Светлоликое солнце поднялось над землёй. Покинув свои златые чертоги и восседая на золочённой колеснице, оно не спеша выходило из-за края земли и начало свой долгий путь по безграничной синеве небосвода. Бок обок с ним беспечно паслись увенчанные молочно-белыми шкурами небесные стада, прозываемые людьми облаками. Солнечные лучи, стремительные посланники небесного светила, лишь поодиночке проникали сквозь густые кроны деревьев, но и их было достаточно, чтобы осветить укрытую живым ковром, сотканным сплошь из трав и цветов, лесную поляну.
Потревожив треском ломавшихся веток и громким шелестом листвы всех окрестных птиц, мигом сорвавшихся со свих мест, на поляну вышел человек. Он был молод, но его лицо старила короткая, начинавшая пробиваться, борода. Накинутая на голое тело вывернутая мехом наружу безрукавка, сшитая из волчьей шкуры, давно потеряла свой пригожий вид и была залатана в нескольких местах. Длинные швы на ней больше походили на шрамы, говорившие о суровых схватках с лесным зверем, через которые пришлось пройти нынешнему хозяину шкуры. Опираясь на своё копьё как на посох, он, прихрамывая, вышел на середину поляны. Кривясь от пронзавшей тело боли, он прилёг на мягкую траву, вытянув вперёд раненную левую ногу. Следы укуса волчьих клыков, из которых, благо нужные травы нашлись неподалёку, кровь струилась уже не так стремительно, были перевязаны лоскутом ткани, оторванным от штанины.
Тот, кого нарекли Лютовзором, сбросил с плеч свой заплечный мешок. Его ноша была невелика уже прошедшим днём, когда он отправился на охоту, а сейчас на дне мешка и вовсе болтались лишь недоеденный ломоть хлеба и небольшой кусок свиного сала. Лютовзор не чувствовал голода, наоборот, от одной лишь мысли о еде его начинало мутить. Но чтобы добраться до родного огнища, нужны были силы, а их сейчас могла дать лишь еда. Он давился салом в прикуску с хлебом, и, чтобы меньше тянуло вернуть еду на белый свет, запивал остатками кваса из небольшого кожаного бурдюка. Огнище его рода стояло в северной части леса, недалеко от реки, называемой всеми окрестными племенами не иначе как Вешней, ибо в полную свою силу она приходила лишь весной. Со здоровой ногой он дошёл бы до него ещё до того, как солнце бы прошло половину намеченного пути, но сейчас Лют надеялся дойти прежде чем солнечная колесница скроется во в святых Белых горах.
Лютовзор горько усмехнулся, представив себе, как его встретят в родном посёлке. Перво-наперво, конечно, посочувствуют, пожалеют, глядя на рану, из-за которой он, никак не меньше седмицы не сможет обходиться без старческой клюки. А потом Влас, первый насмешник в роду, станет подшучивать над его положением. Не зло, без ненависти, но всё ровно обидно. Представил как будет смотреть в след уходящим на охоту ровесникам, понимая что ему остаётся лишь сидеть за бревенчатым тыном да что-нибудь мастерить для вечно носившейся перед глазами детворы. И всем своим сердцем он будет ожидать того дня, когда раны, оставленные острыми волчьими клыками, затянуться, оставив после себя лишь сизый след, как напоминание о проигранной схватке.
Неудачливый охотник, кривясь от боли, вновь поднялся на ноги, помогая себе древком копья. Снова с нескрываемой радостью он приметил, что кровь из раны уже бежала не так сильно, как прежде. Лютовзор надеялся, что причиной тому были именно вовремя и верно приложенные к ней сочившиеся соком травы. Надеялся не потому, что боялся, из-за большой потери крови не дойти до посёлка, а потому, что не хотел увериться в своём полном незнании целебных трав. Всё так же прихрамывая, опираясь на копьё, он вновь принялся продираться сквозь чащобу, за которой скрывалась берёзовая роща, одна из многих, которые он ещё встретит на своём пути.
