Темное прошлое и светлое будущее
С козырька крыши мутным потоком лилась вода. Завеса из воды и надёжная стена создали пространство, в котором можно спрятаться от хлещущих струй ливневого дождя.
Валерий весь день пил, под дождем немного протрезвел, но из скотского состояния, - торжества тела над духом, - пока не вышел. Стена толкала его в спину, но он отчаянно сопротивлялся и, раскинув руки, упирался в шершавый кирпич, испытывая ощущение не из приятных: мёртвый холод дрожью пробегал по позвоночнику, леденил всё тело.
Увесистая капля обидно стукнула по носу. Вода, соблазнительным желанием слизнуть её, растеклась на губах. Мутный поток с крыши ослабел, Валерий оттолкнулся от стены, поднял воротник и чуть не упал в лужу. Чтобы придать устойчивость и целенаправленность телу, он использовал старый, как жизнь приём: растравляя печень образом врага, сделал самый решающий, первый шаг. Или победа или поражение. В случае поражения (по закону тяготения: притяжение к земле прямо пропорционально зависимости между весом тела и содержанием алкоголя в крови), - придётся долго выбираться из лужи. Может, даже до утра, пока прохожий не подаст крепкую руку. При нулевом содержании алкоголя земное притяжение равно нулю, возможен отрыв от реальности. Во избежание непредсказуемых последствий просим соблюдать норму потребления алкоголя, приближенную к мировым стандартам: грамм на килограмм веса.
Враг принял образ матери в ярком халате, накинутом на плечи поверх белой ночной рубашки, с застывшим в гневе моложавым лицом и старчески сгорбленным дрожащим телом.
–– Явился? Нализался как свинья! – пронзительный женский голос, следом громкий лай нелепой собачонки, японского пинчера по кличке Динка. - До каких пор будешь издеваться надо мной? – лай усиливается. - Почему не предупредил, что придёшь поздно? Почему мать должна пугать себя кошмарной смертью сына под колёсами автомобиля? – плач матери и долгий, звонкий лай, переходящий в радостный. Хора не получается из-за несовпадения интонаций.
Мать этого не замечает и увлеченно продолжает:
–– Когда, наконец, ты уйдёшь от меня! Когда, наконец, наступит завтрашний день, а он никогда не наступит! Неужели ты никогда не женишься, и я не поживу спокойно остаток дней? Их так мало осталось в моей жизни, – мать достает носовой платок из кармана халата. Лай переходит в рычание. – Позоришь меня перед соседями. Я тебе всю молодость отдала. Неблагодарный, – рыдание, рычание, переходящее в вой.
–– Почему поздно? – Валерий шагал по блистающей под фонарями грязи, успешно отбиваясь от её засасывающего свойства. – Пережидал дождь. Почему не позвонил? Потому что, прошу прощения, роковое несовпадение: где был телефон, там не было меня, и наоборот.
Такси медленно проезжая, манило зелёным огоньком, но в кармане мятая пачка сигарет, почти пустой ко-робок спичек, больше ничего. Валерий чуть не упал вслед за коробком, нашедшим смысл бытия в грязи.
–– Стоп, телесная оболочка, я ещё не кончил. Запах водки не нравится? Это ваша проблема, уважаемый партийный секретарь, член коммунистической партии с двадцатилетним стажем. А нам, простым, уже не советским, за державу обидно: такой портвейн пейте сами. И коньяк тоже. Но разве вы меня услышите. Разве вы меня поймёте? Ваша задача, как завещали классики, объяснять, а наша следовать судьбоносным указаниям, и мы окажемся на верном пути.
Валерий зажмурился от неожиданно ослепившего света фар. Он и не заметил, как оказался посреди дороги. Шофер резко затормозил, машину занесло на встречную полосу, но всё обошлось, никто не пострадал. И даже шофер не остановился и не вылез из машины для снятия напряжения. Валерий вернулся на обочину и с легкомыслием пьяного игриво погрозил вслед машине, торпедирующей лужи. Фонтан грязи от колёс скорой помощи окатил его с ног до головы. Если мчатся к умирающему, то простительно, но если по своим делам, нет им оправдания.
«Единственное без сослагательного наклонения верное замечание: я грязный как свинья, – он осмотрел себя под фонарём. – Пожалуй, точнее, почти чистый, только мокрый».
