки на причал, был непомерно длинным. Но никто ничего не сказал.
 Старшина молча вошел в ходовую рубку ПЛ и, хитровато улыбаясь, юркнул в верхний рубочный люк. Курсанты, не раздумывая, последовали за ним. Они лихо скользили по поручням вертикального трапа вниз и тут же отскакивали в сторону, чтобы не принять на голову очередного, спускающегося вниз курсанта.
 Поведение курсантов несколько озадачило старшину 1-й статьи и он удивленно спросил:
 - Вы что, уже побывали на субмарине?
 - Конечно - как само собой разумеющееся, дружно ответили курсанты.
 - Тогда давайте знакомиться. Меня зовут Саша Петров. Я - старшина команды электриков. А вами сейчас займется Борман.
 - Кто-кто? - удивленно спросил Антон. Петров засмеялся.
 - Витя Борейко, старшина команды торпедистов, - продолжая улыбаться, ответил он. Вдруг заскрипела кремольера двери, ведущей во второй отсек, дверь распахнулась, и через комингс переборочной двери шагнул низенький, но довольно полный капитан 3 ранга. Курсанты по привычке вытянулись, пытаясь принять строевую стойку, но в условиях третьего отсека это было сделать не так просто.
 - Вольно, - хмуро скомандовал офицер. - Кто вы такие?
 Первым нашелся Вася Митрохин. Приложив руку к пилотке, он четко доложил:
 - Товарищ капитан 3-го ранга, группа курсантов Рижского высшего военно-морского училища в количестве 4-х человек прибыла для прохождения практики.
 - Так это о вас мне звонили из штаба? Минеры? - спросил он и, не дожидаясь ответа и ни к кому не обращаясь, приказал:
 - Вызовите Борейко в центральный! Пусть он ими займется.
 - Есть, - ответил Петров. Включил переговорное устройство и коротко проговорил:
 - Борейко в центральный.
 Через несколько минут из 4-го отсека в третий ввалился довольно высокий, крепкий главный старшина срочной службы. Не очень дружелюбно глядя маленькими медвежьими глазками на курсантов, он проворчал:
 - Откуда вы взялись на мою голову? Уже началось время летних отпусков. Люди на Юг едут, а вас на Север потянуло. Нянькайся тут с вами.
 Тут уж не выдержал Антон, задетый за живое тоном и обидными словами старшины:
 - Мы не из детского сада, а из Высшего Военно-морского училища и прибыли сюда не загорать или лосося ловить, а проходить практику и, кстати, дублерами старшины команды торпедистов.
 - Ладно, - буркнул Борейко. - Поживём, увидим.
 Несколько подобрев, он разобрался, кто кого дублирует и, отправив Игоря и Сережу в 7-й отсек, приказал Антону и Василию следовать за ним в 1-й отсек. Не очень приветливая встреча не обескуражила Антона. По опыту первой практики он уже знал, что у командования кораблей отношение к курсантам двойственное. С одной стороны, оно понимает, что это растут их будущие помощники и смена, и оно радо бы иметь на борту побольше курсантов, тем более, что их всегда можно использовать на различных работах, особенно на черных, а также для получения на складах шкиперского, вещевого и других видов имущества и боеприпасов. А с другой стороны, присутствие курсантов накладывало на, и без того по горло занятый, офицерский состав дополнительные обязанности по их обучению и воспитанию. Доверять самим курсантам, обучать, воспитывать даже матросов первого года службы, мало кому приходило в голову. А напрасно. Прибытие курсантов на подлодку, помимо прочих причин, было не очень желательно  из-за ухудшения условий обитания всего экипажа, где рассчитан каждый миллиметр жилой площади. Да и вещевого имущества, кроме штатного, хранить негде.
 Но на сей раз, курсантам повезло. Подлодка лишь недавно пришла из автономного плавания. Часть офицеров и мичманов ушла в отпуск либо отдыхала в санатории. В отпуске был и командир ПЛ. Офицер, которого курсанты видели в центральном посту, был бывший командир минно-торпедной БЧ, который неделю назад был назначен на должность старшего помощника командира ПЛ и одновременно исполнял обязанности командира ПЛ. То есть в данном случае капитан 3-го ранга Шакула олицетворял 50 % офицерского состава ПЛ.
 Некоторые матросы и старшины тоже были в отпуске. Поэтому и Антон, и Вася были приятно удивлены, когда Борейко указал им на койки, расположенные на торпедах. На первой практике им частенько приходилось умащиваться для сна между торпедными аппаратами и бортом ПЛ.
 Первый день курсантов никто не трогал. Они занимались приведением в порядок измявшейся в дороге формы, знакомились с личным составом и отсыпались. Командиров групп на средних подлодках упразднил, и их функции перешли к старшинам команд торпедистов, которых на ПЛ в шутку называли «группенфюрерами». Кроме Василия и Антона в 1-м отсеке находились командир отделения торпедистов, 2 торпедиста, старшина 1-й статьи Петров и старшина 2-й статьи Потехин - корабельный химик. Здесь же находился торпедный электрик матрос Токарев, добродушный здоровяк, на которого достаточно было взглянуть, чтобы сразу же почувствовать его мощь.
 Саша Петров оказался человеком общительным и жизнерадостным. Он живо интересовался порядками в училище, очень толково рассказывал об устройстве подводной лодки и расположении основных механизмов и устройств на ней. При этом он много шутил и балагурил. Правда, его шутки не всегда были совсем безобидными. Так, на другой день после прибытия курсантов, во время осмотра и проворачивания оружия и технических средств, торпедный электрик Токарев проверял цепь стрельбы носовых торпедных аппаратов. Цепь стрельбы почему-то не прозванивалась. Токарев решил, что неисправность прячется, где–то в стрельбовом щите и решил разобрать его. Но как только он полез за ключами и плоскогубцами,  Петров, весело улыбаясь, сказал:
 - Этим ты его не разберешь. Антон, сбегай в седьмой отсек, попроси у Бормана меггер!
 Антон сначала дернулся, схватившись рукой за ручку задрайки, но тут он вспомнил, что меггером называют мегомметр, с помощью которого измеряется сопротивление изоляции, и который при замерах вырабатывает ток, напряжением более 30 вольт. Сделав наивное лицо, он повернулся к Петрову и спросил: - А ты штаны снимать будешь?
 Саша по достоинству оценил ответ и, весело засмеявшись, оставил Токарева в покое.
 Завтракали здесь же, в 7-м отсеке. На завтрак принесли рисовую кашу с маслом, колбасный фарш, сгущенное молоко и сыр. Для курсантов, привыкших к скромным училищным завтракам, это было непривычно. Тем более, что по прошлой практике они знали, что дополнительный паек выдается только с 1 октября и только членам экипажа.
 Увидев, что курсанты при виде столь изысканного по тем временам завтрака несколько стушевались, Петров сказал как нечто само – собой разумеющееся:
 - Доппаёк будем делить на всех.
 Больше к этому вопросу не возвращались. После окончания осмотра и проворачивания механизмов раздалась команда:
 - Курсантам выйти на причал!
 Оказывается, пришел руководитель практики капитан-лейтенант Ротермель. Антон первым добрался до трапа и пулей выскочил на верхнюю палубу, и не поверил своим глазам: подводная лодка находилась ниже причала метра на три. Только теперь он понял, почему трап с ПЛ на причал был такой длинный. На Балтике приливно-отливные явления практически отсутствуют, а здесь, в Баренцевом море, это серьезный фактор, который надо постоянно учитывать.
 Построив курсантов, которые гуськом тянулись с разных причалов, капитан-лейтенант Ротермель поздоровался и объявил, что командование бригады подводных лодок просит курсантов принять активное участие в освоении береговой черты. Предлагалось очистить площадки для строительства матросского клуба и других служебных помещений на берегу. С этой целью подрывники пробурили в скалах сотни скважин и взорвали значительную площадь прибрежной полосы.
 Первым объектом, который должен быть построен на берегу, был матросский клуб. Место для матросского клуба было выбрано на небольшом мысе, который находился слева от причалов. Площадка практически была готова. Оставалось только спланировать место. На обычных стройках это делается бульдозерами, а здесь надо было собирать мелкие камни и переносить их с места на место, а камни покрупнее, объемом от 0,2 кубометра до 1 кубометра, надо было дробить кувалдами, прежде чем они займут свое место в основе сооружения.
 Недалеко от места построения стояла аккуратная стопка носилок. Кувалды и огромные зубила лежали рядом. Здесь же находилось несколько железных тачек и горка совковых лопат. Курсантам сразу же вспомнилась «Удаловштрассе» и осенний лагерь на реке Лиласта под Ригой. Начались воспоминания и рассказы забавных историй, которые имели место в жизни либо были искусно переплетены с вымыслом. Но Ротермель не дал разыграться фантазиям, приказав немедля приступить к работам. Курсанты были разбиты на тройки, каждой из которых были выданы тачка, носилки, кувалда, лопата и зубила.
 Работа закипела. Курсанты дружно трудились и не заметили, как прошел первый час работы. Они приятно удивились, когда услышали сигнал перерыва, прозвучавший с плавбазы подводных лодок "Николай Вилков". Когда первый перерыв закончился, вдруг оказалось, что мелких камней почти не осталось и надо приниматься, за дробление крупных. А это уже была работа не для хилых. Вася Митрохин, здоровый, мускулистый красавец, схватил огромную кувалду и с криком "банзай" ринулся на ближайшую глыбу. Страшный удар обрушился на нее, но она лишь немного дрогнула, но не поддалась. Не веря своим глазам, Василий обрушил на нее второй, третий удары, но глыба стояла, как заколдованная. Все с интересом наблюдали за этой схваткой. Тут к Василию подошел мастер, который руководил планированием. Он молча взял у обескураженного курсанта кувалду, хрястнул ей по глыбе раз, второй, и она развалилась на мелкие куски. Василий взорвался:
 - Три бублика и одна баранка, – невольно напомнил он всем детскую сказку.
 - Конечно, можно с двух ударов развалить глыбу, по которой я уже хорошо постучал.
 Мастер хмыкнул и, ничего не сказав, отошел чуть дальше и, выбрав почти такую же глыбу, развалил ее с одного удара. Курсанты загудели и стали расспрашивать мастера, как это ему удается. Спокойно, не куражась, мастер стал рассказывать, как надо искать точку, ударив в которую можно с наибольшей вероятностью быстро расколоть глыбу.
 Второй час работы прошел в соревнованиях: у кого острее глаз и кто быстрее расколотит крупный камень. Время до обеда пролетело незаметно. Весело переговариваясь, курсанты разбрелись по своим подлодкам. Пообедали. Сытые и усталые ребята сразу же завалились спать и мгновенно заснули. После обеда им предстояли корабельные работы вместе с личным составом подводной лодки.
 Корабельные работы - это особый вид жизнедеятельности корабля. Они не предусмотрены никакими сметами, сроками и объёмами. Они возникают вследствие повседневной деятельности корабля и выявляются во время обхода корабля, жилых и служебных помещений командирами всех рангов, а также после докладов, поступающих в процессе осмотра и проворачивания механизмов. После того, как объем этих работ будет определён и оценен командиром корабля, старпомом и командирами БЧ, намечается график этих работ и срок их исполнения. Материальная сторона обеспечения этих работ определяется ведомостью снабжения корабля и находчивостью их исполнителей. Правда, в 50-60 годы ХХ столетия снабжение кораблей запасными частями и расходными материалами были великолепны. Все упиралось только в возможности береговых баз и расторопность помощников командиров кораблей и боцманов.
 Для курсантов корабельные работы были прекрасной школой познания трудовой стороны корабельной жизни и соблюдения мер безопасности. При этом курсантов, несмотря на их высокий интеллектуальный потенциал, зачастую использовали на самых грязных, тяжелых и не престижных работах. Здесь сказывалась и нехватка

личного состава, и традиционная советская неприязнь к интеллигенции и к возможному будущему начальству. Антон очень быстро осознал это, но, в отличие от некоторых курсантов, которые старались по возможности избегать таких работ, старался безропотно выполнять их. Нет, он не был в душе рабом и приспособленцем. В основе его поведения лежал принцип, которым руководствовался великий российский император и флотоводец Петр Первый - познать жизнь во всех её проявлениях и самому научиться делать всё.
 Участие в корабельных работах позволяло не только получить навыки в подготовке и проведении мелкого ремонта и покраске различных поверхностей, в подготовке и использованию лакокрасочных материалов, умению обращаться с кистями, шпателями, вымбовками, обгалдырями* и другими мудреными корабельными инструментами и приспособлениями, но и давало возможность заглянуть в такие уголки подводной лодки, в которые вряд ли решится заглядывать самый молодой офицер, когда готовится к своей первой сдаче зачётов на допуск к самостоятельному управлению группой, боевой частью или кораблем. Бесценный опыт, полученный Антоном на корабельных работах, впоследствии не раз выручал его в сложной повседневной деятельности офицера.
 Свою первую благодарность на этой практике Антон получил именно за участие в корабельных работах. Однажды, во время очередного развода на корабельные работы, Антон был отправлен в распоряжение боцмана. В этот день предстояло привести в порядок швартовое устройство. Вооружив Антона ветошью, кистью и краской, боцман приказал ему расходить, вычистить и покрасить швартовые кнехты. Антон поднял левый выдвижной кнехт, расходил его, застопорил в верхнем положении, отчистил и покрасил и тут же, баз перекура, перешел на правый борт. Но правый кнехт оказался без стопора и упорно не хотел фиксироваться в верхнем положении.
 - Товарищ мичман, - обратился курсант к боцману, который оказался как раз поблизости, - на кнехте отсутствует стопор.
 - Ты что, не можешь что-нибудь под него подставить? - рассердился мичман.
 - Да нет, я могу его закрепить в верхнем положении и покрасить, но как Вы будете потом швартоваться?
 Не ответив, боцман куда-то исчез и вскоре вернулся с новым стопором. В тот же день, во время вечерней поверки, боцман вывел Антона из строя и объявил ему благодарность. Каждый день после осмотра и проворачивания механизмов курсанты сходили на берег и приступали к тяжелой и утомительной работе по планированию строительной площадки. На первом объекте уже  во всю кипела работа по строительству матросского клуба, которую вели военные строители, которых матросы и офицеры почему-то называли "мобутовцами". Курсанты же были переброшены вглубь прибрежной территории и дробили камни и планировали площадку под стадион.
 Первая эйфория побед над огромными каменными глыбами прошла. На смену ей пришла усталость, которая буквально давила на плечи молодых неокрепших парней, большинству из которых недавно исполнилось по 18-19 лет. На руках у многих появились множество ссадин и мозолей, которые плохо заживали, долго кровоточили и нарывали. От тяжелых косилок и тачек к обеду многие не могли уже удерживать в руках ломы и кувалды. Во время коротких перерывов курсанты вяло обсуждали газетные сообщения об успехах социалистического строительства в нашей стране. Они оживлялись лишь тогда, когда встречались заметки об участившихся случаях нарушения военной авиацией НАТО воздушной границы СССР на севере нашей страны. К вечеру, усталые и безразличные ко всему на свете, курсанты расходились на свои подлодки, где, кое-как поужинав, валились на свои койки, как убитые, и мгновенно засыпали, пока не прозвучала команда "приготовиться к построению на вечернюю поверку". Большинство из них стали сонливыми и безразличными. Кроме тяжелых, утомительных работ, их угнетала и непривычная дождливая, ветреная погода, ледяная вода не только в море , но и во множестве небольших озер, имевшихся неподалеку. Даже в солнечные дни температура в них не превышала 5-6 градусов. На Антона, кроме того, почему-то угнетающе действовало отсутствие ночи. В этот период солнце не садилось вообще. Оно только касалось нижним краем горизонта и снова поднималось вверх. Каждый раз, когда ночью ему приходилось подниматься на верхнюю палубу, он с недоумением спрашивал вахтенного сигнальщика: "Сколько времени?" и тут же спохватывался, вспомнив, что долгота дня сейчас около трёх месяцев.
