Ему снился город _ серо-желтый, с мостами над узкими глубокими каналами и женщиной
на мосту. Она оборачивалась на зов ( а наутро он не мог вспомнить ее имя) и черты ее лица оказывались неожиданно простыми, как у недорогой куклы: четкие дуги бровей, большие глаза, прямой нос над мягкой полоской губ.
В том городе он родился и прожил три года, а потом, в войну, его вывезли в далекий детдом, где он назвал только свое имя, поэтому надежды найти родных, даже если они уцелели, у него не было. Остался лишь город детства. В снах он бродил по прямым лучам улиц, гладил гладил мокрые от дождя мраморные морды вздыбленных на мосту коней, курил на скамейках скверов.
Он завидовал детдомовцам, которые угадывали черты своих матерей в лицах знаменитых актрис потому, что помнили хотя бы одну черту облика. Он не помнил ничего, - чистый лист его памяти. Он придумал себе детство: в семье, с отдельной комнатой с ящиком игрушек, с обедами за круглым столом под желтым абажуром, но лиц родителей придумать не смог и в мечтах ему было проще не всматриваться в лица, а просто теснее прижаться к отцу или крепче обнять мать, - так, чтобы голова закружилась от запаха ее духов.
На самом деле в его детстве была громадная спальня с рядами кроватей под блеклыми одеялами и столовая с рядами столов с алюминиевой посудой. В детстве он был счастлив самим детством, а радостные события, когда бы он был обязательно с родителями, придумывал себе сам: так, после выпускного, перед тем, как в последний раз перед отъездом заснуть на сиротской кровати, он придумал своих счастливых родителей сидящими в актовом зале.
Годы шли, он отказался от фантазий, но город продолжал звать. И он вернулся. Все было как во сне: он уверенно шел по прямым лучам улиц, пересеченных каналами вод. Он узнал мост из своего сна и женщину на нем. Медленно протянул руку, боясь нем ощутить плотной ткани одежды, но опять не мог вспомнить имя для оклика. Женщина обернулась: простое лицо, как лик с древней фрески, - тонкие дуги бровей, бездонная глубина больших глаз, прямой ровный нос над мягкой полоской губ, - и свет от нее, излучающий покой. Он шагнул навстречу, в этот столб золотого света и вспомнил, вспомнил это лицо и имя. И назвал ее: "Мама!".
"Богоматерь Смоленская.
Первая половина 16 века.
Сохранность иконы: потертость на одеждах.
По стыкам досок трещины."
Музей древнерусского искусства.