Террорист - правозащитник (Валентина Лесунова) / Проза.ру

   Владимир уже не помнил, когда в последний раз заранее готовился к празднику. Не привык, да и не было в его сумбурной и непредсказуемой жизни такого, чтобы заранее готовиться.
   Жил от освобождения до нового срока, а в промежутках его жизнь планировали казённые люди.
   Родная мать – ныне покойница, предсказала, когда ему было лет четырнадцать, что посадят его обязательно. И классная руководительница не обошла вниманием его взрывной характер. Свою учительницу он часто вспоминал. Пожалуй, она терпеливо к нему относилась, - мало таких в его жизни встречалось, но предупреждала: «Добрых людей немного, терпеливых ещё меньше, разбираться в особенностях твоего характера не будут».
   Сестра, старше его на год, тоже каркала: «Посадят». И посадили, в первый раз за драку, второй раз, тоже не сдержался, пьяный был. В третий раз, надеется, последний, - глупо получилось, сам не знает, как вышло. Неприятная история. То, что срок отмотал, ничего. Из-за Лёхи стыдно, вспоминать не хочется. Лёха взял Владимира учеником двери утеплять, просто так взял, из жалости, сосед по дому. Владимир недолго проходил в учениках, Лёха стал делить доход одинаково: половину себе, половину Владимиру. Ничего, денег хватало. Откуда-то свалился Колян, вернее, ясно, откуда, но почему-то пути пересеклись в пивнушке. Стал Колян в уши дуть, мол, присматривайся, где как живут,- так надоел, что Владимир назвал ему адресок, недавно утепляли, даже согласился вместе на дело пойти. Грабанули ночью, когда хозяева уехали на дачу. Два ковра, побитых молью, остальное по мелочи. На суде стыдно было: пострадавшие, муж и жена, пенсионеры, и сын – инвалид после Афгана, в больнице лежал. Чтобы утеплить двери, им пришлось копить деньги. Нужда заставила: первый этаж, холод с улицы, а у сына больные ноги.
   Сначала взяли Коляна. Колян сдал Владимира.
   Владимир вышел из зоны, и пришёл к Лёхе - больше не к кому. Сеструхе вечно деньги нужны. А где их взять, если только освободился?
   Лёха зла не таил, помог устроиться на эту псарню, работать у богатого клиента, решившего открыть приют для бездомных собак. Богач говорил, что с детства душой к собакам привязан.
   Лёха попросил, чтобы Володя больше не пил, и, естественно, чужого не брал. Но первое вряд ли исполнимо, что касается второго, воровать здесь нечего. Разве что собак. Но кому это надо.
   Хозяин – мужик простой, не жадный, Володьке платил без задержек, на еду хватало, на мясо собакам тоже отстёгивал и не требовал отчёта. Соблазн велик, и Володька этим пользовался, но разумно. Собачки сытые, и он доволен.
   Здесь, на бывшей базе отдыха какого-то бывшего пром предприятия не только сытно, но и тепло. Хозяин восстановил котельную после пожара, то есть сам котёл не сгорел, но помещение пришлось заново отстроить.
   Дом для сторожа немного в стороне, на поляне, кругом сосны и кустарник, - красота. Недавно, уже при нем, сделали ремонт. Не евроремонт, конечно, но свежие обои в цветочек, пол покрашен, отопление, электричество и даже душевая с горячей водой.
   У Владимира, возрастом перевалившего на вторую половину жизни, никогда ещё не было такого благополучия.
   Если бы умел радоваться. Но разве душа после трёх ходок способна радоваться жизни? Сытый и ладно, на свободе, что ж, и на свободе люди живут тоже.
   Устроился на работу летом, полгода прошло, завтра новый год наступит. Но Владимир встал не в лучшем настроении. Всё валилось из рук. Котёл за ночь потух, разжигать его одна маета. Пока бросал уголь в печь, забыл закрыть дверь, собаки пробрались и полезли на чёрную кучу. Он стал их выгонять, но не тут-то было, его окружили щенки, забегали, завизжали от восторга, - перепачкались, и он тоже вымазался.
   В другое время просто переоделся бы, благо, есть сменная одежда, но сегодня всё как-то не так. Завалился на диван, даже руки не помыл, и включил телевизор. Но весёлые передачи не радовали.