 Большинство подлодок стояло у причала, и лишь время от времени некоторые из них выходили в море на отработку плановых курсовых задач. Ребята откровенно завидовали тем курсантам, которым хоть на пару суток удавалось выйти в море.
 Прошел первый месяц практики. Антон и Василий были переведены в 7-й отсек, а Игорь Толстолыткин и Сережа Клочков перешли на их места в 1-й. Хотя почти все офицеры и мичманы вернулись из отпусков и санаториев, подводная лодка все еще была не укомплектована. Часть из них перешла служить на другие подлодки, часть матросов и старшин была уволена в запас, поэтому и Антон, и Василий получили по настоящей подвесной койке на втором, ярусе прямо у носовой переборки отсека. На другую подлодку перешел и командир штурманской боевой части. Вместо него прибыл молодой лейтенант Комлев, который только прошлой осенью закончил ВВМУ. Не было только нового командира минно-торпедной боевой части да командира ПЛ, прибытия которого с нетерпением ждали и курсанты, и экипаж. Подлодка, в соответствии с годовым планом, была поставлена в навигационный ремонт и без командира вряд ли будет скоро выведена из него. Правда, навигационный ремонт не требует вывода подлодки из боевого ядра флота и перехода ее в док или на судоремонтный завод и не грозит командованию бригады какими-либо неприятностями. Он, как правило, ведется силами личного состава ПЛ, которая продолжает находиться на своем месте постоянной дислокации. В то же время она должна быть готова к выполнению свойственных ей задач. Единственная привилегия такой ПЛ – это чуть большее время приготовления ПЛ к бою и походу в случае необходимости.
 Однажды Антону, как дублёру старшины команды торпедистов, поручили подготовить к провести с моряками беседу о новых видах оружия для борьбы с подводными лодками. Антон тщательно подготовился и в тёчение 20 минут, не пользуясь «шпаргалками», изложил своим слушателям подготовленные заранее сведения. Флагманский минер дивизиона подводных лодок, случайно оказавшийся в отсеке, где Антон вел беседу с моряками, очень заинтересовался и материалом, и манерой изложения и предложил Антону подготовить и прочитать офицерам дивизиона лекцию по новинкам в оснащении новыми видами оружия наших подводных лодок. Антон был очень польщен таким предложением и с великим рвением приступил к подготовке лекции. Флагманский минер несколько раз вызывал его к себе на плавбазу, интересовался ходом подготовки к лекции, помогал добыть необходимые документы и наглядные пособия. Время бежало быстро. До встречи с офицерами оставалось два дня. Антон по вызову "флажка" снова пришёл на плавбазу. Едва Антон успел доложить о прибытии, как из динамика зазвучал сигнал" "Боевая тревога!"
 - Быстро беги на свою лодку, а я пойду узнаю, в чем дело, - сказал флагманский минер, поспешно собирая со стола секретные документы, которые он приготовил для ознакомления Антону.
 Антон пулей выскочил на верхнюю палубу. По ней стремительно бегали матросы и старшины, хлопали бронированные двери, задраивались люки и иллюминаторы. По ГГС раздавались короткие команды. Антон быстро сбежал по трапу и помчался к своей ПЛ, на которой тоже суетились матросы и старшины. На ходовом мостике уже находился вахтенный офицер, которой руководил подготовкой ПЛ к бою и походу. Антон вихрем сорвался по трапу в центральный отсек и под язвительные замечания матросов, успевших уже задраить водонепроницаемые переборки, с трудом добрался до седьмого отсека.
 Обычно после объявления учебной боевой тревоги проводится плановое учение либо тренировки на боевых постах. На сей раз, все было по-другому. С главного командного пункта потребовали досконально проверить наличие и состояние индивидуальных спасательных средств, в том числе индивидуальных дыхательных аппаратов, водолазных костюмов и запас регенеративных пластин к регенеративным установкам. Их оказалось недостаточно, и химик, старшина 2-й статьи Потехин, был тут же вызван на ГКП. Вернулся он очень не скоро. Он был хмур и неразговорчив и лишь спустя некоторое время сознался, что получил хороший нагоняй от старпома за то, что на ПЛ отсутствует необходимое количество регенеративных пластин, и хотя на плавбазе удалось раздобыть их несколько коробок, но их явно недостаточно, если придется долго находиться под водой. Оставалось надеяться только на обещание командования вернуть ПЛ в базу для окончания навигационного ремонта после ее прибытия в пункт рассредоточения. Потехин сообщил также, что у причала их лодка осталась одна, даже плавбаза снимается с якоря и швартовов. По словам того же Потехина, их лодке приказано сворачивать навигационный ремонт и быть готовыми к выходу в море, как только прибудет командир ПЛ. Прошло еще около двух часов, и вдруг опять зазвучал сигнал боевой тревоги, лодка тут же снялась со швартовов и вышла в море. Оказалось, что командир ПЛ уже прибыл из Североморска на торпедном катере и ждет свою лодку на внешнем рейде. Вскоре к подлодке, идущей в крейсерском положении, ошвартовался небольшой торпедный катер. Командир ПЛ перешел с него на борт субмарины и торпедный катер сразу же отошел.
 Командир подводной лодки, спустившись в центральный отсек, тут же по ГГС поздоровался со всем личным составом ПЛ, сообщил о своем вступлении в командование лодкой и проинформировал команду о задачах, поставленных перед ней в свете предстоящих учений Северного флота.
 - Товарищи матросы, старшины и офицеры! Недавно наша лодка успешно выполнила все задачи, поставленные нам на автономное плавание, и я надеюсь, что и в этом походе вы не посрамите чести нашего экипажа! - торжественно закончил он.
 Не успела подлодка прибыть в пункт рассредоточения, как последовала команда:
 - Подводным лодкам занять свое место в ордере, согласно плану!
 В соответствии с планом учения, лодке предстояло в составе отряда ПЛ преодолеть противолодочный рубеж "противника" глубиной более ста миль, после чего самостоятельно выйти в заданный квадрат, находящийся в нескольких милях западнее острова Кильдин, лечь на грунт и ожидать там не менее четырех часов, пока не будет обнаружена противолодочными силами "противника" либо пока не истечет время, указанное в задании.
 Несколько суток подводная лодка в подводном положении в составе отряда подводных лодок на небольшой скорости продвигалась в заданном направлении: меняла глубину и скорость, отражала атаки "противника", сама выходила в атаку по "обнаруженной цели противника"; неоднократно резко увеличивала скорость и снова медленно и бесшумно скользила под толщей воды на одном электромоторе. Ночью она всплывала на перископную глубину, шла под дизелями, используя специальную систему, обеспечивающую работу дизелей под водой или "под РДП".
      Вскоре командир подводной лодки поздравил экипаж с успешным преодолением противолодочного рубежа "противника" и поставил новую задачу: незаметно оторваться от отряда и выйти в район покладки на грунт. При этом командир еще раз напомнил личному составу о необходимости соблюдать режим скрытности перехода. Прошло еще полтора суток.  Наконец, раздалась команда:
- По местам стоять! Приготовиться к покладке на грунт!
Штурманский электрик - старшина 1 статьи Удовенко включил эхолот, бросил быстрый взгляд на штурманский стол, рядом с которым размещался его пост, и увидел, как штурман нарисовал маленький якорек, нанеся на карту место предполагаемой покладки  подводной лодки на грунт. Рядом с якорьком красовались буквы «Гл. и  Гр. », что означало «галька и гравий». Он тут же перевел взгляд на самописец эхолота. Отметки от двух, проскочивших за это время сигналов были недостаточно четкими. Надо бы проследить еще пару сигналов, но привычка бороться за улучшение нормативов, взяла верх.
 - Грунт твердый. Глубина 75 метров, - четко доложил он.
 После непродолжительного маневрирования подлодка мягко коснулась грунта и замерла. Антон, в обязанности которого входило следить за показаниями кормового глубиномера и передавать их в центральный пост, прокричал:
 - Глубина 70 метров
 Тут же раздалась команда:
 - Осмотреться в отсеках!
 Через несколько минут с центрального поста последовала команда:
 - Боевая готовность номер два. Дежурству и вахте заступить по якорному! Свободным от вахты отдыхать в койках!
 Забравшись на койку, Антон почти сразу же уснул. Даже периодическое пыхтение насоса гидравлики, расположенного рядом с койкой, его не тревожило. Сказалась нагрузка предыдущих дней.
 Четыре часа сна пролетели как миг. Услышав скрип кремальеры* и открывающейся двери переборки, Антон открыл глаза и удивленно уставился на главного старшину Борейко, который, не успев переступить комингс двери, закричал:
 - Подъем! Кончай ночевать!
 - А как же режим полной тишины? – недоуменно спросил Антон.
 - Кончился, - весело ответил Борейко. - Противолодочники нас не нашли. Теперь мы должны им помочь. Так что берите кувалду и вперед! Колотите по паелам*, пока не оглохните. Наслаждайтесь шумом и гамом.
Курсанты засмеялись. Они решили, что командир отсека их разыгрывает. Но Борейко вдруг рассвирепел:
 - Вам что, по десять раз повторять? Быстрее берите кувалды и не стесняйтесь.
 Ребята, наконец – то поняли, что «группенфюрер» с ними не шутит, и принялись за дело. Они изо всех сил колотили по паелам, горланили песни и дурачились, как могли. Минут через десять Борейко приказал прекратить шум. Прошло еще полчаса, но никаких признаков, свидетельствующих о том, что «противник» обнаружил подводную лодку, не ощущалось. В отсеках стояла гробовая тишина, лишь изредка нарушавшаяся сопением гидронасоса. С  ГКП снова последовала команда стучать по паелам. Так повторялось несколько раз. Никаких признаков нахождения поблизости «кораблей противника» не было. С начала операции по поиску подводной лодки, лежащей на грунте, прошло уже более 8 часов. Тишина стала беспокоить не только командование ПЛ. Каждый член экипажа уже начал ощущать эту исключительную тишину. Но не только тишина беспокоила подводников. Еще большее беспокойство вызывало то, что запас регенеративных пластин, необходимых для очистки воздуха от углекислого газа и пополнения запасов кислорода в отсеках, подходил к концу. Подождав еще пару часов, командир ПЛ принял решение всплывать, не дожидаясь разрешения. Гробовую тишину отсеков прервал сигнал боевой тревоги.
 - По местам стоять, к всплытию! - раздалась команда по ГГС.
 Личный состав быстро занял свои места в соответствии с расписанием по всплытию. Антон приготовился докладывать глубину погружения. Взглянув на глубиномер, он опешил: стрелка глубиномера указывала на цифру 80 м, хотя он точно помнил, что при покладке на грунт глубина была 70 м.
 - Витя, - обратился он к Борейко, - Когда мы ложились на грунт, глубина погружения была 70 метров, а сейчас почти 80.

 - А ты, что, только заметил? - вопросом на вопрос ответил Борейко. – Наверное, мы легли на не очень ровное дно, и нас, вероятно, немного снесло. Я уже давно доложил об этом на ГКП.


 - Откачать 3 тонны из уравнительной! - послышалась команда с ГКП, которая свидетельствовала, что всплытие началось, но стрелка глубиномера даже не шевельнулась.
 Спустя несколько минут последовала команда осушить уравнительную цистерну полностью, но результат был тот же – стрелка глубиномера не шевелилась. Борейко приказал докладывать о малейшем изменении положения стрелки глубиномера. Всем стало ясно, что со всплытием что–то не получается. Прошло еще несколько напряженных минут. По отрывкам команд, которые были слышны по средствам связи, обитатели седьмого  отсека поняли, что какая–то неведомая сила удерживает подводную лодку на грунте.
 - Продуть среднюю группу цистерн главного балласта! – раздалась с ГКП новая команда. Заревели ревуны, и моряки услышали, как из цистерн с шумом и клекотом вырывается воздух, но глубиномер по прежнему показывал 80 м. Стрелка глубиномера даже не дрогнула.
 - Продуть концевые группы цистерн главного балласта! – последовала очередная команда. Снова за бортом забурчали вода и воздух. Подводная лодка слегка дрожала, но не шевелилась. В отсеке повисла напряженная тишина. Каждый напряженно размышлял, какая же сила должна удерживать подводную лодку, если после удаления из нее 300 тонн воды она продолжала лежать на грунте и даже не шевелилась. Вася Митрохин вдруг вспомнил, как на одной из своих лекций Астан Николаевич Кесаев, Герой Советского Союза, рассказывал, что с подводной лодкой, которой командовал Герой Советского Союза Коновалов, был подобный случай, когда при покладке на грунт она попала в расселину подводной скалы и была зажата так, что не могла всплыть при полностью продутых цистернах главного балласта. Тогда командир лодки приказал открыть все переборочные двери и всему экипажу, кроме сидящих за горизонтальными и вертикальным рулями и личного состава БЧ–5, управляющего двигателями, бегать из носа в корму подлодки и обратно, чтобы раскачать ее. Опыт удался и подводная лодка, как пробка, вылетела на поверхность. Об этом случае, видимо, знал и капитан 2-го ранга Григорьев, командир лодки, которая сейчас отчаянно пыталась вырваться из лап Посейдона. Пока Борейко раздумывал, как поделикатней преподнести командиру лодки сведения, полученные от Василия, тот и сам уже принял решение опробовать и этот способ. Он приказал открыть все переборочные двери и, оставив в отсеках по 1 – 2 человека, всем остальным перейти в первый отсек. Борейко тут же приказал всем быстро перейти в 1-й отсек, а сам остался на связи. Когда курсанты добрались до 1-го отсека, там уже яблоку негде было упасть. Поэтому не успели они переступить комингс двери, как старпом приказал всем бежать в 7-й отсек. Первым вырвался Василий, а вслед за ним – все остальные. Подбегая к переборочной двери из 5-го в 6-й отсек, Антон споткнулся, но тут же вскочил и влетел в открытую дверь, больно ударившись левой ногой о комингс люка. Резкая боль в ноге заставила его согнуться и отпрыгнуть в сторону, чтобы не мешать остальным. Приподняв левую брючину, он увидел ручеек крови, бегущий в тапочек и совсем небольшой лоскуток кожи, содранный с ноги на уровне комингса двери. Пока он занимался своей травмой, в 6-й и 7-й отсек набилось полно народу, готового снова ринуться в обратный путь, но ни носовой, ни кормовой глубиномеры изменения глубины хоть бы на миллиметр не показали. Выслушав доклады командиров 1-го и 7-го отсеков, командир ПЛ приказал морякам занять места в соответствии с расписанием по всплытию и задраить водонепроницаемые переборки. После нескольких попыток раскачать ПЛ с помощью подачи «пузырей» поочередно в носовую и в кормовую группу цистерн главного балласта, командир приказал отдать оба аварийных буя. По приказанию Борейко Антон попытался отдать кормовой аварийный буй, но маховик буя почему-то вращаться не хотел. Вася Митрохин, находившийся рядом с ним, подскочил к маховику и со словами: «каши надо больше есть!», легко начал вращать маховик. Борейко, стоящий у переговорного устройства, озадаченно посмотрел на Василия.
