В ЧЕЛЮСТНО-ЛИЦЕВОЙ ХИРУРГИИ
Игорь очнулся, лицо его было толсто забинтовано.В палате ползали больные в пижамах, в углу возле лежачего больного сидела женщина в халате, наброшенном на коричневое пальто с меховым воротником и кормила мужа с ложечки, медсестра пронесла капельницу к соседу. Игорь хотел что-то сказать, но сквозь бинты раздалось лишь мычание.
- Очнулся? – медсестра повернулась к нему. – Ну, как вы? Ирка, твой очнулся!
Вбежала молоденькая сестричка, запорхала сверху липкими от туши ресницами.
- Как вы себя чувствуете?
Игорь прикрыл глаза – мол, нормально.
- Пить, - он показал на рот. Медсестра подала стакан с водой. Игорь сел и увидел у себя на коленях плоский пластиковый пакет, наполовину заполненный черной кровью. Из пакета две прозрачные трубки с кровяными потеками шли в его ноздри. Он раздвинул пальцами бинты, нащупал сухие губы, поднес к ним стакан, глотнул.
- Я сейчас эсэмэску отошлю, и к вам приедут, - сказала сестричка.
- Кто приедет? – прогундосил Игорь.
- Не знаю, жена она вам или кто, всю ночь дежурила, сказала вызвать, когда
очнетесь.
Медсестра запикала кнопочками телефона. Игорь потянул ее за рукав.
- Что? Пи-пи хотите?
- Что с моим носом? – раздельно произнес он увлажненным ртом.
- Все зашили, будет как новенький! Так что не переживайте, лежите спокойно и выздоравливайте. Вы только осторожно вставайте, чтоб не упасть, голова может закружиться, после наркоза.
Игорь осторожно сел на кровати.
- Где я? – спросил он соседа. Голова кружилась.
- В хирургии, челюстно-лицевой.
- Какая палата?
- Ты выдь да посмотри, у тебя ж руки-ноги рабочие.
Придерживая пластиковый пакет с кровью, свисающий из носа, Игорь пошел в туалет в конце коридора, с наслаждением помочился. В зеркале увидел свое лицо: из бинтовой маски смотрели черные глаза, вверху торчали перья слипшихся волос. Почесал заросшую наждаком щетины челюсть, удивился, как густо высыпала седина. Осторожно потрогал бинты в области носа, что-то твердое горячо запекло в глубине, и он обрадовался, нос торчал и болел, значит, шансы на нормальную жизнь еще были. В приподнятом настроении Ледовских вернулся в палату.
Как раз развозили завтрак. Игорь с удовольствием выпил кружку горячего сладкого чая и съел краюху серого хлеба с двумя кубиками масла. От жевания рана разнылась. Еда показалась ужасно вкусной, такой вкусной, что он даже прослезился. Лег на кровать, отвернулся к стене и немного поплакал. По мере отхождения наркоза нос все сильнее болел, словно в центре лица пульсировала гематома.
Пришла медсестра, поставила градусник, сделала укол в ягодицу, поставила капельницу. После укола Игорь задремал.
Опахнуло свежим воздухом из растворенной двери.
- Игорь.
Он повернулся.
Инга Никодимовна тревожно улыбалась ему, розовая с мороза, в запотевших
очках, припухшая после бессонной ночи.
- Здравствуй…
- Даствуй, - гундосо ответил он.
Женщина огляделась в поисках стула, отвернула край одеяла, села в ногах.
- Ну, ты как? – она холодно коснулась его ладони, он встретил ее руку, сжал
своими горячими пальцами.
- Нормально. - Он не моргал, просто наклонил голову к плечу и слезы сами
вытекли из глаз и впитались в бинты.
- Врач сказал, что… - она обвела круг вокруг своего лица, - тут все пришилось хорошо. Так что остался ты, - она слабо улыбнулась, - с носом.
- Как всегда, - сказал Игорь. Губы его под марлей поползли в улыбке.
- Ну вот. Молодец, улыбаешься.
Инга склонилась, спросила шепотом.
- Игорь, объясни, что случилось? Кто тебя порезал?
- Я сам.
- Почему? Ну почему, господи?
- Вырвинос приходил.
- Кто?
- Я тебе рассказывал… я в драке изуродовал одного человека… Он меня и на
вокзале преследовал… помнишь?
- Ну?
- Вот он пришел ко мне в палату, когда я был привязан.
Врач растерянно моргала.
- Как это может быть? К нам не поступало больных в тот день. Допустим, я не в курсе, меня отстранили. Так это он тебя порезал?
- Нет. Я сам…
- Зачем?
- Все. Мы с ним в расчете.
- С кем?
- С Вырвиносом.
- Игорь, послушай. Нет и не было никакого Вырвиноса.
- То есть как? Ты что, не веришь мне? – он повысил голос, она приложила палец к губам, оглянулась на палату. - Ты меня совсем, что ли, за психа держишь? – уже тише продолжал он. - Я же видел его, говорил с ним.
- Таня мне все рассказала.
- Какая Таня?
- Власенкова. Она дежурила в эту ночь. Ты бушевал, кричал, что не хочешь жить, угрожал покончить с собой, у тебя был приступ, ты не контролировал себя. На тебя нахлынули воспоминания, они тебя мучили. Вот ты и не выдержал кошмаров, которые явились тебе из прошлого, вот и наказал себя – сам себя порезал. Хорошо, что не по горлу.
- Да, я резанул себя сам. Но после разговора с Вырвиносом. Я говорил с ним! Как ты не можешь в это поверить!
- Игорь, галлюцинации бывают такими реалистичными, что больные путают их с
настоящей жизнью.
- Я не больной! – в отчаянии прорычал он. - У меня была потеря памяти! Да, я вспомнил ужасные вещи. Ну и что? Это не значит, что я бредил!
- Но ведь никто не видел твоего этого Вырвиноса.
- Его Семенов привел!
- Семенов никого не приводил, - сказала Инга безнадежно.
- Значит, ему заплатили! И он впустил убийцу. Знаешь, за чем он приходил?
- Зачем?
- Он искал монету! Надо забрать ее у Бодрова и отдать ему. Я виноват перед ним. Хоть так отплачу.
Инга Никодимовна с ужасом смотрела в забинтованное лицо с пятном крови на месте носа. В этот момент она кристально ясно поняла, что перед ней находится классический галлюцинирующий сумасшедший. Она, врач, и не видела этого все эти дни! У него же мания преследования с комплексом вины и аутодеструкции! Он опасен в первую очередь для самого себя!
Ей стало жарко. Какая там монета! Это же красный цветок Гаршина! Паучок Ставрогина. Игорь сошел с ума на сребренике. И в трансе выходит в свой мир бреда.
«Я не смогла отличить шизофреника от здорового человека. Он и меня вовлек в своей бредовый мир. Галлюцинации обладают страшной силой убеждения. Жанна д'Арк вела за собой армии. Вот и я попалась».
- Инга, - он попытался стряхнуть накатившую после укола дремоту. – Ты думаешь, я окончательно спятил?
- Поспи, - устало сказала она. - Тебе надо отдохнуть.
***
Игорю делали перевязки и кололи антибиотики.
Еще к нему приставили санитаров из двадцать девятого отделения Сербского. Они по очереди дежурили в коридоре, чтобы он не сбежал.
Через два-три дня, когда рана на носу зарубцуется, его переведут уже не в Институт Сербского, а в Семнадцатую областную психоневрологическую больницу, в тюрьму для принудительного лечения маньяков и убийц. Надо было бежать.
В коридоре дежурили по очереди – Семенов и Антипов. В эту ночь на дежурство заступил Семенов. Игорь дождался, когда палата заснет, пошел в туалет. Семенов, недовольно кряхтя, потопал за ним.
Войдя в кабинку, Игорь отстегнул металлическую цепочку, свисающую со сливного бачка, спустил воду. Семенов стоял сонный, сложив руки на груди. Он, конечно, не ожидал от обессиленного больного активных действий. Игорь хотел позвать на помощь Ягуара, но дикую кошку можно было вызвать только боевым криком, переполошив всю больницу, поэтому от этой мысли пришлось отказаться. Он доковылял до своей палаты, открыл дверь.
- Семенов, - позвал, - слышь.
- Чего? – буркнул тот.
- Позвонить у тебя есть?
- А у тебя деньги есть?
- Вот.
- Где?
Из светлого коридора санитар не мог разглядеть, что показывает ему больной в темной палате. Он сунул голову дверь, Игорь набросил ему цепочку на горло. Затянул в разные стороны. Изо всех оставшихся силенок. Бугай рванулся, вломился в палату, они с грохотом упали. Игорю удалось при падении поджать колени, и этими коленями он свалил Семенова набок и сел сверху, намертво затянув цепочку.
Игорь припал к его уху, прошипел.
- Кто впустил в больницу Вырвиноса?
- Кого? – прохрипел санитар.
- Урода безносого, который меня порезал!
- Не знаю.
- Неправильный ответ. – Игорь затянул туже цепочку. Семенов замычал.
- Эй, че там у вас? - приподнялся на кровати больной с забинтованным лицом.
- Все нормально, - ответил Игорь, - я тут утку уронил.
И снова прошипел на ухо санитара.
- Кто его приказал впустить? Дашь неправильный ответ – заснешь навсегда.
- Пас…ха… вер… - толчками прохрипел полузадушенный санитар. Игорь дождался конвульсий и отпустил. Потерявший сознание Семенов дышал. Ниче, откачают.
Быстро переодевшись, Ледовских вышел из палаты, и только на улице почувствовал, как сильно пульсирует рана на забинтованном лице.
Кто-то похлопал его по плечу. Он испуганно оглянулся.
Это был снег.
