Поезд прибыл в Керчь в 12:10 по местному времени (минус час от московского). Пока я ждал маршрутку, чтобы добраться до автовокзала ко мне подошёл парень и спросил, не играю ли я джаз, вероятно потому, что у меня была с собой гитара и на полосатые носки надеты дурацкие малиновые полукеды, которые я купил в спешке, в день перед отъездом, выбирая что-нибудь из оставшихся размеров. Я очень сомневался в цвете, но мои чёрные «ливайсы» развалились и нужно было срочно купить новые кеды. В общем, у меня наверное была характерная внешность джазмена: джинсовые шорты и жёлтая кепка Levi’s, бордовая майка, и вот эти «джазовые» кеды Convers. Парень сказал, что ищет музыканта в Керчи. Мне пришлось огорчить его дважды: я не играю джаз и я не из Керчи. Потом я сел в маршрутку и решил, что первым делом на рынке у автовокзала, который служил промежуточным пунктом, куплю нормальные китайские чёрные кеды.
Как только я сменил обувь, во мне прибавилось уверенности. Я поменял основную сумму денег на гривны, по 240 за тысячу рублей, купил батарейки для фотоаппарата, продукты питания на неделю вперёд и занял место в маршрутке до места назначения – «посёлок Курортное».
От автовокзала я ехал по окраине города, так что интересного за окном было мало. Позже, мне очень понравились улицы центральной части Керчи, там, где не довлеет монумент, или убогость совка. Неширокие ухоженные солнечные, с невысокими домами, они по-южному другие. Но пока, в окно маршрутки, я видел серые окраины, заводские, или складские постройки, а затем сельские домики, фруктовые деревья. За городом асфальт кончился и началась пыльная гравийная дорога. Пыль была светлой и мелкой, как мука. Так что если перед нами кто-то ехал, дороги почти не было видно. Когда маршрутка вырвалась из лабиринта узких и коротких пригородных улиц, устав петлять, пространство вдруг расширилось во все стороны, словно от мощного взрыва. Это произошло почти мгновенно. Словно всё было снесено, развеяно в пыль мощным беззвучным взрывом. Я сделал глубокий вдох, как будто до этого приходилось долго задерживать дыхание. Казалось, грудная клетка желает раскрыться до размера открывшихся просторов. Первый раз за всё время пути у меня по-другому забилось сердце. Захотелось остановиться, выйти, встать, раскинув руки, запрокинуть голову в небо и ощущать, как незримо продолжаешься во всех направлениях над возбуждающей неровной плоскостью. Я ехал дальше по степи, успокоенный её безмятежностью. Мысли рассыпались табуном лошадей и исчезли за холмами. Сделалось легко и тихо. Я ехал и слышал, как тихо сидят пассажиры, как скрипят сидения и работает двигатель. Тишина проникала снаружи, глубокая, намного сильней этих незначительных звуков, похожих на жужжание насекомых в знойный безветренный день. В Московской области, или в Белоруссии, куда я иногда езжу навестить родителей, со мной так не бывает, чтобы я ехал-ехал и вдруг, всё закончилось: дома, деревья, пахоты – всё. Чтобы остались только небо и почти голая земля во все стороны.
У всех маршруток тонированы стёкла – это нормально, солнце очень горячее. В некоторых местах тёмный защитный слой на окнах стёрт. Как будто кто-то сцарапывал его ногтями, также как у нас зимой пассажиры сцарапывают иней со стёкол, чтобы посмотреть, где они едут. Из-за тонировки пейзаж за окном выглядит контрастней, сочнее. Небо становится насыщено синим. Холмы приобретают чёткие очертания и более густой песочно-бурый цвет. Но если смотреть сквозь проплешины в тонировке, картинка выгорает от солнца, как передержанная фотография.
Я ехал дальше и на пустынном ландшафте стали появляться опознанные объекты. Небольшие постройки, малочисленные стада коров и группы деревьев издали, на обширных склонах, выглядели, как нарисованные. Словно они только обозначения, а я ехал по очень большой, раскинутой топографической карте, где всё находится на своих местах. Не смотря на непринуждённость организации пространства, во всём угадывался хозяйский порядок.
И вот справа, появилась неровная бледно-синяя полоска – море. Я снова оживился заволновался, как ребёнок. Ёрзал от нетерпения и старался выглядеть спокойным. Я представлял себе моё уже близкое жилище, людей, пляж, море. Я пытался забежать вперёд во времени, как ребёнок в очереди за мороженным, и одёргивал себя, как степенный родитель за привязь руки одёргивает своё нетерпеливое, глядящее и скачущее во все стороны, чадо.