Издревле род Седовласого Медведя славился своими охотниками. Не было такой охоты, чтобы лесович этого рода вернулся из леса без доброй добычи. Сами они никому и никогда не разъясняли, отчего их рода сопровождает такая удача. Но для себя давно решили, что покуда сыны Седовласого не будут чинить лесу ущерба, не будут брать зверя сверх всякой меры, то и Лесной Хозяин, и сам Скотий Бог не оставят их своей милостью и не обделят счастливой долей. Чтите лес, поучали лесовичи своих детей, чтите как своего родителя, и не будет вам бед.
Ещё в этом роду почитали самого ближнего помощника Лесного Хозяина, медведя, за своего прародителя. Мол, от него, самого первого на свете медведя, со шкурой увенчанной сединой, и пошёл их род. И то, правда, что забредая в самую глубь леса, лесовичи иногда видели за деревьями силуэт огромного бера, и говорили, что на его лохматой голове вроде бы виднелись серебряные пряди. Верить этим рассказам или не верить, каждый решал для себя сам, но не было такого лесовича, у которого тут, же не загорелось в душе желание отправиться в туже чащобу, по тем, же тропам, и самолично увидеть, был ли это на самом деле их пращур. Среди молодых «медвежат» даже зародилась такая забава на проверку храбрости. Иногда, втайне от родителей, они уходили так далеко в лес, насколько хватало духа. И даже если не встречали на своём пути Седовласого Медведя, всё равно ходили по огнищу важными, и не забывали похвастать перед своими менее отважными сверстниками, не дюжей смелостью. Правда, забывали упомянуть о том, как потом целый день им было больно присесть, после хорошей трёпки полученной от родителей, так же как они сами когда-то забредавших в самое сердце леса в поисках прародителя всего рода.
Во всех лесовических родах прародителями считался кто-то из лесных зверей, и не было для лесовича большего греха, нежели убить того, кто был дальним родичем его пращура. Лишь в день избрания нового старейшины, он был обязан лично сразиться с тем, чью шкуру потом он одевал по большим праздникам и случаям, требовавшим от него хотя бы внешнего сходства с прародителем. И все рода, чувствуя в себе частицу души своего покровителя, старались хоть в чём-то походить на него. Так в роду Седовласого Медведя, в день Наречения, мальчишки, борясь за право первыми получить настоящее мужское имя, сходились друг с другом в потешной схватке. Но схватка эта больше походила на танец, и в этом танце поединщики всеми движениями своими уподоблялись молодым медвежатам, игриво борющихся друг с дружкой. Потому-то нынешнего их старейшину звали Шатуном, а ведуна, жившего в своей избушке в небольшом отдалении от огнища, звали Бероведом, «ведающим тайны бера».
До родного огнища Лютовзор, к счастью, добрался до того, как ведун принялся заговаривать вокруг посёлка незримый круг. Каждый вечер, когда завершившее свой путь солнце наполовину скрывалось от людских глаз за высокими деревьями, чтобы позже уступить своё место на небосводе бледнолицей луне, он, стуча своим посохом по бревенчатому тыну и шепча слова заговора, обходил кругом всё огнище, призывая светлых богов оградить род Седовласого Медведя от козней тех, кто, страшась лучей праведного светила, выходит лишь под покровом темноты. И когда всё обряды были свершены, и ведун возвращался в свою избу, ворота запирались на всю ночь, и никто не мог не войти не выйти, пока солнце вновь не восходило на небе. Сказать по чести, многие лесовичи, из тех, что оставили родные огнища и отправлялись жить в приграничные заставы да городища, объединившие за своими стенами сразу несколько различных племён и родов, посмеивались над этим обычаем, припоминая проведённые в лесу у костра без всякого страха ночи. Но при этом они забывали упомянуть, как сами, прежде чем луна поднималась над землёй, шепча наговор очерчивали вокруг места своего ночлега добрым ножом священный круг.
