Глава 1.
- Вы хотите поступить на работу именно в нашем районе? – начальник районного отдела народного образования строго посмотрела из под очков на молодого человека (двадцать восемь лет, надо же, какой молодой…), робко пристроившегося на краешке стула.
- Меня к вам прислали из городского отдела. Вот командировка.
- И Вы хотите… работать в музыкальной школе?
- Хотел бы.
- Но… у Вас N-ская консерватория… Вы могли бы работать…я не знаю, концертмейстером… Да просто выступать, как концертирующий музыкант!
- Мог бы.
- Вы, простите, скрипач?
- Скрипач. Могу преподавать фортепиано. Могу руководить ансамблем. Знаю немного орган.
- Ну, органа у нас нет… - заведующая сняла очки, - нет у нас пока органа…
Она задумчиво смотрела на него, словно говоря: «Вот так случилось… Органа нет, и Вы нам не подходите!»
Но Петр Семёнович звонил лично. Велел взять.
«Куда хочешь, туда и бери, Нина Васильевна. Отказать права не имеем. Ну, нет у нас такого права…»
- Знаете, в музыкальных школах мест сейчас нет, - слукавила она. – А вот в Доме пионеров, есть тут замечательный Дом пионеров, там как раз нужен руководитель струнного ансамбля. Виолончель Вы ведь тоже знаете? Они недавно закупили инструменты, идёт набор в кружок.
«Да, - с досадой подумала она, - как ты ими дирижировать-то выйдешь?»
Она ещё раз посмотрела на музыканта, сидевшего перед ней. Хорошо, что Пётр Семёнович предупредил...
Мало сказать, что он был некрасив. Он был почти уродлив. Одна нога была чуть короче, и он её приволакивал. Правое плечо намного ниже левого, отчего и руки казались разной длины. А этот уродливый горб! Голова сидела прямо на торсе, вроде и шеи никакой не было… Ну, лицо ничего, приятное лицо, можно сказать. Большие, тёмные, чуть навыкате глаза, широкие брови, волнистые волосы…. Вот только складки возле губ портят. Горькие какие-то складки… Видимо, отовсюду, где он работал, его уже попросили. То-то же он аж из N-ска к ним добрался… Не близко, прямо скажем. И печатей в трудовой книжке уже… А ведь только пятый год работает. Правда, везде «по собственному»… Ну-ну… «И у нас вряд ли задержится», - подумала она.
- С жильем у Вас …как? – спросила, не глядя.
- Пока никак.
- Где же Вы думаете… сегодня расположиться? – посмотрела она сквозь музыканта. А всё равно уже рассмотрела: костюмчик дешёвенький, рубашечка - так себе. Галстука нет. Видимо, не носит галстук. Конечно, почти без шеи… А как же он дирижировать-то будет? Там фрак нужен, бабочка… Фу, о чём это она, Господи… В районном-то Доме пионеров – фрак?
- Значит так. Возьмёте у Зои направление и идите, устраивайтесь.
Она явно услышала, как он облегченно вздохнул. Не везде, значит, брали… «Ладно. Поживём, посмотрим, увидим. Что там за консерватория такая… Может, и года не продержится. Неприятный какой…», - уже успокоенно подумала Нина Васильевна. Ах, да… Надо же директору Дома пионеров позвонить. Она нажала кнопку селекторной связи.
- Зоенька, соедините меня с Александром Степановичем из районного Дома пионеров ... Срочно!
Глава 2.
- Эта комната не подходит для хранения инструментов… Там сыро. Он говорит, скрипка – очень капризный инструмент… Говорит, там деки многослойные. Расклеятся, звук будет, как сквозь вату… Он просит подыскать другое хранилище для инструментов.
- А ещё что он просит? - саркастически спросил директор Дома пионеров, мельком взглянув на пожилую женщину в очках с толстыми стёклами, завхоза Дома пионеров. – Может, ещё что требуется? А? Здесь не кон-сер-ва-то-рия! Так ему и передайте, Анна Ивановна. А не нравится, так… - он умолк, не договорив.
- А ещё помещение для репетиций слишком маленькое. Звук концентрируется, и музыканты не будут слышать не то, что друг друга, но и себя… Тамара Алексеевна тоже так говорит… - робко добавила Анна Ивановна, мельком обернувшись на дверь, словно там, за дверью и стояла художественный руководитель Дома пионеров.
«А ведь и стоит, пожалуй», - развеселился Александр Степанович.
- Тамара Алексеевна! – повысил он голос. – Заходите, не стесняйтесь!
Дверь, действительно, тут же слегка приоткрылась и в неё протиснулась худощавая женщина средних лет. Короткая мальчишеская стрижка делала её моложе, а вздёрнутый решительно подбородок говорил о том, что она намерена дать бой директору и намерения у неё серьёзнейшие…
- Александр Степанович! – торжественно сказала она, но тут же как-то сбившись с напыщенности, произнесла:
- Илья Наумович - хороший специалист. Он совершенно прав. Инструменты дорогие, они просто будут безнадёжно испорчены. И помещение… Скоро юбилей завода, столько приглашённых… Не можем же мы банально опозориться, в самом деле…
- Да мы с ним и так!.. - повысил было голос директор, но внезапно остыл. – А, ладно. Разведите их с хором. Ну, по разным дням недели, как там получится. Понедельник-среда-суббота, вторник-четверг-воскресенье… И помещение найдите! Для этих самых… инструментов. Всё, идите.
Он протянул руку к телефону, давая понять, что аудиенция окончена.
Анна Ивановна, завхоз Дома пионеров, прежде, чем уходить, заглянула в комнату, где среди футляров со скрипками и виолончелями сидел Илья Наумович Штерн, руководитель струнного коллектива.
- Ну, нашла я тебе комнату, Илья Наумыч… Сам разрешил. Пожалел-таки инструменты. Они ведь денег стоят, а кто ему в другой раз даст…Посмотришь? Или уж завтра? И перенесём тогда… Домой-то когда пойдёшь? Попозже? Ну, я тогда на ужин чего приготовлю…
- Да, Вы не беспокойтесь, Анна Ивановна… Я ещё посмотрю эту комнату … И инструменты сам перенесу, мне не трудно… - смутился Илья Наумович.