Уже практически перед посёлком, мы подобрали двух девиц в купальниках. Мест в маршрутке не было и они ехали стоя. Я разглядывал их загорелые ноги, плечи, живот. Несмотря на то, что на них почти не было одежды, это выглядело естественно. Я, в сравнении с ними, был одет в шубу и валенки. Сразу было видно кто здесь «новенький». Ничего девочки, я быстро наверстаю.
«Дикая» дорога заканчивалась, впереди маячила деревушка. Я догадался, что это и есть село «Курортное», конечная остановка моего путешествия к морю. Не успел водитель до конца выжать педаль тормоза, как маршрутку атаковало стадо полуголых дикарей в ярких купальниках и панамах. Они с визгом, смехом и редким риторическим матом бросились занимать освободившиеся места, словно это был невиданный аттракцион. Глядя на это веселие людей, вырвавшихся из лап «цивилизации» и «хороших манер», я подумал, что на обратном пути надо будет заблаговременно позаботиться о транспорте.
Вооружённый инструкциями друзей, отдыхавших прежде в этом месте ни один год, я прошёл чуть вперёд, повернул направо и зашагал по пыльной деревенской улице, на каких давно не бывал. Маленькие колёсики моей новенькой и уже очень запылённой сумки время от времени застревали в песке, спотыкались о камни, или проваливались в ямки. Но мне всё это нравилось, пахло молоком, сеном, зеленью, морем, детством. Это были родные запахи, вызывавшие во мне дух озорства, сулившие приключения. Так что вполне обычные с виду люди - преимущественно приезжие - встреченные мной в первые минуты на дремавшей под знойным солнцем сельской улице, не могли опустить высокую ноту моего настроения. Я предвкушал нескучный отпуск и моё предчувствие меня не обманывало.
Хозяйка радушная. Велела звать себя Баб Зиной. Показала мне мои апартаменты о которых мы договаривались с её внучкой Викой по телефону. Низкий каменный домик выбеленный в цвет голубой лазури, с толстыми стенами, двумя небольшими окошками, низкой дверью, вкопанный одним боком в пригорок, защищающий двор от морских ветров, напоминал жилище хоббита. Только что не был круглым. Комната примерно 2,5x3x2 с маленькой печкой для зимовки, двумя кроватями и буфетом с посудой, в котором, как сказала баба Зина, можно хранить не портящиеся продукты. А вот есть в домике нельзя, а то жуки заведутся . Кушать лучше во дворе, на крытой веранде под сенью виноградника, или в отдельно стоящей кухоньке, где есть газовая плита и холодильник. Туалет на горе. Море за горкой.
Мне всё понравилось. Я заплатил за 13 дней ночлега и, не разбирая вещей, пошёл искупаться. Небо было облачно – ещё в городе сверкала молния и издали доносился гром – поэтому я не боялся сгореть на солнце, оставив на себе только плавки и сланцы. С Азовского моря дул слегка прохладный ветер, но вода была тёплой.
Так без церемоний и долгих приветствий я погрузился в море впервые за шестнадцать лет. Я быстро устал от плавания и обсыхая, сидя на песке, смотрел на горизонт. Не было никаких возвышенных мыслей, ничего такого. Мыслей не было почти совсем. Мою безмятежность нарушала только слабая грусть о женщине, с которой я мечтал разделить это море, этот горизонт, этот золотой песок времени. В сердце больше не было ненависти, обиды, укора. Уже ночью, вспоминая это мгновение незаметно ушедшего дня, я подумал, что вечность наверно похожа на такое вот сидение у моря. Когда в тебе нет ненависти, обиды, укора и даже той любви. Есть только ровное сияние счастья и лёгкая грусть.