ВСТРЕЧА В КАФЕ «НА ОСТОЖЕНКЕ»
В кафе «На Остоженке» Сергей Бодров ждал Алексея Микрофонова в дальнем от входа углу, возле двери запасного выхода. Депутат быстро прошел через полупустой зал и сел за столик, спиной к посетителям.
- Ай-яй-яй, Сереж, нехорошо, - сказал он, принимая из рук подошедшего
официанта меню. Впрочем, заказ он сделал сразу, не заглядывая в кожаную папку, «сто грамм водки и бутылку содовой».
- Что нехорошо?
- Нарыл монету на лям баксов и скрываешь от друзей!
У Бодрова забегали глаза - по лицу Микрофонова, по залу.
- Монета с тобой? – спросил Микрофонов.
- А тебе какое дело?
- А че так грубо? Мы с тобой партнеры все-таки. Партнеры так не поступают.
- С каких пор мы с тобой партнеры? – неприятно изумился гипнолог.
- Как с каких пор? А кто тебя продвигал? Кто тебе эфиры делал? Кто во все ток-шоу тебя вставлял? Разве не я?
- Честно говоря, я думал, что ты помогал мне из дружеских побуждений.
- Конечно! Конечно, из дружеских, - депутат пухлыми пальцами подбросил очки
на брежневские брови. – Я и сейчас хочу тебе помочь. Сережа, не будь таким наивным. Ты что, реально хочешь в одиночку получить за монету мил-ли-он?
Бодров криво усмехнулся, тревожно оглядел зал.
- Да никого со мной нет, не бойся, - успокоил его депутат. - Я один. Но за мной стоят очень серьезные дяди, ты даже не представляешь какие. Если они узнают, что ты скрысятничал, у тебя просто заберут монету, а тебе надают по шее. Очень, очень больно. Я ведь могу вытащить пацана из психушки, и он даст против тебя показания.
Бордов нахмурился.
- Ты меня шантажируешь? Леша!
- Да, - ничуть не смущаясь, подтвердил «Леша». – Я делаю это.
- Твоему парню из психушки никто не поверит!
- Почему?
- Да потому что он вообще никто! Человек со стертой памятью. Его ни
юридически, ни ментально не существует. Он пациент дурдома. Псих! Что он может предъявить? Ничего!
Официант принес графинчик, открыл бутылочку воды. Дождавшись, когда он уйдет, Микрофонов как бы между прочим сказал.
- А его показания подтвердит одна девушка.
- Какая?
- Ксения Ноздрачова, - Микрофонов наливал минералку в бокал.
- Она тут при чем?
- А это она отвозила монету в Сербского накануне ваших сеансов.
- Слушай, чего ты добиваешься? Я не крал монеты. Я получил ее в качестве гонорара.
Микрофонов весело посмотрел поверх сползших очков.
- Не смешите мои тапки, доктор, как говорят в Одессе! Лям баксов за пару
сеансов? Ты в своем уме? Опомнись! И слушай меня! Я дам тебе «крышу». Мы вместе реализуем монету. Делим доли по-честному. «Крыше» триста штук, тебе триста и мне триста. Ну, по рукам?
Микрофонов протянул руку над столом, Бодров протянул свою, но не пожал, а посмотрел депутату за спину.
- Тихо, не оглядывайся, - прошептал он, - делай вид, что все в порядке. Сиди спокойно, хорошо?
- А что такое? – Микрофонов замер с протянутой рукой.
- Да расслабься ты. Делай вид, что ничего не происходит, – гипнолог косился
за спину собеседника. - Не оглядывайся. Сиди спокойно, расслабься. И твоя рука сама опустится на стол, ты сидишь расслабленно и непринужденно, можешь даже развалиться, вот так, молодец, можешь даже глаза прикрыть… молодец, ты просто молодец, так и надо, закрывай глаза и притворяйся спящим. Ведь спящего не трогают, спящего никто не видит и он никого не видит. Он спит, и все опасности сами собой рассасываются.
Ты слышишь музыку в зале, разговоры посетителей. Но реагируешь только на мой голос, только на мой голос… Ты будешь спать ровно час, а когда проснешься, забудешь о нашей встрече и нашем разговоре, ты будешь чувствовать себя просто замечательно. Ты поедешь в клуб… какой клуб ты сейчас предпочитаешь?
- «Бинго», - с закрытыми глазами пробормотал Микрофонов. – Но он сгорел.
Тогда «Инфинити».
- Отличный клуб! – порадовался гипнотизер. - Ты поедешь в «Инфинити» и
будешь веселиться там всю ночь, а утром пойдешь домой и ляжешь спать, а потом поедешь на работу, и все у тебя будет просто замечательно. Ты слышишь легкую музыку в кафе, слышишь, как разговаривают вполголоса посетители, слышишь шум автомобилей за окном, и тебя баюкают эти звуки. Слушай их и засыпай глубже и глубже, все глубже и глубже.
Через полчаса встревоженный официант попытался разбудить клиента, сидящего спиной к залу за угловым столиком. Клиент на тормошение не реагировал. Когда официант затряс его грубее, подозревая, что посетитель попросту нажрался (хотя как это возможно со ста грамм?!), с массивного лица свалились на стол очки, и официант узнал известного депутата.
Он вызвал администратора и вдвоем они, заслоняя лицо спящего от посетителей, отвели клиента под руки в служебный кабинет. Пока звонили начальству и спрашивали, что делать, Микрофонов очнулся, потянулся, бодро вскочил и, обругав всех и не расплатившись, выскочил вон из заведения. Он чувствовал себя просто замечательно.
ИГОРЬ ПРИХОДИТ В МАСТЕРСКУЮ ДЕДА
Фасад «Дома художников» на Масловке украшен множеством мемориальных досок и барельефов с профилями академиков, народных артистов СССР и героев Соцтруда, в нем проживавших. «Коммуна живописцев» была построена Грабарем по идее Горького. Пролетарских живописцев селили в здании, где на первых этажах находились их квартиры, а в мансарде – мастерские.
В подъезде пахло стиральным порошком. На лестничной площадке женщина в пуховом платке с ведром мыльной воды замывала кошачью лужу. Когда Игорь проходил мимо, она его окликнула.
- Вы к кому, молодой человек?
- К Ледовских.
- А вы кто ему?
- Внук.
Женщина вгляделась
- Игорь, ты?
- Вы меня знаете?
- Что с тобой? Ты почему перебинтован?
- В аварию попал.
- Слушай, ну, как хорошо, что ты явился, как хорошо! Ну, где ж ты был все это время! – соседка не спрашивала, она упрекала.
- Я был… - Игорь растерялся… - я уезжал. Вот к деду приехал.
- Ты разве ничего не знаешь?
- После аварии я это… - Игорь потрогал голову и развел руками, - я многое
забыл. Как вас по имени-отчеству?
- Елена Ивановна я, соседка дедушки твоего, вдова народного художника
Феоктистова Михаила Никитича, вспомнил? Что, ничего не помнишь? Ай, беда, ай, непорядок! Идем! – соседка открыла дверь своей квартиры. Не раздеваясь, затащила гостя на кухню, усадила за покрытый изрезанной клеенкой стол и зашептала.
- Дедушка твой, знаешь, как умер?
- Нет, - отшатнулся Игорь. - Он умер?
- Ох, боже ж мой, - женщина перекрестилась, - вот оно что! Я уж думала, и тебя, Игорек, прибили эти…
- Кто?
- Да криониты! Так они себя называют. Или крионы… тьфу! Они, значит, это…
Нет, давай по порядку. Когда ж это было? Два уже месяца прошло как. Значит, утречком рано Изя ко мне стучит, вся белая.
- Кто этот Изя?
- Изя – не этот, Изя – это же Изольда, ну!
- Какая Изольда? Елена Ивановна, я плохо все помню после аварии…
- Ох, ты господи! Изольда – супруга дедушки твоего, вспомнил? Бежит это она
ко мне, всю ее трусит – Иван Авдеич погиб! Я вызвала полицию, пошли в мастерскую - точно! Висит твой дедушка, с антресолей свисает. Он же не ходил последнее время! Как мог веревку привязать? Да не мог он этого сделать! Я это и полицейским сказала. Они обещали разобраться, а потом… ох, боже ж мой! – женщина снова перекрестилась и всплакнула. - Изольду арестовали! Ее обвинили, что будто это она подстроила самоубийство, чтоб мастерскую после смерти Ивана Авдеича себе забрать. А какой ей смысл был его убивать? Если он завещал свою мастерскую какому-то центру криомедицины!
- Кому?
- Центру Криомедицины. Такие обходительные, приехали, показывают документы, читаю – так и есть!
- Как есть?
- Завещал. Иван Авдеевич! Свою мастерскую этому треклятому Центру.
- Не может быть!
- Вот и я о том же! Быть того не может, говорю. За какие-такие коврижки он так с вами расщедрился? А мы, отвечают, его тело заморозим и будем сохранять, пока медицина не достигнет высот, чтобы его вылечить.
- И что?
- Как что… заморозили Ивана Авдеича! Даже могилки от него не осталось!
- Как заморозили? – все не мог взять в толк Игорь. – Вы же сказали, что он
повесился.
- Вот труп и заморозили!
- Зачем морозить трупы? Кто их может оживить?
- А вот поди ж ты! И все вроде по закону: нотариус пришла, наша, из района, я ее знаю, подтвердила, что да, мол, подпись Иван Авдеича, в ясном уме и трезвой памяти, завещал себя заморозить. Тут родственники Изольды приезжают, из Армении, здоровенные такие армяшки, небритые, злые, тут такое началось, чуть до войны не дошло! Этот криоцентр охрану выставил и как схлестнулись они одного разу, весь дом вверх тараманом стоял! А потом раз – и пропали армяне, как будто их и не было! Я спрашиваю охранников, а где, мол, вдова и ее родственники? Они смеются, уехали в Армению. Так-то вот, мастерская им и отошла.