Он пока, временно конечно, проживал у Анны Ивановны. Она жила одна в маленькой «двушке», муж давно умер, сыновья разъехались, кто куда. Она и предложила-то сама, когда выяснилось, что жить новому сотруднику негде. А так всё живая душа. Что ж с того, что страшноват, зато человек умный…
Тамара Алексеевна, худрук Дома пионеров, домой не торопилась. Муж в командировке, сын в студенческом стройотряде, дочь в пионерском лагере. Нет, всё-таки хорошо, что этот парень к ним пришёл работать, судя по всему, далеко не глуп и в деле своём разбирается. Вот только… Она сняла трубку и позвонила по местному телефону на вахту.
- Иван Ильич! Будьте добры, посмотрите журнал записей в кружки… Да, давайте во все. Так… А в кукольный? Хорошо… Танцевальный? Ага… Хор? Да что Вы! Очень хорошо!
Посмотрите ещё скрипичный ансамбль… Сколько? Спасибо…
Она положила трубку и задумалась. Всего четверо. Это не ансамбль, а только квартет. Если никто больше не запишется, кружок придётся закрывать. Жаль парня. Очень жаль.
Глава 3.
Илья Наумович Штерн тоже не спешил домой. Да, и дома-то своего, по правде сказать, у него никогда и не было. Родителей он не помнил. Говорили, что мать умерла при родах, а отец через год умер от горя… Только можно ли умереть от горя? Маленький Илья сомневался… От горя нельзя умереть и от обиды тоже нельзя. Хотя иногда так хотелось. Не умереть, нет. А чтобы о нём все забыли... Правда, особенного горя, живя в семье дяди, старшего брата отца, он не знал, а вот обид – это да, хватало. Особенно на улице.
Лет до трёх он был как все. А потом кто-то заметил, что одно плечо у него ниже другого, и ходит он как-то неправильно, подволакивая ногу. Тетя Сара, дядина жена, повела его к врачу. С ним нужно было заниматься. Особенная физкультура, плавание, какие-то процедуры. А у дяди, кроме него, ещё трое своих. Какая физкультура. А плавать можно в лимане, где все плавают.
Ему было лет пять или шесть, когда дядя принёс в дом футляр со скрипкой. Скрипку Илья уже слышал, на Привозе. Там играл старый седой человек, возле которого лежал раскрытый футляр от скрипки. И люди бросали в него кто мелкие деньги, кто кукурузу или кусок солёной рыбы. У кого что было. Илья всегда подолгу стоял возле музыканта, пока тот не собирал всё, что ему набросали, в холщовый мешочек, бережно укладывал скрипку в футляр и неторопливо-устало плёлся с Привоза.
- Исаак, - тихо сказала тётя Сара, - детям есть нечего… А ты покупаешь скрипку.
- Молчи, Сара, - ответил дядя. – Мне её подарил Мойша. За то пальто, помнишь, что я сшил его сыну? Нет у него больше сына… И скрипка не нужна.
Дядя осторожно открыл футляр и вынул скрипку. Он положил её на левое плечо, прижал подбородком и провёл смычком. Тихие, какие-то неземные звуки родились в комнате и поплыли в открытое окно…
- Нет, уже не сумею, - с сожалением сказал дядя, опуская смычок. – Может быть, из детей кто-то захочет играть. Или продам её. Вещь дорогая.
Ночью Илье не спалось. Он тихо соскользнул на пол, стараясь не потревожить Ефима и Абрама, с которыми спал на одной большой кровати, и подошёл к полке, на которую дядя положил скрипку. Тихонько щёлкнули замочки футляра и вот уже скрипка, такая лёгкая, воздушная, матово блестя лаком в свете луны, была у него в руках. Он бережно провёл пальцами по струнам и скрипка, отзываясь на его ласковое прикосновение, вдруг запела странным, нежным звуком… Не запела, а словно вздохнула, застонала печально…
- Ты хочешь играть на скрипке? - вздрогнул он, увлёкся, не слышал, как подошел в одном белье дядя.
Илья не ответил, только кивнул.
- Завтра я отведу тебя в музыкальную школу… - задумчиво сказал дядя. – Если возьмут, то… А пока положи скрипку на место. Иди спать. Все спят.
Дядя не обманул. В музыкальной школе его прослушали и потом долго за закрытой дверью о чём-то говорили с дядей. Выйдя, дядя взял его за руку и повёл домой. По дороге они молчали.
Уже во дворе дома, наткнувшись на вопросительный взгляд Сары, дядя молча кивнул головой и отправился в комнату, где стоял его огромный стол с тканями, лекалами, мелками и огромными ножницами. За занятия музыкой надо было платить.
Так в жизнь Ильи вошла скрипка. Вошла и осталась навсегда. Скрипка стала его другом, матерью, любимой, главной советчицей. Её нежные, грустные, томительные, плачущие, веселые, а порой резкие звуки давали ему жизнь, глоток той самой жизни, которой он как все жить не мог.
Игру на рояле он освоил сам. Конечно, в музыкальной школе преподавали игру на фортепиано, но ему хотелось большего. И игра на рояле показалась ему легче, намного легче капризной, но любимой скрипки.
В соседнем городке был католический костёл. И в нём был орган. Однажды он услышал его звуки, случайно. Случайно оказался в городке, случайно проходил мимо костёла. Хотя ничего случайного ведь не бывает, так? Просто он приезжал за нотами, которые были только тут в маленьком магазинчике. Он робко вошёл в костёл и стал у самых дверей, ведь он не был католиком, он был иудеем. Хотя обычаев в их семье не соблюдали, разве что не работали в субботу, не ели свинину и по праздникам тётя Сара готовила фаршированную рыбу.
Его не прогнали. Он стоял долго, так долго, что один из служителей костёла подошёл к нему:
- Ты что-то хотел, мальчик?
- Хочу научиться играть на органе… - тихо ответил он.
- Это невозможно, - ответил служитель, - здесь могут находиться только католики.
Илья опустил голову. Сколько раз он уже слышал это слово – «невозможно». Для него много, слишком много в жизни было невозможно.
Он повернул к выходу.
Звуки органа стихли.
- Погодите, юноша!
Илья обернулся на голос. Это – ему?
- Вы хотели научиться играть на органе? – органист оглядел его с головы до ног, и Илья снова опустил голову. Конечно, он скажет, что по его физическим данным это тоже невозможно, а не только из-за веры.