   Праздничного настроения не было. Ну, какой это праздник в полном одиночестве! Как ни готовься, а главное, чтобы кто-то был рядом.
   Владимир в последний раз встречал Новый год на зоне. И пели и плясали, и было что выпить.
   Вернуться туда? Нехитрое дело. Сел, вышел, снова сел - но всё равно когда-то выходишь и начинаешь заново, с чистого листа, строить жизнь. Сколько можно повторяться!
   После первой отсидки его ждали и мать и любимая женщина, после третьей уже никто не ждал. Мать умерла, не дождавшись его, любимая женщина растворилась в чужой стране.

   Собаки носились по снегу, визжали и сильно его раздражали. Он боялся сорваться, хорошо помня, на что способен в подобном раздражении. Психолог на зоне предупреждал: «Если хочешь нормальной жизни, научись управлять своим настроением».
   Легко говорить, но трудно сделать, когда накатывает такое, что хоть в петлю лезь. Был бы автомат, перестрелял бы всех и сам бы застрелился.
   На ум лезли обиды, каких немало испытал Владимир за свою жизнь. Чьи-то злые глаза, насмешки, - плотину прорвало, и вынесло мусор, и ничего не поделать. Нужно только ждать, когда всё само уплывёт, тогда он успокоится.
   Ушел бы в город, потолкался на вокзале, посидел в кафе, к сестре не пошел бы. Ну, её к лешему. Когда у него деньги водились, был любимым братом, но когда попадался и потом писал из зоны, никогда не отвечала, будто и не было её.
   В городе найдётся место, где он неплохо бы провел время, денег хватает, но оторваться от псарни на ночь возможности нет. Нельзя без присмотра оставлять котел, будь он неладен, да двери в избушку еле держатся, легким ударом выбиваются. А здесь есть что грабить: во дворе три хозяйских легковушки, старые, но на ходу. В доме, кроме цветного телевизора, холодильник. Собаки помоечные, есть и породистые, да выброшенные хозяевами, не приучены охранять, любого чужака пропустят.
   Одним словом, накатило. От тоски вспомнил о племяннике. Племяшек в младенчестве не мог своего имени произнести, сестра додумалась Борисом назвать, - тыкал в свою грудь пальцем и лепетал: «Бо, бо». Так и прозвали его Бобо с ударением на последнем слоге. Он и сейчас, на третьем десятке лет, будто в младенчестве пребывает, так что Бобо ему подходит.
   Сестра баловала парня, кормила сладостями, вот и закормила. Этим летом племянник приезжал сюда, в речке искупаться, что недалеко от базы протекает, разделся, фигурой на разжиревшую женщину похож, даже грудь как у девушки. Белобрысый, вечно сонный, не любитель двигаться, странно для холерика Владимира, но на пляже вызвал интерес у девиц, стройных, фигуристых. Пока Бобо молчал, они, видимо, решили, что иностранец. Говорят, самые жирные и флегматичные в мире - американцы.
   Племяша жалко, как ни старался, не привлек больше женского внимания.
   Владимир помнит, как в молодости хотелось симпатичной женщине пыль в глаза пустить набитым деньгами кошельком. Ешь, пей, дарю, все, что пожелаешь, за все плачу. Видимо нужно было не один раз отсидеть, чтобы понять: не все женщины покупаются. Тем же, что покупаются, всё мало. Нет, в криминал больше не полезет, даже из-за раскрасавицы. Он перестал связываться с алкашами из пивных баров и, особенно, с проститутками, что пострашней алкашей. Они безжалостны и корыстны, им подставить под нож человека так же легко, как выпить стакан водки. Они опасны тем, что на первый взгляд кажутся слабыми и беспомощными, вот и теряет мужик бдительность.
   Запретил себе иметь дело с проститутками, но запретить мечтать о порядочной женщине не мог. Иной раз всплывет в памяти его Анна, тихая, печальная, ростом маленькая. И никуда не деться от её улыбки, будто извиняется за что-то. Как она там, в далёкой и недосягаемой Италии? Вряд ли теперь вернётся: родительскую квартиру брату оставила, возвращаться ей некуда.