 - Аварийный буй отдан! – четко доложил тот, но Борейко недоверчиво покачал головой и сам подошел и крутнул маховик.
 - Странно, - проворчал он. – Почему же не было слышно, как разматывался буйреп?
 Все с тем же озабоченным видом он вернулся к переговорному устройству и доложил:
 - Центральный, кормовой аварийный буй отдан.
 Вскоре была объявлена боевая готовность № 2. Всему личному составу было приказано отдыхать в койках в целях экономии кислорода. Даже вахту у механизмов и устройств, где позволяла обстановка, разрешили нести, лежа в койке. Время шло, а телефоны аварийных буев хранили молчание. Подходили к концу уже вторые сутки пребывания на грунте. В корабельные регенеративные установки уже зарядили остаток пластин. В результате манипуляций с воздухом поднялось давление в отсеках, но дышать стало труднее. Медленно, но неуклонно стало повышаться содержание углекислого газа в отсеках. Лежа на втором ярусе в подвесной койке, сквозь полудрему Антон наблюдал, как Борейко, время от времени, подходил к переговорной трубе и докладывал о состоянии дел в отсеке. Движения «Бормана» были неуверенные и замедленные, как в немом кино. Любой подводник знает, что при увеличении содержания углекислого газа в отсеке до 2,5–3 %, он превращается в братскую могилу. Какое-то безразличие постепенно овладевало всем существом. Антон повернулся к переборке. Ему больно было смотреть на серые, землистые лица товарищей, покрытые крупными каплями пота, хоть в отсеке было далеко не жарко. Он попытался уснуть, и, кажется, это ему удалось. Очнулся он от крика и каких-то странных звуков. Резко повернувшись на другой бок, он увидел, что отсек залит водой, а посреди отсека по колена в воде топчутся здоровяк Борейко и хилый, но жилистый матрос Разгуляев, молодой трюмный, только перед выходом прибывший из учебного отряда. Борейко схватил его за горло и орал:
 - Что же ты наделал, скотина? Я же тебе приказал откачать воду из цистерны, а не давать туда воздух высокого давления.
 Антон спрыгнул с койки, но Василий Митрохин оказался шустрее. Он первым подбежал к Борейко, схватил его за руки и попытался оторвать его от Разгуляева. Только теперь до Антона дошло, что это не сон. Вдвоем с Василием, барахтаясь в вонючей воде, они оторвали руки Борейко от трюмного. Разгуляев долго и судорожно глотал воздух, даже не пытаясь оправдываться. Борейко как–то сразу сник, отошел к своей койке и рухнул на нее, как подкошеный. Оказалось, надеясь на чудо, командир приказал удалить воду со всех имеющихся на лодке цистерн. Матрос Разгуляев, получив приказание откачать воду из цистерны кольцевого зазора, клапана которой на тот момент были открыты, по ошибке закрыл их и дал в них воздух высокого давления. Трубопроводы лопнули, и вся вода выплеснулась в отсек. Отдышавшись, Разгуляев откачал аварийным насосом воду из отсека. Только сырой, спертый воздух в отсеке да мокрая, вонючая одежда после непредвиденной купели напоминали о недавнем происшествии. Содержание углекислого газа в отсеке подбиралось уже к двум процентам.
 Вдруг переборочная дверь, ведущая в шестой отсек открылась, и в проеме двери появилась голова старшины команды электриков Петрова. Как всегда, улыбаясь, он вошел в отсек и, не задраивая кремальеры, сказал:
 - Витя, ты мужик здоровый, командир приказал провернуть гребные винты. Он решил всплывать на электромоторах, а механики еле на ногах стоят, совсем сдали от кислородного голодания.
 - Всплывать на электромоторах с грунта? Это что-то новое, – удивился Борейко.
 - А у тебя есть идея получше? – как-то непривычно грустно спросил Петров.
 - Ладно, не будем препираться, а что касается винтов, то у меня есть мужик покрепче. Возьми курсанта! - и он указал глазами на Василия – Он как бугай здоровый.
 Вася не заставил себя долго уговаривать. Тут же соскочил с койки и вслед за Петровым вышел в другой отсек. Не прошло и пяти минут, как он вернулся и, довольно улыбаясь, сказал:
 - Полный порядок, винты провернулись.
 Не успел он закончить свой победный доклад, как зазвучал сигнал боевой тревоги и вслед за ним раздалась команда:
 - По местам стоять к всплытию! Командирам 1-го и 7-го отсеков докладывать о малейшем изменении показаний глубиномеров! Прошло еще несколько томительных секунд, показавшихся вечностью, как вдруг вся команда отсека почувствовала, как корпус лодки задрожал и она медленно двинулась вперед. Стрелка глубиномера дернулась и медленно поползла вверх. Натужно выли электродвигатели.
 -Всплываем, - радостно закричал Антон. – Глубина 77 метров.
 Борейко, стоя у переговорной трубы, невозмутимо продублировал:
 - Центральный, седьмой отсек – глубина 77 метров.
 - Стоп электромоторы. Оба, самый малый назад! – последовала очередная команда с ГКП. Гребные винты замолкли и несколько секунд спустя, запели снова, но уже более спокойно. Подлодка, только что имевшая дифферент на корму, начала выравниваться. Электромоторы замолкли снова. Вдруг появился крен на левый борт.
 - Оба, самый малый вперед!
Моторы запели с новой силой и вдруг словно поперхнулись. Лодка задрожала, клюнула носом и вдруг стремительно понеслась ввысь. Тут же зазвенел телефон аварийного буя седьмого отсека. Борейко схватил трубку, но она безмолствовала.
 - Алло, алло, Вас слушают. Центральный, над нами кто–то есть. Телефон звонит, но никого не слышно. Алло, алло.
  Аварийный сигнальный буй представляет собой стальной, герметичный поплавок, оборудованный сигнальной лампой красного проблескового огня в верхней части и телефоном внутри буя, который связан с телефоном, установленным в седьмом  или первом отсеке. Аварийный сигнальный буй связан с подводной лодкой с помощью трос–кабеля. Трос–кабель удерживает буй и подает питание на сигнальную лампу и на телефоны. Звонок, прозвучавший в отсеке, означал, что какое–то судно или корабль обнаружили буй и пытаются связаться с подводной лодкой, терпящей бедствие.
 Подлодка продолжала стремительно лететь вверх. Нарастал крен на левый борт и дифферент на нос. Секунды, за которые подлодка  «пролетела» оставшиеся метры до поверхности тянулись очень долго. Дифферент на нос достиг угрожающей величины, 15 градусов. При дифференте более 15-16 градусов возможно выливание электролита из аккумуляторных батарей и взрыв ПЛ. Но на сей раз, все обошлось. Подлодка пробкой выскочила на поверхность воды. Крен и дифферент выровнялись и субмарина плавно закачалась на морской волне.
 - Отдраить верхний рубочный люк! - скомандовал вахтенный офицер.
 Но отдраить рубочный люк не удалось: что–то прочно удерживало его в закрытом состоянии.
-Отдраить торпедопогрузочный люк! – чуть-чуть подумав, приказал командир подводной лодки. Прошло нескольк томительных секунд, показавшихся вечностью. Вдруг  по отсекам пролетел какой-то странный, похожий на стон звук. Это почти  одновременно все  начали судорожно вдыхать ворвавшийся в отсеки свежий воздух. Некоторые из членов команды и Антон в том числе на какое-то мгновение, а может и больше потеряли сознание.
  Когда вахтенный офицер и сигнальщик через торпедопогрузочный люк вышли на верхнюю палубу, их взорам представилась удивительная картина: все шпигаты и ходовая рубка были забиты вязким плотным илом, а с носа в корму, перехлестнувшись через рубку, тянулся надраенный, как струна, трос–кабель аварийного сигнального буя. И носовой, и кормовой аварийные сигнальные буи были оторваны, их трос-кабели намотались на оба винта. Поскольку морская вода является хорошим электролитом, то она заменила контактные   группы телефонов, и они названивали до сих пор. Дул резкий северо-восточный ветер, относя подлодку, лишенную хода, в сторону от чуть различимой суши. С берега замигал луч прожектора. Сигнальщик ответил. Это оказался Пост наблюдения и связи, установленный на юго-западном берегу острова Кильдин. Когда штурман уточнил местоположение, оказалось, что ошибка в счислении была более двух десятков миль и вместо полигона, на территории, которого должна была лечь на грунт подлодка, она оказалась в районе свалки грунта, юго-западнее острова Кильдин. Ни одного корабля или гражданского судна поблизости не оказалось. Зато с поста наблюдения и связи сообщили, что лодка уже давно разыскивается и вскоре к ней подойдет морской тральщик. Действительно, минут через двадцать сигнальщик обнаружил морской тральщик, идущий курсом прямо на ПЛ. Вскоре морской тральщик взял потерявшую ход подлодку на буксир и доставил ее в Урагубу. Почти сразу по прибытии в Урагубу, старпом вызвал к себе всех курсантов, вручил им проездные до Риги, и отправил в училище, посоветовав поменьше рассказывать о двух с половиной сутках, проведенных на дне морском. На этом очередная практика на подлодке для Антона и его товарищей закончилась. На память об этом происшествии Антону на всю жизнь осталась пустяковая рана на левой ноге, которая не заживала долгие годы. Прибывшие чуть позже курсанты, проходившие практику в Сайдагубе, рассказали, что за героические действия по спасению экипажа и самой лодки, попавшей в экстремальные условия, командир ПЛ получил предупреждение о неполном служебном соответствии и начет в сумме трех месячных денежных окладов за утерю двух аварийных буев.
Много лет спустя, Антон вновь и вновь ретроспективно переживая этот случай, записал в своем дневнике:

      КОМАНДИР

Я не был на подводной лодке
Ни сотни дней, ни много лет,
Я был всего в одном походе
Оставившем глубокий след
В душе и в мыслях, и в желаньях
И в жажде к жизни, и в борьбе
В делах, успехах, и исканьях
И, наконец, во всей судьбе.
Когда старушка «дизелюха»
Застряла в илистом плену
Никто не дрогнул от испуга
Не клял ни бога, ни страну.
      Весь экипаж, теряя силы,
Работал молча в тишине
На дне, внутри стальной могилы,
Но «на войне, как на войне».
Никто не верещал от страха,
Не посрамил морской мундир,
Уверен был – не будет краха
Есть на подлодке командир,
Есть человек, который должен
Преодолеть суровый рок,
Рвануть клинок судьбы из ножен
И дать ей мужества урок.
И он сумел, хоть и не сразу
Решенье мудрое принять
Презрев и опыт и приказы
И лодку с глубины поднять,
И люк открыть, и хлынул воздух,
Врываясь в душу как кинжал.
И не один, вдохнув всей грудью,
Без чувств, без памяти лежал.
Когда сознанье к ним вернулось
Их осуждать не смел народ
Ведь каждый знал – никто не струсил
Что гвоздь причины – кислород.
И вот, спустя десятилетья,
Я вспоминаю тот поход,
И знаю: в жизни очень важен
И командир, и кислород.

      Этот поход, который чуть не стал для Антона и его друзей последним в их жизни, заставил их по-новому взглянуть на свою профессию и с еще большим рвением изучать все, что им давали их старшие товарищи – преподаватели-подводники. Этот случай заставил их по-новому взглянуть и на вопросы воспитания подчиненных, так как все они, кроме Антона, были назначены командирами отделения на младшие курсы. Антон же был избран секретарем комсомольской организации своей роты. Ему, конечно же, больше нравилось заниматься конкретным делом обучения и воспитания младшекурсников, чем руководить довольно большим коллективом своих однолеток, нацеливая их на выполнение далеких и не всегда понятных задач строителей коммунизма. И хотя большинство положений, характеризующих «светлое будущее всего человечества», были близки и понятны Антону, он никогда не верил, что такое общество можно построить: слишком уж много пороков, сопутствующих этому обществу, ему пришлось увидеть на своем небольшом жизненном пути. И самое страшное, что чаще всего авторами появления и умножения этих пороков были те, кто ближе всего стоял к руководству. Еще больше общественная работа не нравилась ему из-за огромного количества бумажек, всяких там планов, анкет, протоколов и прочей дребедени, которые надо вести и показывать огромному количеству проверяющих. Чаще всего этими бумажками старались заменить живую организаторскую работу. Поскольку с первых же дней своего пребывания на службе Антон привык добросовестно относиться к любому делу, порученному ему, то и в общественной работе он старался быть на «высоте». Хотя уже тогда он понимал, что общественная работа – это не его хлеб, и что она является одним из препятствий, мешающих ему двигаться по служебной лестнице.
 Сразу по прибытии с практики курсанты влились в парадные расчеты, готовящиеся отметить очередную годовщину Великой Октябрьской Социалистической революции. При прохождении перед трибунами, на которых стояли важные партийные, военные и государственные деятели, подводники показали высокое мастерство и отличную строевую выучку. Все участники парада получили благодарности, которые на сей раз даже были занесены в личное дело.
 Нормальная учеба началась только в средине ноября. Позади два с лишним года службы в ВМФ СССР, на левом рукаве форменки три широких шеврона, свидетельствующие о том, что их обладатель стал старшекурсником и готовится в скором времени стать офицером, взять на свои плечи большую ответственность по защите своей Родины от любого врага. Ребята стали солиднее и с большей ответственностью относиться к любому делу. На третьем курсе каждый курсант получил возможность три раза в неделю увольняться в город. Многие из них уже стали подумывать о создании семьи, чтобы к моменту окончания училища отправиться к новому месту службы с надежным спутником. Почти у каждого курсанта в столице Латвии появилась подруга. Но тут, как всегда, вмешался господин случай. Однажды, после обеденного перерыва, всем курсантам было приказано переодеться в парадную форму и прибыть в клуб училища. Предстояла встреча с одним из министров правительства Латвии. Важный государственный чиновник прибыл без опоздания и после небольшой вступительной речи огорошил всех присутствующих сообщением о том, что в Верховном Совете Латвии сейчас решается вопрос о переводе высшего военно-морского училища подводного плавания, стоящего в центре столицы, куда-нибудь за город, либо о его закрытии.
 Зал возмущенно загудел. Несколько минут спустя, когда шум немного затих и порядок в зале был восстановлен, с мест посыпался град вопросов.
 Министр отвечал на них холодно и бесстрастно. Лишь однажды, когда один из курсантов спросил:
 - Товарищ министр, почему некоторые граждане Риги так недружелюбно относятся к нам, советским морякам?
 Министр откровенно зло усмехнулся и ответил:
 - А вас сюда никто не приглашал. На какое же дружелюбие вы можете рассчитывать?