Он попытался заглянуть на спину, но от резкого движения головой, завертелся на месте. Но удержался на ногах. Мучила гипотеза: вдруг та стена, от которой всё ещё холод в лопатках, свежеокрашена? В чем он жениться в полдень будет? Другого костюма нет. Зрители будут кричать: «Жених с белой спиной»!
И он принял единственное пьяное решение вернуться назад, к той стене и потрогать её. Может, зря волнуется.
Свернув с тротуара, борясь с грязью и собственным телом, он потащился по пустырю в сторону призрачно вытянутых высотных домов на фоне ночного беззвёздного неба. Дома вызвали воспоминания о тёмных лестницах с кошачьими запахами, безлюдных переходах, падающих в бездну лифтах. В таком доме жила его невеста.
Неожиданно из грязи вынырнул тротуар и привёл к ступеням магазина. В узком простенке между витринами, тут мог вписаться только стойкий оловянный солдатик: плечи вздёрнуты, руки плотно прижаты к бокам, бледно светилась кем-то написанная фраза. Именно тут он терся свадебным пиджаком о стену.
Валерий подошел ближе и прочитал: «Машенька + Вова = любов». Для мягкого знака места не осталось. Буквы выведены жирно, чувствуется, твёрдой рукой, но надпись будто смазана. «Моей спиной», – подумал он.
Фраза поразила не содержанием, а формой. В его жизни преобладал народ справедливый, но суровый, без ласковых имён, тем более при людно, во всеуслышание.
«Кто бы это мог написать? Конечно, пацан, любознательный и шустрый, глаза так и бегают, так и бегают, журналистом станет. Хотя нет, будущий журналист вывел бы без личных симпатий и антипатий, точно и кратко: «Вова любит Машу».
У Вовы должен быть соперник по закону диалектики: где есть плюс, ищи рядом минус. Опять ноль? Я что-то путаю. Кажется, не путаю, куда ни глянь, сплошные противоположности, и они в постоянной борьбе.
Но мир окончательно не рушится, потому что есть закон устойчивости. Правда, его ещё не открыли. А жаль, народ устал бороться.
Почему этот закон еще не открыли? Непонятно. Но ведь каждый дурак норовит стоять на двух ногах. Если бы стояли то на одной, то на другой, обувь бы дольше не изнашивались. А ведь понимаем, что лучше сидеть, чем стоять, хотя и протираем брюки с юбками. Удобнее всего лежать. Спросите, почему? Потому что тело в лежащем положении устойчивее всего. Пробовали заниматься любовью стоя на одной ноге? Нет? Я тоже нет. Если бы да, считали бы меня героем.
Но всё же, одинокое существование более устойчивое. Один – точка, перст, вбитая в землю свая, наконец, египетская пирамида. Двое – качели. Ощущение полёта. Но когда один смотрит в небо, другой себе под ноги, размножаться не мешает, но пары неустойчивые: мгновение, и тот уже тут, а этот там, кто- то хочет поменяться, кому-то и так хорошо.
Качелям придадим устойчивость с помощью внешней силы: критически мыслящей личности с трезвой головой и хорошей памятью на мелочи. Соединим три точки, получим устойчивый треугольник: в основании любовь, в вершине оппонент, он же демиург, хочет, смеётся, хочет, плюёт нам на головы. Но бывает добрым: «Мы, дружные ребята, вместе за руки возьмёмся и споём». Грехи ведь Сын Мой уже искупил.
Но это не для настоящих мужчин. Доброта расслабляет. Лучше враги и всякая другая нечисть, в куче. Чем больше куча, тем веселее жить.
Враг, он же соперник. Соперник бы написал, как плюнул: «Вовка дурак».
Вова мнет кулаки в карманах, а Маша идет с Сашей в кино, ест мороженое, и даже брелок, подаренный Вовой, ей не напоминает о прошлом.
Женщины живут настоящим, светлое будущее строят мужчины, питаясь воспоминаниями о войнах и революциях. Но Вова, живущий по определению прошлым, пока не догадывается о половых различиях и делает неверный вывод: «Все Маши шлюхи».
Уже один, Вова взлетает на вершину и блаженствует, но не долго: быть наедине со злыми мыслями, - добровольно при жизни в ад попасть.