   Может, забыла давно его, может, замуж вышла, а он вспоминал о ней и в тоску впадал. В ближайшей монопольке закупал водку, до безобразия напивался и спал в обнимку с собаками. Потом от него псиной пахло.

   Что ж, придется звать Бобо праздновать Новый год. Племяш сразу прибежит, хоть и сонный. Какой интерес молодому парню вдвоем с матерью Новый год встречать. Компании нет, и девушки нет тоже. Кому он нужен такой и без денег.
   Действительно, сразу согласился, даже обрадовался, что с дядей Володей Новый год будет встречать. И очень скоро явился. Вошел в избу, ни одна собака не пролаяла, тоже мне охрана, - снял шубу, сел на диван и тут же чушь понес:
   - Дядь Володь, я знаю, где взять золотишко, товар возьмут сразу и деньги тут же отслюнявят. Всё схвачено. Случайно на перекупщиков вышел. И хата есть одна. Знакомый евроремонт делал.
   - Это ты у киоска подглядел? Алкаши из дома тащат кольца и серьги своих жен, продавцу сдают, за бутылку. Но с твоим товаром тебя сразу повяжут. Гиблое дело. Возле одного такого, кто краденое скупает, десять одетых по гражданке ментов крутится. Всё, кончаем трёп, Бобо, у нас сегодня праздник. Новый год называется.
   - Неправда, я сам видел, мужик киоскеру целую кучу золотых штучек высыпал. Да еще в придачу норковую шапку. Научил бы ты меня, дядя.
   - Хватит, Бобо. В другом месте учись воровскому делу или своим умом доходи. Но сначала совета послушай: не начинай жизнь с этого. Время упустишь, уже не догонишь, будешь как я, псов охранять, чтобы не разбежались.
   - Ты сам говорил, главное - надежный помощник. Тебе с ним не повезло. Он попался с крадеными коврами на барахолке и тебя выдал. Хотя мог не выдавать. Все равно срок получил.
   - Я тогда сильно рассердился. В перчатках был, никаких улик, но всё зря. Ладно, забыли, давай к столу, ближе к делу.
   Владимир достал из холодильника бутылку водки, недопитый со вчерашнего вечера портвейн и вареную колбасу. К ней луковица. Пельмени решил позже сварить.
   Племянник не успокаивался:
   - Тебе не повезло. Но есть везучие. Я знаю одного такого. Богатый, девчонки так и липнут к нему. Он квартиры грабит. Все знают, а поймать не могут. Мне бы поучиться, я бы потом тебе заплатил за учёбу.
   - Помолчи пока. Выпьем в тишине, о другой жизни поговорим. Ты на плотника выучился? Иди работать. На хорошей девушке женись.
   - Мать тоже учит.
   Племянник замолчал и сосредоточился на еде. Когда портвейн был выпит до дна, Бобо опять забубнил о каком-то Карасе и каком-то Крокодиле. Квартир полсотни ограбили и - ничего, живут себе на свободе.
   Чтобы не раздражаться, Владимир включил телевизор. Открыл бутылку водки. Достал сало с солеными огурцами. Как раз новости показывали. Толстомордые депутаты поздравляли народ с наступающим Новым годом, желали успехов и процветания. У самих депутатов все это уже было.
   Диктор сообщил, что не у всех праздничное настроение, в каком-то районе, Владимир прослушал название, бастуют учителя. Задерживают зарплату, Новый год придется встречать голодными.
   На экране появились учителя, вернее, учительницы, с лицами без краски, давно не видел таких, молчаливые, диктор не приврал - выглядят голодными.
   О школе Владимир почти не вспоминал, ну, было, учился когда-то, давно, одноклассников не встречал, хоть и жили в одном городе. Наверное, изменились так, что стали неузнаваемыми, его тоже не узнают. Учился он так себе, но учителя его особо не доставали, даже жалели: растила его и сестру одна мать. Никто его не обижал, даже пытались помочь, кто чем: одеждой в основном, но пришлось уйти после девятого класса, в профтехучилище.
   Нехорошо так к учителям относиться, несправедливо. Это как осквернить святые места.
   Владимир расстроился, даже он сидит в тепле, пьёт, закусывает в ожидании Нового года, а несчастные, голодные женщины мёрзнут где-то на улице.