- Не верю, чтобы дед мог завещать квартиру чужим людям!
- Конечно! В центре-то Москвы! Она же стоит сейчас несметные деньги! И
подозрительно как! Завещал и тут же повесился! Да они же его и убили, у них рожи бандитские! Обдурили, заставили как-то бумаги подписать, и повесили! Запросто! Сейчас такие времена, за телефон вон мобильный убивают, а тут помещение в триста квадратных метров! Пойди, потребуй бумаги. А лучше сначала в полицию сходи! О чем бишь я? Вот мысль потеряла. Да! Что ж я, старая! – женщина встала, спешно пошла в другую комнату, оттуда запричитала, - совсем памяти нет! Игорь, тебе же дедушка оставил передачу!
- Какую передачу?
- Вот, - Елена Ивановна вернулась с пакетом. – Дня за два – за три до смерти Иван Авдеича мне его Изольда принесла. Сказала вам передать, когда явитесь. Я еще удивилась, а сами чего? Подумала, может, на курорт какой уедут? А вам ключи оставили. Вот они и уехали, «на курорт», не приведи господь!
Игорь взял пакет, раскрыл. В нем лежала видеокассета, связка ключей и коробочка
с орденом Ленина.
- Ключи от мастерской? – спросил Игорь.
- Да, от мастерской, я ходила туда с ними! Один только раз, посмотреть, что они там вытворяют. И хорошо, что сходила! Криониты эти пытались все скульптуры Ивана Авдеича просто на свалку повыбрасывать, уже и ремонт затеяли, так я в Академию позвонила Васе Старостину, ученому секретарю, он старый приятель Миши моего покойного, вот они и приехали, комиссию составили по наследству дедушки твоего, все скульптуры переписали, так что криониты ничего выбросить не посмели.
Как узнали, что это я в Академию звонила, старший их, проходя, так зыркнул глазищами, я вся просто обмерла. Ты б его видел! Грузин какой или чеченец, весь в черном, страшный! Я с тех пор дома сижу, безвылазно, это такие люди, они ни перед чем не остановятся! Сейчас вопрос решается, куда скульптуры вывозить, так они там ничего сделать пока не могут. А ведь ремонт уже начинали!
Игорь поблагодарил сердобольную соседку за участие, вышел на лестничную
площадку. Женщина все не хотела его отпускать.
- Игорь! – громко зашептала из дверей, испуганно глядя вверх лестничного
пролета. – Пусть им мастерская отошла, но про скульптуры там ничего не значилось. Ты наследник! Добивайся, чтобы все отдали тебе!
Вот и квартира деда. Ключи подошли, замки повернулись.
В мастерской полным ходом шел грандиозный ремонт. Пахло свежей краской. В огромной мастерско й было необычно светло – зимний день вливался во все лишенные занавесей оконные проемы и через большую стеклянную дверь, ведущую на длинный открытый балкон, с которого открывался вид на Москва-реку и Киевский вокзал. Старая мебель исчезла, повсюду громоздились строительные леса, банки с красками, валики, щетки, пачки кафеля и паркета. Скульптуры, закутанные в полиэтилен, стояли вдоль стен.
Игорь прошел в дедову «берлогу». Створки триптиха «Гражданская война в России», закрывавшие кровать, были убраны. Кровать стояла на месте, заляпанная белой краской. Краской был забрызган и старый телевизор с видеомагнитофоном.
Игорь достал из пакета видеокассету, вставил, включил. После серого шипения на экране возник Иван Авдеевич. Дед полусидел, откинувшись на подушки, и шевелил под пергаментной кожей вставными челюстями.
- Игореша, внучек, душа родная, - прошамкал он, и у Игоря запекло сердце.
ТАРТАРАРЫ РАЗВЕРЗЛИСЬ. ПРОКЛЯТИЕ МОНЕТЫ
Покинув кафе «На Остоженке», психотерапевт Бодров прошел через подземный переход, перебрался через палисадник и сел в свою машину марки «Вольво-960» синего цвета. Бодров не обучался оперативному искусству, но каким-то шестым чувством засек за собой преследование. Его «вели» две дорогие машины – БМВ и Мерседес. За рулем машин сидели дети гор, тоже не обучавшиеся оперативной работе, поэтому слежку за объектом они вели топорно, если не сказать нагло.
Гламурный психиатр неплохо водил машину и наращивал скорость. Армяне держались сзади. Погоня становилась все азартнее. Неожиданно на красный свет синяя «Вольво» Бодрова рванула с места, а машины преследования остались на месте. Это донельзя разозлило молодого и горячего Геворка Оганисяна. Он ударил по рулю рукой в гоночной перчатке без пальцев
- Я его маму!… я его рот!…
Мигнул «зеленый», машины сорвались с места. Синий «вольвятник» маячил далеко впереди, но Геворк выжимал все силы из своего «бумера» и под рев мотора уверенно нагонял.
- Все, - кричал он, - больше он от меня не уйдет! Я сейчас его догоню и протараню, мамой «калянусь», провалиться мне на этом месте!
Едва он произнес эти слова, случилось чудо, равное библейскому разделению вод.
Не успела «Вольво» гипнолога на большой скорости проскочить участок недавно отремонтированной трассы на Трубной улице, как сзади, прямо перед тонированным болидом Геворка с циклопическим хрустом просела земля, и полотно дороги длиной в тридцать пять и шириной в пятьдесят метров провалилось в тартарары.
Землю разорвало, поперек трассы вскрылся кривой овраг. Низкий гул доносился из его глубины. С накренившихся берегов стекали грязные ручьи, сползали столбы электропередач, падали опоры пешеходного моста. Острое окончание новообразованного каньона уперлось в фундамент жилого 16-этажного здания брежневской эпохи со светящейся рекламой «Кока-колы» на крыше. Реклама замигала и погасла, здание накренилось, по нему пробежали трещины, с балконов полетели вещи.
Внезапно чудовищный звук, как бы вскрик ужаса тысяч голосов вместе с выбросом пара вырвался из глубины расщелины и вознесся к небу.
«В Москве открылся вход в ад», напишут потом таблоиды.
Тигран летел за БМВ Геворка на «Секвойе». Он как раз разговаривал по мобильному с боссом, когда идущие впереди машины вдруг исчезли, как сквозь землю провалились. Джип Тиграна продолжал нестись вперед, водитель еще ничего не понял.
Тормози, заревел Тигран.
От такого крика в горах сходят снежные лавины.
И даже ослабленный мобильной трубкой крик этот чуть не полопал Левону-Терминатору барабанные перепонки.
- Алло, алло, что случилось? – спрашивал Левон, зная, что хладнокровный
телохранитель не стал бы так кричать даже под пытками. – Тигран, ты меня слышишь?
В трубке что-то хрипело, шипело, донесся ухающий грохот, и сигнал оборвался.
Тигран успел выскочить из экстренно затормозившего джипа на самом краю разлома. Он словно оказался на реке в момент ледостава, только лед был асфальтовый, лопался и двигался, повинуясь чудовищной силе. Тигран развернулся и побежал назад. Встреч ему текла река растаявшего снега. Она грозила превратиться в водопад. Дорога перед ним медленно вздымалась к небу.
Тиграну удалось вскарабкаться по громоздящимся отрогам асфальта и выскочить на твердую поверхность. Оглянувшись, он успел увидеть, как его «Секвойя» вместе с оцепеневшим водителем сорвалась с кручи. Вокруг визжали тормозами и крутились десятки машин. Слышались удары, крики.
Тяжело дыша, великан огляделся, пораженный.
В дымящуюся пропасть текли грязные реки, сползали автомобили. Маршрутка, полная людей, включила заднюю передачу, из-под колес ее пошел дым, но «газель» не смогла сдать задом. Тиграну даже показалось, что он разглядел смертельно бледное лицо водителя в тот момент, когда машина кувыркнулась.
- Блин, - пробормотал Тигран, пятясь, - я не бигун, я барэц!
ПОСЛАНИЕ С ТОГО СВЕТА
- Игореша, эту кассету прослушай и уничтожь. Она не должна попасть в чужие
руки. Слишком многие тайны я тебе открою. Это мой наказ. Кассету уничтожь, слышишь?
Дед на видеозаписи сдал даже по сравнению с последней встречей, виски и глаза ввалились, кожа в старческой гречке побледнела до неестественной синеватой белизны, он говорил с трудом, часто останавливался, тяжело вздыхал, собираясь с силами.
- «Алкедама» - самый засекреченный Орден в истории. Я член «Алкедамы» с
1918 года. Это тайное общество невероятного могущества. Помнишь, я рассказал тебе, что мы – мальфары, потомки ассирийских колдунов? Так вот, это только часть правды. Мальфары – помесь нибиру и людей. Знаю, сейчас тебе имя «Нибиру» ничего не скажет. Это тайное имя двенадцатой планеты Солнечной системы. Еще она называется Мардук, Звезда Войн.
На нем обитает сверхразумная цивилизация, родина наших с тобой далеких предков. Наши предки с Мардука высадились на Землю в районе дельты Тигра и Евфрата. Они добывали золото, и для проведения земляных работ создали биороботов. Люди были точной копией нибиру, только лишенные индивидуальной души. Их использовали на строительных работах, в шахтах и так далее.
Но 3600 лет спустя Мардук вернулся в Солнечную систему и нанес по земле метеоритный удар. Цивилизация погибла, а остатки биороботов разбежались, оставшись без присмотра, быстро расплодились и заполонили всю планету. Знаю, тебе трудно поверить, что вокруг не живые люди, а примитивные био-существа. А ты присмотрись, присмотрись к ним повнимательней, и ты увидишь, что миллиарды существ, которые называются людьми, на самом деле умеют только тяжело трудиться, пить алкоголь и совокупляться. Мы с тобой – не люди, Игорь, запомни это. Мы – мальфары, в нас течет кровь богов. Мы творцы и мыслители, мы двигаем развитие цивилизацииа.
