Отрывок из воспоминаний
Весь текст см http://proza.ru/2010/01/07/705
Сельхозработы и песни
Первая поездка
Летом 1956 года я дважды ездила на сельхозработы. В июле - вместе с будущими геологами – мы работали на Карельском перешейке где-то за Петрозаводском. Был сенокос, мы собирали сено граблями в валки, потом - в копны и , если было сухо и жарко, складывали всё в большой стог. Конечно, нам помогали местные механизаторы, и где-то рядом работали, как и мы, курсанты. Здесь я впервые увидела «волокушу», какие-то приспособления с зубьями для перевозки «копёшек», здесь я впервые взгромоздилась на широкую спину лошади и въехала в амбар, куда свозили сено. У амбара было два выхода- входа, и когда он наполнялся доверху сеном, мы устраивались в нём на ночь, строили себе норы в сене и засыпали сном счастливых младенцев, не боясь мышей, пауков и других ночных гостей. Это было прекрасное лето. Нас было много, но работали почему-то поодиночке, в разных концах луга или поляны. Грабли - наше основное орудие труда, нравятся мне и сейчас. Купались в голубых озёрах, а если был дождь, не прятались, такой он был тёплый и ласковый. Позже я услышала песню со словами: «Долго будет Карелия сниться, будут сниться до сих пор остроконечных елей ресницы над голубыми глазами озёр». Всё в стихе хорошо, кроме «до сих пор» и «долго». Надо что-то одно. Ещё остались навечно в памяти большие низкие звёзды в ночном небе Приозерска (или ещё какой-то станции), когда мы покидали Карелию.
Песни трудового семестра
С нами была девушка Валя, приехавшая из Воркуты. Она ушла после первого курса, но песни, которые она пела, а мы подхватывали, остались. Это был лагерный фольклор. Тут были и « Начальничек, ключик- чайничек», и «Я сижу в одиночке и плюю в потолочек», и знаменитый позже маркинский «Сиреневый туман». За годы учёбы к лагерному фольклору присоединился фольклор восточников, среди них - «Гимн востоковедов»: “ Жил один студент на факультете, о карьере будущей мечтал, о жене столичной, о машине личной, но в аспирантуру не попал”. Часто пели пикантную песенку про индейчика в бамбуковой хижине, про студента, опустошающего чужую мошну, про американца, шедшего из Алабамы «до своих родных краёв, до своей любимой мамы, до жены и до братьёв». Часто в общежитии гремел припев: «Эге-ге-гей, Сюзанна, любимая моя, после долгих лет разлуки я пришёл в твои края». Впечатляла песня «Пыль». Уже в зрелом возрасте я обнаружила её в сборнике переводов англоязычных поэтов. Кажется, это был Р. Киплинг: «И только пыль-пыль от шагающих сапог, и отдыха нет на войне солдату, пыль…». В то лето мне было только шестнадцать. В Сибири мы ничего не слышали ни о репрессиях, ни о лагерях, ни о Гулаге
Вторая поездка
Вторая поездка в «колхоз» в этом году была в сентябре, после вступительных экзаменов. Я уже знала, что на афганском отделении (иранского в тот год не было) будут учиться 7 человек, но в «колхозе» я была, насколько помню, со студентами других отделений и факультетов. Нам выделили добротный дом на краю села возле речушки, на другом берегу которой росли сосны. Хозяйка дома, пожилая женщина, вставала очень рано, топила печь, зажигала лампады возле икон, а иконы стояли на полочках над нашими головами ( спали мы на полу и лишь избранным иногда разрешалось лечь на остывающей русской печке, за трубой). Однажды нас угостили пирогом с клюквой, а в другой раз кто-то из тюркологов сварил пшённую кашу по всем правилам кулинарного искусства, с многочасовым томлением в печи ( по-видимому, печь была русская, если на ней можно было спать и томить кашу в духовке). Спали мы, укрывшись простынями, а вот где их брали - не помню. Однажды устроили «тёмную» мальчику- востоковеду, который имел привычку ночью подсматривать за нами в дыру снизу из коровника. Кто был этот юноша, не помню, но досталось ему здорово.
Когда получали по утрам задания на работу, видели средних лет интеллигентного мужчину, который о чём-то тихо беседовал с нашим руководителем и со старшекурсниками. Потом выяснилось, что это был один из ссыльных ленинградцев, отбывавший срок на Карельском перешейке. С нами был, кажется, Н.Д. Андреев, мы знали, что он занимается машинным переводом и что он, вроде бы, не в чести у начальства. Другим нашим вожаком был светлый романтический юноша, любивший песню «Журавли». Он часто пел: ”Из какого же вы из далёкого края прилетели сюда на ночлег, журавли?” Особо удавались ему строки: ”Здесь под небом чужим я как гость нежеланный, слышу крик журавлей, улетающих вдаль , сердце бьётся сильней, и всё громче рыданья, перестаньте рыдать надо мной, журавли” .Песню пел юноша, но то страдание, которое звучало в словах, связало в моей памяти песню с этим молодым человеком и со ссыльным мужчиной в светлом плаще, тихо беседующим в стороне с кем-то из наших студентов.
Шел солдат из Алабамы до своих родных краёв,
До своей любимой мамы, до сестёр и до братьёв.
Эйеэеей, Сюзанна, любимая моя, после долгих лет разлуки я пришел в твои края.
И ручей там протекает , и стоит там старый дом,
И собака громко лает возле дома под окном.
Эйеэеей, Сюзанна, любимая моя, после долгих лет разлуки я пришел в твои края.
И ручей там протекает, и стоит там старый дом,
И повешена собака возле дома под окном…
Эйеэеей, Сюзанна, любимая моя, после долгих лет разлуки я пришел в твои края.