/////////Отрывок из мистического детектива СЕЗОН ЯБЛОК///////.
АННОТАЦИЯ. В начале лета тихий провинциальный город сотрясает эпидемия самоубийств. При загадочных обстоятельствах сводят счеты с жизнью молодые и успешные женщины. В списке самоубийц уже значатся топ-модель, модный дизайнер интерьеров, хозяйка сети супермаркетов, редактор глянцевого журнала, стриптизерша, юная солистка известной рок-группы… Следственные органы в тупике.
Тогда экстрасенс Инга Дягилева и журналист Иван Быстров начинают собственное расследование. Но даже им сперва не под силу справится с этой задачей.
Самоубийства – дело рук таинственного маньяка. Но как выйти на его след? Ответы кроются в книге поэтессы, чудом избежавшей гибели.
Злодей, если он и есть, не имеет конкретного лица. Каждый, абсолютно каждый из нас может однажды им стать. Незаметно для себя. Наспех брошенная обидная фраза, равнодушие, отказ в помощи и вот, кто-то уже тянется за упаковкой снотворного или сует голову в петлю. И он уже никогда не скажет, что подвигло его на такой шаг. Ты уверен, что в чьей-то предсмертной записке нет твоего имени?
///////////////////////////////////////
По лестничной площадке кто-то ходил. Ходил громко, тяжело, словно в железных ботинках. Потом почудилось, что в замке кто-то осторожно ковыряется, отчего подрагивает с характерным звуком дверная ручка. Потянуло тяжелым табачным дымом.
Нина остановила дыханье, чуть приподняла голову от подушки, прислушалась. Вся ее комната тоже выглядела замершей и даже настороженной. Не подрагивали тени, и занавеска застыла крупными складками, будто была не из тонкой органзы, а из жести. «Посмотреть надо, что там.. Или это все глупости, усталость, нервы», - думала Нина. Сердце забилось мелко и часто. Вспотели ладони, зашумело в голове.
– Нервы, нервы конечно, духота страшная, да и я переутомилась, - успокаивала себя Нина, ерзая под тонким одеялом. – А еще этот самозванец, папаша разлюбезный. Откуда он только взялся? Любой бы разнервничался, а я еще хорошо держусь.
Но собственное тело стало вдруг жестким, угловатым и чужим. Несколько раз перевернулась с боку на спину, затем на другой бок, на живот и снова на спину, но все было не так. То впивались друг в друга ставшиеся острыми колени, то ломило шею, то некуда было деть руку, а заложенная за голову та быстро затекала. Подушка была влажной, влажными и горячими были и волосы на затылке, все это вызывало дискомфорт и тревогу. Но звук более не повторялся. Утихли и шаги.
- А что, если? Да нет, идиотка психованная, кому ты нужна! – успокаивала себя Нина. И тут же вздрагивала, дурные мысли настойчиво лезли в голову. – А если он все же решился? Сейчас вскроет дверь и доченьку укокошит. Ага, топором! Да нет… право, что за сны Родиона Раскольникова? Встань лучше и выпей Корвалола. Или будешь до утра трястись?
Нина спустила ноги с кровати, посидела немного, стиснув потные ладони между колен, подождала, пока выровняется дыхание, затем встала. Но шагнуть вперед не получилось, ноги будто прилипли к полу. Девушка посмотрела вниз. Лодыжки, там, где им следовало переходить в стопу, истончались, уплощались с боков и вытянулись, приобретя кинжалообразную форму. Острые концы ног-кинжалов довольно глубоко вонзились в ковер и видимо дальше, в паркет, в бетон. Какая-то странная, холодная вибрация пробежала по всему телу, девушка взмахнула руками и упала обратно на постель.
Замершая занавеска неожиданно заколыхалась, затем надулась парусом, взмыла к самому потолку и, комната озарилась как-то разом ослепительно-белым, сжегшим все находившиеся в ней предметы. Мгновение казалось, что нет в комнате ни стен, ни мебели, а есть только что-то вездесущее и белое, сразу и со всех сторон. Затем на улице что-то оглушительно затрещало, будто бы в миллионы раз усиленный звук разрываемой ткани, затем тишина, и чуть погодя тревожный писк автомобильной сигнализации. Это бедный маленький «Пыжик» кричал, как кричит брошенный ребенок.