 Слушатели были буквально потрясены таким ответом. Воспитанные в духе любви и уважения ко всем народам и нациям, населяющим просторы необъятной страны, под названием СССР, они не могли даже и предположить, что многие представители этих народов считают себя порабощенными. Причем, как выяснилась чуть позже, большинство из этих "порабощенных" народов обвиняли во всех грехах Россию и русских, перенеся на них всю ответственность за последствия решений их собственных вождей и их руководящих партий и всю свою неприязнь. Националистам всех мастей было и невдомек, что самую большую долю всех тяжестей и невзгод, которые выпали на долю советских людей, перенес именно русский народ. Это русский крестьянин десятки лет бесплатно работал в колхозах и кормил своим хлебом народы Севера и Ближневосточной Азии. Это русские, украинцы и белорусы строили в зоне полной неграмотности - в Таджикистане, Узбекистане, Казахстане и других местах -  за свои кровные денежки школы, больницы, техникумы и высшие учебные заведения. Это они срывались с насиженных мест и ехали к черту на рога, и вкалывали там за копейки. Это над ним, над русским народом, в первую очередь, проводил эксперименты далеко не русский "отец народов". Это он, русский народ, ежегодно отдавал около 30% своего годового бюджета на развитие других республик. Это он не имел до конца XX века своей Коммунистической партии "руководящей и направлявшей силы советского общества", о чем почему-то умалчивают политики-националисты, перекладывающие вину за несчастья, имевшие место на территории их государств, в прошлом, на русских и Россию. Это они, русские, сотнями тысяч умирали на плодородных землях России и пухли от голода, отправляя сотни тысяч так необходимых им самим пудов зерна голодавшей Украине в 1921 и 1933 годах. Это их теперь называют оккупантами политиканы всех мастей из числа «младших братьев», обвиняя их и в голодоморе, и в геноциде.
 Вскоре стало известно, что высшим руководством страны принято решение о расформировании Рижского высшего военно-морского училища подводного плавания. Часть курсантов младших курсов была демобилизована, а остальные были переведены в другие училища. Немного погоревав о предстоящей разлуке с любимыми, которые были в Риге почти у каждого курсанта, и с красавицей Ригой, которая стала близка сердцу каждого моряка, ребята начали собираться в дорогу. Самый дальний путь предстоял минерам. Им выпал жребий продолжить свое образование в Тихоокеанском Высшем Военно-морском училище в городе Владивостоке, которое с прибытием туда рижан получило почетную приставку «подводного плавания». Вместе с курсантами в ТОВВМУ им. С.О. Макарова прибыли и многие офицеры: преподаватели и командиры, в том числе капитаны второго ранга Верховцев, Мицкевич, Король, Кашпирко и почти все командиры рот. В отличие от рижского училища, находившегося в центре города, ТОВВМУ им. С.О. Макарова располагалось практически за городом. Здания училища (и жилые, и учебные) располагались в районе Первой Речки. Красивое здание учебного корпуса величественно раскинулось на самой вершине холма. Парадный подъезд здания выходил на огромную, обрамленную молодыми деревьями площадь, которая в дни торжеств, превращалась в огромный плац, на котором мог построиться в две шеренги весь личный состав училища. Чтобы попасть на эту площадь, надо было пешком подняться по широкой лестнице, ведущей на неё с нижнего яруса холма. На нижнем ярусе размещались жилые и хозяйственные постройки училища и основная дорога, связывающая училище с городом. К парадному подъезду учебного корпуса можно было подъехать тоже, но этим правом могли воспользоваться только водители машин крупных военачальников да хозяйственных машин, обеспечивающих жизнедеятельность главного корпуса. Казарменные помещения, в которых разместили вновь прибывших курсантов, почти ничем не отличались от тех, в которых ребята жили в Риге. Правда,  ротные помещения, были значительно бОльшими, что позволяло всем курсантам спать на обыкновенных кроватях, а не на двухъярусных койках.
 Особо надо остановиться на переезде минно-торпедного факультета из Риги во Владивосток. Вместе с минерами-торпедистами во Владивосток отправлялось два взвода четвертого курса штурманов. Начальником эшелона был назначен один из старших офицеров минно-торпедного факультета, а организация закупки билетов и размещения курсантов в пункте пересадки в Москве была поручена одному из старших офицеров штурманского факультета. Незадолго до начала столь неблизкого путешествия вышел приказ министра обороны СССР, в котором курсантам высших учебных заведений предоставлялось право проезда в плацкартных или купированных вагонах, в зависимости от курса. Возможность прокатиться с комфортом через всю страну, от берегов Балтики до самого Тихого океана, была хоть какой-то компенсацией за разлуку с красивым европейским городом, родными  и близкими. Первый, самый короткий участок пути, был пройден без каких-либо происшествий. Все курсанты-старшекурсники были размещены в купированных вагонах. Ребята наслаждались комфортом; вспоминали об оставшихся в Риге подругах и однокурсниках, уехавших в другие училища; отдыхали и потихоньку привыкали к мысли о неизбежности длительной разлуки с ними. Молодости не свойственно долго горевать, и уже на следующий день основной интерес путешественников переместился на встречу с Москвой, столицей нашей Родины. У кого-то в Москве были родственники.  Они донимали своего командира вопросами, сколько они пробудут в Москве и можно ли давать телеграмму о встрече; других интересовал вопрос, можно ли будет поехать посмотреть город либо посетить памятные места, с которыми сблизились во время подготовки к первомайскому параду. Командир в ответ только эагадочно улыбался и говорил:
 - Поживем-увидим.
 Видно, ему и самому было не все ясно. Ситуация прояснилась, когда эшелон прибыл на Рижский вокзал столицы. Оказалось, посланец Рижского училища не справился с поставленной ему задачей и не организовал ни встречу курсантов на вокзале, ни их переезд автотранспортом на Казанский вокзал, откуда они должны были продолжить свой путь на Дальний Восток, ни места, где можно было бы пересидеть почти сутки до отправления поезда "Москва-Владивосток". Первые два обстоятельства нисколько не смутили курсантов. Скорее наоборот, все были рады похватать свои морские чемоданы и прокатиться и на эскалаторе, и на электропоезде Метрополитена. С шутками и прибаутками они вливались в общий поток пассажиров метро, штурмовали вагоны подземки и, добравшись до Казанского вокзала, снова превращались в привычные взводы и роты. Москвичи радушно приветствовали курсантов, пытались ненавязчиво выяснить, куда это перемещаются ребята в такой необычной морской форме. Командиры решительно пресекали эти разговоры и разводили взводы на указанные им в здании вокзала места. Взводу Антона достался какой-то маленький закуток, в котором ни сесть, ни тем белее прилечь, было негде. Вскоре подошел второй взвод. Командир роты принял решение использовать предоставленный им закуток для размещения чемоданов и сумок всей роты, которые тут же были сложены в две большие кучи. Сразу же были назначены дежурный по роте и три дневальных, в обязанности которых входило охранять вещи курсантов и быть своего рода связными, между командованием эшелона и курсантами. Командование факультета негласно приняло решение - распустить курсантов в увольнение до 15 часов следующих суток. Поезд должен был отправляться в половине шестого вечера. И курсанты могли прекрасно отдохнуть в городе и даже навестить знакомых. Но тут оказалось, что командиры рот имеют мало увольнительных с печатями и чуть ли не половина курсантов должна остаться на вокзале, чтобы не стать легкой добычей патрулей. Перспектива простоять почти сутки на ногах в здании битком забитого Казанского вокзала тоже мало кого устраивала, но курсанты тут же нашли выход из создавшейся ситуации. В привокзальных киосках они купили себе легкие летние рубашки. С молчаливого согласия командира роты сняли белые форменки и бескозырки и переоделись в цивильное платье. Смешавшись с толпой, они вышли в город и затерялись в нем. На следующий день народа на вокзале почему-то оказалась гораздо меньше, поэтому появление множества граждан одетых в одинаковые брюки, черные ботинки и почти одинаковые рубашки, вызвала неподдельный интерес множества патрулей, которые появились на вокзале. Первые два курсанта, попавшие в руки патрулей, предъявлять документы отказались и, гордо отдалившись от патрулей, дали стречка. Ворвавшись в помещение, где лежали их вещи, они мгновенно переоделись и предстали перед майором, начальникам патруля, уже в форме курсантов четвертого курса. Один из них даже успел сорвать с курсанта, охранявшего в этот момент вещи, красную повязку дневального и нацепить её себе.
 Майор долго присматривался к убежавшим от него курсантам, пытался доказать, что это они только что сбежали от него, но курсанты призвав в свидетели нескольких граждан, находившихся рядом, успешно отперлись. Пока майор разбирался с первыми нарушителями формы одежды, набежало еще человек двадцать "гражданских", одетых в черные брюки, черные ботинки и в тельняшки, поверх которых были наброшены рубашки. Тут уж майор окончательно убедился, что перед ним явные нарушители формы одежды. Он тут же исчез и через несколько минут появился в сопровождении двух милиционеров и еще двух патрулей. Все вместе они начали охоту на нарушителей. Но за эти несколько минут ситуация на вокзале изменилась не в пользу патрулей. На вокзал уже прибыло более сотни курсантов и два командира рот. К этому моменту майору и его помощникам удалось уже задержать шестерых курсантов, и он попытался вывести их на улицу, где их дожидалась машина из комендатуры. Остальные курсанты, успевшие переодеться в форму, оттеснили милиционеров в сторону и зажали со всех сторон патрульных так, что они не могли даже шелохнуться. Они потребовали отпустить задержаных, но майор был непреклонен. Нахмурив брови, он предупредил, что вынужден будет применить табельное оружие, если толпа не разойдется. Чем бы могла закончиться эта сцена, трудно даже вообразить, но, к всеобщему удовольствию, в толпу курсантов буквально ворвался начальник факультета, за которым поспевал представитель ВМУЗов, полковник Турчанинов. Они разобрались со случившимся, арестованные курсанты были отпущены и документы им возвращены. Вскоре последовала команда - разобрать свои вещи и построиться на перроне вокзала. Началась перекличка. Все курсанты прибыли во время и без потерь. Все облегченно вздохнули. Но, оказалось, радоваться было еще рано. Подошел состав "Москва-Владивосток", начальник эшелона взял с собой командиров рот. А когда они вернулись, командиры рот были явно обескуражены: вместо купированных вагонов курсантам был предоставлен один общий вагон и 30 мест в купированном вагоне. Получалась так, что большинству курсантов будет негде сесть, не только лечь в течение семи суток. Курсанты зашумели, и тут кто-то из минеров предложил: "Пусть штурмана, которых вместе с их начальством было 35 человек, уезжают, а мы дождемся следующего поезда, нам спешить некуда". Эта мысль всем понравилась. Когда последовала команда следовать к вагону, зашагали одни штурманы, минеры остались на месте. Напрасно начальник эшелона пытался убедить минеров занять свои места в вагоне, никто не хотел и слушать. Назревал крупный скандал - групповое неповиновение. Чтобы не подводить своих начальников, тихо посовещавшись, минеры решили выполнять все команды, но вещей с собой не брать. Штурманы уже разместились в своих купе и, высунувшись из окон вагона, наблюдали,  чем закончится конфликт. До отправления поезда оставалось уже 10 минут. Начальник эшелона, закончив свое очередное обращение, в котором содержалось множество угроз, скомандовал: "Взять вещи!" Курсанты дружно нагнулись и подняли, стоявшие у их ног чемоданы.
 - Р-р-равняйсь, смирно! Ша-гом марш! – последовала очередная серия команд. Курсанты дружно как на параде, рванули с места. Вместе с грохотом сотен ног раздался ещё какой-то протяжный, как стон, грохот. Это одновременно упало полторы сотни чемоданов. Начальник эшелона врубился не сразу, а лишь когда строй был почти у вагона, а позади него в беспорядке валялось множество чемоданов. Хочешь - не хочешь пришлось возвращаться назад. Эта попытка посадить минеров на поезд повторялась несколько раз и всё с тем же результатом. Поняв всю тщетность попыток начальника эшелона, представитель ВМУЗов полковник Турчанинов принял решение вернуть курсантов в здание Казанского вокзала. Вмешательство старшего начальника спасло и курсантов, и все командование минно-торпедного факультета от крупных неприятностей. В тот же день, вечером, во Владивосток был отправлен вне расписания поезд, который с легкой руки какого-то весельчака получил название "Сто веселый ".
 Действительно, эта поездка для курсантов минно-торпедного факультета оказалась веселой и незабываемой прогулкой. Впервые в жизни многие из них ехали в купированном вагоне, да ещё на Дальний Восток, да ещё вне расписания. Вместо 7-8 суток, указанных в расписании Владивостокских поездов, "сто веселый" шел 14 суток. Он подолгу стоял на каких-то безымянных полустанках, чуть ли не целый день простоял где-то в Барабинской степи. За это время пассажиры поезда сумели сколотить футбольную команду и провести с курсантами несколько игр, а к вечеру все курсанты были приглашены на свадьбу, которую решил сыграть старшина первой статьи срочной службы, возвращавшийся из отпуска на свой корабль. С невестой он познакомился незадолго да отхода "Сто Веселого" из Москвы. Любители игры в карты успели понабивать картами себе мозоли, любители поспать - досыта отоспаться, а книгочеи замучили себя и своих спутников просьбами и поисками непрочитанных книг.
 Владивосток встретил рижан ярким солнцем,  богатым урожаем овощей и фруктов и богатым ассортиментам рыбы и рыбных продуктов. Конечно, столица Латвии в те времена имела неплохой ассортимент продовольственных товаров, но такого изобилия курсантам видеть еще не приходилось. А может быть, жизнь в Прибалтике не давала им возможности так ярко увидеть это. Ещё более рижан поразило радушие и гостеприимство местного населения. У большинства курсантов была такое чувство, как будто они вернулись в родную хату, после многих лет пребывания на чужбине, как будто с их плеч свалился груз чьей-то неприязни, настороженности и подозрительности, которые, помимо своей воли, ощущал на себе почти каждый. Для Антона и его однокурсников переезд во Владивосток совпал ещё и с последним годом пребывания в училище и смена обстановки как нельзя лучше способствовала решению семейных проблем выпускников. Ведь не для кого не секрет, что накануне выпуска из военного училища у большинства курсантов возникает мысль о предстоящем переезде в какой-нибудь отдаленный гарнизон, где зачастую практически невозможно найти себе достойную спутницу жизни. Но знают об этом не только выпускники военных училищ, но и потенциальные невесты, чаще всего студентки последних курсов институтов и техникумов. Поэтому последний год пребывания в училище запомнился Антону как год непрерывной вереницы свадеб. Надо отметить, что взвод, в котором находился он, полностью состоял из холостяков в возрасте от 21 да 30 лет. Никто до переезда во Владивосток, почему-то не решался расстаться со своей мужской свободой. Первым холостяцкий статус взвода нарушил Вася Митрохин, самый младший во взводе, а вскоре за ним последовал и самый старший по возрасту - Юра Малишевский. Эти две свадьбы стали сигналом, открывшим целую вереницу свадеб. Добрая половина курсантов его взвода  к началу выпускных экзаменов уже переженилась.
