На пляже
С погодой мне не везло. Небо изливало нескончаемые потоки мутной воды, и на ум лезло всякое, хотя я не склонен к мистике. Какая мистика, если почти написана докторская диссертация по узкой гуманитарной специализации. Докторская отложена на неопределенный срок, - другие времена настали.
Дождь не прекращался, и я стал думать о грехах, в которые погряз душой и телом. Крохотное существо – собственная дочь, вставала перед глазами в слезах и печали, будто в который раз сбывалось пророчество: « невинные страдают на этой земле за грехи наши». И я бежал в ближайший киоск за коньяком, пахнущим ацетоном.
После второй рюмки под ярко-красный помидор можно снять свитер. Даже не заметил, когда жена сунула его вместе с зонтиком в чемодан. Ни свитера, ни зонтика, ни за что бы не брал с собой на юг в начале августа, к самому синему морю. Бутылка пустела, и я переставал замечать серо-желтые потёки на потолке и стенах свежей побелки к сезону отдыхающих.
Опьянев, я не без удовольствия погружался в воспоминания о греховной любви на чужом и скрипучем диване, снимали квартиру посуточно. Вместе с любимой женщиной Татьяной. И теперь, вдали от неё, я вспоминал, как рисовал ей картинки моря и изображал на её животике волны, одна, другая, накатываются на берег, теряют силу и отступают, чтобы наброситься на вожделенную кромку суши. Иногда волны лениво лижут песок, лишь напоминая о себе, - и я чуть-чуть касался губами нежного тела. Но иногда стихия с накопившейся огромной силой подминает под себя весь берег, разбиваясь о каменистый обрыв. Я делал вид, что грубо накидываюсь на прекрасное женское тело, и Татьяна делала вид, что отчаянно борется и не сдается.
Женщина непредсказуема, иногда не знаешь, как она встретит: отбросит дорогой подарок или одарит ласками, да так, что потом будешь мучиться, - за что такое счастье.
Море тоже с сюрпризами. Солнечный тихий день, на редкость щедрый теплом и светом, а море штормит, борется с сушей тяжелыми, сбивающими с ног волнами. Какой же силы они были там далеко, если у берега всего лишь отголоски бури.
Погода портится, небо закрывается тучами, насквозь пронизывает ненужный ветер, а волны в полудрёме, их ненастье не трогает. Войдешь в такую воду, обласкает теплыми, упругими объятиями, словно Татьяна.
Как мы зависим от луны, так и море живет космической жизнью, отзывается бурями и штормами, быть может, на рождение и гибель очередной звезды, или очередной черной дыры в бесконечном пространстве.
А еще, бывало, я населял космос драконами, изрыгающими пламя из ушей и ноздрей. Гиганты дули на наш земной шар, чтобы пробудить и взбудоражить всё живое, а по небу со свистом и хохотом летела моя Татьяна, легко, с ведьминской сноровкой управляя метлой, как личным автомобилем.
К морю я поехал впервые прошлым летом, неожиданно для себя и близких. Сходил в билетную кассу и купил билет на следующий день до Симферополя. Бежал из дома, бежал, чтобы сохранить семью. Нельзя, не имею права дочь без отца оставлять. До кошмаров наяву доводил себя, представляя, что моя крохотулечка будет чужого дядю папой называть.
Только на десять дней смог вырваться, просиживал с утра до ночи на берегу, уговаривал себя расстаться с Татьяной. И она не мешала, не звонила, хотя могла, знала мой адрес и телефон. Жена тоже не звонила. Обе оставили в покое, только я и море. Мне даже стало казаться, что волны подстраиваются под мое настроение, стараются развеселить и успокоить, чтобы душе стало легче.
Решил, что, наконец, разобрался в вечном и преходящем, но в первый же вечер, когда вернулся домой, впал в тоску и понял, не смогу без Татьяны. Так и просидел весь вечер с дочкой, сначала изучали засушенных крабов и любовались отполированными ракушками, а потом до ночи просматривал газеты, не хотел вместе с женой в постель ложиться. Она тоже долго возилась на кухне, но всё же дождался, когда она уснула, и лег в кресло-кровать для гостей.
Всё стало проще, но гадливее. Если раньше сомневался, догадывается или нет, после возвращения стало раздражать, что она мирится с изменой. Не сплю с ней, значит, изменяю ей с другой женщиной.
Конечно, себя винил тоже, старался быть реже дома, рано уходил, поздно приходил. Даже дочь перестала спрашивать, почему её из садика не забрал.
К весне понял, что надо уходить к Татьяне. Но сомнения одолевали, наступило лето, и я снова приехал сюда, к морю, отдохнуть, избавиться от ненужных мыслей, и совершить, наконец, поступок, чтобы никого больше не мучить. И самому не мучиться.
Вот уже неделю живу не то в сарайчике, не то в вагончике, а дождь льет и не прекращается. Хозяйка удивляется: «Такого ещё не было. Начало августа, до осени целый месяц, а дождь льёт круглые сутки. Нет, в мире что-то происходит, земной шар сместился с оси, а, может, и перевернулся, вот и стал климат непредсказуемым. Все это понятно от чего: от ядерных взрывов да полётов в космос. Юг меняется на север. И если на севере потеплеет до южной жары, растают льды и айсберги, - вся Европа покроется водой, и только кое-где горы островками будут высовываться из воды. И наступит Всемирный потоп».