И Нине вдруг тоже захотелось кричать, и она охотно бы сделала это, но ничего не вышло. Крик каким-то образом втиснулся обратно в глотку, а сама Нина обнаружила, что уже летит куда-то с огромной скоростью, сидя в каком-то деревянном креслице с низкими подлокотниками. Тугой воздух бьет в лицо, и земля под ее ногами летит назад, и ползут, извиваюсь бесконечные светящиеся змеи. Потом Нина заметила, что это карусель, что в середине высоченный металлический ствол и где-то из верхней его трети расходятся лучами металлические же прутья и все это держит на себе огромное ажурное колесо с прицепленными на нем сиденьями на цепочках. И что в других креслицах тоже сидят люди и, что скорость не такая уж огромная и можно дышать и даже, если хочется, кричать. И светящиеся змеи – это всего лишь цепочки огней, как они выглядят, если наблюдающий слишком быстро движется. Ушла тревога, и полет уже стал забавлять ее, и появились какой-то детский восторг, радость и захлеб от полета. К тому же столб карусели стал расти вверх, и все дальше становилось до земли. Но креслице вдруг принялось уменьшаться, или сама Нина расти, и деревянные рейки подлокотников сильно вонзились в бока, к тому же на них изнутри оказались какие-то гвозди. Девушка заерзала, пытаясь вырваться, но словно намертво срослась с сиденьем. И само сиденье уже не летит вперед и по кругу, а подпрыгивает, как шарик на резинке, летает и пружинит произвольно. И с другими катающимися тоже самое. И крики восторга сменились на вопли и рев. А навстречу уже летит чужое кресло и неизбежно будет столкновение, и видно, что в кресле сидит совсем маленький мальчик в чем-то белом. На лице его ужас, но это какой-то мудрый ужас, ужас, но одновременно и смирение, согласие с катастрофой, до которой остались считанные мгновения.
Но тут Нинины бедра сжимает огромными шипастыми клещами, и клещи эти вздергивают ее вверх и швыряют. Она вздрагивает и просыпается. Тишина.
По лестничной площадке уже никто не ходит, и перестало пахнуть табаком, зато по железному козырьку балкона отчаянно молотят дождевые капли и, срикошетив, залетают в окно. В небе еще ворчит, но не грохочет. Зато зачем-то включили вывеску ресторана на соседнем доме, и красные длинные ее отблески легли на стену, противоположную от Нининой кровати. Было похоже на то, что кто-то провел по стене огромной окровавленной пятерней. И капли дождя, влетавшие в комнату, тоже были красными и светились изнутри. И Нине вновь захотелось кричать, но опять не вышло. Горло сдавило разом и туго, во рту образовалось много густой слюны, голова закружилась, и она опять куда-то полетела.
И вот какой-то чужой дом, и она сразу на втором этаже. В доме красноватый полусвет, который идет от самих стен. Дом не достроен и вместо пола лежат толстые, квадратного сечения балки, и между ними прогалы метра по полтора, а внизу навален хлам. И еще какая-то веревка, привязанная к балке, а другой конец у Нины в руке. На Нине просторный фланелевый халат с оттопыренным тяжелым карманом. Девушка пощупала, достала – яблоко. Крупное, тяжелое и злое. И еще необходимо зачем-то спуститься вниз, чтобы помочь кому-то, а кому – неизвестно. А затем опять появился этот ребенок, мальчик, теперь постарше, уже лет семи, белокурый, в длинной белой хламиде, босой. Нашел глазами Нину и улыбнулся. Широко, во весь рот, словно обрадовался, словно вечность ждал и искал ее, а теперь нашел. И вот он босой и раздетый стоит внизу, на куче строительного мусора, и зовет Нину, зовет молча, одними глазами, одной своей улыбкой. И ей захотелось спуститься вниз и прижать к себе ребенка, спасти, обогреть, успокоить. Словно в этом ребенке весь смысл ее жизни, что он уже был когда-то с ней, но почему-то, по какой-то злой случайности их разлучили. И вдруг балка, на которой стояла Нина, поехала вверх; замелькала перед глазами бревенчатая кладка дома, и это уже не дом, а огромный колодец. Фигурка мальчика стала уменьшаться: еще миг и уже ничего нельзя сделать, их разлучат навсегда. А потом как игла в мозг вошла мысль – ясная и спасительная, - сделать из веревки петлю, обвязаться ею и спуститься вниз. Конечно! И вот петля готова, настоящая, скользящая, крепкая. Нина сперва хотела просунуть в нее одну за другой ноги и сесть в нее, как на веревочные качели, но опять не вышло. Стоило поднять ногу, и балка стала отчего-то качаться. И со второй ногой так же. И вообще весь дом, как живой, начал реагировать на Нинины движения, жесты, мысли. А мальчик съежился до размеров мышонка и почти затерялся там, на дне колодца. Оставалось одно – надеть петлю через голову, как узкую юбку. И, чтобы не возникло дурных мыслей, чтобы мало ли чего, ни в коем случае не задерживать петлю на шее, сразу – руку выкинуть вверх, затем вторую. И так и вышло, но качнулась балка, и Нина замахала руками, стараясь удержать равновесие, а затем и вовсе опора под ногами исчезла и только крик мальчика, тонкий, звериный отразился ото всех стенок сразу. – Мама! Не делай этого! Не убивай…
Очнулась сразу, вырвалась, выпала из кошмара, вскочила на постели. Было светло и тихо. По-летнему безмятежно. Комната, щедро залитая светом, была уютной, неприступной, своей. Из окна тянуло сочной свежестью. А сон как-то мигом выветрился из головы, будто и не было его, осталось лишь тревожное послевкусие. И то про какой-то скрежет в замочной скважине и про карусель. И вроде был еще какой-то деревянный дом и почему-то яблоко.