Но это в будущем. Пока Вова – молодец, обошёл все углы и закоулки, гениальный пацан, просто и изящно, всем детям пример: сам на себя донос написал. Мало того, публично признался в сокровенном. Мужественный и мудрый. Вот ведь как, маленький, но уже знает: друга в душу пустить, вырыть для себя яму, друг другому другу передаст и не пожалеет, потому что у примерного пионера нет тайн.
Процесс передачи зависит от состояния души передающего: или поёт, или кричит, или стонет, завидуя, или живет верой в бессмертие. Или поет, кричит, стонет, завидует, верит одновременно.
Вернёмся к Вове, он не стал ждать, когда его чувства объяснятся в зависимости от состояния чужой души, которая «всегда в потёмках».
И правильно сделал, что отказался от слова из трёх букв. С таким отпечатком на спине женихи на собственной свадьбе не должны появляться», - Валерий закончил длинную речь и от слабости, вдруг охватившей его, скоро утро, а он ещё не ложился, прислонился к стене. На глазах появились слёзы, и волна сентиментальных чувств чуть не сбила его с ног. Прорывающиеся из груди рыдания почти достигли голосовых связок, но Валерий судорожным до посинения глотком не пустил их
–– Вова, я торжественно обещаю тебе, –– слёзы прорвались и потекли по щекам. Чтобы не зарыдать, Валерий слез с трибуны и перевёл разговор на бытовую тему. - Очень хочется верить, что у тебя, Вова, всегда чистые уши и шея, и зубы ты чистишь по утрам и вечерам. У Маши аккуратные косички с бантиками. Искренне завидую тебе, потому что я в детстве маму не слушал, в Машу не влюблялся, не мыл уши и не чистил зубы, - за сентиментальной волной последовала волна жалости к себе, –– у тебя, наверное, добрая мама и умеет улыбаться. Моя мама только усмехаться умеет. Она секретарь реликтовой партии, – когда-то иносказательно называлась волей народа. Моя мать тоже воля. Буду откровенным с тобой до конца, Вова, потому что ты мне нравишься, - в моей жизни первой любви не было. В меня влюбилась мамина соратница по партии, Зина с железной волей. Когда мама плачет, что почти не бывает, или злится, это уже чаще, Зина только смеётся. У мамы воля, у Зины железная воля, а у меня воли нет. Но я бросил Железную волю. Когда завтра женюсь, брошу её окончательно, может, даже навсегда. У твоей Машеньки спина прямая и походка плавная, а у моей бывшей Железной воли там, где положены у женщин выпуклости, вогнуто. Ходит она, подпрыгивая и хлопая юбкой как флагом на демонстрации. Зато моя невеста – красавица, имя у неё не скрипучее, зовут её нежно: Надеждой. Похожа она на куклу, пупса, ни одной резкой линии, щеки круглые, губы красные, беззащитная моя: можно голову свернуть набок, можно забросить на крышу или оторвать ногу, а она всё будет улыбаться, так, как святая, жалеющая своего насильника, - ботинки промокли, и Валерий, не выбирая дороги, зашагал к дому. - Итак, на чем я остановился? Как обычно, на смысле жизни. Если стоять на позициях субъективного идеализма и смело бросить в лицо всем атеистам, что душа первична, есть смысл рассматривать как альтернативу, возможность возврата на плоскую Зиночкину грудь. Внутренний голос моего пьяного сознания шепчет, что лучше бы мне остаться возле скособоченной подружки. К ней я душой прикипел. Наденька нуждается в трезвом муже, ибо другого душа её не прием-лет. Моё перекошенное сознание нуждается в Зиночке с хромой ножкой. Победа за консерваторами? Но это сей-час не модно. Побеждают демократы, но у них странный лозунг: «Вперёд, господа, другого пути нет, мы на краю пропасти»! Чем хуже, тем лучше. Заполняем пропасть впереди идущими, и на их костях строим светлое будущее. Или перед вовсе не перед, а зад? И развиваемся мы по чёртову кругу: левый плавно перетекает в правого, который перетекает в левого.
Валерий выбрался из грязи новостроек, впереди замаячила площадь с храмового вида театром, бывшим горкомом и памятником основателю на постаменте. За площадью белый, ярко освещённый фонарями родной дом.
Мимо Валерия медленно проехала милицейская машина. Он прощально помахал вслед ей рукой и повернул в противоположную сторону. Милиции повезло: великий основоположник на постаменте благословил их путь энергичным, от плеча, взмахом руки. Бетонная спина вождя дала понять Валерию, что его путь не самый верный. Но знак не был замечен.
