Отрывок из воспоминаний
Весь текст см. http://proza.ru/2010/01/07/705
Моя родословная 1
1. Бабушка и другие
Всего однажды видела я старейшего представителя рода по материнской линии - бабу Груню, или Аграфену. Помню старушку, сидящую на сундуке в полумраке комнаты, которую занимала в Москве на Дорогомиловском валу (где-то у Арбата) моя бабушка Екатерина Сидоровна. Мы с матерью приехали в гости, в каком году - не знаю. Здесь же жила Надежда- жена моего дяди Николая. Наверное, он сам жил здесь же, и у них только что родилась дочь Верочка. Она лежала в кроватке, и рядом горела лампа, прикрытая какой-то тряпицей, чтоб свет не бил в глаза и лицо. Аграфена, судя по всему, была в гостях. Это была мать мужа бабы Кати, который умер ещё в 30-е годы и которого звали Осип (в другом варианте - Иосиф). У бабы Кати было четверо детей. Старшая дочь - моя мать Прасковья Осиповна, младшая дочь- Антонина Иосифовна. Младший сын - Николай (отец Верочки) и между ними - дядя Саша, которого ни я, ни кто- либо другой из нашего поколения не видели, так как он “ушёл на фронт и не вернулся”. Где и как погиб - одному богу известно. Я, будучи уже взрослой, пыталась отыскать его следы в архивах, писала письма, но ответ был однозначен – «пропал без вести». Так и помню его на фотографии черно- белой, в военной форме с полосками на погонах. Мы почему-то говорили, что у него простреленные погоны. В детском воображении – раз воевал, раз пропал без вести, значит, погоны - простреленные. Возможно, он и не воевал вовсе. Бабушка как-то говорила, что в тот день, когда она проводила его на фронт, поезда попали под бомбёжку сразу же где-то под Москвой.
Моя мать
Моей матери в годы войны в Москве не было. Она ещё в 37-38 годах уехала с молодым мужем на Дальний Восток, приезжала в Москву в 1939 году, чтобы родить меня в роддоме на Арбате, а потом сразу же уехала обратно в городок Барабаш Приморского края. Потому в моей метрике и потом в паспорте записан город Барабаш как место моего рождения. Родилась я 23 октября 1939 года, а свидетельство о рождении выдано 3 января 1940 года. Это значит. что где-то между 23 октября и чуть ранее и до января 1940 года, т. е. я была в Москве и в дороге на Дальний Восток. Мать рассказывала, как отец и его друг однажды вздумали пугать беременных жён и рычали в сопках, как медведи (дураки!). Следовательно, беременная Прасковья Осиповна жила не в Москве, а в военном городке Барабаш Приморского края. Сейчас этого местечка нет ни на карте, ни в архивах. И я не могу сменить фамилию на прежнюю, ибо нужно подтверждение подлинности моего свидетельства о рождении. На круглой печати моего свидетельства различима круговая надпись Барабашский Сельсовет РК и ДК Барабашского района Приморской области ДВК. Номер моего рождения-1443121. До этой цифры стоит аббревиатура АР (наверное, это Акт о Рождении).
Итак, моя мать уехала от московских родственников году этак в 1937-1938. Она вышла замуж неожиданно для бабы Кати. “ Пришла вечером домой, привела Дмитрия Ивановича, сказала, что завтра уезжает на Дальний Восток с мужем, и что они только что расписались”, - так говорила бабушка. Конечно, она заплакала, взяла у соседей тарелки, ложки, посидели, выпили - и мать уехала. Как оказалось, навсегда. С бабой Катей остались трое детей, отец их Осип к тому времени умер. Что-то бабушка рассказывала мне, что отец вроде проклял мою мать. Но это было ещё до её замужества. За что, не знаю. И вроде бы над родом Булдаковых тоже висит проклятие, так как бабушка Аграфена вышла замуж за “байстрюка”, т. е. незаконнорожденного. А ещё бабушка говорила, что проклятие висит над родом, так как кто-то из родственников совершил кровосмешение, т. е. женился на двоюродной сестре. Сейчас это уже не выяснишь, да и надо ли?