- Я мог бы обучать его вечерами, - обратился органист к служителю костёла. – Когда нет службы. Можно получить разрешение. Редко встретишь человека, желающего освоить этот инструмент. У Вас музыкальное образование, юноша?
- Скрипка, - тихо ответил Илья, - скоро оканчиваю учёбу.
- А фортепиано? – спросил органист.
- Знаю, - уже увереннее ответил Илья, и в его сердце поселилась робкая надежда.
- Только один раз в неделю, - сказал органист,- только тогда, когда нет службы, и в костёле идёт уборка.
- Я…согласен! – воскликнул Илья, и органист слегка улыбнулся. Так, одними уголками губ.
- Приходите, - он кивнул Илье и пошёл вглубь костёла, откуда вновь раздались дивные тягучие, печальные и сладостные звуки.
Это было подлинное мучение и подлинное наслаждение – игра на органе. Нет, с техническими трудностями он справлялся легко, даже его наставник был удивлён способностями юноши. Звуки органа уносили его далеко-далеко… Где не было мучительных рассуждений о дальнейшей жизни и судьбе, где было чисто, светло и просторно, где было радостно… Иногда он сам не замечал слёз, струящихся по лицу. Где он был тогда? В каких счастливых далёких далях?
Однажды дядю вызвали в музыкальную школу. Это был последний год обучения, уже шли экзамены, и, как обычно, Илья сдавал их блестяще.
Дома дядя сказал:
- Сара, собери Илье одежду и что-нибудь из еды. Он поедет в N-cк, в музыкальное училище. И не смотри на меня, Сара, на мне узоров нету. Делай, что я сказал.
- Где он будет жить? – спросила Сара.
- Там есть общежитие. Ему положат стипендию. Не возражай, Сара! Училище при консерватории. Ты понимаешь, что такое консерватория, Сара? Наш племянник не просто способный. Он – талантлив. Так мне сказали, Сара…
Ехать предстояло четырнадцать часов в душном общем вагоне. На другой вагон у дяди не было денег. Немного денег он дал с собой Илье.
- Трать разумно. Стипендия у тебя будет невелика, помогать не смогу. Все остальные младше тебя.
Ноги сами привели его к музыкальному училищу. Это было удивительно, потому что он шёл наобум. Прохожие иногда оборачивались на него, дети показывали пальцами, и он не стал спрашивать дорогу. Ни у кого.
Училище было открыто. И даже приёмная комиссия работала. Ему сказали, что первый экзамен завтра в десять утра. И ещё ему сказали, что мест для абитуриентов в общежитии нет. Он опоздал, всё уже занято.
- Может быть, потом, когда кто-то отсеется, - сказала ему приветливая темноглазая девушка с пышной чёлкой. – А сегодня Вы уж как-нибудь сами…
Скрипку он отнёс в камеру хранения на вокзале, туда же сдал и лёгкий чемодан со своей нехитрой одеждой. У него впереди был целый день, и целая ночь.
День он провёл, рассматривая город. Он ещё никогда не был в таком большом городе. Огромные здания, большое количество машин, людей… Шумно. Он не привык жить в таком шумном месте. Если примут, придётся привыкнуть. Хорошо, что в городе много парков и тенистых скверов, хорошо, что много каштанов, так же, как и в его родном городе. Он не заметил, как наступил вечер.
Ночь он решил провести в одном из парков. Было уже поздно, но сколько времени, он не знал точно, часов у него не было.
Милиционер в форме подошёл неожиданно. Козырнув Илье, он сообщил, что парк закрывается, и нужно уходить.
- Уходить? Но мне некуда уйти… У меня завтра утром экзамен в музыкальном училище, - пробормотал Илья.
- Здесь не положено, - рассмотрев его, уже мягче сказал милиционер. – Ладно. Подождите меня полчаса.
Через какое-то время он вновь подошёл к Илье.
- Ну, пошли, студент, - хмыкнул он. – Отведу тебя на ночлег.
- Это далеко? – поинтересовался Илья. Нога начинала болеть. Она всегда болела, если он много ходил.
- Это рядом, - сказал милиционер, имя которого он так и не спросил.
Совсем скоро они подошли невысокому зданию, где кроме нескольких светящихся окон было совсем темно.
- Дочка ждёт, - сказал милиционер.
- Простите… Я не спросил, как Вас зовут.
- Иван Павлович, - ответил тот,- а тебя?
- Илья.
- Ну, заходи, Илья, - Иван Павлович коротко позвонил в дверь, обитую дерматином.
Дверь сразу распахнулась, и на пороге появилась девушка, почти девочка, подросток лет пятнадцати в коротком домашнем сарафанчике. Густая светлая чёлка по моде, высокий «конский хвост», серые глаза и … необыкновенная улыбка.
- Папка! Ты что-то долго сегодня!
- Оксана, вот знакомься… Илья. Он будет сегодня у нас ночевать. У него, понимаешь, завтра с утра экзамен. А сейчас давай-ка нам ужинать!
Ужинать… Он и забыл, что за весь день съел только пирожок с повидлом и запил газированной водой без сиропа, берёг дядины деньги.
- Я… не хочу, спасибо…
- Спасибо потом скажешь. Садись, – подвинул простой табурет к столу Иван Павлович. – Что у нас сегодня? О-о-о! Картошечка горячая, огурчики, помидорки… Даже селедку почистила, молодец, дочка!
Илья ел с аппетитом, хотя и стеснялся. Стеснялся её серых распахнутых глаз, которые исподтишка разглядывали его. Красивая, очень красивая девушка. Такие девушки не для него. Невозможно. Никогда такая девушка не сможет полюбить его.
Проснулся он рано, так рано, что все ещё спали. Спал, похрапывая на продавленном диване, Иван Павлович, спала его дочка, сероглазка… Уходя, он достал из кармашка куртки кусочек янтаря. Он сам нашёл его в лимане, когда неуклюже плавал там с ребятами. В прозрачном кусочке была маленькая мушка. Видно, очень давно попала в смолу и не смогла выпутаться. Так и осталась в жёлтом кусочке. Он осторожно положил янтарный кусочек на столик, рядом с телефоном. Подарок сероглазке, с которой его никогда и ничто больше не свяжет. Невозможно…
… Четырёхлетний курс музыкального училища он освоил за два года. Но в консерваторию его не взяли – рано. «Вот когда пройдёте полный курс обучения, тогда приходите…». Оставшиеся два года он посвятил изучению альта и виолончели.