Широкомасштабно мыслит женщина, домохозяйка без среднего образования. С таким народом нам и капитализм не страшен.
Где-то на третий или четвертый день решился, купаться – тоже мокнуть. Прошел половину пути и повернул назад, джинсы промокли насквозь, от косого дождя никакой зонтик не спасает. Думал, ветер тучи разгонит, но тучи еще набежали, и днём как ночью, полный беспросвет. Стал привыкать к коньяку, чтобы согреться от сырости.
Вот и сегодня утром проснулся и привычно потянулся за бутылкой с остатками коньяка, и скорее ощутил, чем услышал, вернее, не услышал привычного дробного стука по крыше. Сквозь белую в цветочках занавеску пробивался яркий свет.
Надо ли говорить, как я обрадовался, увидев голубое небо, не замутненное ни тучами, ни легкими облачками, даже чуть угадываемой дымки нигде не было. Тут же достал плавки и вышел на дорогу, ведущую прямо к морю. Луж нигде не было, южное солнце, вырвавшись из плена туч, почти мгновенно высушило землю.
Легко сбежал по узкой дорожке, усыпанной мелкими камнями, и остановился у края обрыва. Дальше спуск к узкой кромке песчаного берега не каждому под силу, нужно преодолеть почти вертикальную, в полтора человеческого роста стену. Труднодоступностью и привлекательно для меня это место: песок, солнце, море и безлюдье. Мало желающих спускаться по скользкой, глинистой круче, когда в нескольких десятках метров начинается пологий песчаный берег. На юг чаще едут спасаться от одиночества, а не как я, прятаться от людей.
Все дни ненастья море сильно штормило и выбрасывало на берег водоросли и мусор. Но смутило не это, а то, что на вожделенной кромке суши сидели мужчина и женщина и ели кукурузу. Рядом с одеялом на песке валялись два свежих кукурузных огрызка.
Мусор вперемежку с водорослями, разбросанный и развешанный мощным посылом разбушевавшейся стихии на высоком берегу, не показался так кощунственно неприбранным, как кукурузные огрызки возле толстых, еще не прикрытых загаром тел.
Семь дней ненастье портило нервы, и вот – еще одна неудача.
От злости чуть не сломал молнию на брюках, скомкал одежду на песке и бросился в воду.
Вода обожгла холодом кожу. Я нащупал песчаное дно, но не увидел сквозь толщу воды, как раньше, причудливо деформированных камней с ракушками и собственных ног, - взбудораженный штормом песок не успел осесть на дно.
Расхотелось плавать и нырять в мутной воде, и я выбрался на берег. Соседи лежали в одинаковых позах, раскинув руки и ноги. Полные плечи и плоская грудь женщины делали её фигуру похожей на мужскую. А мужчину сближала с женщиной ровная сытость во всём теле.
Я не мог согреться, завернулся в полотенце и постарался забыть, что не один. Но соседи время от времени проходили мимо, чтобы окунуться в воду. Удивительно слажено это у них получалось. Вошли в воду по колено, - раз, подогнули ноги, окунулись до плеч, - два, оттолкнулись от дна, как поплавки всплыли одинаковой жирности плечи и спины, - три, опять окунулись. Вышли на берег. Мужчина встал в ожидании, женщина стряхнула песок с одеяла. Завернулись в полотенце, сняли купальники черного одинакового цвета, разложили на одеяле, подсушили, натянули, приняли одинаковые позы.
Вот так и мы с женой будем, если проживем всю жизнь вместе. Она поумнеет, я поглупею, и станем как близнецы, - брат с сестрой. Крепкие мышцы одрябнут, она обрастет жирком, и не понять, если ближе не подойти, где я, а где она. Как у этих отдыхающих.
Ничто так не раздражает в жене, как привычки: однообразие слов, движений, жестов, даже запаха. Ничего не меняется: всё та же прическа в кудряшках, теплая кофта зимой и летом, юбка тоже на все сезоны, туфли на плоской подошве. Темные тона преобладают.
Лучше бы кричала, топала ногами, а не сидела молча, сложа руки на коленях, когда я злился и выговаривал ей, неужели не может или не хочет что-то изменить в себе? Ну, хоть что-нибудь, ну, почему она такая скучная?
Тихий, замирающий голос. Походка, будто подкрадывается, как партизанка, чтобы ни одна ветка не хрустнула. Бесконечные перекладывания вещей с места на место. Начинает с порога: тапочки сюда, уличную обувь туда и все молча. Ходит следом, кладет, вешает, засовывает в ящики.
Только во сне успокаивается и спит в одной и той же позе на левом боку лицом к стене, поджав ноги. Ни разу не видел, чтобы как-то иначе спала, десять лет прошло и двадцать лет пройдет, ничего не изменится.