Старый Беровед ещё только вышел за своей избы и не спеша зашагал к посёлку, когда Лют зашёл за приоткрытые ворота. Где-то у общинного дома напевали песни собравшиеся вместе молодые девушки, а скучавшие парни затевали потешную схватку. Потому-то навстречу Лютовзору вышла лишь дочь кузнеца, голубоглазая красавица Смеяна, несшая в небольшой плетённой корзинке ужин заработавшемуся в кузне отцу. Сперва она не заметила болезненной бледности на лице вернувшегося из леса охотника, и собиралась было по обыкновению поздороваться с ним. Но вот на глаза ей попалась кое-как перевязанная нога, насквозь пропитавшаяся кровью. Ни говоря ни слова, он перекинула корзинку на плечо, и освободившимися от ноши руками подхватила готового к тому чтобы упасть без сознания Люта. Он никогда не переставал удивляться, как в таком хрупком, нежном девичьем теле может быть столько силы, что хватило бы на двух взрослых парней. Дочь кузнеца, только и оставалось сказать ему. Подставив ему своё плечо, Смеяна не торопясь, так чтобы не причинить ему лишней боли, повела Лютовзора туда, откуда доносился размеренный стук молота и звон лежавшего на наковальне железа.
- Батюшка! - окликнула она кузнеца, когда до распахнутой настежь двери оставался десяток шагов.
Кузнец Кий, видно услышав в голосе дочери тревогу, в тот же миг отложил свой молот в сторону и вышел на улицу. Увидев Смеянину ношу, он, так же как прежде она, без лишних разговоров, принял из её рук уже ко всему безразличного Лютовзора и бережно посадил его на стоявшую у стены кузни лавку.
- Беги за Бероведом, - велел Кий дочери, и та, поставив рядом с Лютом корзинку, стремглав помчалась за ворота.
Кузнец аккуратно размотал повязку на голени охотника. И видно он кое-что понимал в знахарском деле, впрочем как и все лесовичи, раз рана не вызвала у него каких бы то ни было опасений.
- Как тебя угораздило? - спросил он Люта.
Тот попытался было сказать что-нибудь внятное, но сил хватило только на горестный вздох.
Вскоре к ним подошёл ведун, который смог обернуться так быстро только из-за того, что взволнованная Смеяна едва ли не тянула его за собой, боясь всякого промедления. Бероведу достаточно было лишь мельком взглянуть на рану Лютовзора, чтобы увериться в том, что ничего страшного не произошло.
- Молодец, - сказал он безвольно приникшему к стене охотнику, - Правильные травы к ране приложил. Сил потерял много, но это поправимо. Кий, - он повернулся к стоявшему у него за спиной кузнецу, - Позови остальных, соорудите волокуши и отнесите его в мою избу. Положите на лавку, только сперва покрывало какое-нибудь бросите, чтоб ему помягче было. А я пока здесь все дела сделаю, и пока не воротитесь круг наговаривать не начну.
Кий лишь кивнул в ответ. Вскоре Лютовзора уже несли на сделанных на скорую руку волокушах в сторону Бероведовой избы. Перед его глазами плыло вечернее небо, в котором уже начинали загораться одинокие звёзды, а полная луна уже гордо являла свой образ сквозь прозрачную пелену последних облаков…
Лютовзор проснулся когда солнце уже во всю заливало укрытую зелёным ковром землю своими тёплыми лучами. Окно в избе Бероведа было достаточно большим чтобы пропустить в небольшое помещение как можно больше света. Распахнутая дверь пропускала лёгкий ветерок, доносивший до Люта желанную прохладу. Он попытался встать, но внезапно весь мир в его глазах пошёл кругом. Выждав, пока всё встанет на свои места, он решил, что для начала хватить и просто сесть, прислонившись спиной к стене. Босые ноги он опустил на дощатый пол, и только сейчас почувствовал, что боль в ноге уже не так терзала его как на кануне. Ещё он заметил чистую повязку на голени, на которой выступило лишь небольшое пятнышко крови. Сколько же я проспал, не мог он понять. Уж точно всю ночь, и, видно, ещё половину дня.