Ты спросишь, как отличить нибиру от людей, ведь мы так похожи? Еще и решишь, что дед твой стал расистом или фашистом или, того хуже, рехнулся на старости лет. Ведь биологических отличий между нами и биороботами практически нет! И у людей, и у нибиру, и у мальфаров такие же мозги, руки-ноги и желудки. Но в человеке главное-то скрыто в тонком теле, а не в этом грубом, физическом. Биороботы – это всего лишь ограниченные программами люди, способные на минимальный набор реакций. Они подвержены алкоголизму, наркомании, очень внушаемы и не способны к творчеству и любви.
Но главное их отличие от нибиру в том, что у них нет индивидуальной души. У людей массовая душа, как у рыб или стайных животных. Наши предки создали в ментальной сфере, окружающей землю, несколько глобальных эгрегоров. Эти сверхмощные энергетические облака подпитывают людей, внушают им массовые чувства. И вот толпы людей топают по проспектам с транспарантами в руках, скандируют навязанные им лозунги, устраивают революции и все скопом ненавидят не похожих на них нибиру.
Они ненавидят нас, Игорь, они преследуют нас, инстинктивно чуя в нас своих поработителей. Отсюда восстания и кровожадная ярость революций. Иного объяснения нет! Игорь, сейчас я открываю эту тайну тебе, а мне ее открыл сам Троцкий! В далеком восемнадцатом году, Лев Давидович уже был Посвященным самого высокого ранга. Он был Великим Магистром Ордена «Алкедамы». Надеюсь, ты получил Посвящение в Свияжском монастыре. Для этого я и отправил тебя туда, а не за головой Иуды. Хотя и голова бы сгодилась. Слушай же!
Самым страшным грехом среди нибиру считалось кровосмешение с биороботами. Веками царские и королевские династии под страхом смерти охраняли чистоту крови, гнали и презирали бастардов-мальфаров. Male fare – делать зло, зло сделанный. Вот два значения этого слова. Из мальфаров выходили колдуны и чернокнижники, они были оскорблены и унижены своим положением – не люди, но и не нибиру! Поэтому все века власть преследовала колдунов и сжигала ведьм!
Мальфары восставали, свергали династии, вели за собой человеческие стада. Таковыми были Моисей и Троцкий. Восстания полукровок потоплялись в крови. Но нибиру продолжали скрещиваться с людьми. Появлялось все больше божественных бастардов. Мальфары прониклись сочувствием к людям и восстали против гнета нибиру.
Так большевики захватили власть в России. Только мальфарам было под силу перевернуть громаду России, большевики ведь были очень малочисленной партией. Но гипнабельные толпы послушно, как стада баранов, бежали туда, куда указывали персты великих мальфаров – Троцкого, Ленина, Сталина, Рейснер. Цель революции была благородна, мы хотели в конечном итоге даровать всем людям-биороботам индивидуальные души.
Вот почему сошлись в смертельной гражданской войне старая знать - нибиру и новая волна полукровок-мальфаров. Именно поэтому сцепились затем в смертельной схватке Сталин и Гитлер. Именно поэтому с такой жестокостью фашисты уничтожали мальфаров. Так вот, «Алкедама» - это Орден Мальфаров, призванный осуществить величайшую цель мировой истории - наделить каждого биоробота, индивидуальной душой! Для этого величайшие мальфары жертвовали собой. Христос пошел на крест, чтобы вознести его над миром и показать толпам биороботов, что есть иные способы решения проблем, кроме насилия и мести. Есть жертва! Есть сострадание. Есть любовь!
Все ждали, что он сойдет с креста и победит захватчиков-римлян. А он пожертвовал собой и замкнул круг старой морали, насажденной Моисеем. «Око за око, зуб за зуб» - вот главный закон Моисея. А Христос сознательно пожертвовал собой, взял кровь на себя! Простил. И спас миллионы людей, наделив их зачатками душ. Он заложил культ мучеников.
Ведь согласись, трудно представить, чтобы люди в нормальном уме и трезвой памяти стремились к мукам и смерти, как к высшему венцу бытия! Но так было задумано христианство. Тут-то и кроется величайшая загадка, непосильная для обыденного ума. Дело в том, Игорь, - дед приблизил к камере лицо, и изображение на мгновение размылось, потом фокусировка восстановилась, и старик особенным тоном продолжил, - дело в том, что при сильных физических и духовных страданиях в тонкой оболочке биороботов вырабатываются так называемые микролептоны.
Они подобны мельчайшим алмазам тонкого мира, из них-то и формируются индивидуальные души! Как и природные алмазы, лептоны вырабатываются только под сильнейшим давлением. Поэтому ради обретения индивидуальной души люди-биороботы и подвергаются мукам. Это звучит, конечно, ужасно, но такова реальность. Обладающие массовой душой биороботы должны пройти свой крестный путь, указанный Христом, дабы обрести душу индивидуальную и стать богочеловеками, а не тупым биомеханическим стадом!
Дед замолчал. Видно было, что рассказ отнял у него последние силы. Глаза его закрывались, голова падала на грудь, четче проступила старческой «гречка», обсыпавшая все лицо и дрожащие руки его с набухшими суставами подагрических пальцев.
- Игореша, родной! – старик с трудом проморгался, - Слушай меня и запоминай. Эта весть станет для тебя громом среди ясного неба. Только ты не пугайся. Ты… - Иван Авдеевич пожевал иссохшими губами и сморщился в плаче, - ты… - он тоненько зарыдал и не смог продолжать. «Господи, дай мне силы», бормотал он сквозь всхлипы, наконец, успокоился, вытер краем простыни глаза, набрал в грудь побольше воздуха и почти прокричал в камеру.
- Ты не мой внучек, Игорь! Ты внук Льва Давидовича Троцкого и Ларисы
Михайловны Рейснер! Посмотри на них! Вот твои великие дед и бабка!
Дрожащий палец указал вправо. Игорь перевел взгляд.
Развернутый триптих стоял у стены.
Издали Ледовских-младший смог охватить картину целиком. На правой и левой створке мозаика мелких сцен внезапно сложилась в два огромных Лика – Мужчины в пенсне и с бородкой и Женщины в картузе с красной звездой.
Игорь не верил своим глазам.
Проницав Пространство и Время, его дед и бабка – молодые и красивые – с требовательной любовью смотрели на него сквозь кровавый хаос Гражданской войны.
«ЛАРИСА РЕЙСНЕР УГОВАРИВАЕТ ФАРМАЗОНОВ ОГРАБИТЬ КАЗАНСКОЕ КАЗНАЧЕЙСТВО»
(Триптих «Гражданская война в России» Народного художника СССР Ивана Ледовских)
Это в наше время «паханы» являются тюремными авторитетами, а до революции «паханами» назывались держатели притонов, скупщики краденого.
- Блиноделам сейчас раздолье, - известный в уголовном мире Казани пахан Свирид «Торбохват» (в наше время его назвали бы «барсеточником») рассматривал на огонь керосинки казначейский билет Белой Армии. – Пора в блиноделы переходить. А чо? Сиди, рисуй деньги, каждый день новые.
- Вот твоя валюта… - Вася «Самородок», взломщик сейфов, поднял с деревянного
стола узкогорлую бутыль мутного первача. – А все другое – пыль.
- Самогон на махре настаиваешь? – спросил пахана старый однорукий каторжанин Кошкодав. – В балде от него перемутилось.
- Когда на махорке, - шмыгнул простуженным носом Торбохват, - когда на
мухоморах.
- На мухоморах?! – вскинулся Кошкодав. - Потравить нас хочешь, сволота?!
- Я плепорцию блюду, не боись, - успокоил Кошкодава пахан и разлил в граненные стаканчики по новой порции «мухоморовки». Оглядел стол и гаркнул. - Жанетта!
Вбежала бабенка, смазливая, но уже расплывшаяся.
- Огурцов дай, да солонины подрежь.
Жанетта вернулась с блюдом остро пахнущих бочковых огурцов, перевитых
укропными зонтиками, поставила деревянный поднос с нарезанной солониной. Шепнула хозяину, что его спрашивает человек, назвавшийся Угрюмым.
- Позови, - велел Свирид. – Знаю такого.
Игнат Вараксин, партийный псевдоним «Угрюмый», путейщик из Казанского депо,
главарь городской организации РСДРП(б), давно сотрудничал с маравихерами и фармазонами, знал авторитетных «иванов», поэтому поздоровался с «сурьезными мужчинами» за руку и без разрешения подсел к столу.
- Свирид и уважаемая шобла, - начал он, - знаете вы, что в городе происходит?
- А чо?
- Золота в Казани немерено, весь золотой запас России тут!
- И чо?
- А мы ушами хлопаем, когда они народное достояние грузят, чтоб эшелонами в
Сибирь увозить.
- И чо? – в третий раз спросил Вася «Самородок», дотоле незнакомый с рабочим-путейцем и потому настроенный подозрительно.
- Золото – народное! – сказал Угрюмый. – Есть решение его у беляков забрать!
Вася «Самородок» встал, хищно пригнулся, обошел жующего огурец Игната.
- А ты не халтурщик случаем, мил-человек? – дернул он острыми ноздрями. – От тебя трупами пахнет!
«Халтурщиками» в воровском мире называли ворующих по квартирам, где лежат
покойники.
- Осади назад! – сказал Игнат. - Я с планом пришел.
- Помолчи, Василий! – сказал однорукий Кошкодав, самый авторитетный в притоне. – Давай послушаем рабочий класс.
