Я знаю, что не могу каждое утро просыпаться держа тебя в объятиях. Ну и пусть. Вполне достаточно этого единственного раза в году. Целый день вместе.
Последний раз, когда мы разговаривали было холодно. Ужасно холодно и сыро. Холодный мерзкий ветер, мелкие капли, которые не падают с неба, а летят горизонтально над землей и впиваются в лицо. Я и не чувствовал этого холода снаружи, даже наоборот, внутри было намного холоднее. Мы уже полчаса шли врозь, уже полчаса, как я отпустил твои влажные теплые пальцы. Полчаса как между нами шныряют колючие холодные капли. А сейчас холод сгибает мои плечи, ледяные иглы пронзают грудь, а в голове мечутся мысли — что, что сказать? Что еще сделать, что еще придумать, как быть нам, как быть мне? Неужели вот теперь всё. Неужели и ты сейчас думаешь так же, идешь и думаешь, ступая на шаг впереди меня. Или ты думаешь какими словами расстаться сейчас, добавить еще слова к тому факту для тебя, что я тебе чужой. И ты мне чужая? Об этом говорит твое лицо?
И ты оборачиваешься и я вижу, что нет, нет не чужой, и ты не чужая. И ты говоришь, что «как много мы не сказали друг другу и не скажем, пусть теперь так.» И ты снова близко, я убираю твои мокрые пряди со лба, снимаю холодную капельку с кончика носа, снова сжимаю твои мокрые и теплые пальцы.
Мы договорились. Каждый год, в один и тот же весенний день мы встречаемся и проводим его, этот день, вместе. Ни говоря ни слова. В молчании. Завершить все дела, отменить встречи, выключить телефон. Гулять, сидеть в кафе, обращая редкие слова к официантам, но только не к друг другу.
В первую встречу я всё равно разговаривал — внутри. Говорил и говорил, расшугивал мысли по черепу, обращался к тебе с вопросами, сопровождая мысленные фразы улыбками, качанием головы. Смотрел на твои улыбки. Думал, что получаю какие-то ответы. Первая встреча, пустая, суетная, потому что мусор в голове потом вывалился, как только ты ушла. Как только твой силуэт скрылся за поворотом, живот схватил спазм, прорывался к горлу.
Через год я просто смотрел, изучал миллиметр за миллиметром твое лицо, считал складки в губах, когда ты улыбалась. Смотрел на твои руки, такие мои любимые ладони и фаланги.
На третий год молчание стало привычным, но шум и звуки вокруг невыносимыми. Как будто они прорываются к нам словно через стекло, через стеклянный пузырь, окружающий нас. Бьются об него, заставляя воздух вокруг вибрировать. «Почему тишина? Непорядок, ну ка не молчите оба, скажите что-нибудь.» Все кричали — птицы в парке, вилки и ножи в ресторане, холодный песок под босыми ногами на пляже. Да и сам я кричал. А приходя домой, каждый раз потом разминал затекшие челюсти, застывшие, забитые мышцы на лице. Было непривычно, некомфортно, неуютно.
Зато сегодня я уже с утра был расслаблен и слова сами ускользали. Будто бы я всю жизнь обходился без них. Заказать чашку кофе официанту, ткнув пальцем на изображение в меню. Это так естественно, так просто, и сам он рад тому, что с утра не придется ни с кем разговаривать. Пью кофе, ожидая тебя, потом вечером выпью кофе, провожая. Кофе сейчас меня отогреет. Шел сюда, вдыхая прохладный весенний утренний воздух и думал, что это первые глотки моего кофе. Поднимаясь чуть выше над собой, видя себя черточкой на асфальте полупустой улицы. Потом еще выше и совсем песчинкой между разлинованных квадратов города. А потом еще выше и вот меня и совсем не видно. Видно шарик синей планеты с белыми облаками, как-будто зависший в темноте космоса между сияющих звездочек. Белые мазки облаков, которые на самом деле над головой, и между мазками этими голубые прожилки воздуха. Маленький шарик, и ты видишь его и сам как будто такой огромный, что протяни руку, возьми шарик и вдохни весь этот воздух полувдохом. А я вдыхаю его полной грудью и его хватает и мне, и тебе, когда ты идешь уже где-то ко мне. И многим-многим.