Он уже учился в консерватории, сразу на двух отделениях – скрипичном и композиции. Мелодии иногда сами возникали у него в голове, и тогда он брал скрипку и играл… Что он играл? Возможно, свою, пока ещё не очень большую, но горькую жизнь… Потом брал нотный лист и записывал, что запомнил, как запомнил.
Он учился на четвёртом курсе, когда в Москве вновь должен был состояться Международный конкурс пианистов, скрипачей и виолончелистов имени Чайковского.
- Ты можешь принять участие в этом конкурсе, - сказал тогда ему его преподаватель скрипки, профессор Давид Львович. – Только сначала выбери инструмент, - усмехнулся он.
- Скрипка… Конечно же скрипка!
- Ну, до этого ещё много времени. Готовиться нужно день и ночь, ты понял, юноша? Кроме того, ещё нужно пройти несколько конкурсов, так сказать, промежуточных… Ещё и там нужно занять только первое место, ты понял, о чём я, Илья?
Никогда он ещё так не готовился, никогда… Болели пальцы, спина, ноги, шея… Но он упорно играл и играл, словно от этого зависела не только его карьера, но и сама жизнь.
Областной конкурс он проиграл.
Четвёртое место. Только четвёртое…
По дороге домой они молчали. Давид Львович смотрел в окно такси, не отрываясь. Таксист насвистывал, что-то веселое, а он… Он упорно рассматривал свои пальцы… Что они сделали не так? Что?
- Остановите здесь, - вдруг сказал Давид Львович.
Это место было далеко от его дома и от общежития тоже. Почему здесь?
- Пройдём немного. Нужно поговорить, Илья…
Но они ещё долго шли молча…
- Илья…- с трудом начал Давид Львович. – Пойми… Я тоже этого не понимал и отказываюсь понимать…
- Я играл лучше всех, - угрюмо перебил его Илья, - я знаю, что я играл лучше всех… Но почему? Почему??
- Ты помнишь Первый конкурс Чайковского? Тогда принимали участие только пианисты и скрипачи. Ты помнишь, кто занял первое место у пианистов?
- Вэн Клайберн.
- Да… Наши называли его Ван Клиберн, так для русского уха казалось привычней. Ван-Иван… Ты думаешь, он играл лучше всех? Вовсе нет. Но он из Штатов. Надо было показать, что вот, вы так, а мы вам так! Не помним зла. Мы справедливые, вот как… Это политика, Илья. Я должен предупредить тебя, мой мальчик… Ты не сценичен. Ты никогда не займёшь никакого места ни в одном конкурсе. Им нужны красавцы… Дирижировать тебе тоже не дадут. Имя… Оно тебе тоже не поможет. Возьми псевдоним. Займись композицией. Серьёзно займись. Пока для тебя это только игра, не больше.
- Но я хочу сам играть. И имя моё мне дали мои родители, - упрямо сказал Илья.
- Ты талантлив. Ты очень талантлив, если здесь уместно слово «очень». Но я тебе сказал, то, что сказал…
Глава 3.
Через год Илья окончил консерваторию. Оркестры не дрались из-за него, на него вообще не было заявок. Он самостоятельно устроился в один малозначащий оркестр, играющий где-то на задворках и даже не имеющего своего помещения.
Целый год он просидел во втором ряду скрипачей. Его место было посередине, чтобы зрителям и слушателям не бросалось в глаза его уродство. Они играли популярную музыку, малоинтересную Илье. Но и тут ему не давали первых партий, только вторые…
Через год он ушёл из оркестра.
Он стал работать в ресторане. Какая разница, где… Он играл свои произведения и тогда публика переставала жевать и задумывалась… Но это было редко. Чаще всего его просили (заказывали, как тут говорили), «Мурку», «Семь-сорок», «Шаланды, полные кефали»… И он играл. А посетители жевали, пили, хохотали и пытались танцевать. Зато за заказы ему совали деньги. Много денег. Часть из них он отдавал швейцару, приютившему его в своей не слишком чистой комнате, часть откладывал и посылал дяде – пора было расплачиваться за всё, что дядя для него сделал.
Однажды вместе с деньгами ему передали записку. В ней была заявка. На листке было нацарапано: «Ноктюрн Ильи Штерна». И – всё… Он внимательно вгляделся в завешенный сигаретным дымом зал и не увидел того, кто бы мог послать ему эту записку. Но – заказ есть заказ. И он заиграл… Сначала в зале было шумно, но постепенно звон бокалов и вилок о тарелки стал стихать, стихли и разговоры. Он играл, забыв от том, что перед ним не аудитория, чутко чувствующая музыку, а наворовавшие завмаги, директора бань, подпольные игроки с их визжащими девками, торговцы на рынке…
Когда музыка закончилась, секунду-две стояла тишина. Потом кто-то робко зааплодировал и тут же аплодисменты потонули в шуме.
- А теперь «Шаланды», слышь, музыкант! – крикнул кто-то с рядом стоящего столика.
Но он поклонился и, взяв скрипку, удалился в свою комнату рядом со сценой, куда доносился недовольный ресторанный шум.
В дверь постучали, и он устало ответил: «Войдите…»
Ему не хотелось ни с кем разговаривать.
Вошедший мужчина не был похож ни на торговца, ни на игрока. Скорее, на актёра провинциального театра. Впрочем, так и оказалось. Он представился: актёр, Золин Лев Иосифович.
- Я давно разыскиваю Вас… Мне подсказали, где Вас найти. У нас небольшой театр, и спектакли короткие. Но ёмкие. Собственно, я и директор этого театра, и главный режиссёр. Наши спектакли – спектакли одного актёра. Мы рассказываем о жизни известных людей. У нас есть спектакль «Паганини». Паганини играю я.
Илья мельком посмотрел на актёра. Паганини? Скорее он сам похож на Паганини с его опущенным плечом… А этот высокий, стройный, хотя и не очень молодой директор театра мало похож на Паганини. Ничего общего…
- Переходите к нам… Конечно, гонорары не будут высокими, но Вы не будете играть «Мурку». Вы будете играть музыку Паганини Я веду монолог, словно сам с собой или диалог с кем-то невидимым. А Вы… Вы будете играть. Вас осветят так, что будет виден только силуэт и скрипка, играющая скрипка в Ваших руках. Впрочем, если Вы не хотите…
- Я хочу, - ответил Илья.