- Я не один пришел. Со мной товарищ. Я приведу.
Свирид посмотрел на Кошкодава, тот кивнул опухшими веками. Игнат вышел, вскоре вернулся.
- Граждане маравихеры и каторжане! Познакомьтесь с комиссаром Балтфлота
товарищем Ларисой.
Бандиты повернулись к двери. Кошкодав уцелевшей рукой поднял керосинку над
собой. Мигающий огонек чадящего фитиля осветил девушку ангельской красоты. Лет ей от силы было двадцать. Одета она была в мещанскую одежду, бледное лицо ее не было покрыто крестьянским загаром и выдавало благородное происхождение. Воры смотрели на явление в немом удивлении. Не таким они ожидали увидеть комиссара «савецкой власти».
- Здравствуйте, товарищи! – звонко сказала Лариса, подходя к столу. – Не смотрите так удивленно. Я переходила линию фронта, поэтому переоделась. Я смотрю, тут лучшие молодцы Казани собрались!
Кодла безобразных рыл окружила ее.
- Деточка, годков-то тебе сколько будет? – хрипло спросил Кошкодав, единственной рукой поднося лампу к удивительно красивому лицу незнакомки.
- Кого привел, сучье вымя?! – заревел на рабочего Вараксина Иван-Сволочь, главарь местных налетчиков. Лариса ослепительно улыбнулась.
- Вы не на меня смотрите, и не на годы мои! – сказала она. - Вы лучше на
Казначейство посмотрите! – тонкая рука указала в сторону центра города, где сутками напролет громыхал перевозящий золотые слитки трамвай.
- А чего на его смотреть? – зашевелились бандиты.
- Что, так и будем ждать, пока белые банды вывезут народное золото? – спросил Угрюмый.
- А цо джелачь? Вставачь проклятьем заклейменный? – раздался из темного угла голос с польским акцентом. С лежанки поднялась высокая сухопарая фигура в армейском френче, приблизилась. - Збигнев Пшебышевский, польский революционер. Цо вы предлагаете?
- Предлагаем захватить золото в Казначействе как народное и вывозу не
подлежащее! – сказала Лариса.
- Пани розуме, цо она предлагает? – спросил, завышая тоном окончание
фразы, поляк.
- Прекрасно понимаю.
- То вам не простой банк ограбить, пше прашем! Тутай банды шопенфиллеров не
достойно бендже! Тутай армия стоит! Армия! Пушки, пулеметы, две роты офицерув! Там мыша не проскользнет!
- Пан испугался? – с презрительной улыбкой спросила Лариса.
Поляк оскорбился.
- За мной тши экса, - прошипел он, - я в Познани банк бравем! Тутай не обойтись наганами тай маузерами, тутай пушки потшебны, регулярные части!
- Я же говорил, что они халтурщики! – истерически завизжал Вася «Самородок». – От них трупами пахнет! Всех нас хотят положить комиссары поганые!
- Осади! - закрыл Ларису Угрюмый. - В хайло дам, гляди!
- Да от нее же трупами пахнет! – бесновался припадочный. - Они нас всех там
уложить хотят! Там же армия стоит! Армия!
Истерика заразна. Воры, нащупывая ножи и табуреты, наступали на Ларису и сопровождающего ее большевика.
***
Игорь моргнул – и Великие Лики растворились, уступив место хаосу мелких сцен и событий. Рябили малюсенькие атакующие красноармейцы, конница, расстрелы, пытки, митинги, залпы бронепоездов – все это сливалось в прекрасные человеческие лица и вновь распадалось на цветастую мозаику.
Игорь перевел глаза на экран. Дед, казалось, радовался произведенному впечатлению.
- Фу, - сказал он, - выговорил! Снял камень с души. Все. Миссия моя на земле закончилась. Теперь и помирать можно. Славе Те…- старик перекрестился, и лицо его заметно повеселело. – Игорюня, я тебя все равно любил, как родного. Любил и люблю и сейчас, знай! Так-то вот!
Игорь сидел в полном ступоре. Он - еврей. Но он же всю жизнь ненавидел жидов! И надо же – сам им оказался. Открытие так поразило его, что он пропустил половину из того, что бормотал с экрана старик.
- Твой отец, Павлуша, - говорил дед, - родился аккурат в двадцать шестом году. Лариса Михайловна на самом деле умерла от родов, а не от стакана сырого молока, как пишут в ее биографиях. Уже началась борьба Троцкого со Сталиным, исход ее был не ясен, и Лев Давидович принял решение сохранить в тайне рождение твоего отца. Он поручил мне воспитать Пашку. Правильно мы тогда сделали. Весь род Троцкого Сталин вырезал под корень. И Пашку бы арестовали, намекни хоть кто. И ты бы тогда не родился. Потому и Павел ничего не знал.
Я не мог раскрыть ему тайну, кто его родители. А когда Паша вырос, имя Троцкого уже было предано анафеме, им только предателей и бандитов называли. «Троцкистские убийцы и шпионы», вот так, иначе не говорили. Как я мог его огорошить, что, мол, твой отец - Троцкий? Пашка бы с ума сошел, он сталинец был, коммунист! Еще бы и руки на себя наложил. Или того пуще - пошел бы и сдался в ГПУ, ума бы хватило, вот так тогда воспитывали.
Мне вот еще что было сказано твоими дедом и бабкой. Имя Павел они нарекли своему сыну в честь апостола Павла. Не знаю, пригодится ли тебе такая информация, но знай, в тебе тоже заложены вибрации этого имени. Ты Павлович. Имена не случайны. Имена это у-у! В них сила судьбы. Ну, вот, о чем я говорил? А. Паша так и не узнал, чей он сын. Поэтому и женился не на мальфарке, как положено, а на простой женщине, твоей матери. Поэтому и ты - полукровка, сын нибиру и земной женщины. Вот почему ты поддаешься гипнозу. Настоящие нибиру не гипнабельны. Гипнабельность и религиозность встроены в биороботов, чтобы ими было легче управлять.
Если ты женишься на простой женщине, ты еще больше разбавишь кровь Мардука. Найди себе мальфарку, слышишь! Это мое тебе завещание. Как ты ее узнаешь? Мальфары потрясают одним своим присутствием. Троцкий потрясал. Лариса Михайловна, твоя бабка, ох, как она потрясала! Когда я слышу о массовом поклонении таким женщинам, как Мерилин Монро или, скажем, Марлен Дитрих, я смеюсь. Они жалкие пигалицы по сравнению с Ларисой Михайловной.
В нее влюблялись целые фронты! Все! Скопом! Это было массовое помешательство! Люди столбенели, когда шествовала комиссар Балтфлота, флаг-адъютант Лариса Рейснер – такая она была красивая! Она одна была под стать титаническому Троцкому. Только такие великаны и могли сделать Великую Октябрьскую революцию. И победить в Гражданской войне. Твоя бабка – она не рассусоливала, мигом ставила гадов к стенке. И рука у нее не дрожала. Лично врагов в распыл пускала, так-то вот.
Под Казанью «Полк пролетарской славы» пошел на пулеметы в атаку с голыми штыками, без единого патрона, потому что не было патронов. Зато была Лариса Михайловна! Встала и пошла. И за ней все пошли. Пусть кто-то сейчас попробует такое совершить. Будь ее достоин, слышишь! Я сейчас вспоминаю, а сердце замирает. Я в нее тоже был влюблен, а в нее нельзя было не влюбиться. - Лицо старика просияло, когда он вспоминал Рейснер.
- Ты очень на нее похож, Игореша, особенно глаза, продолжал старик. Посмотришь потом у меня ее скульптуру, называется «Чайка». Так вот, когда ты встретишь мальфарку, тебя будто молнией прошибет, вот увидишь. Ну, вот и все вроде сказал, теперь прощаться с тобой буду. Да! Вспомнил, самое важное. Свияжскую статую со мной отливал лично Лев Давидович. Без него не отливать, таков был приказ народного комиссара.
Он приехал, когда все было готово для заливки, выгнал из мастерской всех, оставив меня одного, и сказал: «Иван, то, что ты сейчас увидишь, не должен узнать никто. Если ты проронишь хоть слово, не только ты, но и весь род твой будет беспощадно уничтожен». С этими словами он достал какую-то монету и вложил ее в форму. Я залил.
Монета оказалась в центре Иудиной головы залитой намертво. Еще я отлил пять статуй, но они были без монет. Иуда с монетой был установлен именно в Свияжске. Восемьдесят лет я хранил эту тайну. Игорь! Как найдешь голову Иуды, разбей ее, не жалей моего творения, оно для того и предназначалось, чтобы хранить нашу святыню – сребреник Иуды. Сам Троцкий заложил его в голову статуи, чтобы она транслировала на Россию свою мощь и энергию. Разбей голову, слышишь! Монете пора явиться миру. Только смотри, ни в коем случае не касайся ее руками, это очень опасно. Ты должен…
- Ти кто? – раздался сзади голос с сильным акцентом.
Игорь резко обернулся.
Перед ним стоял высокий жгучий кавказец. У него был вид чикагского гангстера тридцатых годов. Темный костюм в тонкую полоску, белая сорочка под галстук, черная шляпа с широкими полями. Белый уголок платка торчал из нагрудного кармана. Сухой, подтянутый корпус его раскачивался с носков на пятки дорогущих штиблет с загнутыми носами.
Горбоносое длинное лицо со впалыми смуглыми щеками и слегка отвисшими бульдожьми складками под нижней челюстью выражало презрение. Большой рот с четко очерченными губами искривлялся и подергивался в гримасе высокомерия, ноздри раздувались, словно от окружающих разило зловонием. В традициях российского бандитизма на шее его блестела золотая цепура. Руки он держал сцепленными за спиной и смотрел на Игоря узкими черными очками. По бокам возвышались дюжие, одетые в одинаковые черные пальто телохранители. Это явно был новый хозяин квартиры, о котором рассказывала соседка снизу. Стала понятна причина, по которой дед «завещал» квартиру именно этим типам.