 К этому времени Антон уже крепко подружился со студенткой пятого курса Владивостокского университета. Эта была умная, красивая и очень скромная девушка. Она прекрасно училась, как тогда было принято говорить, «тянула на красный диплом», занималась общественной деятельностью и спортом, она уже претендовала на звание кандидата в мастера спорта по гимнастике. Всё это, вместе взятое, вызывало у Антона чувства глубокого уважения и восхищения. Антон и Линда (так звали его новую знакомую) быстро подружились, и эта дружба крепла день ото дня, но что-то им обоим мешало пойти дальше. В дни увольнений они обычно созванивались и встречались у входа в университет, вместе бродили па городу, посещали столовые и кафе, ходили в кино или в театр, либо подолгу сидели где-нибудь в укромном уголке на берегу бухты "ЗОЛОТОГО РОГА", обсуждая текущие события и мечтая о будущем. Расставались они обычно возле ворот военно-морского госпиталя, на территории которого Линда жила вместе со своей мамой в маленькой, ведомственной квартире. Отец Линды погиб, а точнее пропал без вести, в самом начале Великой Отечественной войны, и мама, работавшая в то время санитаркой в госпитале, так и прикипела к нему на всю жизнь. Линда никогда не приглашала Антона к себе домой, ссылаясь на режимность объекта.
 Но однажды, во время майских праздников, Антон и Линда были приглашены на свадьбу однокурсника Антона – Володи Шпакова.
 Свадьба намечалась в частной квартире в районе Первой речки. Линда плохо знала этот район и попросила Антона встретить её в центре города. Они встретились на улице Ленина, купили огромный букет цветов и на остановке трамвая заметили ещё одного курсанта с цветами. Эта был Лёша Сулик - однокашник Антона, чемпион училища по боксу в самом легком весе. Они поздоровались и решили ехать вместе. Сели в старенький, изрядно набитый пассажирами трамвай, идущий прямо до дома, где должна была состояться свадьба. Путь трамвая пролегал мимо Парка культуры и отдыха, который в те времена славился своими криминальными разборками и был любимым местом карманников. Когда трамвай поравнялся с вывеской ЦПКО и замедлил ход, чтобы сделать очередную остановку, в него прямо на ходу начали прыгать парни, благо задняя дверь была полуоткрыта. Антон, который часто ездил по этому маршруту, сразу понял, что их попутчиками будет шайка карманников. Некоторых из них он знал даже в лицо. В это время Лёша пытался сфотографировать Антона с огромным букетом в руках и прижавшуюся к нему Линду, стоявших на задней площадке вагона. Не успел он сделать и пары снимков, как один из карманников бесцеремонно залез в его карман. Антон, заметивший эту наглую акцию карманника, пытался схватить его за руку, но не успел. Лёша сам заметил обидчика и, не слова не говоря, с разворотом въехал ему в ухо. Карманник, отпрянув от Алексея, заорал:
 - Что такое? За что ты меня вдарил?
 - В натуре, мужик, за что ты парня обидел? - подпрягся тут же парень, который влез в трамвай вместе с получившим оплеуху.
 - А пусть не лазит по чужим карманам! - запальчиво ответил Лёша и снова врезал в челюсть уже осмелевшему и неосторожно приблизившемуся к нему первому карманнику. Остальные карманники загудели и ринулись на Лёшу. Антон, успевший передать цветы Линде и понявший, что Лёшу могут крепко зажать и подрезать, изо всех сил толкнул оказавшегося между ним и Лёшей бандита. Тот резко согнулся и, падая, вытолкнул одного из своих дружков из вагона. Трамвай, и так еле-еле катившийся по старой раздолбаной колее, остановился.
 - Вышибай вон эту мразь на улицу! - закричал здоровенный курсант, продиравшийся со своим товарищем из середины вагона. Леша и Антон дружно заработали кулаками, тесня непрошенных гостей к выходу. Подоспевшие курсанты помогли им вышвырнуть перепуганных бандитов. Кондуктор, молча наблюдавший за потасовкой и явно довольный её исходом, пропел:
 - Вася, п-о-ехали! – и трамвай бодро побежал дальше. Карманники немного пробежались за трамваем, громко крича и матерясь, но вскоре отстали.
 Ребята поблагодарили вовремя подоспевших моряков, оказавшихся курсантами 3 курса с надводного факультета, и на следующей остановке вышли из трамвая. Когда ребята, возбужденные и слегка помятые, пришли в дом, он был уже изрядно переполнен гостями, и вся полка для головных уборов уже была завалена фуражками и бескозырками. Мать невесты усиленно приглашала всех к столу.
 Вручив цветы и подарки, и поздравив молодоженов, ребята тут же сели за стол. Свадьба удалась на славу. Приглашенные много ели и пили. Стол ломился от множества вкусных и красивых блюд. Застолье сменялось танцами и дружными песнопениями. Хозяева и гости часто выходили во двор, курили, пили кофе, фотографировались.
 Среди гостей оказалось ещё три студентки ДВГУ. Вдоволь повеселившись и заметив, что ребята уже крепко навеселе, студентки предложили проводить их домой, предварительно прогулявшись на берег залива Петра Великого, благо все они жили на улице Ленина, спускавшейся прямо к заливу. Ребята не возражали и, не долго думая, оделись и пошли на остановку трамвая. Когда компания, весело переговариваясь, подошла к остановке, то увидела  хвост, только что ушедшего в город трамвая. Следующий будет только минут через 15-20. Тут Антон обнаружил, что надел чужую фуражку.
 - Ребята, я, кажется, надел не свою мичманку, не уезжайте без меня, я к следующему трамваю успею, - крикнул он. С этими словами он помчался назад, к дому новобрачных, Он быстро нашел свою фуражку, для надежности проверил надпись на вкладыше околыша и стремглав пустился к остановке, но добежать ему не удалось. Последнее, что успел заметить Антон, пробегая мимо частного дома, был довольно крупный мужичок, метнувшийся ему наперерез. Очнулся он лишь на другой день в госпитале. Голова гудела, как колокол; рядом на белой постели лежал незнакомый человек в гипсе. Антон встал, подошел к зеркалу и отшатнулся. Из зеркала на него смотрела почти незнакомая физиономия, крест-накрест замотанная бинтами. Справа и слева от вертикальной полоски бинта, прикрывающей нос, были видны две глубокие царапины, идущие сверху вниз через лоб и щеки. Больше он ничего рассмотреть не успел, приступ тошноты чуть не свалил его с ног. Он, может быть, и упал бы, но тут, как из-под земли выросла Линда. Она подхватила его за талию и закричала громким шепотом:
 - Ты что, с ума сошел? Тебе же нельзя вставать. У тебя сотрясение мозга.
 Она осторожно отвела Антона к его кровати, уложила в постель и, отдышавшись, рассказала, как они, не дождавшись его, вернулись назад и обнаружили его неподалеку от остановки трамвая с развороченным носом и залитым кровью лицом.
 Две недели Антон провалялся в госпитале. Линда почти каждый день навещала его. В университет она не ходила, но целыми днями пропадала в читальном зале - готовилась к защите диплома. Когда Антону сняли бинты и разрешили ходить, он долго не решался подойти и  посмотреть на себя в зеркало. А когда заглянул, то сразу понял, почему Линда, как правило, приходила к нему в сумерках и старалась, прощаясь, не заходить в палату. Через всё лицо пролегли синюшные шрамы, покрытые серыми струпьями; правая половинка искривленного носа на 5 мм возвышается над левой и верхняя, и нижняя губы рассечены глубокими шрамами, делящими их на равные части.
 - Вот это да, - подумал Антон. - Квазимодо по сравнению со мной красавец.
 К счастью, долго любоваться своей физиономией Антону не пришлось. В палату заглянула медсестра хирургического отделения:
 - Красавец, красавец! – пропела она. - Хватит на себя любоваться, там к тебе пришли друзья.
 Не успела она закончить свою тираду, как в дверях появились Сережа Клочков и Толя Семенов. Смешно переваливаясь с боку на бок, Сережа подбежал к Антону и затараторил:
 - О, наш бледнолицый брат, почему ты нас не предупредил, что твое племя стало на тропу войны? Скажи нам, кто сумел нанести тебе такай красивый боевой орнамент?
      -Серега, прекрати кривляться! - одернул его Толя и тут же спросил: - Швы давно поснимали?
 - Только что, - ответил Антон, - даже дырки от ниток не успели затянуться.
 - Не дрейфь, скоро не только "дырки", но и швы затянутся так, что и следа от них не останется, - заверил Сережа. А чтобы ещё быстрей зажило, сейчас Вася принесет «Бальзам».
 Не успел он закончить эту фразу, как в палату ворвался Вася с пакетом в руках.
 - Мужики, поляна свободна, можем накрывать столы, - поздоровавшись с Антоном, и как бы не замечая плачевного состояния его физиономии, сообщил он. Оживленно переговариваясь, ребята двинулись к давно освоенному ими укромному местечку, как будто специально отведенному для встречи друзей. Под огромной ивой, закрывающей от взгляда прохожих и администрации госпиталя, уютно примостился небольшой столик с двумя скамейками. Василий добыл из пакета бутылку водки, хлеб, баночку красной икры, баночку крабов и кольцо полукопченой колбасы. Антон достал из кармана госпитальной куртки небольшие мензурочки, в которых медсестры раздают таблетки. Ребята быстро накрыли стол и, настороженно поглядывая по сторонам, отметили успешное зарастание швов на обезображенном лице товарища.
 - За Нарбиге! - торжественно провозгласил Сережа и тут же пояснил, недоуменно уставившимся на него ребятам:
 - Так называли асса немецких диверсантов Отто Скорцени. Его рожа была украшена такими же глубокими шрамами как у Антохи.
 - Будь здрав, боярин! - чуть помедлив, добавил он. Ребята дружно выпили. Так, с легкой руки Сережи, за Антоном на какое-то время закрепилась эта кличка.
 Правда, кличке "Нарбиге" долго прожить не пришлось. Начались государственные экзамены, после окончания которых больше половины молодых лейтенантов-подводников было отправлено в сухопутные войска. Не избежал этой участи и Антон. Сразу же после выхода из госпиталя он узнал, что его фамилия красуется в списке приговоренных к необходимости в корне поменять свою профессию, к которой он готовился все годы пребывания в училище. Антон пытался протестовать, но получил твердый отпор. Ни в политотделе училища, ни в руководстве факультета найти поддержки не удалось. Сухопутные войска, на вооружение которых поступила суперсовременная техника и вооружение, нуждались в специалистах с высшим образованием. КПСС и Советское Правительство приняли решение укрепить их за счет выпускников высших военно-морских училищ. Вскоре ребята, которым было суждено остаться в составе ВМФ СССР, получили назначение на различные флоты, чтобы получить практику управления подразделениями на подлодках, получили звания мичманов и убыли к новому месту службы, а будущие сухопутные офицеры остались в стенах училища дожидаться присвоения первого офицерского звания. Расставание было не из легких. Большинство ребят, были буквально влюблены в профессию офицера-подводника, и предстоящая метаморфоза больно била по нервам. Выпускники, получившие уже статус мичманов, имели право беспрепятственно выходить в город и возвращаться в казарму в любое время дня и ночи. Частенько от ребят, вернувшихся из города, несло крепким перегаром. Пьянство в те времена каралось очень сурово. Оно была несовместимо со званием курсанта ВВМУ и каралось отчислением из стен училища без зачтения срока службы с любого курса. Но здесь был явно не тот случай. Антон со своими глубокими шрамами старался в город не выходить. Вскоре к нему присоединились ещё несколько выпускников, которым начальник факультета запретил увольнение в город. Чтобы ребята не скучали, он находил им какую-нибудь работу: одних он забирал к себе в канцелярию и они допоздна вместе с секретаршей готовили там личные дела будущих офицеров, другие работали в оружейной мастерской, а Антон, не любивший канцелярский работы, как правило, просил направить его на простые работы на улице. Шли день за днем, а приказа о присвоении выпускникам офицерских званий все не было. Начальник факультета,капитан 1 ранга Верховцев, явно нервничал. Но однажды он вышел к ребятам в необычно-веселом настроении:
 - Всё, мужики, лёд тронулся, - заявил он на очередном утреннем построении. - Приказ о присвоении вам очередных воинских званий подписан.
 - Не расслабляться! - тут же добавил он, - Пока приказ не доставят в училище, вы ничего не знаете и продолжаете трудиться.
 Ребята восторженно загудели, но начальник факультета тут же прервал их восторги и выдал каждому очередное задание:
 - Безделье не приносит счастья! - перефразировал он любимое высказывание А.П.Чехова.
 Антону на сей раз, выпало, как Тому Сойеру, красить забор со стороны парадного подъезда училища. На выпускную церемонию ожидалось прибытие большого количества высокопоставленных особ, как морских, так и сухопутных. Антон надел рабочие ботинки и брюки, вывез на тачке бидон с краской, скребок, кисти и, не надевая робы, неспешно приступил к работе. Утро только началось. Ярко светило солнце. К воротам училища одна за другой подъезжали машины, из которых, выходили офицеры. Чтобы лишний раз не козырять и не отвлекаться от работы, Антон решил начать покраску с дальнего угла забора. Подошел Сережа Клочков и порекомендовал заменить кисть на каток.
 - Да я и сам об этом думал, - ответил ему Антон. - Да где ж его возьмешь?
 - Надо места знать, - глубокомысленно изрек Сережа и тут же куда-то исчез.
 Не прошло и пяти минут, как он вернулся, и торжественно вручил Антону довольно новый каток, надетый на небольшую рукоятку. Дело сразу пошло веселее. К одиннадцати часам утра забор уже сиял, как солнце. Оставалось лишь кое-где подправить его кистью. Антон тщательно вымыл растворителем каток, поставил его у самого входа и только взялся за кисть, как к воротам подкатил зеленый ГАЗик, и из него важно вылез широкоплечий, не очень высокого роста мичман. Он огляделся вокруг, пристально посмотрел на Антона и вдруг, сделав ещё более важным свое холеное лицо, начальственно поманил его к себе пальцем. Антон улыбнулся и, сделав вид, что он не видел обидного жеста, повернулся к забору. Мичман рассвирепел:
 - Ты что, пацан, не видишь, что тебя начальство зовет?
 - Кому начальство, а мне так и не очень, - весело ответил Антон.
-Чт-о-о? - недоуменно протянул мичман. - Да как ты смеешь со мной так разговаривать? Да я тебя...
 - Охолоньте, товарищ мичман, не спешите якать. Вы случайно не приказ о присвоении мне звания лейтенанта привезли? - весело продолжал издеваться Антон. -А то мне не терпится какого-нибудь нахала к себе пальчиком подозвать.
В это время из помещения КПП вышел дежурный по КПП мичман Алексеев, который хорошо знал Антона и, видимо, слышал весь диалог.
 - Антон, как тебе не стыдно издеваться над старшими? Ведь он тебе в отцы годится, - напустился он на Антона, и, повернувшись к вновь прибывшему, миролюбиво добавил:
 - Не обращайте на него внимания - это без пяти минут лейтенант, вот он и куражится.
 - Да не без пяти, наверняка уже лейтенант, - пробормотал мичман. – Я,  действительно, привез копию приказа Министра Обороны о присвоении званий офицеров выпускникам училища.
 Антону вдруг стало стыдно за свою выходку, он, хотел было извиниться, да не успел, мичман сел в машину и она уже плавно въезжала в ворота училища.
  Через два дня состоялось торжественное построение личного состава училища, посвященное вручению выпускникам кортиков и дипломов об окончании Тихоокеанского Высшего Военно-морского училища подводного плавания им. С.О. Макарова. 
 Для вручения офицерских погон, дипломов и кортиков прибыл Командующий Тихоокеанским флотом адмирал Фокин В.А.