Театрик располагался почти на окраине в небольшом подвальном помещении. Зал был крошечный, рассчитанный человек на двадцать- тридцать.
- Это камерный театр, - сказал Золин.- К нам ходит только изысканная публика…
Актёров было тоже немного и, практически, каждый из них играл только один, свой моноспектакль. Был спектакль об Эдит Пиаф, тогда за кулисами звукорежиссёр запускал её пластинку - фонограмму. Эдит играла актриса, действительно похожая на маленького, встрёпанного воробышка. Он обязательно приходил на этот спектакль, слушал длиннющий монолог Эдит, монолог-воспоминание, и думал о том, что эта актриса не просто талантлива, она гениальна… Может, это казалось только ему. Может быть, ему казалось, что их судьбы похожи – маленький заштатный театр и большое чувство… О себе он не мог сказать «талант», он избегал этого слова.
Спектакль о Паганини он тоже любил. Золин несомненно был талантлив. На сцене было натянуто белое полотно, Илья стоял за полотном и свет был поставлен сзади, так, что виден был только его силуэт. Силуэт и скрипка. Музыка Паганини заполняла весь спектакль. Иногда нужно было играть совсем негромко, фоном, когда шёл монолог актёра. Иногда, когда по замыслу автора пьесы, Паганини углублялся в размышления, то есть попросту молчал, скрипка Ильи звучала в полную силу и была слышна в каждом уголке маленького зала.
А потом… Потом случилось то, что случилось…. Актриса, игравшая Пиаф, была женой Золина. И однажды она ушла от него. И из театра тоже ушла. Она уехала. Уехала с новым мужем, навсегда.
Золин сник. Обычно уверенный в себе, он как-то разом потерялся. Видимо, эта женщина много значила для него. Спектакль о Пиаф, конечно, сняли. Заменить актрису было попросту некем. Говорили, что Золин стал пить. Однажды он даже на репетицию пришёл нетрезвым и почти сразу же ушёл. Актёры, которых и так не было много, постепенно стали покидать театр. В зале, на спектаклях, иногда сидели не более десяти человек зрителей.
Илья тоже ушёл из театра. Нового места работы не было. Он решил съездить в родной город. За столько лет увидеться, наконец, с дядей, с братьями. Они почти не переписывались, дядя не любил писать писем.
К дядиному дому он подходил, не спеша, попутно разглядывая, узнавая и не узнавая знакомые места. Во дворе дядиного дома было тихо, нигде не висели верёвки с многочисленной выстиранной ребячьей одеждой, да и сам дом в чём-то немного стал другим.
Во дворе по кругу на трёхколёсном велосипеде ездил темноволосый мальчуган. Илья открыл калитку. Видимо, заметив его из окна, во двор поспешно вышла молодая женщина.
- Добрый день! Вы… Вы Илья? – спросила она.
- Да… Добрый день.
- Вы, наверное, хотели видеть дядю Исаака? Но они не живут здесь больше… Они уехали. Мы купили у них этот дом…
- Уехали?
- Да. Они живут теперь в другой стране… На исторической родине.
- Давно они уехали? – растерянно спросил Илья.
- Нет. Только год. Подождите! – воскликнула она, видя, что он медленно повернулся к калитке.- Он оставил Вам письмо. Сейчас.
Она снова вошла в дом и, выйдя вновь, протянула ему конверт и газетный свёрток.
В конверте было короткое письмо. «Мой мальчик, я знаю, что рано или поздно ты придёшь в свой дом. Я знаю также, что удача так и не показала тебе свою улыбку. Лучше бы вместо скрипки я подарил тебе ножницы и выкройки… Если захочешь, ты найдёшь нас. В свёртке то, что принадлежит тебе. Тебе это нужнее. Твой дядя Исаак»
Он развернул газетный свёрток. Там были деньги. Дядя не потратил ни одного рубля из того, что он посылал ему...
Илья Наумович вздохнул. Хватит воспоминаний.
На дядины деньги (а вернее, на его собственные) он купил билет в далекий-далёкий город. Может быть, там и поймает он эту самую улыбку удачи…
В единственный в городе симфонический оркестр его не приняли. Несмотря на знаменитую консерваторию. Хорошо, что хотя бы в Доме пионеров не отказали. Он создаст ансамбль. Пусть дети будут разного возраста, с разными способностями, это даже интереснее. Дирижировать он всё-таки будет сам. Такой ансамбль без дирижёра не сыграет. Нужно посетить музыкальное училище или хотя бы ближайшую музыкальную школу….
Глава 4.
… Начало сентября было ясным и солнечным, словно давая вернувшимся из лагерей и от бабушек школьникам догулять ещё чуть-чуть, ведь этого «чуть-чуть» всегда и не хватает… А сегодня с утра серый моросящий дождь, как нарочно, право. Сегодня открываются все кружки. Уже к десяти утра придут кружковцы, и у них тоже будет нечто вроде знакомства с руководителями, ну, такой праздник… Это Тамара Алексеевна придумала сама. Никогда ещё не было такого торжественного открытия кружков, а теперь пусть будет. Даже, может, традицией станет… Она ещё раз перелистала тетрадь, где вахтёры на нужных страничках записывали желающих. Страничку, где записывали в ансамбль скрипачей и виолончелистов, она открыла последней, тяжело вздохнув. Неловко перед кружковцами, а уж как перед Ильёй этим…
Но… Что это? Сколько? Двенадцать скрипачей, два виолончелиста? Этого не может быть! Откуда? Она ещё раз вчиталась в фамилии кружковцев. Боже ты мой! Тут и её Наташка! А ничего не говорила! И Света, дочь директора Дома пионеров, Наташкина подружка… Надо же!
Она вышла в полупрозрачный холл, одна стена которого была полностью стеклянной.
К зданию Дома Пионеров уже тянулись кружковцы, пёстрые и чёрные зонты мелькали тут и там, постепенно стекаясь к входу в Дом.
Открытие прошло успешно. Выступил даже директор завода, пожелав коллективам стать «самыми знаменитыми в городе». После этого были представлены все руководители кружков, вся администрация Дома пионеров и даже вахтёр Иван Ильич. Потом, гомоня, кружковцы разошлись по своим кабинетам, где должны были состояться их первые занятия.