В последнее время Нина не любила вставать сразу. А уж если в этот день не было никакой работы, не надо в офис, не надо срочно лететь согласовывать проект, то она валялась в постели еще часа два, даже если точно решила, что спать больше не будет. Так хотела и на этот раз, безмятежно откинулась на подушку, потянулась. Но под подушкой что-то загудело, завибрировало, заставило девушку подскочить еще раз. Затем затрещала какая-то музыка. Нина достала из-под подушки телефон.
- Нина Николаевна, Нина Николаевна, - зазвенел из трубки торопливый женский голос. – Спасайте меня! Помните, вы плитку нам подбирали? Вы сказали надо «Офелию» семи оттенков, а он купил «Мирабеллу»!
- Погодите, что такое? Какая Офелия? Какая Мирабелла? – хриплым спросонья спросила Нина. – Я вас плохо понимаю.
- Ну, плитка кафельная для ванной. Вы сказали, что по проекту надо «Офелию» семи оттенков, а муж сказал – дорого, и купил «Мирабеллу» шести оттенков. И что теперь делать?!
- А проблема-то в чем?
- Ну, как в чем? Я ремонт в квартире делаю. Так? Вы нам проект рисовали, так? Для ванной вы рекомендовали плитку Офели…
- Стоп, стоп, стоп! Вы так меня ошарашили. Хоть напомните, кто вы? Что за проект? Когда?
- Как кто? Вы обязаны помнить! Вы же нам проект отделки дома рисовали… Римма Симоновна я. Морозова. Вы сами говорили, что надо «Офелию», а на пол…
- Да погодите вы со своей Офелией! Случилось-то что? – сон мигом слетел, осыпался шурша..
- Ну, как что? Если плитка совсем другая на стенах, так, значит, надо и на пол другую. – рассуждал голос из трубки. - И мебель менять, и сантехнику тоже другую. А я уже все закупила!
- Почему сантехнику другую?
- Смешная вы, Нина Николаевна, будто не понимаете! А еще архитектор! Так она же может в дизайн не вписаться! А ведь еще двери! Я их уже заказала…
Нина положила изрыгающую слова трубку на стол, включила громкую связь, отошла метра на два, села в кресло-качалку.
Такие клиенты, как правило, не успокаиваются, пока их лично не посетишь. А пока пусть выговорится. В конце концов, попадаются еще такие люди на этой земле, которым нет проблемы насущнее, чем название коллекции кафельной плитки в санузле, форма дверных ручек и стоимость унитаза. К ее, Нининому счастью, попадаются! Только пойми ты, дура богатая, что дом делает домом не вся вот эта хренота лакированная, не новомодная мазня дерьмом по бархату, не вот эта твоя дизайнерская плитка «Мария-Мирабелла», будь она проклята, а трогательная чепуха, вроде майонезных банок с проросшими луковицами на подоконнике, пары-тройки статуэток производства ленинградского фарфорового завода в румынской запыленной стенке и копеечных китайских лубков с птичками и водопадиками. Просто последние дают понять, что здесь живут люди. Именно живут, а не присутствуют. Люди не могут жить среди глянца, лоска, гладкости и безупречности. Жилой интерьер - не тронный зал Зимнего дворца.