 Не обошлось и без курьезов. Антону и двум выпускникам с надводного факультета было приказано поставить на плацу три стола, положить на них белые скатерти, на них сложить кортики и дипломы и караулить их до тех пор, пока не появится кортеж с начальством и гостями.
 Но тут выяснилась, что в суматохе куда-то исчез ключ от огромного сейфа, в котором хранились дипломы и кортики. Началась невообразимая суматоха. Когда поиски ключа от сейфа, ни к каким результатам не привели, а запасного ключа в секретной части не оказалось, начальник факультета объявил, что он даст дополнительно месяц оплаченного отпуска тому, кто сможет вскрыть сейф. Желающих получить лишний месяц отпуска оказалось довольно много. Страсти вокруг сейфа разгорались, но результата не было.
 Выручил всех Сережа Клочков. Пока все суетились, он спокойно взял пакет пластилина, засунул его в скважину замка, аккуратно вытянул и исчез в своей мастерской в подвале. Минут через 20 он вернулся с сейфовым ключом и надфилем в руках. Ажиотаж вокруг сейфа утих. Все с напряжением наблюдали, как Сережа колдует возле сейфа. Он несколько раз вставлял ключ в скважину, тихонечко вынимал его, тщательно осматривал, подпиливал надфилем бородки ключа и что-то бормотал себе под нос. Наконец замок крякнул, и дверь со звоном распахнулась. Слесарный гений Сережи спас от позора училище и от крупных неприятностей его руководство. Дальше все пошло в соответствии с установленным ритуалом.
  Церемония вручения офицерских погон, кортиков и дипломов и торжественный обед, на котором, вопреки сложившимся традициям, не было ни грамма спиртного, заняли не более трех часов. И вот толпа молодых лейтенантов в белых кителях с золотыми погонами на плечах и морскими кортиками на боку, вывалила из ворот училища. Здесь их уже ждала вереница такси. Таксисты знали, что молодые офицеры народ щедрый и в своих ожиданиях они не ошиблись. Вскоре у ворот училища не осталось ни одной машины. Шла очередная кампания ЦК КПСС по борьбе с пьянством, поэтому офицерам не только в стенах училища, но и за их пределами запрещалась коллективное употребление спиртных напитков. Нельзя было не только пить, но даже появляться в форме в кафе и ресторанах. Антон, помня о своем непрезентабельном виде, не собирался никуда ехать, хоть все наперебой приглашали его в свои семьи: и Толя Семенов, и Сережа Клочков. Он решил собрать чемодан и ехать домой. Но тут рядом с ним появился Леша Сулик. Он был возбужден и явно торопился:
 - Петрович, - почти закричал он, - что ты тут толчешься? Поехали в ресторан - примочим погоны.
 – Что-то не хочется, – вяло ответил тот.
 - Что там не хочется, надо! - все также резко продолжал Леша. - Давай хватай мичманку и вперед! Ресторан уже заказан. Звони своей подруге, и поехали! Антон слегка помялся и, махнув рукой, побрел за Лешей.
 - Товарищи офицеры, разве вы не слышали, что посещать рестораны в форме запрещено? - раздался вдруг голос начальника факультета.
 Леша развернулся лицом к начальнику факультета и весело доложил:
 - Так точно, товарищ капитан первого ранга, слышали, но я заказал столик на втором этаже, туда патрули не заглядывают. Начальник факультета усмехнулся, покачал головой и пошел прочь.
 Столики были заказаны в ресторане "Золотой рог". В зале, на втором этаже, оказалось около пятнадцати молодых офицеров с женами и подругами. Вечер прошел весело и без приключений. Патрули не появлялись не только на втором, но и на первом этаже тоже. Видно,  они имели неофициальное распоряжение не трогать выпускников.
 Двое следующих суток прошли как в тумане. Выпускники один за другим отправлялись на Запад. Остающиеся провожали их, и сами потихоньку собирались последовать за ними. Получив подъемные, Антон раздумал сразу ехать домой. Он решил навестить свою старшую сестру Лиду, жившую на острове Сахалин.

      Глава 6. ОСТРОВ САХАЛИН

 Прошло уже 15 лет с тех пор, как старший брат Юрий и старшие сестры Мария, Лида и Нина уехали в Москву в поисках лучшей доли. Послевоенной Москве требовались молодые руки, и они без особого труда нашли себе и работу, и общежития. Мария вскоре вышла замуж, но прожила с мужем недолго, тяжело заболела и умерла, оставив мужу двоих малых детей. Не прошло и года, как во время драки с уличной шпаной был убит Юрий.
 Лида вскоре познакомилась с молодым красавцем  лимитчиком (так называли рабочих из провинции, приехавших в Москву в поисках куска хлеба), и вышла за него замуж. Молодожены жили в разных общежитиях. Золотые деньки медового месяца они проводили то в одном, то в другом общежитии. Как правило, их семейная жизнь заканчивалась к 23 часам. Правила поведения в рабочих общежитиях строго регламентировали даже личную жизнь семейных людей.
 Муж Лиды, которого, как и ее брата, звали Юрий, был высоким, общительным человеком. Он умел ладить и с товарищами по работе, и с начальством. Кроме того, он был мастером на все руки и практически владел почти всеми строительными специальностями, но, несмотря на это, получить квартиру в Москве в обозримом будущем не представлялось возможным. А без квартиры - какая семейная жизнь? Это ведь только в поговорке «С милым рай и в шалаше», а в Москве и пресловутый «шалаш» просто так не построишь. Помучившись несколько месяцев по «углам» и общежитиям, молодожены решили уехать из столицы по вербовке на о. Сахалин. Так они очутились на самом краю Советской страны, в маленьком поселке городского типа Макаров. Сначала они снимали квартиру, а затем купили себе маленький полуразвалившийся домишко, отремонтировали его и стали настоящими сахалинцами, нарожали детей, завели домашних животных и зажили по-человечески.
 Нина, оставшаяся в Москве без родственников, жила в общежитии и, чтобы не умереть от голода, время от времени ездила в деревню к родственникам, привозила оттуда деревенские харчи, часть из которых съедала, а остальные потихоньку продавала на рынке, в свободное от работы время. Советская власть не поощряла такого рода коммерцию и называла её "спекуляцией", за которую по закону полагался срок. Нина, конечно же, знала об этом, как могла остерегалась но, при очередной облаве, которые регулярно проводились на рынках, она попалась с поличным и загремела на три года в места не столь отдаленные. Так в течение нескольких лет от первой семьи отца в Москве не осталось никого.
К моменту, когда Антон закончил ВВМУ, он уже сумел установить родственные связи с Ниной, которая успела отбыть свой срок и вернуться в Москву, а с Лидой и её семьей ему предстояло знакомиться заново.
 Ярким, солнечным июльским днем дизель-электроход "Обь", на борту которого в каюте второго  класса удобно разместился Антон, снялся со швартовов и, плавно развернувшись, взял курс по направлению к проливу Лаперуза. Антону и его попутчикам предстояло двое суток плестись на тихоходном грузопассажирском судне по бурному Татарскому проливу, отделяющему остров Сахалин от материка. Вскоре за кормой остался залив Петра Великого, как призрак, промелькнули в дымке слабые очертания Русского острова, и судно плавно понеслось по ярко-зеленой глади Татарского пролива, незаметно переходящего в Японское море. Пассажиры, напуганные рассказами о коварстве Татарского пролива, не торопились уходить с верхней палубы. Вдруг один из пассажиров, стоявших по левому борту, истошно закричал:
 - Кит! К-и-т!
 - Где? где? - заволновались пассажиры, большинство из которых никогда в жизни не видели кита.
 - Да вот же, вот, - не унимался тот. - Вы что, ослепли? Смотрите какой фонтанище он запустил!
 Тут уже многие определили место, где находился океанский гигант и ринулись на левый борт, чтобы получше его рассмотреть. Палуба заметно накренилась на левый борт.
 - На палубе! - раздался резкий окрик по громкоговорящей связи. - Ведите себя прилично! Так вы мне оверкиль* сделаете.  Это вахтенный офицер, заметив изменение крена, решил слегка припугнуть ретивых пассажиров. Толпа смущенно начала отходить от левого борта, продолжая наблюдать за огромной тушей финвала, которая то погружалась в морскую пучину, то появлялась на поверхности моря вновь, предварительно выдав огромный фонтан воды. Антон тоже впервые видел живого кита и с интересом наблюдал за его действиями. Плавание продолжалось. Погода благоприятствовала пассажирам, и в течение последующих двух суток киты ещё не раз появлялись и ближе и чуть дальше, но ни один из них не рискнул приблизиться к судну настолько, чтобы его можно было подробно рассмотреть, как в аквариуме. Вдоволь насмотревшись, как резвится кит, Антон посетил ресторан, плотно пообедал и завалился спать. Проснулся он от чувства голода, взглянул на часы: стрелки показывали 4 часа.
 - Неужели целые сутки проспал? - подумал Антон, но, взглянув на мирно спящего соседа по каюте, понял, что сейчас глубокая ночь. Он достал из чемодана бутерброд с красной рыбой, который приготовила мама Линды, знавшая, как Антон любит её, прихватил бутылку пива и поднялся на верхнюю палубу. Ночь была по-южному теплая. Многие пассажиры довольно душным каютам предпочли прохладу верхней палубы, расстелив, кто плед, кто одеяло, мирно похрапывали под открытым небом. Несколько человек тихо беседовали, стоя вдоль бортов и созерцая, как вдоль борта струится светящаяся от планктона вода. За кормой тоже струилась фосфоресцирующая дорога. Вскоре яркость свечения стала уменьшаться - приближался рассвет.
 Рассвет на море резко отличается от рассвета континентального. Смена темного и светлого времени суток происходит резче и, как всегда, неожиданно, но, пожалуй, больше это касается рассвета, чем заката. При приближении рассвета как-то незаметно исчезает резкость силуэтов. Очертания надстроек, мачт и палубных устройств становятся какими-то размытыми и нереальными, удаляется, а иногда и совсем исчезает горизонт, небо становится каким-то серым и скучным. И вдруг над горизонтом появляется яркий край солнца, и все вмиг преображается, становится рельефным и многоцветным. И каждый раз солнце появляется неожиданно, как бы ты его не ждал. Антону много лет пришлась проплавать, имея в качестве главного путеуказателя магнитный компас. Каждое утро, если корабль находился в море, он старался проверить поправку магнитного компаса по пеленгу восходящего солнца. И каждый раз оно появлялось неожиданно, как бы он ни старался. Определять поправку компаса по солнцу, уходящему за горизонт, куда спокойнее, хотя и не так волнующе.
 Вторая ночь на борту дизель электрохода «Обь» прошла безо всяких приключений. Только погода чуть-чуть испортилась. Небо заволокло низкими лохматыми тучами, началась легкая морось, видимость резко ухудшилась. Когда вахтенный офицер сообщил пассажирам, что судно входит в пролив Лаперуза, никто не смог увидеть не только очертаний Японского острова Хокайдо, но и мыса Крильон, который находился всего в нескольких милях слева по ходу судна. Вскоре дизель-электроход ошвартовался к причалу порта Корсаков. На сей раз Татарский пролив пощадил путешественников. После недолгой, чисто формальной проверки судна и пассажиров таможенной группой порта, пассажиры вышли на причал и разъехались в разные концы города. Лишь небольшая группа, в которую входил и Антон, направилась к зданию нового, красивого морского вокзала
 К удивлению Антона, в Корсакове железнодорожного вокзала не было. Чтобы ехать поездом в глубь острова, надо было добираться до города Южно-Сахалинск.
 Добравшись на такси до Южно-Сахалинска, Антон узнал, что поезд, идущий до города  Макарова, отправляется через час, а следующий будет только через двое суток. Не долго думая, Антон приобрел купейный билет и вскоре оказался в стареньком, но чистом вагоне.
 Сахалинский поезд заслуживает особого внимания. Все железнодорожное хозяйство досталось советским островитянам от японцев. Железнодорожные составы ходили по узкой колее. Небольшие, по 8-10 вагончиков, составы тащили невесть как попавшие туда, допотопные «Кукушки». Видно японцы перед капитуляцией успели уничтожить весь подвижной состав транспорта. Железнодорожная колея была уже заезжена до безобразия. Поэтому пассажирский состав катился по холмистой дороге настолько медленно, что иногда хотелось соскочить с подножки на ходу и побегать с эшелоном наперегонки. Только благоразумие удерживало от такого опрометчивого шага. Утомленный однообразием сахалинского ландшафта, Антон поднялся на вторую полку вагона, сиявшую непривычно –белоснежным постельным бельем, и безмятежно захрапел. Проснулся он лишь тогда, когда проводница принесла ему билет и сообщила, что поезд приближается к г. Макарову. Не успел он сойти с подножки вагона, как оказался в объятиях высокой худощавой женщины, в которой он без труда узнал свою старшую сестру Лиду. Рядом с ней, светясь добродушной улыбкой, стоял высокий, статный мужчина и похожий на него мальчик.
 -Антоша, знакомься с моими мужчинами: Это - Юра, а это - наш старший сын Гена…и оба Хисамутдиновы, – улыбаясь добавила она.
 -Как вы догадались о моем приезде? – удивился Антон. Я же ведь не успел дать вам телеграммы о выезде из Южно-Сахалинска.
 -А что тут гадать? - добродушно улыбаясь, вопросом на вопрос ответил Юра. - Позвонили в порт. Нам сообщили, что пароход прибыл вовремя, значит, ты успел на поезд. А если бы ты не успел, то пришли бы встречать через двое суток.
 Возразить было нечего. Юра забрал чемодан из руки Антона. Лида без умолку что-то говорила и все удивлялась, как это он решился в такой дальний путь ради встречи с ними. Юра взял такси, и минут через пятнадцать оно уже стояло у калитки небольшого деревянного домика с маленьким аккуратным двором, наполовину занятым штабелями аккуратно уложенных дров. Из калитки выглядывал шустрый парнишка лет пяти- шести, а из-за него на Антона уставились огромные серые глазищи еще меньшей девочки. На поясе парнишки болтался деревянный меч. Его глаза впились в кортик Антона.
 -Вова, поздоровайся с дядей Антоном! - обратилась Лида к мальчику, но она не успела закончить своей фразы. Вова метнулся к Антону и обеими руками вцепился в кортик, пытаясь вырвать его из ножен.
 Антон, заранее разгадавший его намерение, схватил его за руки. Тот, не сопротивляясь, разжал руки.
 - Игрушечный? – разочарованно спросил он.
 -Конечно игрушечный, - улыбаясь, ответил Антон.
 -Врешь, - убежденно сказал Вовка. - Игрушечные такими тяжелыми не бывают.
 - Молодец,  соображаешь, – с этими словами Антон нажал кнопочку и выдернул клинок из ножен. Отполированная сталь грозно блеснула на солнце.
 - Ух, ты, - восторженно выдохнул Вовка. - Дай подержать.
 - Оружие - не игрушка, - построжал тот. - Когда подрастешь, тогда я тебе обязательно дам его подержать. С этими словами, вернув кортик в ножны, он наклонился к девочке. Но девочка, как испуганная лань, сорвалась с места и в мгновенье ока оказалась на крыльце дома.