Тамара Алексеевна тихо подошла к дверям, за которыми собрались скрипачи, и даже потихоньку заглянула в щёлочку приоткрытой двери. Да, кружковцы были, действительно, разного возраста. От почти «дяденек», заканчивающих в этом году своё образование, до шестилетних малышей. «Как он с ними справится?» - пожала она плечами. Ладно, с Наташкой дома поговорим.
- Мама, да ты что! Это же сам Штерн!- возмущённо сказала Наташка.- Это же его «Этюд» я едва не провалила в прошлом году на отчётном. Он сказал, что он труден для меня, мне просто ещё рано… Но можно адаптировать!
- Композитор… Штерн?
- Конечно, он же не учитель музыки, мама! Его нигде не берут, наверное… Он внешне не очень красивый.
«Не очень… Мягко сказано…» - подумала Тамара Алексеевна. Но как же стыдно, как стыдно, Господи!
- У тебя есть… его нотный сборник?
- Да вот же он, мама! Конечно, там не так много произведений, но он не все ещё и издал.
- Вы что разговаривали об этом?
- Нет. Это нам Анна Андреевна сказала, ну, она у меня теперь по специальности вместо Иван Саныча…
- А о чём же вы разговаривали так долго? Ваш кружок задержался дольше остальных.
- О программе. К юбилею завода. Мы будем играть три произведения. Представляешь, сначала самые малыши, он им специально что-то напишет, чтобы справились… Потом мы – шесть скрипок и две виолончели. У него есть такой Концерт небольшой, для шести скрипок и двух виолончелей. Это самые старшие будут играть, очень ответственно, а все вместе мы будем играть, может быть, даже Вивальди, - гордо сказала Наташка.
- Это же сложно… маленьким!
- Ну, малыши, может и не будут… Хотя, мама, он всё может, понимаешь всё! Он же и аранжировщик классный, и инструменталист! Он всё переложит… Может, что-то придумает для маленьких. Хотя бы по две нотки, - улыбнулась Наташка.
- Знаешь, в чём сложность? – продолжила она. – Мы же все из разных музыкальных школ, от разных преподавателей… У нас школы разные. Намучается он с нами… А Анна Андреевна сказала, как же нам повезло…
В голосе её четырнадцатилетней Наташки звучала такая теплота и забота, что ей опять стало стыдно.
« А мы-то… Кто пойдёт к нему?.. Фу, какой стыд!»
К юбилею завода готовились с размахом. Дворец культуры даже пригласил самых настоящих артистов, а не только самодеятельность. А уж самодеятельные номера отбирали так тщательно, что Тамара Алексеевна сбилась с ног. Просматривали по нескольку раз, приглашали и кого-то из районного управления культуры…
Все три номера скрипичного ансамбля Дома пионеров прошли этот жёсткий отбор.
Глава 5.
Нина Васильевна Казаковцева, начальник районного отдела народного образования, рассеянно просмотрела почту. Всё это может подождать…. Так… А это что за письмо? Господи, как же она забыла! Это же приглашение! Приглашение на юбилей завода «Дизель», где работает её муж . Ах, ты, упустила она момент, ведь хотела проверить работу струнного ансамбля в Доме пионеров, да так и закрутилась, дел накопилось, запамятовала…. Ну, ладно, вот там на концерте завтра всё и увидит. А, может, уже и не существует никакого ансамбля.
Дом культуры был тожественно и празднично украшен. Везде висели плакаты и транспаранты «Слава КПСС», «Слава Труду», «Слава передовикам производства» и ещё какие-то… Фойе было украшено воздушными шарами, фотографиями передовиков, стояли стенды с историей развития завода. Вот возле них и было больше всего народу, находили на многочисленных фотографиях себя, друзей, вспоминали… Настроение у людей приподнятое, праздничное.
Нина Васильевна вышла из машины, и, отпустив шофёра, влилась в круговерть из нарядных людей, весёлого смеха, восклицаний и ожидания чего-то необычного.
Александр Степанович Сиверцев, директор Дома пионеров, вынырнул откуда-то неожиданно.
- Нина Васильевна, день добрый! Уж извините, что не встретили Вас, закрутились…
- Ничего, Александр Степанович, - улыбнулась она, - я же не Ваша пионерка, не заблужусь... Вот хочу стенды посмотреть, мой ведь тоже здесь работает…
Это «мой» прозвучало так по-бабьи, что она слегка смутилась. А, да ладно.
- Ваши коллективы готовы, Александр Степанович? - спросила, чтобы скрыть смущение.
- Готовы! Ой-ой, не сглазить! Сейчас сами увидите и наших,и Дома культуры… Пойдёмте в зал или ещё стенды посмотрите? – улыбаясь, спросил Сиверцев.
- Пойдёмте в зал… Стенды ведь не убегут? – она рассмеялась. Ей тоже передалось его хорошее настроение и какое-то радостное ожидание…
В первых рядах сидели представители горкома, райкомов партии и даже, кажется, комсомола. Она не всех рассмотрела, хотя знала почти всех. Мужа она тоже заметила в первых рядах – там же сидели и передовики производства, старейшие рабочие, стоящие, так сказать, у самых истоков. Муж её не был старейшим рабочим, но он был инженером, рационализатором. Нина Васильевна гордилась мужем. Ведь его портрет висел в местном Краеведческом музее, а там просто так портреты не вывешивают.
Ну, торжественная часть была такой, как и все торжественные части. Гимн, президиум, речи… Она их почти не слушала. Сама почти такое же не один раз говорила с трибуны. Потом были награждения. Директору завода представитель горкома вручил орден Трудового Красного Знамени, вот как! Ну, он и заслужил… Пришёл на завод сменным инженеришкой, вырос до такого руководителя. И заводчане довольны – дома строят, садик, школа подшефная, пионерский лагерь, профилакторий – все есть. Вон, Дом пионеров помог отгрохать. А зал там какой, а инструментов накупил….
Мужа её тоже наградили – грамота от горкома, знак «Почётный машиностроитель» и золотые часы от завода. Муж как-то неловко принял всё из рук представителя горкома и так же неловко произнёс: «Спасибо всем… Что я,это люди у нас золотые…». Спускаясь в зал, он поискал кого-то глазами. Кого? Её, конечно… Нина Васильевна вспомнила, как выходила замуж за молоденького, худенького студентика в ковбойке. Ни свадьбы у них не было настоящей, ничего. Наварили картошки в общежитии, капусты кто-то принёс, селёдочка…. Собрались ребята – его друзья, да её подружки, зато весело как было, хорошо… «Обязательно найду его в перерыве», – растроганно подумала Нина Васильевна.