- Ты спал полных два дня, - донёсся до него с улицы голос ведуна. - Вчера приходила Смеяна, справлялась о твоём здоровье. Она передала тебе пирожки. Там, на столе.
Взглянув на еду, стоявшую на столе у окна, он понял что страшно голоден! Ещё бы, проспать два дня, да ещё до этого так вымотаться. Его тело ещё не обрело былой уверенности в шаге, и потому Лютовзору пришлось опираться на стену, чтобы дойти до стола. Откинув расшитое полотенце, укрывавшее переполненную чашу, он взял лежавший на самом верху пирожок, и жадно откусил от него почти половину. Во рту появился сладостный привкус мяса и лука. Лютовзор, уплетая один пирог за другим, мысленно успел пожелать Смеяне столько добра и разных благ, что с лихвой хватило бы ещё её правнукам.
Беровед почти бесшумно зашёл в избу, оставив своего вечного спутника, высокий резной посох, одиноко стоять у стены. Посох, впрочем, и не думал таить обиду на хозяина. К старости ведун почти не утратил своей силы и телесной крепости. Даже наоборот, взвалив на себя несколько десятков лет назад тяжёлое бремя защиты родного посёлка от всякого лиха, в нём словно прибавилось внутренней мощи. Так же, как много лет назад, он не отказывал себе в удовольствии побороться с молодыми «медведями» в потёшных схватках, любил показать своё умение в различных забавах и состязаниях. Но всё это уже не так заботило его как в былые времена. Ему некуда было спешить, ибо в душе старый ведун чувствовал, что земной путь медленно но верно подходит к своему концу. В его сердце не было горечи от предчувствия скорого ухода с этого света. Он знал, что прожил хорошую жизнь, и добрых дел совершённых им, как он надеялся, было хоть не на много, но всё таки больше чем дурных поступков.
Ведун присел на лавку, скрестив на груди руки. Лютовзор, вдоволь наевшись Смеяниными пирогами, вытер руки её же полотенцем, и, заметив Бероведа, в пояс поклонился ему, при этом вновь почувствовав, как земля начинает потихоньку уходить из под ног.
- Спасибо тебе, - принялся он благодарить старика, - что не оставил в беде.
- Да брось ты причитать! - махнул он рукой. - Не буди лиха пока оно тихо. Не было никакой беду, ну подранил тебя волк на охоте, ну с кем не бывает. Как ты угодил то к нему в зубы?
Лютовзор, поняв, что отказать ведуну будет просто невежливо, с горестным вздохом присел на лавку, приготовившись начать свой рассказ…
… Волк появился словно из неоткуда. Здоровый, ростом доходивший Люту до пояса, с серебристой шерстью, зло вздыбленной на загривке. Его глаза, горевшие яростным пламенем, неотрывно следили за Лютовзором. Молодой охотник, только-только собравшийся продолжить свой путь к Солнечному озеру, не знал как поступить, и, не двигаясь, стоял перед ним, едва дыша. В племени лесовичей не привыкли боятся лесного зверя, а уж в роду, чьим прародителем был сам Лесной Хозяин, и подавно. Но этот волк словно забыл самого главного лесного закона: не убивать без надобности. Убивший зверя лесович должен был следующим же утром, завернуть в шкуру убитого кости и схоронить их в лесу, чтобы его душа могла вновь вернуться в новом обличие. Этот же зверь, бывший некогда вожаком стаи, был изгнан именно за то, что убивал только из-за непомерной жажды крови. Его не задрали свои же сородичи лишь из страха, припоминая убитого некогда вожаком свирепого секача. И вот теперь, вновь чувствуя зарождавшееся в сердце желание убивать, он вышел на встречу тому, кого считал единственным достойным себя противником. На сегодняшний день.
