Диссертация
Отрывок из книги воспоминаний. Опубликовано 2011
На рукопись моей диссертации покушались несколько раз. Во- первых, придирчиво изучали на таможне ( как будто кто- то что- то соображал в афганском суфизме 17 века ), во- вторых, моя знакомая кошка Пани Кисаревская ( так я её назвала, потому что она была благородных кровей - помесь домашней кошки и рыси, у неё даже были кисточки на ушах) вздумала рожать на моих записях и так всё изорвала когтями, что мне пришлось многое воспроизводить по памяти, а ведь это была текстологическая обработка рукописей! И, наконец, когда я передала единственный экземпляр готовой рукописной диссертации своему научному руководителю профессору М. Н. Боголюбову, он долго меня избегал, а потом под нажимом А. З. признался, что у него на даче был пожар и рукопись сгорела. Я была в шоке. Именно тогда я уехала на родину, в Сибирь, и хотела всё бросить. Но… рукописи, как известно, не горят, хотя и не возвращаются. Каким- то чудом я восстановила написанное ( потому что всё было своё, всё было в голове, ведь компьютеров в то время не было), опубликовала несколько статей, в том числе с помощью подруги А. З. – А. С. Тверитиновой ( Москва), три статьи у меня были изданы в Афганистане на языке пушту, а ещё об одной публикации я и не знала и до сих пор не имею выходных данных. Сообщил мне о ней покойный ныне В. В. Кушев, который завершил начатое мною дело по обработке рукописей афганского фонда ЛО ИВАН АН СССР (ныне СПб ФИВ РАН). К своим документам он прибавил обнаруженные мною рукописи Принстона (США), Кабула (Афганистан). А до индийской рукописи мы не добрались. Далековато. У меня сохранился текст моей диссертации, в который я иногда наведываюсь, чтобы лишний раз удивиться огромности и капитальности исследования и спросить себя: «Как же это я смогла всё сделать? Это же каторжный труд, но я это сделала! -JUST DO IT!».
Мне очень приятно, что В. В. Кушев,ныне покойный, которому по праву принадлежит честь первооткрывателя афганского фонда рукописей, упоминает мои исследования и включает их в мировые каталоги и библиографию. В отношениях с М. Н.Боголюбовым, моим учителем персидского , пушту, средних и древних иранских языков , моим официальным научным руководителем, в какое-то время образовалась трещина. Началось это с того, что я, опять- таки по своей наивности, попробовала отказаться от его руководства и обратилась к московскому афгановеду, автору большого афганско- русского словаря М. Г. Асланову. И только теперь, через много- много лет, умудрённая опытом общения с вузовскими коллегами и нравами, я догадываюсь о причинах «пожара на даче». Мои учителя в ЛГУ очень удивились такому выбору, но разрешили съездить в Москву и поговорить с Аслановым. Я нашла его в Институте Востоковедения, в одном из душных кабинетов .Он был очень стар и еле ходил. Мы вышли на свежий воздух и стали разговаривать. Мартирос Григорьевич был очень польщён, рассказал историю с цензурой своего словаря. Оказывается, он всю жизнь собирал материал и составил картотеку для словаря. Кто этим занимался, тот знает, что системность расположения слов предполагает аккуратность и тщательность обработки карточек, определённый порядок их расположения и точность справочно - библиографического аппарата. И вот, когда Словарь был готов к изданию, автору предложили изъять все статьи и слова, связанные с религией. Что это значило, можно себе представить. Сотни слов, сотни названий реалий, сотни арабских заимствований и т. д. Асланов изъял религию из словаря. Это стоило ему здоровья и душевного равновесии. Автор чуть было не загремел в один из лагерей Гулага. А, возможно, он там был, он мне не сказал. Наука лишилась исламской терминологии, и только недавно СПБ ФИВ РАН под руководством арабиста, моего друга по Университету С. М. Прозорова ( ныне зам. директора Санкт-Петербургского филиала Института востоковедения Российской академии наук ) предпринял издание «Энциклопедии ислама» в 4-х томах.
Точно так же, по совету М. Н. Боголюбова, я изъяла из диссертации все главы, посвящённые суфийской идеологии. И, наверное, мы сделали правильно, сознательно избежав лишних каверзных вопросов на защите. Ведь я не была ни историком, ни, тем более, историком религии. М. Г. не мог быть моим руководителем хотя бы потому, что я не учла финансовую сторону вопроса - кто бы ему платил за руководство? Он был стар, удручён и, по-видимому, избегал общения с коллегами, как и они с ним. Я вернулась в Ленинград под «крыло» М. Н. Боголюбова, но трещина образовалась. К тому же, он вспомнил, что после окончания учёбы в 1961 году, получив свободный диплом, я, по совету своей московской тётушки Тони, обратилась с письмом в проходивший тогда съезд профсоюзов по поводу отсутствия работы по окончании вуза. Моё письмо, соответственно правилам переписки с гражданами, переслали по обратному адресу в ЛГУ, а меня вызвали в Смольный и вежливо разъяснили, что как только работа появится, мне её предоставят. А Михаил Николаевич при встрече пробормотал: «Вы письма какие-то пишите…» В общем, не в обиду будь сказано этому талантливому и известному иранисту, прекрасному педагогу и красивому мужчине, как отмечают все выпускники ЛГУ, я писала диссертацию самостоятельно, консультируясь иногда у работников библиотеки ЛОИВАН, работала в архиве АН СССР с фондом академика Б. Дорна и только недавно узнала, что Б. Дорн на самом деле - это саксонец по происхождению Йоханнес Альбрехт Бернгард.
Перед защитой Боголюбов посоветовал мне: «Вы оставьте что - нибудь посмеяться». И они, т. е. члены совета, нашли, над чем посмеяться- в одном из афганских четверостиший я не смогла разобраться в залоге- кто кого поцеловал, он её или она его. Моими оппонентами были корифеи востоковедения - Иосиф Михайлович Оранский, Николай Дворянков и В. Лившиц. Всё прошло замечательно. Нина Петровна Рычкова, заслуженный работник культуры, с возмущением говорила о несоблюдении ГОСТ-а в библиографии, к тому же оказалось, что при переплёте были перепутаны страницы, и мне пришлось клеить новые номера, так что том диссертации стал кривобоким и распухшим на один конец, отзывы собирали в спешке, так как я приехала впритык к защите (моей дочери было всего 4 месяца) и уехала сразу после банкета. Я недаром спешила - у моей дочери без меня обнаружили двустороннее воспаление лёгких, и я её чуть не потеряла.
После защиты
Банкет организовали в «Астории» и продолжили в столовой Института востоковедения на Дворцовой набережной. Помню, что неумолчно говорил В. Лившиц и все смеялись без удержу, а мои мысли были о крошечной дочери там, в Сибири. Сразу после банкета мы отправились на телеграф и дали весёлую телеграмму родным, а по приезде домой я увидела на стене коридора напротив входной двери поздравление и родители подарили мне хрустальную вазу. Потом меня поздравляли в институте, где я преподавала английский язык. Это была первая диссертация в том вузе, и мне тоже подарили хрустальную вазу, потом мне пришлось устроить банкет и для сослуживцев, так что все деньги, что я накопила, работая в Афганистане, ушли на «обмывание» диссертации. Помню поздравление, в котором были вот такие слова: «…И диссертация, и дочка, Вы, Галя, просто молодец!».Да, если бы не диссертация и степень кандидата наук, если бы не учёное звание доцента, я повторила бы судьбу многих моих подруг- безработица и печальная старость пенсионерки. Со степенью и званием мне было легче устроиться на работу, меня ценили, хотя были свои трудности .