Помидор в клетку
Случайных гостей она ждать перестала. Да и зачем. Придут, в лучшем случае угостят сигаретой, ну, вытряхнут из пачки еще две-три штуки. А она потом растягивает их на неделю. Больше не на что рассчитывать. Даже если в чужом пакете просматривается булка хлеба, никто ей не отломит даже корочку. Не из жадности с ней не поделятся куском и не потому, что не гость, а хозяин должен чем-то приветить, скорее постесняются: ведь не нищая, хлеб ей подавать.
Она иногда вспоминает примелькавшиеся лица тех, кто обычно стоит с протянутой рукой на перекрестке, даже конкретное лицо: мужчина, слегка дебильный, одетый в черный халат и домашние тапочки. Какой-то сердобольный мужчина попытался угостить его пирожным. Сколько злости было в голосе нищего, пославшего благодетеля недобрым словом.
Нет, не ради куска, даже сладкого, торчат они с утра до вечера на пыльных улицах, опасаясь милиции, взывая к человеческой жалости, - для них это бизнес. Ничего странного, не только они на чужих грехах зарабатывают. Так что, страдальцы благополучные, совесть свою заглушайте только деньгами, и желательно не мелочиться.
Она вздохнула, впору самой встать с протянутой рукой, но как решиться, как сделать первый шаг? Может, прикинуться слепой? Раньше надо было подумать об этом, когда еще оставались силы торчать на пыльной улице.
Ну, да ладно об этом. Зачем тратить энергию на воспоминания и нереализованные возможности, если сама себе обещала сходить сегодня за подножным кормом. Первый этап это переход дороги, только спешить не надо, машины разгоняются до скорости самолетов, на большом промежутке отсутствуют светофоры. Потом мед-ленный подъем до магазина, дальше пологий спуск, идти уже легче, но недолго, ее еще нужно подняться по крутому склону до соснового леса. Успеть разогнаться на пологом спуске, чтобы подняться рывком, на одном дыхании, и на полянке, пригретой солнцем, кое-где редкие кляксы теней от негусто и высоко растущих деревьев, - собрать подорожник, помогает от болей в желудке.
Знающие люди кроме подорожника набрали еще бы трав. Но у нее не было бабки – знахарки, да о прабабке – колдунье не слышала. Бабка была, коврики вязала из старых тряпок. Мать ничего кроме картошки не выращивала. О прабабке известно только, что пятерых детей родила, да одна дочь выжила, та, которая потом коврики вязала.
На холодильнике лежала потрепанная книга «Школьный определитель растений». Удивительно, как непохоже ни на что художник изобразил растения с цветами. Названия знакомые, например, ромашки или лютики, но не узнаваемые.
Не школьный определитель растений, а ребусы без ответов. Она отложила книгу и села к окну. С ее седьмого этажа плюс лоджия на все окно, земное пространство представлено узкой полосой леса на горизонте, зато небесный свод занял девять десятых оконного обзора.
Чувствуя, что ее захватывает желание, сильное, до дрожи в пальцах, заняться творчеством, решила принять душ, - чтобы отвлечься. Вчера, кажется, раз шесть мокла под душем, но из дома так и не вышла.
«Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме долины», - проговорила она шепотом, будто боясь спугнуть облако, возникшее на белесо-голубом небе.
Сорок лет – половина пути, и только сейчас начинает себя понимать. Не удивительно, что он не разобрался в ней, трех лет для этого мало. Но только зря он обижал ее, называя средним полом.
Без него она, действительно, средний пол, не жена и не чувствует себя женщиной. Но это поправимо, вот только матерью она теперь уже вряд ли захочет стать, поздно рожать здорового ребенка.
Да, она многое потеряла из-за неустроенной личной жизни. Но и он тоже потерял. Неуч, неудачник, несчастливец. Она посчитала количество букв в предложении, - двадцать пять.
Двадцать пятое июля завтра. Совпали буквы и день его рождения. Значит, то, что она о нем подумала, верно.
Медленно и тяжело поднялась с табурета, подошла к зеркалу и скинула халат. Немного сожалея, что ее не видит бывший муж, она провела ладонью по впалому животу и тонкой талии, резко наклонилась, пытаясь достать лбом коленей, и с тру-дом выпрямилась. В глазах потемнело, с места сдвинулся холодильник и, покачавшись, раздумывая бежать или оставаться, но какой смысл стоять здесь, если нет ни скоропортящихся, ни длительного хранения продуктов, - замер на месте.