 -Рая, куда же ты?  Ты же так ждала дядю Антона! - крикнула Лида, но девочка скрылась уже в коридоре.
 - Ладно, Антоша, с Раей познакомишься потом, а сейчас ты, наверное, хочешь с дороги помыться. Давай быстренько в душ. Он там за поленницей. Там всё есть: и мыло, и полотенце. Гена проводи дядьку. Да не задерживайся! - добавила она. - Там народ уже ждет.
 - Какой народ? – удивился Антон, но переспрашивать не стал.
 Приняв холодный душ, он вошел в дом и все понял. В большой квадратной комнате, кроме Лиды и Юры, находились еще три очень красивые женщины и трое мужчин. Это были сестры Юры и подруга Лиды со своими мужьями. Посреди комнаты стоял большой стол, уставленный напитками и закусками, среди которых ярко выделялись бутерброды с красной икрой и блюда с красной рыбой. Лида представила Антона и познакомила его с каждым из присутствующих. Приход Антона как бы послужил сигналом к началу трапезы. Все дружно расселись за столом. Лида оказалась не только хорошей хозяйкой, но и прекрасным массовиком-затейником. Тосты следовали один за другим. Вечер удался на славу. Много пели, много пили, до упаду танцевали. А Антону пришлось даже сплясать, так как в нашем народе крепко сидит уверенность, что каждый моряк должен уметь плясать. Разошлись поздно за полночь. На другое утро Антон проснулся довольно поздно от ощущения, что на него кто-то смотрит. Он слегка приоткрыл глаза. В комнате было довольно темно. Шторы окон были плотно занавешены. Только тоненький луч солнца пробивался откуда-то сбоку.
 -Дядя Антон, ты уже проснулся? – услышал он детский голосок с очаровательньной хрипотцой.
 В двух шагах от кровати на цыпочках, вытянув шею, стояла Рая. Распахнув свои бездонные глаза и, очаровательно изогнув свои пухлые губки, она выжидательно смотрела на дядьку. Даже в полумраке были видны сбитые коленки и поцарапанные ноги
 -Рая, ты зачем не даешь дяде спать? - тут же послышался грозный шёпот Лиды, - Что я тебе говорила?
-Да я уже не сплю, не ругай ребенка, - остановил её брат.
 - Ах, не спишь,- уже в полный голос проговорила она. - Тогда вставай, умывайся и за стол, а то народ уже заждался.
Тронутый такой деликатностью, Антон быстро оделся и выскочил на улицу. Вчерашняя компания была в полном сборе. Она встретила соню веселыми репликами и шутливыми упреками за вынужденный пост. Пока он спал, Лида уже успела накрыть стол для завтрака, который мало чем отличался от вечернего. Все дружно заняли свои места за столом, и веселье продолжилось, благо никому не надо было идти на работу: второй день пребывания Антона на Сахалине совпал с воскресеньем.
      Неделя пребывания на Сахалине пролетела, как один день. Съездили в пионер-лагерь, в котором отдыхала вторая дочка Лиды – Алла. Каждое утро взрослые уходили на работу, а Антон с детьми отправлялся на берег небольшой речушки, купался, загорал и играл с ними в различные игры. Эти походы на берег реки очень сблизили его с племянниками и, когда пришел час разлуки, они почувствовали себя по настоящему родными и не на шутку расстроились. Одно только скрашивало боль разлуки – срок пребывания семьи Лиды на Сахалине окончился, и они надеялись в скором времени переехать в город Комсомольск-на Волге, где жили родители Юрия. Это обстоятельство оставляло надежду на новую встречу в ближайшем будущем, тем более, что в этом городе жил лучший школьный друг Антона – Слава Дёмин.
 Первым на материк уехал Юра, чтобы подготовить для семьи жилье в Комсомольске. А через пару дней отправился и Антон, чтобы повидаться с матерью, оставшейся совсем одной и с нетерпением ожидавшей сына. Старший брат Виктор в это время учился в Москве в академии, а младшая сестра Вера поступила в педагогический институт в далекой столице Таджикистана – Душанбе
Покидал он своих хлебосольных родственников душным летним вечером. Провожать Антона на железнодорожный вокзал прибыли почти все родственники Юры и Лиды: Здесь были и Сережа с Валей  с их неразлучным другом аккордеоном, которым Сережа владел виртуозно; и самая младшая сестра Юры – красавица Тома, со своим мужем Толей и вторая, тоже не менее красивая сестра Юры – Соня и Лида со старшим сыном Геной. Без всяких проблем приобрели купейный билет. Без умолку пел аккордеон. Недалеко от входа на вокзал стоял довольно длинный стеллаж, на котором по утрам крестьяне из окрестных деревень раскладывали свой нехитрый товар. Вот этот-то стеллаж провожающие и превратили в стойку бара. Как по мановению волшебной палочки, появились стаканы; пара бутылок «столичной», а вслед за ними - и кружки с пивом.
-Ну что же, морская душа, спасибо, что посетил нас в таком далеком краю, жаль только, мало побыл, - торжественно провозгласил Сережа, - ну да не страшно, мы скоро будем на материке тоже, и я думаю, там мы сможем видеться чаще. Счастливого пути!

Не успел Сережа закончить свой тост, как по трансляции объявили о подходе поезда, который должен был увезти Антона. Мешкать было некогда, вслед за первым тостом зазвучал второй с пожеланием скорой встречи. Лида заплакала. Поезд, скрипя тормозами, уже останавливался. Стоянка поезда планировалась всего три минуты. Прощание было коротким, и вскоре Антон уже трясся в купе вагона номер 7. Удобно устроившись на второй полке на чистой постели, он перебирал в уме события последних дней и думал, что вряд ли когда либо в жизни ему придется вернуться в г. Макаров. Но оказалось, судьба может распорядиться по-своему.
Добравшись без приключений до Южно-Сахалинска, Антон взял такси и уже знакомым маршрутом отправился в порт Корсаков. Он попросил таксиста подбросить его в порт, но таксист оказался на редкость необщительным и несговорчивым человеком. Он не захотел везти Антона прямо в порт, а высадил его за несколько кварталов до него, ссылаясь на то, что он куда-то торопится, а судно уходит аж через три часа, и пассажир без проблем успеет на него. Антон немного рассердился и решил  позлить водителя. Когда тот остановил свою машину, Антон, не торопясь, достал из кошелька почти все свои деньги и начал медленно отсчитывать сумму, которая светилась на счетчике. Шофер, получив деньги, начал ворчать:
-Вы недодали мне десять рублей, мы так не договаривались.
-А мы не договаривались, что Вы меня не довезете до порта, - отпарировал тот, - поэтому я Вам плачу строго по счетчику.
-Ладно, черт с тобой, довезу! - ему явно не хотелось терять десятку. Он сорвался с места, и буквально через пять минут они стояли у здания морского вокзала.
      -Вот так-то лучше, - усмехнувшись, сказал Антон, вручая «водиле» договорную десятку. С этими словами он вышел из такси и пошел в здание морвокзала. Тот же самый дизель-электроход «Обь» уже стоял у причала. У кассы было всего три человека. Антон спокойно занял очередь и стал ждать. Когда, наконец, пришел его черед заказать билет, он сунул руку в карман тужурки и похолодел, денег там не оказалось. Он точно знал, что он не клал их в кошелек. На всякий случай он достал его – в кошельке сиротливо приютились 50 рублей. Как ошпаренный он выскочил на привокзальную площадь, подбежал к месту высадки из такси. Конечно же, никаких денег там не было. Либо они выскользнули в такси, либо их уже кто-то успел подобрать. Антон взглянул на часы. До отправления дизель электрохода оставалось полтора часа. Ещё можно успеть съездить в город и обменять чек, который лежал у него в кармане, на деньги. Он вернулся в кассу морского порта.
      -Скажите, пожалуйста, чем я могу добраться до банка? – спросил он кассира.
      -А зачем Вам банк? Он Вам не поможет. Он закрыт до 16-00, а теплоход уходит в пятнадцать, - «утешил» его кассир.
      Решение пришло мгновенно:
-Надо попробовать договориться с кем-то из членов команды, моряк моряка поймет, - подумал он и, не теряя времени, ринулся на судно. Но не тут-то было, на его пути встал солдат с зелеными погонами:
-Ваши документы,  - строго проговорил он. - Я имею в виду Ваше удостоверение личности и билет на судно.
 Антон достал свое удостоверение. Пограничник внимательно его изучил, но возвращать не торопился:
-Я должен проверить и Ваш билет, - заявил он.
  - А при чем здесь билет? – рассердился Антон.
-Таков порядок, товарищ лейтенант, - коротко промолвил тот. Тут Антон заметил, как на верхнюю площадку трапа вышел какой-то моряк с шевронами на рукаве. Лицо моряка показалось знакомым .
-Товарищ старпом, - закричал Антон, - можно Вас на минутку?
Старший помощник капитана судна, а это действительно оказался он, недоуменно уставился на незнакомца и стал медленно спускаться по трапу. Когда он приблизился к Антону, тот протянул ему руку и представился:
- Лейтенант Родионов, выпускник ТОВВМУ.  Товарищ старпом, можно мне с Вами поговорить наедине? – попросил он.
-Пожалуйста, давайте отойдем чуть в сторонку. Вы не возражаете? – обратился он к пограничнику.
-Никак нет, - четко ответил тот. - Только, пожалуйста, далеко не отходите!
Они отошли чуть в сторону. Антон рассказал, что с ним приключилось, и попросил старпома взять его на борт, либо одолжить деньги до прибытия во Владивосток, а там он с ним рассчитается. Тот чуть-чуть подумал и, наконец, ответил:
-Извини, лейтенант, денег у меня нет, и взять Вас на борт: без билета я не могу. Вас погранцы не пропустят, а капитану я могу доложить. Только он может взять на себя такую ответственность. Подожди здесь!
Старпом поднялся на борт. Пока они беседовали, возле них крутился парнишка лет 14-15. Он внимательно рассматривал судно, но Антону показалось, что он прислушивается к их беседе. Как только старпом ушел, парнишка неспешно удалился и подошел к двум мужчинам и женщине, стоявшим недалеко от них. Они стали что-то оживленно обсуждать. Наконец вернулся старпом.
      -Извини, друг, но я ничем помочь тебе не могу,   наш рейс считается заграничным и взять тебя без билета мы просто не имеем права, - заявил он.
  Несолоно хлебавши, Антон забрал свое удостоверение и поплелся к кассе в смутной надежде встретить кого-нибудь из знакомых. У него на руках был депозит на тысячу рублей, но сберкасса на вокзале была закрыта, а банк открывался только в четыре часа, то есть после отхода судна. Вдруг кто-то тихонько дернул его за рукав. Антон повернул голову и увидел, что рядом с ним стоит тот самый парень, что крутился  возле судна.
-Дядя, давай выйдем на улицу, там мама с тобой поговорить хочет.
- О чем ? - удивился тот. - Я вроде никаких мам здесь не знаю. 
-Она сама Вам все скажет, - промолвил парень и пошел на выход. Антон пожал плечами и решил все-таки пойти за ним.
Недалеко от входа стояла троица, которую он уже видел раньше. Мальчик куда-то исчез. Женщина отделилась от группы и, улыбаясь, направилась к нему.
-Молодой человек, - тихим, елейным голосом обратилась она к Антону, - нам случайно стало известно, что Вы попали в сложную ситуацию, и мы решили Вам помочь. Мы дадим Вам денег на билет, и даже чуть больше.
-Что значит больше? - вырвалось у Антона.
-А это значит, что мы дадим Вам не 150 рублей, которых Вам не хватает на билет, а сто пятьдесят тысяч сейчас, и столько же позже, когда Вы выполните нашу маленькую просьбу.
-Хотел бы я знать, что это за просьба, которая так щедро оплачивается?
-Да ничего сложного. Вам нужно просто доставить небольшой пакетик, килограмма на два, одному человеку во Владивостоке. Он-то Вам и вручит оставшуюся сумму.
-И что же я буду делать с такими деньжищами? - пытаясь улыбаться, сказал Антон. – Ведь это даже не заработок, а дар божий. А в священном писании сказано: «Бойся, дары приносящих!»
Женщина натянуто улыбнулась.
-Вам бояться нечего. Выполните нашу просьбу, и Вы свободный казак.
-Я подумаю.
-Думайте, только недолго, и не надо ни с кем советоваться. Это может Вам повредить.
- Это что, угроза?
-Нет, дружеский совет.

-Рановато вы меня зачислили в свои друзья. С такими «друзьями» можно в лучшем случае попасть на нары, а то и головы лишиться, - подумал Антон. Наверняка предложат протащить через таможню валюту или наркотики. Женщина отошла, а он вернулся в здание морвокзала, сел на скамейку возле кассы и стал наблюдать за посетителями.
-Что делать? Обратиться в милицию? Пожалуй, не стоит. Это не ее сфера деятельности. Можно самому нарваться на неприятности. Обратиться в КГБ?  А где его искать?
Помучавшись около получаса, и не заметив ничего подозрительного, он все-таки решился обратиться к старшему лейтенанту погранвойск, который пришел проверить пост на причале. Выслушав Антона, тот усмехнулся и сказал:
-Начитались детективов? Это Вас кто-то просто решил разыграть. За такие деньги пол-Сахалина можно вывезти.
Услышав такой ответ, Антон решил больше ни с кем по этому поводу не советоваться, а чтобы не маячить на вокзале, решил вернуться в г. Макаров и там решить все свои проблемы. За 30 рублей он добрался до Южно-Сахалинска, а на оставшиеся 20 купил билет на поезд до ближайшей станции в общем вагоне. Главное было сесть без проблем в поезд, а там уже дело техники. Переходя из вагона в вагон, можно примелькаться всем проводникам и свободно добраться до любого места. Приняв решение, и убедившись, что ему ничто не угрожает, он решил пройти в свой девятый вагон, забраться на верхнюю полку и чуть-чуть отдохнуть. Проходя мимо седьмого вагона, он вдруг услышал певучий игривый голосок:
-Морячок, ты случайно не в нашем вагоне собрался прокатиться?
Он повернул голову налево и увидел, как из вагона вышла красивая, светловолосая проводница. Тут он вспомнил, что сюда ехал в седьмом вагоне и билет у него сохранился и решил пошутить с хорошенькой дамой.
-Конечно, в Вашем, - улыбаясь, проговорил он. - Чуть не проскочил мимо. С этими словами он извлек из кармана старый купейный билет и протянул его проводнице.
-Да я пошутила,- воскликнула та, - мой вагон забронировала какая-то школа. Они подсядут к нам часа через два. Они что там сдурели? - рассмотрев номер вагона, недоуменно сказала она. - Бегите в кассу пока еще у Вас есть время, а впрочем,  стоп!
-Маша, - закричала она проводнице соседнего вагона, - возьми морячка. В кассе что-то напутали и выдали ему билет в мой вагон.
-Ладно, идите сюда!- сказала та Антону.
-Идите к соседке, а я приду к Вам в гости, меня зовут Полина, -  всё также игриво представилась проводница седьмого вагона.
Антон уже хотел прекратить этот розыгрыш, но передумал. Маша скользнула глазом по билету, сунула его в свою сумочку и продолжила свою беседу со второй проводницей.