Перерыв был недолгим. Всё было готово к концерту. Теперь Нина Васильевна сидела ближе к сцене, рядом с мужем и Сиверцевым, который то и дело утирал пот со лба.
- Тамара Алексевна, худрук, прогнала… - словно жаловался он. – Говорит, идите в зал, всё, говорит, в порядке, не волнуйтесь, говорит….
- Ну, и не волнуйтесь, Александр Степанович, - мягко сказала она. – Тише, уже начинают…
Сначала ведущие объявили артистов местной филармонии.
Им аплодировали хорошо, дружно, этим артистам.
«Ну, что, - подумала Нина Васильевна,- есть, есть в нашей глубинке таланты… Вон какой баритон у певца роскошный… А девушка эта, что пела «Посею лебеду на берегу…»? Вон сколько аплодисментов сорвала… И романс она спела прекрасно…»
После настоящих артистов последовали артисты самодеятельные. Им аплодировали, пожалуй, даже громче, чем тем, из филармонии. Узнавали своих – кто детей, кто внуков, кто сестёр и братьев, друзей и подруг, мужей и жён…
- Очень хорошо, - прошептала Нина Васильевна, наклоняясь в Сиверцеву после зажигательной русской пляски коллектива Дома пионеров. – И хор у Вас хороший, не хуже, чем из Дома культуры, и солисты.
И вот ведущая объявила:
- Выступает скрипичный квартет Дома пионеров. «Сказочная фея». Композитор и концертмейстер Илья Штерн.
Нина Васильевна, хотя и ждала этого выступления, но всё-таки покосилась на Сиверцева. Волнуется, нет? Нет! Сидит, спокойный, довольный, весь вперёд подался. Ну-ну…
На сцену вышли три крохотные девочки и такой же мальчик, не старше семи-восьми лет. Девчонки в синих коротких сарафанчиках, под которыми белые блузки с пышными рукавами и таким же пышным жабо. Мальчик в синих брючках и такой же рубашечке, и жабо такое же.
- Специально костюмы шили? – шепнула она директору Дома пионеров. Он кивнул, не отрывая глаз от сцены.
Ребята встали справа, так, чтобы видеть рояль, к которому вышел Штерн. Он появился как-то бочком, присел к роялю.
Странно, но под фраком («Фрак, вы представляете!», - ахнула про себя Нина Васильевна) почти не было видно уродливого горба.
- Фрак тоже заказывали? – тихо спросила у Сиверцева.
- Нет, - мотнул он головой, - свой привёз. Там накладочка у него специальная, чтобы не так заметно…
Ребята, между тем, по едва видимому им знаку Штерна, подняли свои скрипочки-четвертушки, уверенно устроили подбородочки на верней деке и подняли смычки. Ещё один кивок Штерна, он взял несколько легких, коротких аккордов и… дружно зазвучали скрипочки в руках маленьких серьёзных музыкантов.
Словно и вправду сказочная Фея, красавица и волшебница посетила зал Дома Культуры.
Пьеса была короткая, и, наверное, несложная, но как же аплодировал им зал, как аплодировал! Малыши кланялись и счастливо улыбались во весь рот. Они – артисты! Им аплодируют! Обратно они отправлялись таким же строем, цепочкой, но уже чуть ли не вприпрыжку. У них всё получилось, и никто ни разу не сбился!
- Илья Штерн, «Фантазия», – объявила ведущая. – Исполняет ансамбль струнных инструментов под управлением Ильи Штерна.
В этот раз на сцене появились все исполнители, кроме малышей.
Все были одеты в такие же костюмы, как и у малышей, но с поправкой на возраст, конечно.
- Молодец, - снова шепнула Нина Васильевна директору Дома пионеров.
Он не ответил, только довольно улыбнулся.
Илья теперь дирижировал сам. Он стал так, что его было видно всем участникам ансамбля, но не загораживал их от зрителей.
Тонко, жалобно запела скрипка… Словно плач только что родившегося ребёнка, не крик, а именно тонкий жалобный плач. Словно знал ребёнок, что ничего хорошего в жизни его не ожидает…
- Светка моя, - поспешно сказал Сиверцев, снова уставившись на сцену.
Вторя скрипка вступила незаметно, едва слышно, потом звук её стал громче, и вот уже играют все скрипачи, и виолончелисты, но как-то странно… Словно передают звуки какого-то шумного базара. Вот звуки стали стройнее, громче, но среди них выделялась одна, солировавшая. Она пела, именно пела фрагменты каких-то знакомых мелодий, обрывала их и начинала новую.
- Наташа Егорова, Тамары Алексеевны дочка, - снова отрывисто бросил Сиверцев. – Талантливая девчонка… Вот, слушайте, это тема Паганини, Светка говорила…
Когда вступили виолончели, Нина Васильевна даже не заметила. Почему-то глаза ей застилали слёзы, и она незаметно поднесла платочек к глазам. «Это же он про свою жизнь, про не сложившуюся свою жизнь сочинил… Но, Господи, как же он… талантлив!»
Победные звуки, форте и … снова только одна скрипочка – тонко, жалобно… Всё.
Зал просто взорвался. Они, эти рабочие, бухгалтерши, учётчицы, инженеры, техники и механики, всю жизнь проработавшие у станков в цехах, поняли всё, всю тонкость этой необычной музыки и благодарили её автора.
Потом выступил весь ансамбль, вместе с малышами.
- Вивальди, - объявила ведущая, - Концерт фа мажор «Осень». Часть первая, «Аллегро».
Ну, Вивальди-то Нина Васильевна знала. Была у неё пластинка, и иногда, когда было грустно, она слушала «Времена года».
Но это был какой-то особенный Вивальди… Инструментован только под скрипки и виолончели. И малыши тоже играли, время от времени поднимая смычки и вставляя свои нотки.
- Какой же он … молодчина просто! – потрясённо сказала Нина Васильевна мужу, когда отгремели все аплодисменты и концерт был окончен. – Как же я… - она замолчала, со стыдом вспоминая тот, самый первый разговор…
Когда одевались в гардеробе, она мельком заметила, что в фойе о чём-то говорят между собой Сиверцев, худенькая женщина с мальчишеской стрижкой и Штерн. Она хотела подойти к ним , но… Не подошла. Стыдно.