Резкая боль в животе ее напугала и привела в отчаяние, - неужели надолго? Без грелки и покоя с болью не справиться.
«Не будешь есть, желудок сам себе пищу найдет, внутри себя, вот так язвы и возникают». Если послушать мать, то, в конце концов, в желудке растворятся легкие, сердце и вся ее плоть.
Для народных целителей желудок с кишечником это склад отходов, шлаков, как у металлургов. Помнит целые горы шлаковых отвалов, когда ездила к дяде в далекую Сибирь. Там, рядом с горами собирала осколки разбитой посуды. Какие яркие стеклышки и камешки находила она в детстве! С возрастом мир потускнел.
Она прилегла на диван, держась за живот. Сил не было налить горячей воды в грелку.
«Внутри чиста, от пищевода до ануса. Где обещанная йогами энергия? Ау, целители, объясните, что мне делать?» - произнесла она вслух жалким голосом.
Все же надо попытаться выйти из дома. Успокоится желудок, и она поднимется.
Выйти не такая проблема, как вернуться, если лифт работает, когда хочет. Добраться пешком до седьмого этажа нереально. Надо взять с собой теплую кофту, чтобы на скамейке пересидеть ночь. Утром лифт заработает. Уже проверено. Но зато, столько впечатлений от ночи! Будет смотреть на звездное небо до тех пор, пока не сольется с черной бездной, и тогда почувствует себя частицей вселенной. В такие моменты она не сомневается в том, что душа бессмертна.
А, может, уже сейчас перестать заботиться о телесной оболочке? Зачем, если ее ждет космос? Хотя прожита только половина жизни. Она читала, что дух, попадая в телесную оболочку, подвергается испытаниям. Тот, кто достойно преодолеет их, вознесется высоко-высоко, может, в иную галактику. Есть надежда, что там действует закон: чем выше, тем лучше. Иначе, зачем нам стремиться к совершенству?
Что ж, по осени придется искать работу. Хотя трудно найти такое место, чтобы без истеричных коллег и самодура – начальника. И желателен неполный рабочий день.
Мысли о работе вызвали спазм желудка. Зачем заранее об этом думать? Зачем жалеть, что в прошлом году уволилась из школы по собственному желанию?
Не надо ни о чем жалеть. Прошлое ушло, настоящее лишь краткий миг, все в будущем, ярко голубом, нет, пожалуй, желтом, ослепительно светлом, и она в лучах солнца, под ней земля, круглая и маленькая как теннисный мяч.
Ей стало легче. Она почувствовала себя невесомой, не отягощенной ни едой, в основном трудно перевариваемыми кашами, и булочками, вызывающими изжогу, на переменах между уроками, ни мыслями, навязанными суровой действительностью, когда приходилось бороться с самого утра за место в переполненном троллейбусе. Что делать, если у нее пониженное давление, она по утрам почти теряла сознание, а путь на работу из одного конца города в другой. Ей просто необходимо было занять место и желательно у окна.
Столько проблем разрешилось небрежным росчерком директорской рукой под ее заявлением. Уволилась, и муж ушел. И хорошо, и не нужно доказывать, что она не фригидная. Она ведь прекрасно понимала, что претензии мужа к ней это недовольство самим собой. Так что пусть теперь объясняется со своей судьбой без по-средников.
Что, кроме лиц учеников, чаще всего она видела? Правильно, дно сковородки. Утром жаришь, днем паришь, вечером подогреваешь.
Разве можно сравнить скучные лица учеников и подгоревшую пищу в сковородке с потрясающим душу зрелищем восхода солнца! В день переезда в эту квартиру отметила, что окно кухни выходит на восток. Потом прожила годы, похожие на обморок, когда ничего интересного, ничегошеньки, восхода тем более, не замечала.
Теперь она рано просыпается, благо, можно днем поспать, и наблюдает, как небо, иногда с тускнеющими звездами, иногда плотно – беспросветное, окрашивается за-рей. Ни с чем несравнимое зрелище, в кино можно увидеть, но разве так прочувствуешь на экране, каким бы большим он ни был. Кино и есть кино.
