Куда девалась жена, Семён Николаевич не знал, и даже не собирался с этим разбираться. Может впервые в жизни его охватила радость от безграничной свободы, и это было главным. Грудь его дышала легко, худое тело неожиданно распрямилось, а походка приобрела лёгкий пружинистый характер. Он уже достаточно далеко отошёл от дома и собирался спуститься по вечерней Старопрудной к реке, когда заметил на себе уничтожающе презрительный взгляд соседки из третьего подъезда, тёти Маши.
«Хоть бы задницу прикрыл, бесстыдник», – будто плюнула она, и опрометью бросилась прочь.
Семён Николаевич в недоумении глянул ей вслед, и лишь потом решил осмотреть свою одежду, не допустил ли какой промах.
И тут он неожиданно обнаружил, что из одежды на нём стоптанные сандалии, которые купил в прошлом году на рынке и коричневая шапочка с козырьком и непонятной надписью, которую привёз ему сын из Турции весной, а больше – решительно ничего.
Тут только до него дошёл смысл брошенных тётей Машей слов. А так как спину начало неуютно поддувать, он схватил неизвестно откуда взявшуюся подушку и поясом от жениного халата привязал её к себе на поясницу. Теперь и спине стало легко и сзади прикрылся.
Вдруг из переулка прямиком к нему направляется его тесть Иосиф Пантелеймонович, который помер пять лет назад от нехорошей болезни, и сразу стал Семёна Николаевича укорять: «И как же это ты, мерзавец растакой-разэдакий, свою жену бросил, которая на тебя жизнь положила?»
Конечно, Семён Николаевич из гордости не стал оправдываться и чего-то объяснять, а предложил тестю по старой дружбе и родственности зайти в магазин и взять по паре бутылочек пива. Тот как-то сразу согласился, видно знал за своей дочерью нечто, от чего Семён Николаевич мог сбежать.
Сидят они в парке над речкой, пивко попивают, огни разноцветные по тучкам от скорого заката разглядывают, неспешную беседу за жизнь ведут, подушка спину пригревает – благодать!
И идёт по ближней дорожке, цветами и благоуханьями всяческими облагороженной, дамочка приятной наружности. Только ближе она подходит, Семён Николаевич в ней признаёт продавщицу Фросю из бакалеи напротив. Давно Семён Николаевич к ней присматривался, да всё украдкой, а тут - свобода! Гляди - не хочу!
А Фрося не мимо идёт, к нему прямо. Непривычно Семёну Николаевичу запросто с чужими дамами, на тестя оглядывается, а того и след простыл.
Уж и не понял Семён Николаевич, как так получилось-завязалось, да только идёт он уже с Фросей под ручку, вышагивают чинно, фуражка чуть на бок козырьком лихо сдвинута, подушка тоже, а под кушак цветок заткнут. Идут, со встречными парами степенно раскланиваются.
И сидит уже Семён Николаевич за столом круглым со скатертью вышитой, а Фрося круг него летает, потчует, вина красного из французской бутылки подливает и сама пригубливает. Глазки её блестят и туманятся, кожа на руке бархатная, щёчки румяные и склоняется к нему всё ближе раз за разом, мол, чего ждёшь.
Семён Николаевич, хоть от своей ни на шаг раньше, а тут – пристраиваться стал по мужски. И так, и эдак изловчается, да что-то как-то не так.
Видит Фрося, что толку от мужика мало, да виду не показывает: «Ты, - говорит, - Сёмушка, не печалься. Я тебя султаном сделаю».
И правда, сидит Семён Николаевич на своей подушке в халате всячески изукрашенном и с полотенцем большим вокруг головы, а у Фроси в глазах бесенята так и скачут. Мол, сиди тут пока, а ко мне водопроводчик пришёл полы застилать в соседней комнате.
Как-то не то это показалось. Не стал Семён Николаевич в соседнюю комнату заглядывать. Открыл окно, полотенце с головы к балкону привязал и на нижний этаж по нему в халате спустился. А ходу дальше нет.
Стоит он на нижнем балконе, дальше спускаться не на чем, балконная дверь закрыта, только щёлка малая в шторке светится. Глянул Семён Николаевич в щёлку, вдруг кого о помощи спросить можно. А там девица на диване почти ни в чём – полотенцем после ванны вытирается. Куда до неё Фроське!
Вспомнил тут Семён Николаевич, что там надо и как, только к двери балконной ринулся на стойкость к открыванию испытывать, а тут что-то по спине – шмяк!
«Ах, ты, паскудник, - кричит тётка Маша, стараясь его побольнее шваброй огреть, - что удумал! Седина только чуть пробивается, а всё туда же! Вот я тебя!»
Изловчился Семён Николаевич от швабры увернуться, да не совсем так, и об пол брякнулся. Больно.
Открыл он глаза и видит, что свалился с кровати, подушка под ним – видно благоверная его случайно ножкой с кровати зацепила.
Огляделся внимательно – телевизор на месте, шкаф раздвижной новый с зеркалом как стоял, так и стоит, а в зеркале сидит он сам на полу взъерошенный, спину потирает. И в трусах!
«Ну, и слава Богу!» – подумал Семён Николаевич, взбираясь потихоньку обратно в кровать. И уже в полудрёме лениво подумал: «А при чём тут полотенце?»
06.08.2010 Fort Wayne