«…Её звали Матильда.
Но как-то так сложилось, что о Матильде пришлось забыть. И все знали её, как Маньку.
Сначала она была Манькой, потом тёткой Маней, затем — бабой Маней.
Была ли её жизнь тяжелой? Такая, как у всех, ничем ни лучше, ничем не хуже…
Матильда рано поняла, что любое меньшинство, при «правильном» лидере, становится большинством. Так, из буржуазной меньшевички она превратилась в Маньку-большевичку.
Это решение было переломным в её жизни.
Чтобы выжить ей пришлось приспосабливаться. Она строила колхозы и счастливую советскую жизнь.
«Семья – это ячейка советского общества» — гласил лозунг, висящий над входом в здание сельского совета. Манька эту ячейку тоже создала. Законным мужем Маньки стал точно такой же меньшевик-большевик, как и она сама, Никодим. Они знали, что в таком государстве детей растить нельзя и страшно, поэтому обоюдно отказались от возможности обзавестись потомством. Они жили и строили коммунизм, в который не верили, который презирали, но так жили все…
Мало кто знал, что вечерами Манька доставала из погреба свою шкатулку с фамильными драгоценностями, примеряла броши и диадемы, украшала пальцы перстнями, а запястья браслетами, она ждала того времени, когда всё вернётся на круги своя…
В шкатулке еще находился образок Девы Марии, на который молилась Манька:
— Матка Боска! Ты же видишь…Ты всё знаешь, заступница наша небесная, ты всё-всё видишь, — Манька забывалась и шептала так, как её учили сызмальства, — Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatiribus, nunc et in hora mortis nostri. Amen. ( прим. Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас грешных ныне и в час смерти нашей. Аминь.)
Она целовала образок, плакала и повторяла, как заклятие:
— Санта Мария, Матер Дэи, Санта Мария, Санта Мария…
Шли годы и фамильные драгоценности уже не украшали руки Маньки, а всего лишь подчеркивали их уродство. Рабоче-крестьянские руки потеряли благородство, пальцы загнулись и стали узловато-крючковатыми, ладони огрубели и почернели, а лицо приобрело схожесть с коричневато-печальным образом самой Матер Деи.
— Санта Мария, Матка Боска! Неужели ты не видишь? — Манька подносила руки к образку и показывала их заступнице небесной, чтобы та лучше рассмотрела её черные изодранные руки.
Санта Мария молчала и ответов на свои вопросы Манька не получала. Она устала ждать лучшей жизни, она хотела умереть и ничего этого не видеть боле.
Шкатулка перестала доставаться из погреба, а потом Манька закопала её возле пруда, чтобы забыть то место и никогда не найти тех вещей, которые еще связывали хоть как-то Маньку и Матильду.
И как-то очень быстро память стёрла из воспоминаний Маньки всё, что её связывало с другим миром, она помнила лишь то, как она «робила и робила в колхозе». Это и стало извечной темой её рассказов у колодца :
— Дык вось, время тады такое було. Нужно было робить. Вось и робила я, пятьдесят гадочкау робила и што? Спину разогнуть не могу, ноги не ходють, кажную ноченьку жду смерти, а она, проклятая, не идет. Как жить, когда ноги болять, а руки так крутить, што глаз сомкнуть не могу? К земле гнёть меня, а смерти эдакавай и нету… Как жить, матка Боска?
Манька схоронила Никодима и, забив свой дом досками, перешла жить к родственнице по соседству. Она уже не ходила в магазин и колодцу, а просто толкалась по двору и командовала как кому что делать:
— Лена, ходь сюды, ты ж не так во корове дала. Я ж пятьдесят гадочкоу робила у колхозе и знаю как во коровам давать, время тады такое було. Нужно было робить. Вось и робила я, пятьдесят гадочкау робила и што? Спину разогнуть не могу, ноги не ходють, кажную ноченьку жду смерти, а она, проклятая, не иде. Матка Боска… Лена! Лена, ты ж во курям не давала ишо… Я знаю как робить…
Лена научилась её не слушать, но Маньке это было и неважно. Она погрузилась в какой-то свой, никому неизведанный мир, где жила матка Боска и она – Манька, а остальное было настолько эфемерно и незначительно, что Манька не придавала всему происходящему никакого значения. Для неё и перестройка, и развал Советского Союза прошли совсем незаметно, ведь, они не повлияли на её отношения с маткой Боской и ожиданием смерти, а это было единственное, что волновало Маньку…»
На небесах кто-то с силой захлопнул книгу жизни с названием «Матильда».
— Так. Тут всё ясно.
— Что делать теперь?
— В печь её.
— Так она же ещё незакончена.
Книгу вновь открыли и продемонстрировали множество чистых листов.
— Всё верно. Матильда незакончена, потому как в соседнем обвинительном отделе готовится папка с делом «Манька».
— Но «Матильда» незакончена.
— Зато закончено дело по «Маньке».
— Но обвиняемым нужен не только обвинитель, нужен еще и ходатай за них.
— Совершенно верно.
— Но Матильда…
— Матильда сама выбрала себе ходатая.
— Это кого же?
— Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatiribus, nunc et in hora mortis nostri. Amen.
— И что теперь?
— Я же говорю: «Дело закрыто» Сейчас ходатай завершит обвинение и принесёт сюда.
— Но ходатай не обвиняет.
— Мы живём в демократическом обществе и каждый имеет право сам себе выбрать защитника. Такое право было и у Матильды, и она его использовала.
Дверь скрипнула и на столе, рядом с книгой под названием «Матильда», появилась папка с обвинительным делом под названием «Манька».
— Дело закрыто. В печку их.
— И Матильду?
— И Матильду.
— Но…
— Не надо «но», сынок. Много званных, но мало избранных. Матильда свой выбор сделала. Её выбор привёл к тому, что она идёт в геену огненную. В печку их.Аминь.
На то, как горит огонь, можно смотреть целую вечность…если в вашем распоряжении вечность…
На то, как течет вода, можно смотреть целую вечность…если в вашем распоряжении вечность…
И от каждого из нас зависит по какую сторону вечности мы будем находиться: смотреть на огонь или гореть в нём?