Глава 6.
Завхоз Анна Ивановна уходила последней. Уж такая должность – всё проверить: везде ли свет погасили, всё ли убрали, сторожу отдать последние наставления…
Поднимаясь на свой этаж, заглянула в почтовый ящик – вдруг кто из сынков вспомнил, написал матери. В ящике, и правда, было какое-то письмо. Но письмо было не ей, а её постояльцу, Илюше. Конверт длинный, у нас таких не делают… А марок-то, марок…
Ещё из прихожей покричала:
- Илюша, Вы дома?
Из своей комнаты вышел Илья, уже в домашней повседневной одежде. Словно это и не он только час назад был принцем, чистым принцем из сказки в красивом фраке, да галстуке-бабочке, подумала Анна Ивановна. Что ж с того, что внешне не пригож? Зато душа у него добрая, а уж талант! Ребятишки возле него только и вьются… После этого концерта сколько ещё к нему в кружок-то запишется? Вот, то-то!
- Письмо для Вас, Илюша, - сказала с почтением.
- Спасибо, Анна Ивановна… Это… от родных.
Знала она уже, что из родных-то у него только двоюродные. Да и то, не здесь, а заграницей.
Анна Ивановна прошла на кухоньку, маленькую, но чистую и уютную. Ужин разогреть, да, может, водочку достать из холодильника? За успех. Там ещё есть в бутылке, давно стоит, когда ещё сестра с мужем приезжали. Хотя… Он ведь не пьющий, запамятовала совсем.
- Илюша! Идите ужинать, - покричала она прямо из кухни.
Не слышит. Анна Ивановна постучала в двери комнаты Ильи и, не услышав ответа, чуть приоткрыла дверь.
Илья сидел на своём диване, ещё больше сгорбившись и опустив руку с письмом. Рядом, на полу, валялся конверт.
- Илюша… Что-то случилось? – тихо спросила она, увидев, что побледневший квартирант смотрит вовсе не на неё, а куда-то мимо …
- Илья Наумыч!
- Да… - очнулся Илья, - простите, Анна… Ивановна, - сказал он, запинаясь, - дядя Исаак… Он умер. Тёте Саре трудно…
Глава 7.
Снова осень, да какая-то на осень непохожая, больше на слякотную зиму… Холодно, снег мокрый….
«Рано в этом году зима пришла», - подумала Нина Васильевна, задумчиво глядя в окно. В три часа совещание, она пригласила всех директоров музыкальных школ, директора Дома пионеров, директора художественной школы. Вопросы есть серьезные. Главные – как осуществлена подготовка к зиме и, конечно, как планируется проведение Нового года.
…Совещание затянулось. Возникли ещё ряд попутных вопросов, которые нужно было решить тут же, на месте или потом, в рабочем порядке. Когда всё, наконец, закончилось и стали расходиться, она окликнула директора Дома пионеров Сиверцева.
- Александр Степанович! У Вас всё в порядке? Как подготовка к Новому году?
- Уже-уже, Нина Васильевна! И сценарий готов, и роли распределены, и концертные номера будут для ребятишек!
- А как ансамбль скрипачей? – улыбнулась она. – Новое что-нибудь приготовили, новогоднее?
- А у нас нет ансамбля скрипачей… - полуотвернувшись, сказал Сиверцев. – В этом году не набрали…
- …?
- Штерн… Он уехал. К родным, за границу. Взяли новую руководительницу на его место, но… Никто не пошёл. Не набрали… - виновато сказал Александр Степанович. – Может, на следующий год кого-нибудь подыщем…
- Нет… - задумчиво сказала она, - нет… Если только года через два-три… Эти ребята не пойдут… Им нужен только Штерн.
…Прошло несколько лет. Нина Васильевна уже знала, что ансамбль скрипачей в Доме пионеров работает, и ведёт его Наташа Егорова, Наталья Викторовна, дочь худрука Тамары Алексеевны. Но тоже нужно думать о замене, Наташа в этом году будет поступать в консерваторию…
Как-то муж показал ей статью в газете «Советская культура». Не статью даже, заметочку…
Там было сказано, что в Москве состоялся очередной Конкурс имени Чайковского, что среди скрипачей первое место занял скрипач из Советского Союза, а второе разделили наша скрипачка и скрипач из Израиля. Руководителем у израильтянина был Илья Штерн.
И ещё в заметке говорилось, что Илья Штерн совершит небольшие гастроли по Советскому Союзу. Перечислялись города.
«Странный выбор, – подумалось Нине Васильевне,- нет ни Москвы, ни Ленинграда… Ну, Одесса, понятно, он там родился, ещё один крупный город – это место учёбы, а остальные?»
Когда в списке последним из городов она увидела свой город, то всё поняла.
«Он хочет отдать дань благодарности тем, кто его не отверг тогда…»
«Я обязательно пойду на этот концерт. Я найду его. Теперь я не оробею и не постесняюсь. Я попрошу у него прощения за всех нас… За себя лично…И ещё. Нужно позвонить Сиверцеву. Пусть сообщит бывшим кружковцам».
В двери заглянула Зоя.
- Нина Васильевна, к Вам посетитель.
- Пусть войдёт.
В кабинет робко вошёл невысокий, рыжий, даже теперь, поздней осенью, весь в веснушках молодой человек.
- Здравствуйте… Мне вот дали направление из гороно к Вам…
- Учитель музыки?
- Нет… не совсем. Скрипач. Знаю фортепиано, аккордеон…
- Хотите в музыкальную школу?.. Вы сами что-то сочиняете? Ну, пишете музыку?
По тому, как он покраснел и веснушки слились с цветом кожи, она поняла, что права.
- А знаете что? Давайте я направлю Вас в Дом пионеров! Хотите? Там заинтересованные ребята. Вам будет интересно с ними. С ними работал сам Штерн, - гордо добавила она.
Он покраснел ещё больше.
- Даже не ожидал… Спасибо!
- Ну, удачи Вам… Берите у Зои направление и приступайте.
Он уже давно ушёл, а она ещё долго сидела, задумавшись.
Потом медленно сняла трубку телефона, сама набрала номер:
- Александр Степанович? Добрый день… Казаковцева беспокоит. Я к Вам сейчас направила одного молодого человека. По-моему, замечательный музыкант. Наташе замена. Ведь ей готовиться серьёзно надо… Да-да, всего доброго…