Каждый день в пять часов вечера юный художник стоял на углу улицы, рядом с большим серым домом XIX века, построенном в псевдо-романском стиле, ожидая, когда появится Стефани Исаак – высокая, стройная блондинка с властным, кукольным лицом еврейской аристократки.
Первый раз художник увидел ее в начале лета. Стефани прогуливалась с матерью по самой респектабельной улице Вены.
Художник даже никогда не пытался нарисовать ее портрет. По правде сказать, ему, вообще, не давалась живая природа. Люди на его картинах больше походили на манекены, а пейзажи – на картонные декорации. Но за то доходные дома, ратуши, соборы, дворцы удавались художнику удивительно живо и выпукло, с какими-то даже человеческими физиономиями. Это были и не строения, а мультяшные герои, хотя они и были прорисованы как архитектурные композиции Пиранези.
Не смотря на такую ущербность своего дарования, художник, как все мечтатели, был философом и оптимистом. Он решил, что архитектура — искусство куда более высокое, чем живопись, и на том успокоился.
А что до портретов Стефани, они и так сами собой рисовалась в его воображении. Достаточно было закрыть глаза, и перед его мысленным взором проходили бесконечные альпийские пасторали: вот Стефани со своим светящимся лицом на фоне снежных гор, вот они вместе ведут хозяйство, вот их дети, много детей. Потому что предлагать женщине руку и сердце можно только для того, чтобы иметь детей. Но сейчас художник пока ещё даже не поступил в Академию, и, следовательно, в ближайшие лет пять не мог жениться.
В то же время наш влюбленный герой настолько идеализировал Стефани, что запрещал своему другу навести о ней справки. А стоило тому спросить, почему художник сам не хочет заговорить со Стефани, как этот идеолог богемной жизни заломил руки:
– Но ведь я даже не представлен ей!!!
Разумеется, художник была такой же мещанин, как мы с вами, просто знал, что едва Идеал заговорит с ним, он от потрясения упадет в обморок.
Да и как иначе? Как не упасть? Иной раз набрасывалась на художника, причем совсем неожиданно, не объяснимая ничем радость. Идет он иной раз поутру на этюды, и вдруг словно бы сердце так и захолонет в груди, переполнит грудь и станет на душе необыкновенно радостно. «Что за новости такие, – думает художник, – с чего бы это? Вырвал бы, кажется, сердце из груди и раздал каждому, как птичку!».
Конец фрагмента