..Подойдя к подъезду девятиэтажки, Сергей машинально переложил пакеты в левую руку.
Дом был из основательных - желтый кирпич, зелень во дворе, детская площадка, машина с открытым капотом… Когда-то он здесь жил.
Подошедшая женщина узнала и поздоровалась. Он потянулся к домофону, но передумал и вошел за бывшей соседкой в подъезд... а затем и в лифт. Первый этаж, второй, пятый… Выйдя на седьмом, он подошел к нужной двери и достал ключи. Но тут же спрятал и позвонил.
После большой, показавшейся бесконечной паузы дверь защелкала замками. Первым… вторым… На третьем она наконец открылась. Жахнуло «музыкой».
- Бай-бай-баай! Тебя я не люблю-уу!
Открывшая женщина выглядела ярко и непривычно. Особенно это касалось одежды: верх был в лилово-оранжевых кружевах, а обтянутый до неприличия низ – зеленым и с жутким рисунком. Еще более особенным было то, что все это сидело на его, Сергея, бывшей супруге.
- А, ты, - она перестала улыбаться. - Заходи.
- Спасибо.
В прихожей тоже все было ярким, а певица Салтыкова орала громче.
- Что это с тобой? - Сергей поставил пакеты.
- Погоди, - она вышла на кухню и чем-то щелкнула. Салтыковой не стало.
- Что с тобой? – переспросил он.
- Со мной? – не поняла она. – А что?
- Ну… одежда эта.
- Нормальная одежда.
- Раньше ты так не одевалась.
- Раньше, Дмитриев, я так и не жила, - она поправила прическу.
Когда-то он уже видел у нее такую. Взбитую сверху и с выщипами внизу. В молодости, вспомнил он, на первом курсе. Только цвет сейчас был другой – радикально белый и с фиолетовым отливом.
- И как ты живешь?
- А знаешь, хорошо. В Турцию вот съездили.
- За товаром?
- Иронизируешь… Нет, Дмитриев, отдыхали. Как все нормальные люди. Кухню поменяли. Спальню… - она приоткрыла дверь. Увиделось что-то большое и розовое.
- …спальню, впрочем, не покажу, - розовое исчезло. – Вот ванная, туалет.
- Что я, туалетов не видел? – не понял Сергей.
- Такого – нет, - она щелкнула выключателем. - Вот, смотри. Видишь?
- Что?
- Да вот же. На унитазе.
Унитаз был не совсем вроде бы обычной формы. Так или нет, Сергей не знал. Он всмотрелся в указанное место. И увидел на фаянсе иероглифы.
- Смотри: спереди, куда все заходит – «Ци». А выходит – вот, сзади… – она наморщила лоб, – …ладно, неважно.
- А смысл?
- Энергия. Очевидность. Ты вот у себя там просто… сидишь. А здесь избавляешься от энергии. Напрасно кривишься, это серьезно. Ненужной энергии. А правильная, нужная организму, она наоборот – входит в тебя.
- Здесь?
- Здесь.
- Ты серьезно?
- Ладно, Дмитриев, - она закрыла Ци. – Тебе не понять. Пойдем на кухню.
После Ци хотелось помыть руки.
Пока он возился в ванной, бывшая супруга сделала чай с бутербродами. Бутерброды – подчеркнуто, как ему показалось, с икрой. Наверное, именно показалось.
Она села напротив. Подперев, как и раньше, голову руками.
- Ехидные вопросы есть?
- Нет. Я рад за тебя. Правда, Света, рад. Твой муж, или как он…
- Неважно.
- Да, неважно. Он молодец.
Она посмотрела с подозрением. Достала из холодильника бутылку коньяка («Дагвино» пять звезд, отметил он) и откуда-то сверху два здоровенных фужера.
- Будешь?
- Нет.
- Ладно, - она убрала коньяк, но, не дойдя до холодильника, вернулась и поставила обратно. – Я, пожалуй, буду.
Плеснула в каждый из фужеров по чуть-чуть. Смотрелось странно, но, как припоминал Сергей, именно так и положено для данного напитка. Очень важная часть культуры.
Они чокнулись. Она, пригубив, изобразила попытку распробовать, но тут же выпила до конца. И стала серьезной.
- Не знаю, поймешь ли. Попробуй понять. Я наконец перестала считать каждый рубль.
Он кивнул.
- Нет, даже не так. Я начинаю жить заново. Раньше доживала. Родила ребенка и доживала. Все, что мне оставалось в той, нашей жизни – в походы с тобой ходить. За грибами. С толпой таких же идиотов. Пенсионеров. Мы с тобой были пенсионеры. Понимаешь?
- Ну… - он знал, что ответа не требуется.
- Вот именно. Мне едва за тридцать было, а меня как старуху – с котомкой и палкой. В лес. Разгребать эти ваши, как их там… шишки. Шишки да сучья. Или сиди дома. Кухня, стирка, ребенок.
- А сейчас?
- Сейчас? Сейчас оказалось, что все не так. Есть нормальная человеческая одежда. Нормальный отдых. Турция, Кипр. Целый мир практически. Интересные места… рестораны, боулинги. Караоке.
- Караоке.
- Да.
- Ты же не поешь.
- Это я с вами не пела, на комарах. Уткнетесь в свой костерок с гитаркой: «Как здорово… - она сделала гримасу, должную, видимо, означать слабоумие, - что мы на этой холодрыге-е-е… собрались».