Тётя Тоня
В годы войны сестра матери Тоня (Антонина Иосифовна) приехала к нам в Сибирь, где мать и я жили в эвакуации, и стала моей нянькой. Мой отец потом определил её воспитателем в детдом в посёлке Бачаты Кемеровской области. Это, кажется, определило судьбу тёти Тони, и она стала учительницей. Правда, у неё не было высшего образования, но был, кажется, техникум. Что-то мне помнится название Тамбар, вроде бы там в годы войны тетя Тоня училась. Помню рассказ матери о том, как однажды тетя Тоня заперла в холодной комнате 2-х ребят, провалившихся под лёд в проруби, и как её чуть не посадили за это. Выручил отец. Когда она уехала от нас, я не знаю, но потом она вышла замуж за Михаила Передкова, тоже учителя в те годы, и родила дочерей Надю и Таню. Надя- ровесница моей сестры Татьяны (1949). В 1945 году родился мой брат Юрий, дитя вернувшегося после ранения отца (отец вернулся с палочкой и раной на бедре в 1944), мы переехали из Белово в Кемерово. Это было в 1948 году, помню беременную мать, сидящую на сундуке в Кемерове в соцгороде, где были деревянные двухэтажные бараки с печками, уборной на улице и длинным рядом стаек во дворе. Юра родился ещё в Белове, меня определили к каким-то знакомым на то время, пока мать была в роддоме, и я помню, что пролила чай на чужую скатерть и мне за это здорово попало, а ещё помню шкурку от рыбы горбуши, которую я обсасывала, когда плакала от боли и унижения. Дядьку этого, что драл меня за уши, я невзлюбила, а он как-то приезжал к нам в Кемерово. В 1945, когда родился брат, тети Тони с нами уже не было. Она уехала в Москву. Не знаю, какими запомнились ей военные годы, проведённые в Сибири, она как-то говорила, что воспоминания не из приятных. Конечно, война, голод, обязанности няньки, нервная работа… Уже не спросишь. Тетя Тоня, как это ни странно, умерла в день моего рождения, 23 октября 1994 года. Узнав о её смерти, я плакала горше, чем по матери. Да простит меня моя мать, Прасковья Осиповна. Видно, что-то генетическое и астральное объединяло меня и мою тётю Тоню. У неё остались две дочери, зять и внук с внучкой.
Николай и другие
Родовую фамилию носила дочь Николая Верочка, я видела её совсем маленькой и в 1967 году, когда вернулась из Афганистана. Жена Надежда ушла от Николая, и след их затерялся. Конечно, Верочка давно замужем. Сейчас ей лет 45. У бабы Кати были сёстры где-то в Рязанской области. Они приезжали на её похороны в 1967 году. Наверное, их уже нет. Осталось только воспоминание о них и почему-то о яблоках, которыми был полон их сад в деревне Гладкие Выселки Рязанской губернии, где родилась моя мать. Бабушка показывала мне национальную одежду – панёву, такую клетчатую нешитую юбку, и ещё подзоры на кровать, отделанные шитьём и кружевами. Моя мать умела вышивать гладью и особенно ришелье. У нас в моем детстве было много салфеток с этим типом вышивки. Я сама когда-то умела.
Осталась в памяти также фраза Николая: «Бабушка у нас умная, ей бы министром быть». Запомнился её облик - худая, стройная старушка, хлопотливая, строгая, экономная и немного ехидная, с подковыркой. Ездили мы с ней частенько в Дедовск, где жили Передковы, садились в электричку то ли с Савёловского, то ли с Рижского вокзала. Бабушка отчётливо произносила звук Ж в слове Рижский и у неё получалось Рижеский. А ещё умудрялась на пенсию содержать себя и сына пьющего, давать в долг соседям, варила иногда самогон для сына из лука, томата и др. А сын пил. Был водопроводчиком в ЖЭК- е. Надя, работница на Трёхгорке, была ткачихой и ушла, по-видимому, из-за алкоголизма мужа. Николай женился повторно, но без оформления брака в ЗАГС- е. В жёнах у него ходила соседка - “Катюха”, повар в ресторане или столовой. Николай ценил её тело и мясные продукты, которые она носила домой с работы. Что- то помнится мне, что Николай сидел в годы войны за что- то уголовное, и мой отец Дмитрий Иванович с трудом преодолевал “проколы “ в анкете, ибо у его жены, моей матери, был осуждённый родственник. У самого отца оба брата сидели. Может быть, поэтому у отца не получалось с карьерой, а мать не общалась с родными. Во всяком случае, если бы не ВПШ, где отец учился с 1948 по 1958 год, у нас в семье не было бы даже тех условий, которые были. Жили не бедно, но и не богато. А полковника отец так и не получил.