В детстве пугало ночное небо: казалось, что черная бездна навечно, ничто не сможет преодолеть ее. И вдруг зарождается свет, всегда неожиданный. Черная бездна и яркий свет: иное качество, иное бытие, не вытекающее из предыдущего. Прерывание связи? Вернее, прорыв в иной мир.
Ее стали посещать видения: ангелы с крыльями и с дудочками. И музыка, нежная, далекая. Даже если это слуховые галлюцинации, но как хорошо!
Боль в желудке окончательно утихла лишь после того, как решила поход за подорожником перенести на завтра. Лежать не хотелось, и она достала заветную папку с вырезками из глянцевых журналов.
На белом листе, прикрепленном скотчем над холодильником, она уже наклеила картинки. Ей хотелось выразить нечто возвышенное, изобразить победу духа над материей, но почему-то не получалось, хотя тут была цветная фотография молитвенно склоненных в храме женских фигур. Юное лицо девушки, освещенное свечой, веки полуопущены, прямой нос, полные губы, - напоминало мадонну. В левом верх-нем углу листа она поместила Христа на иконе. Но в центре почему-то, забыла почему, наклеила фотографию праздничного стола с фруктами и бокалами, наполненными, судя по цвету и пузырькам, шампанским. В верхнем правом углу помидор, ярко-красный с блестящим, до рези в глазах, боком. Ближе к иконе с Христом девочка, дико счастливая, откусывает зеленое яблоко. Зубы вонзились в плоть, - она ощутила вкус: сочный, сладкий с приятной кислинкой.
Зачем поместила рядом с молящимися женщинами рекламу латинскими буквами чего-то в красочных упаковках? Какие-нибудь чипсы с консервантами.
Ей хотелось показать победу духа над материей, но побеждала материя, ярко бесстыдная. Картинки, символизирующие духовное начало, как бы не в фокусе, как бы в тумане. Только глаза Христа выразительные. Но почему она боится, почему она отводит взгляд от лика?
Надо что-то менять. Что-то додумать, изменить в себе. Иначе, зачем все это? Иначе, зачем ее тяга к гармонии, к прекрасному, к великому искусству?
Нельзя терять надежды. Она стала уже в который раз перелистывать журналы, - накопились за годы работы в школе, когда, возвращаясь домой, покупала в киоске союзпечати. Не любила в одиночестве включать телевизор, чудилось, что кто-то подкрадывался сзади. Она приглушала звук, брала журнал и долго сидела в кресле, потом перебиралась в постель. Вставала рано утром и готовилась к занятиям.
Что вспоминать о прошлом? Она сейчас занимается творчеством и довольна жизнью. И уверена, что сумеет подручными средствами воплотить свой замысел. Что там замысел, главный смысл человеческого бытия, как она его понимала, вернее, чувствовала.
Она сидела за столом и перебирала картинки до самого вечера. Отчаялась найти что-то подходящее, и решила ненужное перечеркнуть крест-накрест черным фломастером, как делала в школьной стенгазете, когда объявили конкурс на тему «Нет наркомании».
Помидор не перечеркнет, этого недостаточно, а заштрихует клеткой: по горизонтали и вертикали, чтобы не выглядел так нагло и бесстыдно.
В ящике письменного стола нашлась линейка и черная ручка. Вот и хорошо, вот и отлично. Но она сильно утомилась. Можно полежать немного, творчество продолжит завтра. Сходит в лес за подорожником послезавтра.
Она укуталась теплым одеялом, кажется, поднялась температура.
Перед сном ее вдруг посетила единственная за весь день здравая мысль: если она умрет, труп не скоро обнаружат. Соседи по запаху догадаются, взломают дверь, но ей все равно уже будет. Хотя, может случиться так, что никакого запаха не учуют, плоти почти не осталось. Кто же вспомнит о ней? Ни родителей, ни братьев, ни сестер в этом городе нет. Писем давно не писала.
Дверь когда-то откроют, ЖЭК о ней вспомнит, и увидят мумию с открытыми глазами. Обязательно откроет глаза, чтобы сопроводить хотя бы взглядом свой дух, взлетающий к небесам.
Так оно и случится, но не летом. Летом, под ярким солнцем не хочется умирать.