   Он не понял, что показывали забастовку недельной давности.
   На весь экран показали лицо молодой женщины: большеглазое, страдальческое. Она говорила тихо, видимо, из последних сил: «Уже полгода нам задерживают зарплату. Но детей учить надо. Я хожу на работу, учу детей, а мои сын и дочь дома остаются, нечем за ясли и детский сад платить. Муж тоже учитель».
   Что за муж, если терпит такое издевательство? Почему не вооружается? Толстомордых надо отстреливать. Что за мужик пошел! Над ним издеваются, не отдают законного, а он терпит! Тьфу.
   Женщина под конец улыбнулась так, будто извинялась, и напомнила ему любимую Анну.
   Камера выхватывала из толпы измученные лица, а Владимир всё не мог забыть лица молодой женщины, искал его в толпе, вдруг, в самом деле его Анна? Она работящая, умненькая, могла институт закончить, пока он сидел. В груди потеплело, если это Анна, он её обязательно найдёт.
   В этот момент заговорил племянник: «Шли бы в проститутки, не голодали бы».
   Тут Владимира и переклинило. Схватил нож со стола и приставил к горлу племянника:
      - Ах, ты…, –– хотел что-то сказать, но задохнулся.
   Держа нож у горла Бобо, набрал номер милиции:
      - Алло, милиция? Значит так, я заложника захватил. Слушай мои требования: пока не выдадут зарплату учительницам, буду каждые полчаса отрезать от него по куску и вам посылать. К бою курантов труп получите.
   Он повесил трубку.
   Племянника трясло, но он молчал. Пусть потрясется. Каково им, женщинам бедным, без денег и на работу каждый день ходить, с такими, как этот сопляк, мучиться на голодный желудок. Ишь ты, в проститутки! Его Анна никогда не была проституткой и не будет. Да, сидел, да, уголовник, но сможет, добьётся того, что вылезет из-за праздничного стола толстомордый представитель власти и отстегнет из своего кошелька каждой учительнице нужную сумму. Он, бывший уголовник заставит, что эта сволочь у власти привезет бастующим шампанское и закуску. Ничего, не обеднеет.
   Владимир посмотрел на часы. Ровно через полчаса отрежет ухо племяннику. Потом посмотрит, что дальше делать. Убивать племяша не будет, все же родственник. Дурак, но свой.
         - Пей, – приказал он и придвинул племяннику стакан, доверху налитый водкой.
   Издалека донесся шум машины. Неужели хозяин? Едет собак с Новым годом поздравить? Пусть поздравляет. Если зайдет, нож надо будет спрятать, а Бобо от страха ничего не скажет.
   Поздно понял, своими пьяными мозгами не подумал, что так быстро приедут. Даже племянником не успел прикрыться. Дверь сходу вышибли, пистолеты наставили. Он только нож успел опустить. Они не поняли, кто кого захватил, видимо, поэтому не перестреляли никого.
      Пока разбирались, немного успокоились, поэтому сильно не били, скрутили и в машину запихнули.

   Владимир проснулся и сразу не понял, где он. Камера до отказа наполнена мужиками, жарко, влажно, пахнет потом. Работал телевизор, шел боевик со стрельбой и взрывами.
   Да, времена наступили, в камере - телевизор.
   Может, отпустят? На шее племянника даже царапины от ножика нет. Отделался легким испугом.
   Повели к следователю. Следователь даже посмеялся, но это ничего не значило, дело завёл и обещал восемь лет за попытку захвата заложника. И еще обещал, если получится, узнать, добились учительницы зарплаты или нет.
      Чувствовалось, что следователь с уважением к Володьке отнёсся. Это радовало, наполняло неизведанным чувством гордости. Вот ведь как, впервые страдает за то, что других, незнакомых ему людей, хотел спасти от голода. Ё – моё! Не думал, не гадал, что правозащитником станет. Кстати, в неплохую компанию попал. Помогут, обязательно, они - дружные ребята. И он не дурак, он еще славой попользуется. Много ли их, защитников, встречается, а? Можно по пальцам пересчитать. В истории человечества ненамного больше. Неплохо начался для него новый год.
   И он победно оглядел камеру. Но все уткнулись в цветной экран телевизора.