Что ещё?
Глубины времени не известны, а начало века освещено немного рассказами бабушки Кати, к которой я часто ездила на каникулы из Ленинграда, пока училась. Говорила она, что муж её был москвичом, взял её из губернии, однажды она приготовила ему жареные макароны (длинные, с отверстием как в дудке). Она их поджарила сырыми, не отваривая. Работал дед возчиком на пивзаводе им. Бадаева, однажды ему в телегу подложили труп и он мчал по всей Москве этот груз. Перед смертью, как говорила бабушка, он “выпил холодного пива и умер”. Где-то была фотография- дед в гробу, родственники рядом, и моя мать - в тёплом пальто с меховым воротником. Сама бабуля работала на карандашной фабрике им. Сакко и Ванцетти. Она всегда называла эти имена, когда рассказывала о своей трудовой деятельности. Поскольку у неё была странная болезнь засыпания в неожиданном месте в неожиданный час (потом я узнала, что это болезнь наследственная, очень редкая и называется нарколепсия, т. е. приступы внезапного сна), она потеряла несколько пальцев за станком. Однажды я увидела странные дощечки у неё возле печки. На них были желобки. Бабушка рассказала технологию изготовления карандашей: из ёлки или сосны делаются дощечки, на одной стороне высверливаются желобки, в них кладут грифель, накрывают такими же дощечками, режут на продольные куски и обтачивают на станке. Потом красят под цвет грифеля. Бабушка, кажется, рубила дощечки перед их обтачиванием. Вот так и потеряла пальцы. Ещё запомнилась она своей аккуратностью и экономностью. Полотенца для рук и кухни были тщательно залатаны, заштопаны и отбелены. ”А вот думаешь ли ты,- спрашивала она меня,- куда лучше садиться - в автобус или в трамвай? А я вот думаю, потому что в трамвае дешевле”. Да, в то время приходилось и такие расчёты производить. Помню ещё, какой бунт подняла бабушка в Министерстве Образования, когда меня не выпускали из Афганистана из-за карантина там (холера). ”Вы почему не пускаете мою внучку домой?” Но потом ей всё разъяснили.
Бабушка и внуки
Из Афганистана я привезла Николаю разноцветный шерстяной свитер, бабушке - большой махровый платок, который она снесла в комиссионку и который оказался дырявым, и белый шерстяной платок на голову, который, по её желанию, надели ей на голову после кончины. Она ушла с моим подарком в пространство вечности. Все эти сентиментальные штучки кажутся малозначимыми, но почему же сейчас, спустя почти сорок лет, я вспоминаю детали и горло сжимает комок подавленного рыданья? Мы мало виделись, но родственники сказали мне, что перед смертью баба Катя всё повторяла моё имя, хотела проститься. Нам удалось с матерью примчаться из Сибири на похороны. Бабушку уже везли в грузовой машине. Мы повстречались случайно - наше такси, за которое я отдала бешеные деньги, мчалось из Домодедово в Москву, а бабушку везли из Москвы в Дедовск. Мы встретились в какой-то точке на загородном шоссе, обе машины остановились, мы пересели в грузовик и поехали в обратную сторону на кладбище. Моя мать сидела как камень и вдруг, закрыв лицо руками, зарыдала горько и безутешно. Они не виделись почти 30 лет. Наверное, она могла бы сказать в тот момент: ” Прости, мама, обижали мы тебя…”. Так сказала я через несколько лет над свежей могилой моей матери Прасковьи Осиповны. Почему именно эти слова пришли в голову при прощании? Но меня моя мать не простила. И об этом – потом, я так думаю, потому как она пришла ко мне однажды во сне, в белом платке Параскевы Пятницы, пришла только её голова, живая, говорящая, с раскрытыми глазами, уходящая, как Наутилус, в разверзшийся песок источника. И её язвительная ухмылка, и её слова: ” Вот так тебе и надо!” Я думаю: ” За что?” Неужели мать может быть такой жестокой? Хочу выбросить эти её слова из памяти. Но, увы!
