Стоянку мы тогда поставили у реки, а отрабатывать территорию предстояло и за перевалом. Подходы далёкие. Выходить нужно было пораньше, когда солнышко ещё где-то за сопками просыпалось. А роса поутру такая – сто метров, и мокрый по шею, выжимать впору. Да и холодно поутру. В первый день тропу звериную нашли, всё полегче. Только, в приамурской тайге и подлесок густой, и трава по пояс. Как не хитри, всё равно вымокнешь. Плывёшь в этой зелени, зубами стучишь, пока солнышко не пригреет, в глаза лучами не брызнет. Вот тогда и открывается глазам вся красота таёжная.
Капли росы на листьях кустов, на веерах папоротниковых бриллиантами переливаются, а уж паутину разукрасят всеми цветами радуги – ни с чем эту картину сравнить нельзя. Это ведь не комнатная вам паутина, а могучая сеть, растянутая меж деревьями, на крупную добычу поставлена – овода, махаона, шмеля ли, пчелу лесную, и вся в бриллиантах, переливается. Нить паучья толщиной в нитку добрую, да ко всему и липучая. Не приведи господь, головой ли, рюкзаком зацепить. Тянется за тобой будто липучка для мух, не отцепить. Потом чуешь – по шее топочет и сам ловец. Брррр! Стряхиваешь его, а он в паутине, и ты в ней всей головой, хорошо, если стриженой под нуль. Сам-то, хозяин этого «невода» – могучий парень. Лапы разбросит в стороны, мохнатые – как раз в дамскую ладошку, упаси вас боже, дамы, от такого украшения. Загодя приметишь эту паутину – метра в два-три, концентрическими кругами, из центра лучами растяжки. Вся конструкция на солнце переливается, а в центре сам, хозяин. Вот и срываешь паутину ручкой молотка впереди себя, потом ручку отскребаешь. Это я вам, чтоб утро таёжное обрисовать.
Маэстро
Прибегает утром промывальщик мой, запыхался – по тропе нашей кто-то росу сбил. Вот пофартило! Идём по тропе на перевал, благодать – считай сухими поднялись. Кто благодетель наш? На глине след увидали – сам хозяин тайги нам тропу торит. Спасибо, конечно. Только, теперь уж патрон должен быть в патроннике. Кто скажет, какой он, характер у хозяина.
Два ли, три дня на работу ходили по-сухому. Сбитую росу издали видно. Сидим – дожидаемся, пока Сашок не прибежит. Можно, дескать, прошёл. Хотя самого «лохматого» так пока и не видали.
Домой старались добраться засветло, вот и поднимались на перевал загодя. Вершина перевала плоская, сухая, без подлеска, покрыта редколесьем. Идётся легко по чистому. Вот тут мы и услыхали интересные звуки, где-то совсем поблизости. Стали, прислушались. Немного погодя, звук повторился, и напоминал он чем-то гитарный перебор. Причём, гитары совершенно расстроенной, и с отпущенными струнами. Звук довольно непривычный, да и не слыханный доселе. Тайга, она, обычно, звуками полна, даже в ночное время. Днём дятел старается, сотрясение себе зарабатывает, дерево на ветру скрипит, или два соседних друг о друга стволами на ветру скрежещут. Птицы днём гармонию таёжную поддерживают. Гнус таёжный – какая ж без него гармония, а из долины ручей горный свой озорной говор доносит. А вот кто, и какой расстроенный инструмент в тайге терзать может? Вот и пошли осторожно на звук. А он, с каждым перебором всё громче , всё отчётливее.
Открылась нам небольшая поляна. На ней – сосна, в обхват-полтора, сломленная метрах в двух над землёй, хорошим, видать, буреломом. Ствол комлем на двухметровый пень опирается, а вершина где-то среди деревьев рухнула. Всё, что увидели, заставило нас притаиться, распластавшись за кустом. На стволе, у самого слома, верхом, сидел крупный медведь. Перед ним, на расстоянии метра частоколом поднималась щепа, оторванная от ствола сосны. Медведь, откинув в сторону переднюю лапу, нагнувшись вперёд, довольно резко загрёб щепу когтями, будто ударил по струнам. От щепы полетели обломки, а сама она издала тот звук – скрип со звоном. Медведь, опустив лапы, дослушал аккорд и, спустя минуту, ударил по «струнам» опять.
Концерт мы слушали минут десять. За всё время медведь ни разу не отвлёкся от инструмента. Он весь был во власти музыки. Казалось, если бы удалось увидеть его «лицо», разве может у маэстро быть морда, глаза его, наверное, были бы полуприкрыты от удовольствия. По движению лап, по паузам, по напряженности – это напоминало вступление к Первому Концерту Чайковского.
Мы покидали «зал» на цыпочках, то есть задом-задом по-пластунски, стесняясь разрушить эту таёжную идиллию.
Несколько дней ещё мы пользовались медвежьей услугой на нашей общей тропе. Но, был ли этот благодетель знакомым нам маэстро, к сожалению, мы так и не узнали. Знакомства, и мы, и он, деликатно избегали. Такие вот прибамбасы. Не знаю, как вам, а нам было удивительно и интересно.