Рука инстинктивно дернулась, выключив видеомагнитофон. Телевизор погас.
- А вы кто? – спросил Игорь, озирая пришельцев. В голову втекала магма ярости: бред, который нес с экрана покойный дед, был явно работой этих кидал. Пришельцы, биороботы, тайные ордена, Троцкий и Рейснер, - да все это дело рук вот этого черножопого ары! Засирают людям мозги, заставляют переписывать квартиры на «тайные Ордена», а самих потом вешают! Ну, суки! Погодите!
«ЛАРИСА РЕЙСНЕР УГОВАРИВАЕТ ФАРМАЗОНОВ ОГРАБИТЬ КАЗАНСКОЕ КАЗНАЧЕЙСТВО»
(Триптих «Гражданская война в России» Народного художника СССР Ивана Ледовских)
Кошкодав выставил культю перед беснующимся «Самородком».
- Придержи ботало!
Лариса весело скомандовала.
- А ну успокоились, товарищи фармазоны! Советская власть, каковую я представляю во временно захваченной белогвардейцами Казани, объявляет, что золото в Казанском казначействе является народным, а потому каждый из вас имеет право на свою законную долю.
Бандиты замерли.
- Савецка власть вестимо - свинцом платит! – просипел Кошкодав, но приказал всем успокоиться и сесть за стол. – Выпьем!
«Торбохват» налил граненный стаканчик по самые края, подвинул «товарищу Ларисе». Не колеблясь, она подняла стакан, произнесла «За победу всемирной революции!» и осушила до дна. Тонкое лицо ее, лицо российской интеллигентки, не дрогнуло ни единой жилкой от едренного настоя первача на мухоморах.
- С такою можно итить на Казначейство, - крякнул Кошкодав. Бандиты
одобрительно загудели, выпили сами, захрустели огурцами.
- Ты сама подумай, товарищ комиссар, с какими силами туда итить,- раздумчиво утер моржовьи усы Иван-Сволочь.
- Рабочие дружины готовы, - сказал Угрюмый. - Нужно оружие. Оно у вас есть.
- Чем заплатишь? – спросил пахан Свирид.
- Золотом, - сказала Лариса.
- Золотом? А покажи!
- Оно временно находится в Казначействе.
Каторжане захохотали.
- Дай винтовку, я пойду, золотишечко возьму, - ржал Иван-Сволочь, - а потом тебя из твоей же винтовки и пристрелю! Не, так дело не пойдет! Деньги наперед, и грабь хоть Казначейство, хоть всю железную дорогу до Омска!
- Куш вельми богатый в Казани застрял, - задумчиво произнес поляк. – Алэ ж
тыльки подавимся мы. Не унести.
Воры замолкли в тяжком раздумье. Заманчиво было нагрести золота на всю оставшуюся жизнь, но и страшно.
- Посцать надо на боярыню, - неожиданно сказал Кошкодав.
- Что? – не поняла Лариса.
- Дело говори, Кошкодав, - поторопил мудрого старика Ванька-Сволочь.
- Мы, товарищ комиссар Балтфлота, - язвительно выговаривая слова «товарищ и
комиссар», сказал Кошкодав, - когда деревья на каторге валили, особливо, если сосна она мачтовая, с места стронуть ее не могли, такая чижолая была. А волочь-то ее – десятки верст. Что ж делали? Сцали на ее, на боярыню, она ледком покрывалась и ехала уже легше, по снежку-то.
- А как на золотишко-то посцать, Кошкодавчик? – спросил Сволочь.
- А на салазки его надоть поставить! И увезти!
- Там его, чай, сотни пудов! Тут не салазки, поезда нужны!
Лариса поняла - ей придется раскрыть часть плана этим отребьям рода человеческого, жестом подозвала кудлатые головы к себе. Странно выглядело ее ангельское личико в окружении безобразных харь.
- Есть у меня поезд, - вполголоса сказала Лариса. – Да не простой. Бронепоезд!
- Откуль он у тебя? – спросил посерьезневший Кошкодав.
- Где стоит? – заперхал смехом «Самородок». – На огороде?
- На заднем дворе-е! – зашелся в смехе Иван-Сволочь. – У Прасковьи Федоровны!
«Прасковьей Федоровной» на каторге называли парашу.
- Пары пущает… ха-ха-ха…
- Молчи, шучье вымя!
- О-хо-хо-хо…
- Тише вы!
- Бронепоезд мой называется, - Лариса вознесла голос, как чайку в небеса, -
«Грозный мститель за погибших коммунаров»! А погибшие коммунары – это все наши братья-товарищи, замученные проклятым царским режимом и белогвардейской сволочью! И ждет от меня весточки в том бронепоезде сам товарищ Троцкий! Пять шестидюймовых батарей и двадцать пять пулеметов «Максим» - скажете мало, чтобы разнести в щепки и Казначейство, и всю охрану?
Господ маравихеров оторопь взяла. Переглянулись.
- А чего он там делает, твой бронепоезд? – спросил Кошкодав. - Чего сюда не едет?
- Про «Белого Ирода» слышали? – спросила Лариса. - Бронепоезд белых гадов
«Генерал Дроздовский» закрывает подступы к Казани, прикрывает вывоз золота в Сибирь. Товарищ Троцкий давно бы его уничтожил, да мост через Берлю взорван – не подойти.
- Так что теперь-то делать? – спросил Кошкодав.
- Мне нужны бойцы-молодцы. Винтовки нужны, боеприпасы. Поступите под мою
команду. Я знаю, где стоит «Белый Ирод». Но пути к нему перекрывает бронедрезина и блиндированный автомобиль английский. Ставлю задачу: уничтожить заслон на пути красного бронепоезда.
- Ты погоди, - озадачился Кошкодав, - али бронепоезд твой не может тую дрезину с антанабилем разнести в щепу?
- Бронепоезд не должен себя демаскировать. Его задача – подойти рано утром к месту базирования «Генерала Дроздовского» и расстрелять его в упор, пока он спит. А бронедрезина может шум поднять.
- Теплыми взять, а, слышь, Кошкодав, - у старого домушника Ваньки-Сволочи руки зачесались, - тепленьким взять, спросонья…
- Для такого дела ружья нужны, гранаты, - сказала Лариса. - Достать можете?
- Для такого дела деньги нужны, - мудро сказал Кошкодав. - Винтовка ныне
«синьку» стоит. Да патроны к ней.
- Бронедрезина – это не дрезина, а целый штаб, - пояснил Угрюмый. - Чуть что заметят, враз доложат Сметанину. Это ихний командир. Телефон провели. Еропланом наблюдают.
- Да, надоть дрезину обезвредить, это главнее главного.
- Уберем дрезину с путей, тогда можно «Дрозда» врасплох брать.
- У беляков ероплан есть, - сумнительно почесал седую бороду Кошкодав, - в
Синельникове стоит. Он высоко летает, увидит он вашего этого… «Мстителя»…
- Потому и пойдем по росе, когда «Ньюпор» их не летает, - сказала Лариса. – А бронедрезину нам придется взять на себя. Сил хватит. С нами пойдет рабочая дружина товарища Угрюмого.
- А сколь народу в дружине?
Все посмотрели на Угрюмого.
- Восьмеро, - ответил тот.
- У-у! – разочарованно загудели воры.
- Так нам и не фронт прорывать, - уверенно заявила Лариса. – Дрезину с рельс скинуть.
- А броневик аглицкий?
- Гранатами возьмем!
- А мост подорванный?
- Восстановим!
- А что нам с того будет? – задал мучающий всех маравихеров вопрос Иван-Сволочь.
- Золото! – твердо ответил Лариса. – Это я вам обещаю.
- Золото? – переглянулись бандиты. – А по скольку дашь?
Лариса раздельно произнесла.
- От имени… Председателя Реввоенсовета республики товарища Троцкого…
объявляю: каждый из вас после захвата Казначейства сможет унести оттуда столько золота, сколько подымет.
Замерли маравихеры, посмотрели на свои руки. Первым очнулся однорукий Кошкодав.
- Э! Ты погоди! Погоди! – загорячился он, - у меня рука-то одна, я менее их унесу! Эти больше уволокут, товарищ комиссар! У них рук - две!
- А ты расскажи комиссарше, че у тебя рука-то одна! – закричал Иван-Сволочь. – Из-за лени твоей! – и угодливо рассказал комиссарше, уже начавшей забирать в кодлане верх, что на Сахалине Кошкодав из острога руку в окно высунул, отморозил, чтоб сосны не таскать по морозу.
- Тута мы все равные! – заверещал Кошкодав – Революция за ради свободы и
равенства сделалась!
Воры захохотали на сделавшегося вдруг революционером Кошкодава.
- Ты посцы на золотишко-то, посцы! – ржал Ванька-Сволочь. - Оно и покатится.
- Так согласны? – спросила Лариса.
- Куш сорвать? – встал экспансивный поляк. - Пшебышевский все жиче такой
куш ожидалэм! Революция должна была грянуть, гражданская война, чтоб такая ситуацыя сложилась! Иджемы! – он протянул руку. Грязную руку протянул и Ванька-Сволочь. Культю подсунул Кошкодав. Поколебавшись, встрял в дело Василий «Самородок». Сверху на сивые татуированные лапы легла тонкая девичья кисть.
Свирид-Торбохват не участвовал в авантюрах: все равно золото к нему принесут менять на «мухоморовку».
«АРА, ДРУГ, ДЛЯ ЧЕГО ТЫ ПРИШЕЛ?»