Наконец, придя в себя, Лютовзор начал косится на лежавшее в стороне копьё. Слишком далеко он отложил его, проснувшись с первыми лучами солнца. Слишком для того, чтобы успеть и подхватить его, и наставить на готовившегося к стремительному прыжку зверя. Оставалась одна надежда - верный нож, висевший на поясе. Лют выхватил его из ножен, сжав дубовую рукоять так, что побелели пальцы. Остро отточенный клинок, почти в полторы ладони длинной, блеснул в солнечном свете. Для свирепо сверкнувшего глазами волка этого было достаточно.
Зверь ринулся в атаку, сорвавшись с места в одном яростном прыжке, с силой оттолкнувшись от земли задними лапами. Одним прыжком он преодолел половину намеченного пути, а второй вплотную приблизил его к жертве. Лютовзор, припавший на одно калено, уже направил свой нож к широкой груди волка, когда его вдруг пронзила дикая боль. Зверь вонзился клыками точно в голень, сжав её мёртвой хваткой. Понадеявшись на собственную силу и остроту своих клыков, волк рассчитывал повалить свою жертву на землю, а уж потом вцепиться ей в горло. Неведомая сила помогла Люту не только устоять на ногах, невзирая на боль, но и не выпустить своё оружие, и узкое лезвие вошло волку аккурат под рёбра, пробив толстую шкуру. Зверь разжал челюсти, и завыл с такой силой, что с окрестных деревьев слетели все нашедшие в их кронах приют птицы. Лют успел вынуть нож из содрогнувшегося тела волка, прежде чем он скрылся в густой чащобе, оставив после себя кровавый след…
…Беровед слушал его не отрывая пытливая взгляд. В его глазах не было привычного для слушавших такие рассказы удивления или увлечённости. Он словно всё знал наперёд, а слова самого Лютовзора лишь подтверждали то, до чего он смог дойти своим разумом. По окончание рассказа, он лишь огладил свою бороду, не проронив ни слова.
- Что скажешь, ведун? - спросил он его, не выдержав затянувшегося молчания. - Не станешь корить в не умении? Не станешь отчитывать за то, что не добил зверя и не принёс его тело?
- Думай, что говоришь. - Беровед сказал эти слова так, как умел лишь он: спокойно, без капли гнева, но так, что в жилах стыла кровь. - Этот волк получил то, что заслужил. Его тело лежит недалеко от Солнечного озера, а душе предстоит пройти долгий путь очищения за земные грехи. Тебя же нужно не корить, а наоборот почитать, раз уж голову сберёг. Ничего, на таких вот неудачах настоящая мудрость строится.
- Какая уж тут мудрость, - усмехнулся Лют. Он не удивился тому, откуда ведун мог знать о судьбе встреченного им волка. Он просто поверил ему.
- Да хоть бы и малая, а всё же мудрость. Ну, может не мудрость, но разумность точно.
Лютовзор улыбнулся в ответ. Прав был ведун, во всём прав. И про мудрость был прав, и про волка. Да только всё одно, на душе Люта тяжёлым камнем легла память о давешней схватке со зверем. Что-то тёмное, злое, не давало ему успокоиться, что-то заставляло раз за разом вспоминать те жёлтые глаза, полыхавшие ненавистью. Волк не ненавидел именно Лютовзора, его злость была направлена на всякую жизнь, и именно она заставляла его убивать. Именно эта злость снова и снова будила в нём проклятую жажду крови, жажду смерти. Она делала для него кровь самой желанной вещью на свете, а чувство, когда сквозь твои клыки утекает чья-то жизнь самым востребованным. Нет, сказал себе Лютовзор, таких как он не должно быть на свете. Они не должны осквернять лик Матери Земли своими следами, они не должны приносить за собой скверну везде, куда они придут. Единственным искуплением для них должна быть смерть. И пусть прогневаются на меня боги за такую немилость к живой твари, но от своего я не отступлюсь.