А пока я уже пью кофе, жду тебя и представляю себе наш этот день. Мы будем гулять по парку, я буду переносить тебя через лужи на руках. Потом мы пойдем к Речному вокзалу и будем смотреть на реку, а буду укутывать тебя в свою куртку, чтобы ты не замерзла. Просто расстегну куртку и обниму. Всё-равно ведь ничего не скажешь. То-то же. Потом мы пообедаем и я буду смотреть больше, чем жевать. Я так люблю смотреть на твои десны, на твой язык. А ты и не замечаешь, так увлечена, хомячишь свою спаржу, аж у меня самого за ушами хрустит. Нет потом всё-таки заметишь, покажешь мне язык, улыбнешься и начнешь запихивать в меня эту спаржу прямо со своей вилки. Будешь меня кормить, а потом загрустишь, спрячешь глаза и улыбку. Вернешь ее снова, но другую - «для общего пользования». И когда мы пойдем снова гулять по городу, у тебя изменится походка и осанка и если бы я снова попытался тебя обнять, ты бы ловко и незаметно отстранилась бы. И если бы я попытался снова, ты бы опять ускользнула. Поэтому мы идем рядом, не касаясь друг друга, почти как тогда, только тепло, нет дождя. И хорошо, просто хорошо, что мы рядом, хотя бы раз в году, хотя бы так. Мне достаточно, да, да, я кусаю губы, но я могу себе простить такую маленькую ложь. Потом начнет темнеть и уже ближе к той улице, на которой находится наше с тобой кафе, мы будем идти медленно медленно. И я и ты медленнее, ты тоже не хочешь теперь, чтобы этот день заканчивался. И чем ближе к кафе, тем ближе ты ко мне. И не доходя нескольких шагов до двери ты остановишься, чтобы я тебя обнял. Обнял очень, но не с силой, а только так как ты любишь. Твои руки на моей талии, мои на твоем плече и шее. Твой нос в моей ключице, мой нос в твоей макушке. Я дышу тобой, вдыхаю, думаю, как бы я вдохнул тебя всю полувдохом.
- Эй приятель, тридцатая чашка кофе это уже слишком. Спать ты сегодня ночью точно не будешь и она уже точно не придет.
С трудом различаю перед собой фигуру официанта, он садится напротив.
- Я уж баристу попросил, чтобы варили тебе декаф, ты извини. Что молчишь то? В порядке? Может такси вызвать?
Качаю головой «нет», губы и язык отказываются работать, они расслаблены, их как будто и нет вовсе. Достаю бумажник, и кладу купюры в книжку. Встаю, пошатываясь, да, тридцать чашек это ого-го. Перед глазами мелькают они, незаметные за мыслями о нашем дне, как будто и не было их одна за другой, ложечек, оставляющих коричневые следы на белоснежных салфетках, быстрые руки официанта, меняющего чашку, его сочувственный взгляд.
- Эй, приятель, возьми, это от меня и заведения. Сьешь дома, нельзя только один кофе, мы уже думали врача что-ли тебе вызвать. Ну не пришла, ну не расстраивайся, бывает. Это пицца, вкусная, с морепродуктами. Чего скривился? Вегетарианец что-ли? Стой тогда погодь.
Гожу, стою, прислонившись к косяку двери, удивляюсь. Надо же какой понимающий без слов парень, или ему такие молчаливые клиенты в радость, чаевых то я ему оставил конечно, но большая коробка пиццы может всех их и стоит.
Пакет с коробкой шуршит у колена. Весенний холодок освежает, я иду по темной улице, понемногу начинаю ощущать губы и язык. Пробую на вкус прохладный густой воздух. Смотрю на звезды, солнце уже где-то далеко за горизонтом. А я поднимаюсь выше и выше, зная, что я точка, темная точка между сверкающих огней темной стороны маленького шарика висящего в темноте между звезд. И я знаю, что ты смотришь на этот шарик с голубым краем, тебе стоит только протянуть руку и ты сможешь вдохнуть его весь целиком полувдохом. И ты вдыхаешь полной грудью и воздуха хватает и тебе, и моей одинокой черной черточке, бредущей с коробкой пиццы в пакете у колена, и вообще всем-всем на этом свете.