- А ти-та ктё-о? – с противным чучмекским выговором спросил незнакомец. И
столько высокомерия было во всем его наглом виде, что Игорь мгновенно вскипел. Перебарывая распирающую череп ярость, он медленно произнес.
- Я - Игорь Ледовских, внук Ивана Авдеевича Ледовских, законный наследник
этой квартиры. А вы кто?
Он хотел сказать все это солидно и даже грозно, но у него получилось лишь неразборчивое плямкание, нос под бинтами не дышал, губы пересохли.
- Наслэдник? – недоверчиво переспросил кавказец, вглядываясь в забинтованное лицо. – Ты?
Из прихожей вошли еще люди – среди них два чиновника в костюмах с кожаными папками для бумаг.
- Вот, Иннакэнтий, гаварыт - наслэдник, - сказал кавказский «авторитет» рано облысевшему молодому человеку в золотых очках.
- Добрый день, - Иннокентий с удивлением посмотрел на Игоря. – Вы наследник - чего?
- Этой квартиры! Я внук покойного Ивана Ледовских, Игорь!
- Да, я слышал, был внук, но он пропал без вести. Это, однако, дела не меняет. Будь вы хоть внуком, хоть внучатым племянником, вас не было в завещании покойного квартировладельца.
- Что с лицом? – брезгливо спросил армянский босс. - Ты что, с вайны пришел?
- Документы ваши покажите! – сказал юрист.
- Да как ты ему рожу сравнишь с паспортом, ара, он же весь забинтован! – сказал огромный телохранитель, на пол-головы превосходящий своего далеко не маленького босса.
- Пагади, Тигран, - сказал босс, - пусть предъяву сделает. Покажит документы, если внук.
- Так у вас есть документы? – напирал юрист.
- Я не обязан ничего предъявлять! – сказал Игорь.
- Тогда у нас есть все основания вызвать полицию. Проникновение в чужую
квартиру, вскрытие опечатанных дверей…
- Это квартира моего деда! Я ее законный наследник! Хорошо! Вызывайте
полицию! Будем разбираться!
- Пагади, Иннакэнтий, - вмешался кавказский босс, - я обещал дэдушке, что
позабочусь о его внуке! Так ты внук Ивана? Рад пазнакомыца! – кавказец протянул руку, но Игорь не пожал ее.
- Брезгуешь? Гордый? Дэд гаварыл… Иннакэнтий, пакажи ему документы на кувартыру!
Юрист открыл папку. Замелькали договоры, печати, подписи. Юрист что-то быстро говорил, но Игорь ничего не понимал. Он попытался сосредоточиться и даже сумел прочитать заголовок «Дарственной», напечатанной на гербовой бумаге. «Я, Иван Авдеевич Ледовских… передаю в дар… Московскому Центру Криомедицины «Морозко» в лице генерального директора Кондрашова Вячеслава Михайловича… свою квартиру-мастерскую площадью 311, 23 (триста одиннадцать) квадратных метров…»
Игорь оттолкнул папку.
- Какой еще «Центр криомедицины»? Где ее директор?
- Вот, - угодливо показал Иннокентий на «авторитета».
- Это Кондрашов… как там?.. Вячеслав Михайлович?
Юрист представил.
- Нет, это директор холдинга «Тэрра инкогнита» Левон Вазгенович Тер-Месропян.
- А при чем тут ваша «Тэрра», когда тут написано «Морозко»?! – вскричал Игорь.
- Холдинг «Тэрра инкогнита» контролирует КЦ «Морозко». Перед вами директор
холдинга и законный владелец этой квартриры.
- Так вот кто захапал дедову мастерскую! – прорычал Игорь. – Вот кто повесил моего деда на антресолях!
Все замерли.
- Что он гаварыт? – нахмурился Тер-Месропян.
- Вы заблуждаетесь, - сказал юрист Игорю. – Было проведено следствие, смерть предыдущего владельца наступила вследствие естественных причин.
- Значит, ментов купили! – заорал Игорь. – Что, я не знаю, как это делается?! Завещание подделано! Дед не мог никому, кроме меня, завещать мастерскую! Я тут наследник, я, понимаешь, ты, ч-ч-ч… - Игорь чуть не выкрикнул «чурка поганая», но страшным усилием сдержался. Телохранителя стиснули его с боков. Ручищи у них были просто каменными. Они глядели на босса, спрашивая, выносить?
Но Тер-Месропян сделал отрицательный жест. Поразмыслив, он сильно выгнул губы углами книзу.
- Я панимаю! Ты аб-бижен смэртью дедушки! То есть ты агарчен. Панимаю. У
нас в Армении стариков очин уважают. Хочишь, пабудь тут, паживи, день живи, два живи, памяни дедушку, это святое!
- Поживи? День-два?! – Игорь пригнулся, нос запекло, голова закружилась. –
Убирайтесь вон, пока я не вызвал милицию. Я докажу, что вы все подстроили, убили деда, подделали завещание!
Телохранители стиснули его, поволокли к выходу. Тер-Месропян вдруг что-то резко сказал по-армянски, «шкафы» замерли, Игорь вырывался, хрипел. Гнев его, казалось, поставил бандитского авторитета в тупик.
- Пастой, - сказал он, снимая очки и обнажая два вороненных зрачка. - Ты хочиш сказац, что с табой нэправыльно абашлись, да? Квартира должна была достаться тибе, да? Я пр-равыльно панимаю?
- Пр-равыльно!
- А пачиму, можно узнац?
- Да потому что я, я - ближайший родственник! По закону – вот «пачиму»!
Тер-Месропян оглядывал «наследника» в гадливом недоумении.
- А вот твоя дэдушка, перед смертью… жаловался лично мнэ… что ты желал его
смэрти. Ты требовал продаць мастэрскую и отдать дэнги – тибе! Твоя дэдушка был на тибя аб-бижен! Вот пачиму он завещал всо минэ! Понял типэр?
Игорь в растерянности раззевал рот.
- Но… дед… дед…
- Чито «дэд»?
Игорь вспомнил стариковское послание на кассете и с облегчением сказал.
- Дед простил меня!
- Да? – насмешливо спросил Тер-Месропян. – Кагда?
- Да! Да! Я это точно знаю!
- Откуда? – армянин поднял кверху указательный палец и провернул им в
характерном кавказском жесте. – Я ведь паслэдний с ним гаварыл!
- Дед простил меня! Он любил меня! У меня есть доказательства!
Бандитский главарь хмыкнул и направился к видеомагнитофону. Нажал на кнопку, вынул кассету и показал ее Игорю, надежно зажатому бодигардами.
- Вот твое доказательство! Я слышал. – Армянин опустил кассету в карман
черного пальто. Игорь рванулся, но только бессильно повис меж сдавившими его силачами.
- Отдайте кассету! – взмолился он. - Я ее не дослушал!
- Тибэ она болше нэ понадобится.
- Это все, что осталось у меня от деда! У него даже могилы нет! Ну, послушайте, пожалуйста, отдайте кассету!
- Он же сам просил, - Тер-Месропян насмешливо процитировал, - «кассэту
уничтожь, слышишь».
Игорь замер.
- Так ты ее уже слушал! Может, ты ему сам надиктовал? Дед был под наркотой!
Как я раньше не понял! Вы его опоили, как меня клофелином! Все из-за квартирки этой! Кидалы! Бандиты! Звери!
Телохранители с трудом сдерживали беснующегося «терпилу».
Черный человек внезапно быстро приблизился, ноздри изогнутого носа раздулись, губы искривились в предельном отвращении, лицо подернулось нервными тиками.
- Зачем крычиш-ш-шь, а-а? – прошипел он. - Пачиму нэ пагаварышь по-
чилавечески? Пачиму нэ скажешь, ара, друг, для чего ты пришел?
Произнося последнюю фразу, Тер-Месропян странно посмотрел на Игоря, из левого, абсолютно черного зрачка его вдруг зеркально блеснула вспышка, имеющая форму восьмиугольника.
Взгляд этот словно прожег глаза Игоря. Тело его оцепенело, по спине прокатилась волна изморози. Сейчас убьют, закатают в ковер и вынесут. Чурки проклятые! Твари черножопые! Их останавливает только присутствие представителя Академии, дизайнера, который с удивлением наблюдал за разборкой.
Тер-Месропян надел очки.
- Ми нэ звери, - сказал он. – Зра ты так. Мы всо панимаем. Ты расстроен.
Дэдушька. Умэр. Это святое. Паживи тут, пабудь, памяни дэда. Тигран, отпустите его.
Телохранители отпустили Игоря. Он задыхался, грудь его ходила ходуном. Тер-Месропян шепнул Тиграну, тот вынул и бросил на пол несколько купюр.
Спустя мгновение мастерская опустела.
Игорь остался стоять в полной растерянности. Что этот хачик сказал?! «Паживи тут»? Нет, что-то другое, до боли знакомое! Что он сказал? Да вот же!!!
«Ара, друг, для чего ты пришел?»
- Настоятель! – заорал Игорь, кидаясь в прихожую. Он вспомнил – так сверкал
глаз настоятеля подземного храма Иуды в Свияжске!
Пока Игорь разбирался с замками, лифт уже закрылся и уехал вниз. Он орал в шахту, чтоб остановились, бросился вниз по ступенькам, выскочил на улицу, но увидел только габариты отъезжающего джипа «Тойота Секвойя» с тонированными стеклами и синим проблесковым маячком на крыше. Номер его Игорь разглядеть не успел.
«Ара, друг, для чего ты пришел?!» Армяшка сказал пароль! Он знал фразу, которая расколдовала его! Но кто он? Неужели это и есть тот самый настоятель «Троцкого монастыря»? А что, у того была бородища, ею можно закамуфлировать любое лицо. И этот высверк из глаза! Но что он делает в Москве под видом армянского «авторитета»? Зачем они накололи ему на спину повешенного Иуду и написали под ней пароль к его памяти?!