- Нельзя такому злу по земле ходить, - поведал он свои мысли Бероведу. - У меня до сих пор душа не на месте, после его взгляда. Много раз приходилось против волка выходить, но столько ненависти и злобы я ещё не встречал.
- В мире всё равно между собой, Лют, - заговорил Беровед, глядя в пол, - и рядом с большим добром всегда большое зло ходит. И у людей так, в одной душе Правда и Кривда всегда между собой борются. Только от человека и зависит, кто победит, и по какому пути он пойдёт.
- Так что, же теперь, если за Правдой по пятам Кривда ходит, и никак этого не изменить, может и не надо законы чтить? Всё равно от добра только зло придёт! - Лютовзор не понимал, от чего в нём закипело такое негодование. Видно та тёмная сторона, о которой говорил ведун на время завладела его языком.
- Кто так думает, сам давно по Кривде идёт. Никогда не получит зло тот, кто несёт добро от того, кто идёт по Правде. И боги и удача не оставят его в беде.
- А если злом на добро ответит тот, кто ходит по путям проторенным Кривдой? - не унимался юноша.
Беровед вновь огладил свою бороду. Взгляд его стал отстранённым, и по всему было ясно, что ответ на этот вопрос он и сам давно пытается найти.
- Таких людей, - заговорил он после долгого молчания, - нужно вернуть на праведный путь. Нужно показать им то зло, что несут они всем кто их окружает. Правда никогда не исчезает из души бесследно, и правильные слова могут помочь ей вновь засиять, разгоняя своим светом тьму.
- А если нет её там, Правды? Если настолько плох человек, что даже малой крупицы, малой части света в его душе не найти? Как тогда поступить?
- Не знаю, что и сказать, Лют. Никто не сможет ответить, потому что каждый решает для себя всё сам. Одно лишь скажу тебе точно: безнаказанным ничего не остаётся.
И ведун замолчал. Больше он не проронил ни слова за весь день, а Лютовзор и не пытался заговорить с ним, находясь в постоянных раздумьях над сказанным старым Бероведом словами…
Тяжёлый колун рассёк толстое полено лишь наполовину. Лютовзор оттёр со лба пот и взглянул на составленную у стены бани кучу уже заготовленных дров. Внук Шатуна, которого в роду ласково называли Шатунёнком, из-за большого сходства со своим дедом, собирал расколотые им поленья и складывал их под навес. Мальчишка, с нетерпением ждавший дня своего наречения, постоянно крутился около Лютовзора, то и дело допытываясь у него о том, каково это, получить мужское имя.
Как ни старался Лют, но описать то, что он почувствовал в тот день, так и не смог. В ответ на его расспросы он говорил лишь Через год сам всё узнаешь. Но Шатунёнок не унимался.
- А ты когда с Заряном схватился, ты как его старался повалить? - спрашивал он.
Лютовзор вновь занёс тяжёлый топор, а опустил его уже без своей воли, неожиданно задумавшись над вопросом мальчишки. Признаться, он и сам не помнил, как дрался за право первого имени. В тот момент он словно покинул своё тело уступив его себе же, но другому. Тот, кого назвали Лютовзором, уступил своё тело духу того, кто был правнуком Седовласого, пришедшим из Небесных Садов. Лют был уверен, что и Зарян чувствовал то же самое, и все, кто дрался в день наречения. Тогда над ними брало верх из медвежье начало, их разумом завладевала часть души Небесного Медведя.
Шатунёнок уже собрал с земли разлетевшиеся в разные стороны части полена, и поставил на пенёк перед Лютом новое.
- Так как? - повторил он свой вопрос.
- Тебя отец учил ухваткам? - наконец нашёлся Лют с ответом.
Шатунёнок кивнул.
- Вот так и старался. - Сказал он ему, и снова поднял над головой колун.