Антон занял указанное ему место. Вагон был полупустой. Тут он вспомнил, что с самого завтрака ничего не ел и решил подзакусить. Лида добросовестно начинила его сумку всякой снедью, а Сережа перед самым отъездом впихнул еще и бутылку водки. Он был твердо уверен, что отправляться в путь без пол литра нельзя.
Как только поезд тронулся, все еще не веря в свою удачу, Антон переоделся в спортивный костюм и стал выкладывать на столик съестные припасы, предварительно застелив его салфетками. Не успел он закрыть сумку, как дверь распахнулась и в купе впорхнула Полина.
      -О, ты уже и стол накрыл, а где же шампанское?
      -Шампанское осталось в холодильнике, а «Столичная» имеется, если не возражаете, мисс, я могу Вас угостить.
      -Ну,  во-первых, я не мисс, а миссис - у меня уже двое детей, а во вторых, чистота - залог здоровья, так что давайте Вашу столичную штучку приглашайте к столу.
Антон извлек  подарок Сережи. Полина тут же выскочила в коридор и через минуту вернулась с двумя маленькими стаканчиками и как бы невзначай плотно закрыла и заперла на замок дверь.
-А Машу приглашать не будем? - невинно спросил Антон.
- Будем, если тебе меня не хватит, – заливисто засмеялась та.
Антон наполнил «бокалы», представился и предложил выпить за знакомство. Полина осушила стаканчик до дна, чуть-чуть закусили, и  потребовала наполнить его снова.
-Куда мы так торопимся? - спросил Антон. - Дорога не близкая.
-Может, оно и так, только у нас времени мало. Скоро придут мои пассажиры, да и к тебе могут подсадить кого-то. Так что этот тост я предлагаю выпить за любовь.
Они дружно выпили, и тут Полина прильнула к Антону и впилась в его губы с такой жаждой, что его пробила дрожь. Кровь бросилась ему в голову, и он невольно сжал ее в своих объятиях так, что она застонала, и  он так же страстно ответил на ее поцелуй. Сколько длился этот странный порыв,  трудно сказать.В дверь постучали.
-Полина, подъезжаем к Долинску, сейчас будет посадка в твой вагон, - раздался голос Маши. Затуманенным взором Полина взглянула на часы и как-то потускнела. Она привела себя в порядок и выскользнула за дверь. Не успела она закрыть за собой дверь, как в коридоре вагона раздался смех и стайка молоденьких девиц ворвалась в него. Это были студентки какого-то техникума, отправлявшиеся на практику в Александровск - Сахалинский. Четверо из них вошли в купе Антона и защебетали, перебивая друг друга:
-О, нам повезло, - глубоким грудным голосом, пропела первая из вошедших, пышнотелая брюнетка, - с нами в одном купе будет морской волк.
-Почему волк? - возразила вторая, худенькая блондиночка в очках. - По- моему он очень миленький и совсем не похож на волка.
 - А как мы вчетвером уместимся на трех кроватях? - тоненьким голоском запищала третья, довольно капитально сложенная дама.
- Какие же вы глупые, неужели вы не можете сообразить, что мы по очереди сможем спать с лейтенантиком, - урезонила ее первая. Все весело рассмеялись.
-А может вы и «лейтенантика» спросите, как ему нравится ваша идея? – вмешался Антон.
- Морскому офицеру такая идея не понравиться не может, - уверенно заметила первая. -  Вопрос только в том, с кем Вы захотите спать первым. А впрочем, это тоже не важно. Бросим жребий.
-Девочки, как вам не стыдно? Не успели переступить порог, как наговорили столько вздора, – подала наконец-то голос четвертая. - Давайте-ка лучше расставим по местам свой багаж и переоденемся.
Чтобы не мешать студенткам, Антон вышел из купе и минут десять стоял в коридоре, а потом решил сходить в седьмой вагон. Полина догадалась обо всем без слов.
- Скоро начинается моя смена, и ты сможешь отдохнуть в моем купе. Так  по счастливой случайности Антон, как теперь говорят «на шару» с комфортом добрался до города Макаров.
Лида, увидев входящего брата, сначала испугалась, а потом, узнав, что с ним приключилось, повеселела :
-Деньги потерял – считай, ничего не потерял, - мудро заключила она. – Деньги найдем.
-Да ничего искать не надо: у меня есть чек, его только нужно обменять на деньги в банке.
  -Тогда и вообще нечего горевать. Сейчас мы перекусим и пойдем в кино. Ты же хотел посмотреть «Американскую трагедию».
-Конечно, только я за дорогу туда обратно изрядно помялся.
       -Это не проблема, сейчас приведем тебя в образцовый порядок. С этими словами Лида вручила ему спортивный костюм мужа, включила утюг и начала накрывать на стол. В это время послышался топот множества ног и оживленные голоса. В комнату вошли Толя с Тамарой и Гена. Начались расспросы, что да как.
-Антон, ничего им не объясняй, быстро кушай. Я сама им все расскажу.
      Она стала им объяснять, одновременно приводя в порядок форму брата. Когда глажка была закончена, и Антон пошел в соседнюю комнату переодеваться, Толя вдруг решил, что ему тоже надо пригладить брюки.
-Толя, не морочь себе голову, ты и так в порядке. Надо поспешить, чтобы не бежать, - попыталась урезонить его Лида
- Успеем, - ответил Толя, и сам принялся за отпаривание и глажку брюк. Женщины его подгоняли, а он спокойнехонько делал свое дело.  Тогда Лида не выдержала.
-Всё, пошли! - решительно заявила она. - Толька  молодой - догонит.
Все вышли на улицу и пошли в направлении кинотеатра. Они еле-еле успели к началу фильма. Последним свое место занял Толя. Как водится, перед началом фильма киномеханик запустил ролик на животрепещущую тему. Одним из первых сюжетов оказался «видик» о пожаре, вызванном не выключенной электроплиткой. Сюжет уже подходил к развязке, когда Толя задумчиво произнес: - По-моему, я не выключил электроутюг.
Лида сразу же всполошилась: - А ты поставил его на подставку?
-На подставку я его поставил точно, а выключил или нет, я уверен не совсем.
      Весь фильм все четверо сидели как на иголках, и вряд ли кто запомнил его содержание. Первой не выдержала Лида, она молча встала и направилась к выходу. Остальные последовали за ней. Выйдя из кинотеатра, вся компания перешла на рысь, а когда подбегали к дому, из окон которого валил черный дым, уже неслись как сумасшедшие. К счастью, пожара не произошло. Старый сухой деревянный стол почему-то не загорелся, хоть утюг и подставка уже накалились добела, выжгли в нем огромную дыру, но выпасть на пол еще не успели. Это удивительное событие, каким-то чудом не закончившееся большой бедой стало предметом всеобщего внимания очень надолго. В тот же день Антон посетил банк, распрощался с родными и близкими и отправился домой. На сей раз и поездка до Корсакова, и  переход морем до Владивостока обошлись без сучка и без задоринки.
       Вернувшись во Владивосток Антон уже не нашел никого из своих однокашников. В городе не осталось даже ребят, женившихся на местных красавицах. Все, по давно сложившейся для дальневосточников традиции, уехали отдыхать в центральную Россию. Разъехались по домам или в гости и выпускники ДВГУ. Антон решил больше не задерживаться во Владивостоке и отправился ближайшим авиарейсом в Москву. А еще через сутки он уже оказался на берегах Кашмы.
      За годы, прошедшие после окончания школы, в Байловке почти ничего не изменилось. Из одноклассников в селе остались лишь Валя Генералова и Валентин Шарков, да и те куда-то  исчезли по своим делам. В довершение ко всему на третий день, после прибытия Антона, начал моросить дождь, который не прекращался более трех суток. Грунтовые дороги раскисли и превратились в липкое жирное месиво. Целыми днями  Антон валялся на диване, читал книги и журналы, которых у мамы было великое множество. Дождь не прекращался.  Конец отпуска явно грозил превратиться в унылое созерцание утонувшего в грязи села с высоты холма, на котором стоял его дом.
- Надо немедленно выбираться из дома и ехать в Комсомольск, - решил Антон. В Комсомольске жил его лучший друг Слава Демин. Он уже окончил третий курс технологического института и проходил в Комсомольске, Куйбышевской области, практику. В Комсомольске жили родители  Славы с его младшим братом  Юрой и сестричкой Валей. Они переехали туда, как только Слава поступил в институт. Город находился на пути следования к месту дальнейшей службы, и этим надо было воспользоваться. Но перед тем, как отправиться в путь необходимо было посетить районный военкомат и поставить штамп в отпускном билете. Без этого штампа отчитаться за отпуск было невозможно.  Антон решил обратиться за помощью к начальнику транспорта завода, под чьим руководством он когда-то начинал там свою трудовую деятельность. Не мешкая, он  оделся по форме, взял резиновые сапоги матери, и отправился к  Георгию Александровичу. Юмашев встретил его очень тепло.
-Привет мариману, - улыбаясь во весь рот и радостно сверкая глазами, встретил он своего давнего  подопечного. – Какими ветрами тебя занесло в мой кабинет?  Я думал ты на меня затаил обиду, что ни разу не зашел когда приезжал в отпуск.
-Ну, что Вы?  Вы человек  занятой и мне неудобно было отвлекать Вас от дел, а чтобы зайти к Вам домой, мне просто было «не по чину».
-А теперь по чину? - засмеялся Юмашев.
-Скорее по необходимости. Мне надо срочно попасть в военкомат, а  небо прохудилось и хляби разверзлись - ответил Антон.
  - Разверзлись это не то слово, - горестно вздохнул Юмашев. – Если завтра дождь не прекратится – придется останавливать завод. Сырье кончается, а подвезти не как. Так, что тебе, лошаденку подкинуть?
- И пролетку тоже, - улыбаясь, добавил Антон.
-Извини, дорогой, но с пролеткой у нас сейчас  проблемы. Осталась на ходу одна и та директорская. Да ты же верхом, поди, не разучился ездить! Зачем тебе пролетка? Передай конюху, пусть оседлает тебе Голубчика  и с богом!
Антон поблагодарил начальника транспорта, оседлал жеребца и отправился в Пичаево. Не успел он проехать и полдороги, как дождь прекратился, выглянуло солнышко. От промокшей одежды повалил пар. Когда Антон приехал в районный центр, на улицах оказалось полно народу. Уставшие от долгого сиденья дома дети, да и многие взрослые, высыпали на улицу. Появление на улицах районного центра Пичаево морского офицера верхом на лошади вызвало у прохожих бурю восторга. Взрослые  весело смеялись, а дети гурьбой лезли чуть ли не под копыта лошади. Наезднику пришлось  пришпорить коня и, рискуя на кого-то налететь, галопом промчаться до военкомата.  Пока он, соскочив с седла, привязывал  лошадь у коновязи, собралась целая толпа. Не отвечая на подначки, Антон вошел в кабинет   райвоенкома.  Сильвестров уже получил звание подполковника.
- Здравия желаю, товарищ подполковник! - весело рявкнул молодой лейтенант. – Поздравляю Вас с присвоением очередного воинского звания!
-Здоров, здоров, - приветливо откликнулся тот. - Только, по-моему, поздравлять надо больше тебя. Пока я получил одну звезду, ты уже успел отхватить две. Ну, рассказывай, в каких морях-океанах побывал, и куда назначили тебя после окончания училища.
Они проговорили минут тридцать. Антон подробно рассказал ему об учебе, морской практике, о ТОВВМУ.  Когда же речь зашла о дальнейшей службе, он немного растерялся. Говорить о РВСН он не имел права, а врать военкому не хотелось. Выручил его телефон.
-Извини, дорогой, мне надо идти на прием к секретарю райкома партии. Поговорим потом, когда приедешь сниматься с учета, - заявил подполковник, выслушав сообщение по телефону. – Тогда я тебе и печати поставлю.
-Извините, товарищ подполковник, но мой отпуск заканчивается. Так что ставьте сразу две печати и соответственно штампы «прибыл» и «убыл».
-Уговорил, - коротко ответил тот. - Даты проставишь сам. Он  поставил печати и подписи, и они расстались.
Ровно через трое суток Антон уже был в небольшом  районном городке Комсомольск, Куйбышевской области. Без труда нашел улицу и дом. Это был небольшой,  двухэтажный частный домик. Семья Деминых жила на первом этаже. Телеграммы он не давал. Решил сделать другу сюрприз. Он остановился возле калитки, рассматривая двор. Вдруг входная дверь дома распахнулась и  в ее проеме выросла согбенная фигура славкиной тети Ани, или попросту Нюси, как  звали ее все родственники. Она была инвалидом детства и  самым близким родственником и нянькой для Славы и его братьев и сестры и их лучшим другом. Поэтому все её звали просто Нюся. Славка был её любимцем. Видимо, поэтому она и в Антоне души не чаяла.
-Антоша, дорогой, какими судьбами? – запричитала она, ковыляя навстречу гостю -Вот беда-то. Славик ведь только вчера уехал. У него вторая половина практики будет в Павлограде, Днепропетровской области. Она обняла Антона и заплакала.
-Да что же Вы плачете, тетя Нюся? - обнимая старушку, спросил тот.
-Так ты же в такую даль ехал, а их никого нет.
-Кого их? - удивился Антон.
-Да никого нет. Все разъехались в один день. Татьяна с детьми – в Куйбышев, а Славик…, - снова заплакала она. –А ты-то, как?  Вон, какой красавец стал  и форма у тебя уже другая.
-Конечно,  другая, - засмеялся он. – Ведь я уже офицер, а не курсант. Так что, тетя Нюся, так и будем здесь стоять?
-Ой миленький извини меня, пойдем в дом. Совсем  уже из ума выжила. Пойдем, я тебя покормлю. Голодный, поди.
Нюся показала Антону квартиру, быстренько, по-прежнему причитая,  накрыла на стол. Антон достал заранее приготовленную бутылку хорошего вина. Он знал, что Нюся любит выпить «винца» и к традиционной бутылке коньяка прихватил и её. Этой бутылки им хватило на весь вечер. Нюся безумолчно рассказывала о Славке, о Юрке и самой младшей Валюшке.
-И как же это ты не дал телеграммы? - сокрушалась Нюся.
      -И сам не знаю, - разводил руками Антон. –  Хотел сделать другу сюрприз, да видно не судьба.
На другое утро, выспавшись на койке своего друга и поблагодарив гостеприимную хозяйку, он собрался уже уходить, как дверь распахнулась, и вошел Славик.
      -Антон, орясина, как ты оказался в Комсомольске?  – завопил он,  обнимая друга.
      -Пожалуй, такой же вопрос могу задать тебе  и я, - засмеялся тот. - Ведь ты же позавчера уехал.
      -Перед самым отъездом  поступила команда «отставить». Так мы с мужиками проводили домой руководителя практики, да на радостях немного погудели на даче однокурсника. Давай, ставь чемодан, и сейчас будем завтракать.

-Нет, Славик, мне уже пора в часть.
-Тогда я тебя провожу. Нюся, что там у нас есть на закусь?
-Да ничего не надо. Она уже мне и так накрутила еды столько, что на целый взвод хватит.
Слава проводил друга до вокзала. Поезд на Новосибирск отходил через полчаса. Тогда он решил проводить его до станции Кинель. В купе кроме них никого не оказалось. Ребята проговорили всю дорогу и договорились следующий отпуск провести вместе в селе Байловка. На этом и расстались.  Ровно через двое суток он уже был в городе Энск.