Игорь взялся за голову и пошел назад к подъезду.
Уличный холод отрезвил. Память медленно распечатывалась наподобие пакета, присланного с нарочным. Лопались сургучные печати, открывались листы с вязью письмен. Внезапно он вспомнил то, что случилось с ним в подземном храме после разбития головы Иуды, и пошатнулся от ужаса.
СВИЯЖСК. ПОИСКИ ГОЛОВЫ ИУДЫ.
При звуке открывающейся двери подземного храма Игорь включил фонарик. Световой круг с теневой сердцевиной был похож на женскую грудь со сморщенным соском. Световая «грудь» вытянулась по стене, а теневой «сосок» частично лег на лицо вошедшего настоятеля, на его густую, искрящуюся бороду.
- Не могу поверить! – сказал Игорь. - До сих пор не могу в это поверить!
- Во что вы не можете поверить, безумный вы человек? – в ватной подземной
тишине голос настоятеля прозвучал рокочуще.
- Что дед меня заказал! Я же для него последний родной человек на земле!
Сколько он вам заплатил? Тридцать сребреников?
- Зря вы так. Дедушка ваш – величайший скульптор не только двадцатого века,
но и всех времен и народов!
- Да видел я дедовы творения – ничего особенного! – отмахнулся Игорь. –
Революционеры с наганами, с-с-с… пионеры, панфиловцы! Понты одни советские и больше ничего.
- Вот как? - хмыкнул настоятель. - Понты? У крестьянок выкидыши случались
при виде фигуры Иуды, кликуши в падучих бились, монахини пытались ниспровергнуть – все полегли, храмы из-за скульптуры взрывали, концлагерь тут сделался, психотропная лаборатория с сотнями мучеников, над которыми опыты страшные проводились, расстреливали тут тысячи, весь остров в огромную братскую могилу претворился, и до сего дня тут тюрьма-клиника для скорбных духом находится и все это – чистые понты?
- Но не дед же это все сотворил своей скульптурой, в самом-то деле!
- Дедушка ваш причастился великой истине и ей послужил. Великому делу
реабилитации Иуды Искариота. Лепту свою вложил и немалую, создал первый в истории людства памятник Сокровенному Апостолу! Честь и заслуга великие, людскими мерами не измеримые!
- Ну да, ну да! Великий скульптор! Вот же скотина! Послать внука в западню!
Ничего не скажешь с-с-с… верный ученик Иуды! И как хитро придумал – принеси мне голову Иуды, а взамен я тебе отпишу мастерскую. Как же я купился!
- Игорь Павлович, благодаря вам обретена великая святыня – тридцатый
сребреник Иуды. Мы искали его и совсем уж отчаялись. Понадобилось ваше явление и разрушение великого творения вашего дедушки, чтобы монета вновь появилась на свет. Но почему она далась в руки именно вам? Загадка! Все-таки зря вы прикоснулись к ней. Он губит сыновей божьих, что уж там говорить о заурядных гражданах, каковых монета попросту испепеляет. А вы так неосмотрительно схватили ее, да еще голой рукой. Ну, и что с вами теперь делать?
- Ничего, - буркнул Игорь. – Отпустите меня, и я никому ничего не расскажу.
- Я бы рад вас отпустить, но не могу. Вы слишком многое увидели из того, что видеть простому смертному никак нельзя. Из подземелья Троцкого монастыря есть три выхода. Первый выход ведет в храм Иуды. Второй – в лабораторию психотропных средств. Но есть и третий. Хотите узнать, куда он ведет? Идемте, я вам покажу!
Настоятель вышел из храма, Игорь последовал за ним. Сзади шествие замыкали два дюжих монаха. Они опять проделали тот путь, которым Игорь прошел в эту ночь к психоневрологическому корпусу. Ступени пошли вверх, пока не уперлись в тяжелую дверь.
В предрассветном туманце темнел большой кирпичный хлев, охваченный по периметру колючей проволокой. Из хлева вышел невысокий человек в черных ватных штанах и фуфайке. В руке он нес ведро.
- Познакомьтесь, - сказал настоятель, - это Нгуен Хо Нг. Возможно, он будет за вами ухаживать.
- Хонг?
- Нет, Хо Нг. Ну ладно, Хонг, если вам удобно.
Где-то недалеко завизжала циркулярка.
Подошел Хонг, бросил в слякоть необструганную доску. Монах первым прошел через лужу, за ним, балансируя, прошел Игорь. Доска под его тяжестью полностью утопла в грязи. Ноздри опахнуло теплой вонью свинофермы. Вышел скотник-камбоджиец с ведром в руке, поклонился, включил свет. Под потолком замигали лампы дневного освещения. В стойлах возились животные, похрюкивали. Нестерпимая вонь выедала глаза.
- Полюбуйтесь, - настоятель монастыря подвел Игоря к стойлу, на котором висела табличка с надписью «Хатабмурад Абубасаров. «Мясник».
Игорь вгляделся и обомлел: в свете дневной лампы в стойле ворочалось существо, отдаленно напоминающее и человека, и свинью. Руки и ноги этого существа были обрезаны по локти и колени, поэтому передвигалось оно на культях. Вместо глаз зияли черные воронки. Существо было совершенно голым и с ног до головы покрыто коростой засохших экскрементов. Доковыляв к желобу, идущему вдоль стойл, существо принялось лакать воду. Точнее не лакать, а с хлюпом всасывать.
- Что это? – Игоря затошнило.
- Тут все написано, - настоятель показал на дощечку. – Хатабмурад Абубасаров. «Мясник». Полевой командир. Зверски замучил более ста людей. Похищал детей, требовал выкупа, но никогда ни одного ребенка родителям не вернул. Иногда делал «подарки» - присылал головы сына или дочери в соли. Теперь живет здесь.
- А что с ним случилось? – еле выдавил Игорь. – Его взрывом изуродовало? Это такой госпиталь?
- Можно сказать, что и госпиталь. Только взрыва не было. Это Хонг. Он сделал из Абубасарова того, кем он, в сущности, и являлся - человека-свинью. Хонг специалист по таким делам. Это древняя китайская казнь. Китайцы знали толк в пытках. Ну, вот что мы, россияне, – дыба да колесование. Быстрая, практически безболезненная смерть. А человек-свинья – это же совсем другое дело.
У Хатабмурада вырезаны глаза и язык, проколоты барабанные перепонки, отрублены руки и ноги, ампутированы половые органы. Он может только обонять собственные испражнения. Он нас не слышит, не видит, ничего не может сказать, не может убежать, не может даже покончить жизнь самоубийством.
Игори издал икающий звук и пустил на пол струю слюны.
- А вот, полюбуйтесь, Игорь Павлович, вот еще экземплярчик! – магистр поманил его к противоположному загону. – Это Кудасов Владимир, «Кудас», выхинский маньяк. Нападал на девушек. Насилуя, спрашивал, «Вас куда-с?». После чего душил. Куда вы?
Игорь побежал к выходу вдоль ряда стойл, в каждом из которых ворочался живой человеческий обрубок.
На улице долго перебарывал приступы рвоты.
- Тяжелое впечатление, правда? – монах стоял рядом, глядел из-под нависшего
капюшона бездонными черными глазами.
- Зачем вы мне это показали? – прохрипел Игорь, отхаркиваясь. - Напугать хотите?
- Попейте вот водички, - охранник подал мятую жестяную кружку. Игорь осушил ее залпом. Вкус воды показался горьковатым.
- Вы не видели самого главного, - сказал Магистр.
- Чего еще?
- Надобно возвратиться, - настоятель вновь указывал на страшное заведение.
- Нет.
- Пойдемте, экскурсия не окончилась.
- Не хочу.
- Всего на минуточку. Вы увидите самое интересное.
Ледовских зажал рот и нос и вновь вошел в едкий смрад.
Они прошли в конец хлева, остановились перед пустым стойлом. Настоятель показал на табличку, прибитую над дверцей. «Ледовских Игорь Павлович» было написано на ней.
Игорь дико глянул на монаха.
- Повторяю, - сказал тот, - из Троцкого монастыря есть три выхода. Один ведет в храм Иуды. Вы осквернили его, и он закрыт для вас. Второй – в психоневрологическую клинику. Третий – на ферму Хонга. Что вы выбираете?
Настоятель сделал жест, охранник поднес ковчег. Магистр открыл его и показал покоящуюся там монету.
- Доверимся монете, - сказал он. - Возьмите ее, вы все равно прикасались к ней.
Игорь отрицательно повел головой.
- Нет, - с трудом выдавил он, - такого выбора я делать не хочу!
- Но вам придется, - настойчиво повторил монах. - Вы слишком многое увидели. Поверьте, стирание памяти или превращение в человека-свинью – это еще не конец, это возможность развития. Давайте спросим монету. Бросим жребий. Орел – лаборатория. Решка - хлев. Берите, берите, у вас просто нет выхода.
- Суки, - процедил Игорь, - вот же с-с-суки…
Настоятель внезапно подбросил обеими руками ковчег, и из него вылетела монета. Она летела прямо к Игорю. Он поймал ее слету чисто машинально.
- Ну, - настоятель с любопытством вытягивал из-под капюшона горбоносое лицо, по самые глаза погруженное в блестящую черную бороду, и в этот миг его левый зрачок блеснул зеркальным отсветом, имеющим форму восьмигранника, будто сфотографировал со вспышкой. – Открывайте же, открывайте ладонь, не томите. Посмотрим, насколько вас любит Господь Бог!
- Он меня ненавидит! – в отчаянии простонал Игорь.