Сергей кивнул. Андастенд.
Все в принципе было понятно. Жизнь удалась. Она сообщает об этом почему-то с надрывом. Наверное, от избытка чувств.
- А Катя? – спросил он.
- Катя дома.
- А что не выходит?
- Занимается.
- Молодец. Пойду, посмотрю.
Он подхватил в прихожей пакеты. За дверью в большую комнату что-то бумкало. Он прислушался. Бум-бум. Он осторожно потянул ручку на себя.
Катя действительно занималась.
Под музыку, доносящуюся из телевизора, она пыталась ходить, вихляя бедрами и ортопедически выламывая ноги. Как именно – показывали на экране с помощью скелетообразной девицы. Которой командовала страшноватого вида мадам, похожая на мегеру.
- Катя!
- Да, - она обернулась. – Папа! Здравствуй, - она доковыляла все той же походкой до телевизора и выключила.
- Это тебе, - он протянул пакеты.
- Спасибо.
Она рассматривала подарки, а Сергей ее. Он не видел дочь больше полугода.
На это были причины.
Внешне она почти не изменилась. И вместе с тем стала как будто другой. Подросла, вытянулась… что-то еще. Что-то не совсем понятное.
- Ты книжки прочла?
- Какие?
- Прошлые, я приносил.
Она посмотрела куда-то в сторону.
- Извини, пап. Не успела.
Не успела. За какие-то полгода. Сергей почувствовал легкое покалывание в затылке.
- Сереж, да не будет она читать, - подошла жена. – Не читают они.
- А ты на что?
- Честно?
- Честно.
- И я не читаю.
До него наконец дошло. Что они не шутят. Что унитаз с дебильными иероглифами – настоящий. И розовая спальня, и попугайские обтягивающие штаны на его бывшей жене (он вспомнил, они назывались челноковским словом «лосины»), превратившие вчера еще стройные ноги в вульгарные ляжки, и упражнения дочери, и идиотская песня Салтыковой – все это настоящее.
Эти два совсем еще недавно близких ему человека находились уже в другом измерении. В потустороннем мире.
- Так, спокойно, - он пока еще был между ними. – Спокойно.
Так, Света, Катя. Книги. Их… их нужно читать. Я понимаю, есть компьютер. Интернет, кино. Развлечения. Я понимаю – мир изменился. Он пошел в сторону деградации. Другая жизнь. Другие ценности.
Но книги… это последнее… считайте, что спасение. Те, кто их читает, они еще люди. Гомо сапиенс. А вот остальные – уже что-то другое. Не знаю что, но другое.
- Пап, да ладно… - успокоила Катя. – Мы же в школе учим. Толстой там... Лермонтов…
- Что Толстой? Ты хоть читала его?
- Его – да, - она кивнула, и было видно, что не врет. - В смысле не совсем читала, а по телевизору смотрела. Там еще этот… - она попробовала вспомнить, - главный герой города жег из пушки.
Сергей сосчитал про себя до ста. Или до тысячи.
- Погоди, собьюсь. Вот, смотри. Раньше. Раньше – ты хотела кем-то стать. Пыталась выбрать, геологом или врачом. А сейчас, как я понял по твоим упражнениям, готовишься фактически в проститутки.
- В модели.
- Это! Одно! И то же!
Он вдруг понял, что орет. Он никогда не был психом. Резким – да. Иногда даже злым, когда доходило до принципов. Но не психом.
Между ним и дочерью всплыло пятно. Лицо Светы.
- Сереж, ты прав, не сердись. Только, понимаешь, ну… вот, что они дали тебе, эти книги?
Он не ответил. Что говорить в новой системе координат, он не знал.
- Вот, смотри, - она кивнула в сторону окна, - Арнольд. Он книжек не читает. Ему некогда. Человек все время занят.
- Чем?
- Чем? Всем занят. Крутится. С утра до вечера. Оттого, кстати, и личность. И имя, извини, такое же. Не то что ты. Серый.
Она подошла к окну.
- Арноо-оольд! Ты скоро?!
Голос, пролетев большое количество этажей, отразился несколько раз от деревьев и застекленных балконов, после чего достиг назначенной точки – участка асфальта в тени двух высоченных тополей.
Из-под капота машины, стоящей напротив подъезда, высунулась кудрявая голова.
- Сейчас! Это самое!.. Скоро!
Хлопнула дверь.
Из подъезда вышел Сергей. С любопытством посмотрел на краснолицего излучающего радость Арнольда. И зашагал к метро.
Подойдя к станции, он не стал спускаться. Наверное, потому, что начал накрапывать дождь.
С первыми же упавшими на голову каплями он почувствовал, что становится легче. Пропустив устремившихся к вестибюльным дверям прохожих, он свернул в сторону.
Навстречу ускорялись люди, желающие не намокнуть, но ему хотелось обратного. И чем больше, тем лучше. Направление, которое он выбрал, а точнее не он, а ноги, двигавшиеся будто бы сами по себе, не имело значения.
Главное было идти.
Небо потемнело до черноты, и дождь уже лил не переставая. Он разогнал к чертовой матери всех - прохожих, собак и мамаш с детьми. А заодно и призывно шатающихся вдоль обочин будущих манекенщиц, которых, как он понимал, будет теперь всегда замечать. Даже машины, и те за хлещущими с неба потоками отошли в другое пространство.
Он шел по улице, неизвестно какой по счету и времени. И постепенно избавлялся от эмоций.
Любых.