Одна интересная деталь, связанная с фамилией. Баба Катя говорила, что вообще-то фамилия деда должна была быть с буквой Г, но дьячок в церковной канцелярии вместо “Г” написал ”Д “, да так и оставил. Возможно, это правда. Надо бы покопаться в этимологических или ономастических словарях.
Конечно, центральной фигурой в роду была бабушка, баба Катя. К сожалению, мои детские годы прошли без неё, как, впрочем, и без каких-либо других родственников. О бабушке больше знают Надя и Таня, дочери Антонины Иосифовны. Я же бывала у них в каникулярное время в период 1956-67 годов, чаще всего используя дом бабушки и Николая как прибежище перед поездкой в Сибирь, к родителям. Бабушка всегда принимала меня тепло, радостно, накрывала на стол и угощала чем бог послал, чаще всего это была селёдка с луком, макароны, залитые яйцом, картошка, которую бабушка чистила на особый манер, срезая очень тонкий слой кожуры и орудуя ножиком, как вязальным крючком. Я же не могла привезти ничего вкусненького, потому что бедствовала и еле- еле сводила концы с концами. Мне почему-то не хватало даже на шоколадку Верочке, и однажды я услышала недовольное ворчание её матери по этому поводу. Но, думаю, что мне, в силу проживания вне семьи, не приходило в голову сделать подарок маленькой сестре. Впрочем, меня не обижало положение “бедной родственницы”, моя тётка ( жена Николая ) однажды приодела меня- отдала мне свою старую юбку и кофточку, в которых я потом долго ходила на занятия в университет. Вот такая жизнь была. Тётя Тоня ( сестра матери) подарила мне перовую подушку и одеяло, а её муж Михаил Петрович тайком от жены на перроне электрички сунул мне смятые бумажки денег - всё, что у него было в карманах - наверное, у меня был жалкий вид. Ну, да бог с ним. Время прошло. Родственники были добрые, и это восполняло нехватку родительского тепла.
Эпилог
Баба Катя оставила по себе тёплые воспоминания. Моя мать её плохо знала и редко вспоминала почему-то. Всё- таки какая-то тайна здесь есть. Мать унесла её с собой. Будущему потомку, который прочтет, дай Бог, эти строки, будет, возможно, интересно знать, где покоятся останки Бабушки Кати. На кладбище города Дедовска, а точнее - Гидропроекта, в местности, где проживала её дочь Антонина и внучки Надя и Таня. Сейчас они в Москве. Рядом с бабушкой - её сват, отец зятя Пётр Передков. Говорят, девочки туда ходят. Я же была там только один раз. Тетя Тоня, кажется, там же. К ним, наверное, по церковным праздникам ходят дети и внуки.
Примечание:
в конце 20 века мне пришлось работать с архивными документами ГАСК в Ставрополе. Среди арабских рукописей, открытие которых было сенсацией в арабистике и кавказоведении (см. мою монографию « Три забытых подхода к исследованию редких иноязычных текстов в системе межкультурной коммуникации», С-Петербург. -2007), внимание привлекла запись на арабском языке с родословным древом Эли Мирзы Капланова. Как только страничка была опубликована в 1999 году, в архив потянулись карачаевцы посмотреть родословную. На Кавказе свято чтут семейные традиции и помнят всех родственников. Не только помнят. Но и стараются поддерживать родственные отношения. Чего не скажешь о нас.