Мужчина и женщина сели лицом к морю и стали грызть яблоки. Мне захотелось есть, пришлось просить женщину присмотреть за вещами. Она неожиданно приветливо ответила и улыбнулась, да, да, конечно, не беспокойтесь. Мне стало стыдно за враждебность к незнакомым людям.
Пирожки продавали в двух шагах от этого места. Быстро вернувшись, я застал соседей, лежащих на животах. Женщина подняла голову, кивнула и улыбнулась, как хорошо и давно знакомому. Повернулась на спину, с ней почти синхронно повернулся мужчина. Им бы парой в фигурном катании выступать. Оба рывком сели, женщина полезла в сумку и достала еду. Мужчина смотрел на море. Женщина, казалось, тоже не смотрела на него, но бутерброд, потом пол пирога оказались точно в его руке. Она достала термос и два стакана,
налила ему, себе, ему, себе.
Нет, нельзя людям долго жить вместе. Вот перед глазами два человека, превратившиеся в автоматы, по сути ничего человеческого в их отношениях не осталось. Бездумное существование двух роботов. И даже смена обстановки никак не повлияла на их годами выверенные движения. И слова их, должно быть, привычны и однообразны. Это и пугает в браке с женой. Надо решиться и уходить к Татьяне, чем скорее, тем лучше, пока не засосало болото обыденщины.
Переизбыток солнца подействовал угнетающе, но не сидеть же в сарае теплым южным вечером.
Ноги привели на почту – тесное помещение, битком набитое ожидающими людьми. Хотелось услышать голос Татьяны, сказать, что скучаю, что решил окончательно, больше не хочу, не могу жить без неё.
Двери двух телефонных кабин плотно не прикрывались, доносились крикливые голоса. Ожидающие развлекались, вслушиваясь попеременно то в один, то в другой разговор.
Говорилось в разной последовательности, но об одном и том же: погоде, ценах на фрукты, о том, что море холодное, а солнце сегодня первый день, и, что с непривычки обгорела кожа.
В самом темном углу сидели уже знакомые мужчина и женщина. Они тесно прижались друг к другу, и она что-то шептала ему на ухо. Сходство между ними не пропало, хотя на мужчине были светлые брюки и темно-синяя рубашка, на женщине темная юбка и нарядная белая кофта, - наоборот. Заметнее стали одинаково темный цвет коротких волос и пухлость щек, придающие почти близнецовое сходство лицам.
Женщина прошла в кабину разговаривать с Новосибирском. Мужчина остался сидеть в углу. Голос женщины то повышался, то понижался до шепота. Она оглядывалась на мужчину. В Новосибирске, видимо, обижались на неласковость. Она, оправдывалась: «Люди кругом». Резко отвечала, потом
смягчилась, потом проговорила скороговоркой: «Я тоже целую и скучаю». Потом ласково заговорила, похоже, с дочерью. На погоду она не жаловалась.
Мужчина говорил с Днепропетровском. Долго диктовал свой адрес, обстоятельно перечислял цены на рынке, потом бодрым голосом обратился к кому-то, назвал его сыном, потом вернулся к тому, кому диктовал адрес. Или к той? Жаловался: «Все три дня, что я здесь, лил дождь. На пляже был только раз, ну, ничего, всё еще впереди». И опять сыну: «Слушай мать и особо не хулигань, не то будут разборки, когда вернусь домой».
Когда мужчина подошел к женщине, ожидавшей его в тёмном углу, я услышал, как она засмеялась: «Так ты из Днепропетровска, скрывал, а я узнала, теперь буду в гости приезжать».
Темная, южная ночь поглотила улыбку женщины и откровенно желающий взгляд мужчины.
Мне стало грустно: впереди три недели, как и хотел, полного одиночества.
Я пробился сквозь толпу к окошку и попросил снять заказ. Глупо говорить о погоде и ценах на фрукты, когда Татьяна ждет другого.
Здесь, на почте, вдали от дома, я вдруг осознал, что связь с Татьяной вошла в привычку, как удобное кресло, любимая книга, и, в конце концов, человек слаб, чтобы бесконечно менять и меняться самому. Но в стремлении заново пережить чувство любви, человек непобедим. Велика цена этой победы, - слишком рано познавшая несправедливость, лишенная отца, осиротевшая дочь.
И если я не в силах победить в себе стремление вновь и вновь любить женщину, то в состоянии не обрекать дочь на сиротство.
А пока буду каждое утро ходить на пляж до самого вечера и смотреть на море. Море каждый день меняется. Иногда оно лениво, - волны накатываются одна на другую по привычке, экономят силы, слегка раздражаясь лишь на нагромождение валунов.
Иногда оно несет отголоски бурь, и тогда похоже на изрытое поле.
Чаще оно спокойное и сильное, напряженно трудится, выбрасывая на берег разбитые ящики, сломанные доски, - следы пребывания человека там, в открытом море. Волны приглаживают камешки, приводят в порядок узкую полоску вечной битвы, где нет победителя, где борются не силы зла и добра, а две равные стихии: внешне неподвижная земля и море, пребывающее в постоянном волнении, отзывчивое на любые изменения, как на суше, так и на небе.
Но как бы ни менялось море, оно всегда возвращается в свои берега и порождает всё новую и новую жизнь.