Не знаю сколько я проспал в своём уютном домике, отдыхая после купания. Небо прояснилось. Солнце висело низко над морем. Я разложил по местам немногочисленные вещи, перекусил и отправился гулять. Солнце скрылось совсем и над синим кобальтом воды нарисовалась яркая полоска жёлтой охры. Я сделал двадцать шагов, отделявших моё жилище от места, где лакомый песок не высыхал, облизываемый ленивым мурлыкающим морем. Прогуливаясь по берегу, я заговорил с двумя девушками. Одна мне ответила, другая молчала. «Она ещё молодая», - извиняясь, сказала за неё первая. Люблю подснежники, - подумал я - хоть и никогда не срывал. Мои новые знакомки оказались совсем не разговорчивы. Может это была их индусская тактика избавиться от меня. Под пытками мне удалось выяснить, что они сёстры, приехали вчера из Санкт-Петербурга. Мы расстались около полуночи. За время отпуска я встречал их ещё раз, или два. Я был мил и приветлив, но при этом меня неизменно посещала тревожная мысль: а не болен ли я шизофренией.
Спать не хотелось и я пошёл на музыку, доносившуюся на пляж откуда-то из зарослей диких маслин. Пройдя по тропинке вглубь берега, я вышел к высокой веранде из керамического кирпича и лёгких стальных решёток. Веранда имела крышу подобие шатра и напоминала мне арену. Я не заметил никакой вывески над входом и как выяснил позже, заведение в обиходе называли «У Исмаила» и иногда «Шатёр». Я вошёл, играла на редкость хорошая танцевальная музыка (кто-то из приезжих гостей «подменял» местного диджея). Сверху одурело вращались несколько электромеханических приборов, разбрызгивая, на танцующих в центре и сидящих вокруг, цветной и белый свет. Я прошёл насквозь к длинному окошку с противоположной стороны, где можно было купить выпить. Взял бутылку пива и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, осмотрелся.
Я смотрел, как побуждаемые музыкой и алкоголем движутся тела людей. Танец – это страстное проявление жизни. Сила жизни в силе желаний. Сила желаний извергается в танце независимо от умения двигаться. Музыка заводила меня. Бутылка у меня в руке стала совершать плавные круговые движения в невидимых плоскостях. Изнутри тела, а может гораздо глубже, изнутри души, доказательства существования которой я так напряжённо ищу, вырывалась сила моих желаний. И ели бы я знал хореографию, я делал бы в тот момент все эти плейе и батманы. Если бы танцевал бальные танцы, наверняка элементы румбы, фокстрота, или ча-ча-ча вы отчётливо увидели бы в ритмических движениях моей задницы, рук и ног . Но сейчас я изучаю Шоу Дао и поэтому знаю круги. Простые круговые движения, из комбинации которых получаются любые сложные траектории. Какие-то танцевальные клише из дискотек моей юности, полузабытые элементы из репетиций в театре вплетались в эти магические орбиты, по которым, словно планеты в сложной системе, двигались точки моего тела. Я настолько увлёкся, что перестал обращать внимание на прикованные ко мне взгляды. Перестал смотреть на танцующих вокруг женщин. Я был поглощён движением. Нет, даже не движением, – состоянием в котором музыка двигалась, а движение моего тела звучало. Это называют по-разному: состоянием изменённого сознания, медитация, ци-гун, экстаз, тащиться, переться, торчать, колбаситься. Но я точно знаю, что это было. Ритуальный танец. Колдовство, если хотите. Метаморфоз. Магия. Я менялся и изменял пространство вокруг себя. Если всё предопределено, я делал то, что должен был делать и ничто другое я делать не мог. В этом случае жизнь – прямая линия, путь из пункта «А» в пункт «Б» и ни один поступок в ней нельзя назвать бессмысленным, равно, как и преисполненным смысла. Если же мы сами выбираем дорогу, то в тот момент на танцполе бара, на нескольких квадратных метрах азовского берега я делал большой поворот. И вот вам философский вопрос. Если бы не мой ночной танец, встретил бы я Её на следующий день, сидящей на песке у самой воды, прямо на моём пути, или нет?
Говорят, даже у пуленепробиваемого стекла есть уязвимое место, незначительный удар в которое приводит к разрушению непреступной преграды, так называемая «критическая точка». Шансы попасть в неё малы. Но если каким-то образом удалось, становится доступным то, что за стеклом. То о чём ты прежде только мечтал. Говоря языком перманентного циника, моя встреча с Ней была попаданием в критическую точку дорогой «витрины».
Жизнь вспыхнула яркой вспышкой на несколько дней. Словно сотни софитов зажглись и на сцене появился Я. Тот Я, каким мне всегда хотелось себя видеть. Я, который был красив, талантлив, умён, свободен, востребован и счастлив. И Я превосходно играл свою роль. Сбылось почти всё о чём я только мог мечтать там и тогда.
А остальное тоже сбылось, но чуть позже.