Лютовзор вернулся в огнище два дня назад. В посёлке его встретили, так, словно не верили, что он сможет прийти на своих двоих. Поветрок и Велебор, первые силачи рода, способные в одиночку задавить голыми руками волка, бросились к нему, стоило лишь Люту появиться в воротах. Но увидев, как уверенно он шагал к ним, остановились, и, видно не зная что делать, лишь улыбнулись похлопав его по спине, едва не вышибив дух.
Оказалось, медведи давно ждали, когда Беровед выходит наконец «едва живого» охотника. По всему огнищу поползли разговоры, что Лютовзора отнесли к ведуну лишённого чувств, белого как снег, и уже готового расстаться с этим светом. И видно Смеяна, заставшая его спящим на лавке, своей вестью лишь подлила масла в огонь, и лесовичи уже собирались готовить погребальные костёр и петь песни о его покинувшей этот мир душе. Правда, кроме дочери кузнеца, никому почему-то не пришло в голову сходить к Бероведу и уже у него спросить о Лютовзоре, правда и та пришла лишь однажды.
Первый день он только и делал, что рассказывал то детворе, то взрослым, то старикам, а то и всем сразу о том, почему он вернулся с охоты ни жив ни мёртв. История о волке с безумными глазами, уже успела поднадоесть ему, и он начинал корить себя не просто за то, что умудрился угодить в такую передрягу, а за то, что вообще отправился в тот день на охоту. Но ничего поделать было нельзя, и он раз за разом рассказывал о приключившейся с ним беде. Даже Влас не пытался посмеяться над ним, вместо того, он, вроде бы, думал над тем, какую песню можно будет сложить об этом, ибо именно Влас был в роду первым песенником. И действительно, на следующий же день, сидя на крыльце родительской избы, он наигрывал на небольших гуслях, привезённых специально для него Шатуном из Зареченского городища, и негромко напевал, подбирая к выдаваемым инструментом звукам правильные слова. Уже к вечеру песнь была сложена, и голосистый Влас во всю напевал её, сидя у костра перед общинным домом в окружении молодых парней и девушек. Был среди них и Лют, залившийся краской, и, под игривые взгляды девиц, не знал куда ему деться, чтобы не слышать восхвалявшей его «подвиг» песни.
Утром Лютовзор, решив, что уже достаточно болтался без дела, вызвался наколоть дров для бани. Ясное дело, препятствовать ему никто не стал, а в подмогу даже дали не абы кого - внука старейшины.
Дело шло неспешно, тёплое лесное солнце поднялось над головой и его лучи заставляли тело заходиться испаринами. Спасение от жары было лишь в тени деревьев и домов, но даже они не могли оградить от страшной духоты, сделавшей воздух вязким и горячим. Наколов дров на целую седмицу вперёд, Лютовзор отложил топор в сторону и присел на стоявшую у стены лавку. Холодный квас, из припасённого заранее кувшина, немного охладил тело изнутри, а сладкий привкус малины заставил Люта невольно улыбнуться. Безмятежный день, пусть и непомерно жаркий, даровал ему успокоение о котором он уже почти позабыл. Виной тому был кошмарный сон, терзавший его душу уже вторую ночь. Его не оставляли пылавшие Навьим огнём жёлтые волчьи глаза. Лютовзора не оставляло чувство дикого страха ко всему, что его окружало. Даже вспорхнувший с ветки соловей заставлял его содрогаться всем телом, и едва ли не тянуться за ножом. А порой и вовсе хотелось нагнать и убить проклятую птицу, потревожившую его покой. И это лишь делало его страх сильнее, и, казалось, что нет от него избавления…
Никто не видел, как ведун заходил в посёлок. Утро только загоралось на востоке, и лесовичи пока что не спешили просыпаться. Но Беровед уже стоял у дверей высокого, о двух этажах, дома, дожидаясь пока из него выйдет старейшина.
