Чувство большой реки

               

      Мои сны никогда не повторяются. Почти. Кроме одного.
Я прыгаю или падаю с высокого моста над большой рекой, или заплываю так далеко от берега, что попадаю в стремнину на самой ее середине.
      Внутри мощные водяные пласты зеленоватые и полупрозрачные, а над головой светится желтизна.
      Внезапно мое тело получает импульс угрозы, оно ощущает всю несоизмеримость своего масштаба с  бесконечным могуществом этого водяного космоса.
      В панике я стремлюсь вверх. Выныриваю и потом едва успеваю замечать, как меняются мои реакции: движения становятся точными, сильными и экономными,  вся кожа розовеет. Струи неукротимого течения магнитом влекут меня вперед, не выпуская из своего поля. Включилась и работает каждая мышца моего тела. Волны заплескивают глаза, попадают в нос, уши и рот. Кажется, что я не сдвигаюсь от стремнины, но при этом каждая моя клеточка знает, что все будет хорошо.
                .   .   .               
      Однажды теплым августовским вечером мы прогуливались по городской набережной вместе с медийным столичным психологом, которая оказалась в нашем городе по причине партийного семинара.
      Ситуация так и подталкивала, и я спросила ее компетентного мнения о феномене «большой реки».
-? Что, конкретно, вы имеете в виду?
- Мне бы хотелось  понять природу воздействия на меня «большой воды» каждый раз, как я оказываюсь рядом с ней.
- А точнее?
- Ну, например, моя грудь начинает подниматься выше, а глаза открываются шире.
-?
- Или…, если предметы вдруг теряют краски, а окружающий мир  сужается до видимых границ, я понимаю, что мне необходимо срочно увидеть спокойное и безмятежное течение мощных струй. 
- Ну … ну это же просто эффект смены обстановки …
- Но …
- А вот и наши. И на ее поднятой в приветствии руке блеснул в вечерних лучах изящный золотой браслет.

      На воде дрожали и плыли красноватые отблески заката,  с острова по середине реки поднялась с карканьем графично-черная стая ворон. А во мне проснулись воспоминания о событиях, которых  я никогда не  видела, и которые  мне стали известны только из рассказа моей тетки, а ей от матери, моей бабушки.
                .  .  . 
      Она стояла на берегу большой реки  и с чрезмерным усилием руки удерживала на груди концы платка, уже давно сорванного с головы ветром. Другая ее рука прижимала к ногам надувающуюся юбку. Почти в тех же позах, а некоторые - на коленях, стояли по всему берегу и другие казачки. Они молчали, но  всех  объединяла одна молитва: о спасении.
      На большой реке в лодках переправлялись их казаки. С утра они ушли на острова за наготовленным там сеном. А теперь их перегруженные лодки крутило и переворачивало бешеным ветром и вздувшимися  волнами.
      Занятые работой, они и не заметили, как по лугам, по речной глади заскользили тени быстро бегущих облаков, а на  западе  стала заливать небо  темно-лиловая тушь грозы. Легко заполнив половину небесного  пространства, гроза, словно истощив краску,  остановилась над рекой и из злости стала  метать в воду огненные стрелы. В бешенстве взбурлила большая река и  пустилась яростно рвать в клочья свое тело, выбрасывая его пеной на берега.
       Сильные и ловкие  мужчины, уже далеко отплыв от острова, обреченно боролись с бессмысленной,  беспощадной стихией, и  стоявшие на берегу с безмолвным ужасом смотрели на их гибель.
      А ее обращенные на реку глаза  будто не видели всего, что творилось там. Побледневшее лицо  застыло маской, а сердце билось и болело так, словно поранилось о ребра и теперь истекало кровью. Перед ее взором в блеске молний вспыхивали картины недолгого замужества. Как трижды сватался за нее  будущий муж и дважды она отказывала ему: в семнадцать лет за молодостью,  второй - когда пошла нянькой  в семью попа. Как поразила ее тогда чистота и красота их жизни, разговоры с образованными постояльцами, проезжавшими по надобности через станицу. А в девятнадцать отец сказал ей: «Не позорь меня перед сватами, не заставляй хороших людей зря кланяться». И вот уже год, как не может она покориться своей нежеланной доле; на мужа  почти не поднимает глаз. А когда он возвращается домой после отлучек, то чудятся ей под его казачьей шапкой  чертячьи рога.
      Сейчас же вместе с болью вытянулись из  потаенного для нее самой  места ее души страшные слова: «Господи, пусть и он тоже утонет».
      И сразу яркий свет вспыхнул  в голове, и стукнуло ее по затылку так, что она качнулась вперед и чуть не упала, и  голос … он стыдил ее сотворенным грехом, тем, что она отвечает на  любовь злом. И  показано ей было то, чего раньше сама она не видела: любовь в его глазах и радость, с какой он вез ей отовсюду подарки. Раскаяние обожгло ее с ног до головы, словно земля разгорелась под ступнями. Теперь она увидела, что он был уже посередине реки, между ревущих волн. «Господи, прости меня, спаси его, Господи!»- слился голос ее души с немым хором  моливших о пощаде.
      Ослабла гроза, побледнела; солнечный луч проник сквозь тающие тучи, скользнул по мутным зловещим волнам, по измученным казакам, из последних сил правящим свои истрепанные лодки к берегу.
      Вот он уже спрыгнул в воду и, подталкивая лодку сзади, выводит ее на песок. К нему нужно было бежать, помогать вытягивать лодку... И он поглядывал на жену, удивляясь ее неподвижности: «Наверное, не может прийти в себя от испуга за меня ». А она была снова скована страхом: «Сейчас он посмотрит на меня и узнает все, что я думала, когда он плыл сквозь бурю». Но он приближается, истерзанный, с еще не истаявшими с лица следами встречи со смертью, обнимает ее, ласково успокаивая, без сил опускается вместе с нею на песок. Жалость и не знакомая ей раньше нежность к нему освобождают ее тело и душу, и словно впервые она так близко видит его глаза – ясные и глубокие, как желто-зеленая от яркого солнца речная вода.