Поднявшись по ступеням собственного дома, он не обнаружил на привычном месте дверной ручки. Дом и дверь на месте, а ручка пропала.
–– Дверь, дверь, откройся, мне холодно, я к маме хочу. Не пустишь, войду силой.
Он спустился с крыльца, разбежался и, споткнувшись на последней ступени, больно ударился плечом о дверную ручку, оказавшуюся не на том месте. Тёмный подъезд, знакомый, но не совсем родной, поглотил его.
Проснулся на диване, с торчащими пружинами и с болью в печени.
Диван, узкий и бугристый, стоял в коридоре, длинном и тёмном, с кошачьим запахом. Напротив, из щели закрытой двери пробивалась узкая полоска солнечного света. Из кухни, в конце коридора, доносился звон посуды. Дверь приоткрылась, ворвался пучок света, обнаружив в воздухе густую пыль.
–– Папа сказал, что мы произошли от обезьян, - сын Зинули, некрасивый и анемичный пятилетний мальчик, видимо, давно караулил, когда Валерий проснётся. С отцом этого мальчика он однажды встречался. Это был краснолицый, агрессивно настроенный мужчина, с большими губами и маленькими глазами на длинном лице, невысокий, широкоплечий и кривоногий.
–– Папа твой прав, но не совсем. Он, может быть, от обезьяны произошел, но наши с тобой предки вероятнее всего птицы.
–– А мама?
–– И мама твоя тоже птица.
–– А какая птица?
–– Мама твоя – орлица, но если не принесёт мне стакана воды, превратится в гусыню. Ты так ей и скажи: в злую, с длинной шеей и красным носом гусыню.
–– А ты от кого произошел?
–– Не знаю, но хотел бы быть кукушкой, чтобы не заботиться о потомстве.
Мальчик перестал задавать вопросы. Валерий вытянулся на спине и закрыл глаза. Пружины притихли, выжидая, когда тело расслабится и отяжелеет, чтобы впиться в него со всей ненавистью инвалида, вымещающего зло за своё убожество на тех, кто случайно вдруг попал в зависимость от него.
Когда Валерий проснулся, мальчика рядом не было. Зина ушла тоже, оставив записку на кухонном столе: «Валера, срочно иди домой. Регистрация брака перенесена на три часа. Зина». Рядом с запиской лежал ключ от его квартиры.
Дома ждала вторая записка, от матери. Из записки следовало, что мать, нарядная и красивая, появится в ресторане на свадьбе. На торжестве бракосочетания её не будет по причине важных дел государственного значения. Мать появится в светлом будущем сына.
Светлое будущее – то, которое находится за обозримым, и никогда не наступает. Реализуется обозримое будущее, которое по ошибке принимают за светлое, тогда как настоящее цвета не маркого и практичного, чтобы грязь была мало заметней.
Случаются исключения, но редко. Исключительные люди живут в настоящем, как в недосягаемом будущем, им даже в ресторане кажется светло и празднично, тепло и уютно.
Невеста тоже светла и прекрасна как будущее. Зачем её тащить в настоящее? Расстаться, чтобы сохранить надежду – единственный путь спасения от самоубийства.
«Однако, что за нелепость пришла в голову моей матери: женить меня на Надежде?
Надежда, подай тапочки и свари кашу. Надежда родила Веру. Вера выросла и связалась с наркоманами. Надежда умерла от горя.
Нет, никакой женитьбы! Есть Зина, с ней уже не случится никаких превращений. Она – настоящее, легко переносимое в прошлое. Забыл, потом вспомнил, встретился, оказалась от скуки лучше, чем помнил».
Валерий взял чайник, привычно потряс его, воды достаточно, зажег газ.
Неритмичный, когтистый цокот на пороге кухни превратился в короткие и тонкие кривые лапки под толстым бочкообразным туловищем, и выпученные глаза на аристократически удлиненной морде.
Динка энергично закрутила задом, перебирая лапками в ритме чечетки, и радостно залаяла. Присела на задние лапы и, склонив набок морду, изобразила улыбку, обнажив гнилые от старости зубы.
Зазвонил телефон.
Телефон звонил долго, умолкал и опять звонил. Кто-то стучал в дверь кулаком, потом ногами. Собака истеричными воплями отзывалась на звуки.
Валерий пил чай и читал вчерашние газеты.