Шатун едва не столкнулся с ним нос к носу, в испуге от неожиданной встречи отпрянув назад. Ведун поклонился ему, насколько позволяла больная спина, не забыв поздороваться и пожелать всех благ ему и его семье.
- Прости, что пришёл ни свет ни заря, - извинялся он, с улыбкой на лице глядя на ничего не понимавшего спросонья старейшину, - да только дело такое, требует загодя готовиться.
- И тебе по здорову ведун, - запоздало ответил он на приветствие. - Какое такое дело? Неужто роду какая беда грозит?
- Да нет, слава богам, с родом ничего дурного не станется. Просто хотел у тебя спросить, нужен ли тебе сегодня будет в посёлке Лютовзор?
Старейшина вопросительно взглянул на ведуна, но с ответом медлить не стал.
- Да нет, дров он ещё вчера на две седмицы вперёд наколол, а на завтрашнюю охоту я его брать не собираюсь, рано ещё. А для чего он тебе? Ежели трав каких в лесу поискать, так давай я Славодума отряжу, он и телом здоровее будет, и в этом деле по больше Люта смыслит.
- Нет, Шатун, не беспокойся. Просто нужно мне с Лютовзором поговорить по душам. Чувствую долгим будет этот разговор, потому и спрашиваю, нужен ли он тебе, али нет. Ну а раз так, то я прямо сейчас за ним и схожу.
Беровед развернулся, и направился своим неспешным шагом к избе Лютовзора.
- А когда ждать то вас? - окликнул его старейшина. - И кто нынче вечером круг наговорит?
- Ждите завтра к утру. А сегодня круг не понадобиться, сегодня ночь будет светлая.
Последних слов ведуна старейшина не понял. Что имел ввиду старик? То ли ночью будет светло как днём, то ли ещё какая напасть? Чудным был ведун в роду Седовласого Медведя.
Бесконечная темнота безоблачного ночного неба нарушалась лишь далёким светом малых и больших звёзд, да бледным светом полнотелой луны. Нынешней ночью её Владычица не кутала землю густым сумрачным покрывалом, а, словно, накрыла тонким лоскутом полупрозрачной ткани, сквозь которую не стоило труда разглядеть мир вокруг себя. Особым нынче был и лес. Он наполнился звуками особой, отличной от дневной, жизни. Словно со всех сторон доносились неузнаваемые голоса, шум листвы, чей сон был нарушен чьим-то нечаянным прикосновением, напоминал тихие, неспешные речи увенчанных сединами и нажитой долгими годами мудростью стариков.
Шёпот деревьев прерывал лишь звонкий треск плясавшего на сухих поленьях огня. Его свет падал на сгрудившиеся плотной стеной деревья, рождая причудливые тени, так же заходившиеся в неистовом танце на укрытых шершавой корой стволах.
Лютовзор не отрываясь смотрел на буйный огонь. Его вид уносил все мысли юноши куда-то вдаль, и в тоже время приковывал к себе всё внимание, не давая отвлечься на сторонние вещи. Напротив него сидел Беровед, пристроившись на приволоченном Лютовзором из чащобы дубовом пне, корни которого, по счастью, давно ослабили свою хватку, и вытащить его из земли не составило труда.
- Зачем копьё-то с собой взял?
От неожиданности Лют вздрогнул, оторвав взгляд от пламени. Ведун сидел с прикрытыми глазами, словно маленький ребёнок, который, не желая спать, притворяется, и украдкой поглядывает, когда же заботливая мать отвернётся от него.
- Мало ли… - промямлил Лютовзор, бросив мимолётный взгляд на покоившееся у правой руки оружие.
- Неужто охотится на кого собрался?
- Да нет, еды и так хватает.
Беровед, по своему обыкновению, огладил седую бороду.
- Тогда зачем?
- Вдруг зверь какой придёт? - нехотя ответил Лют.
Ему становилось не по себе, когда ведун вот так, казалось бы, ни с того, ни с сего, начинал спрашивать его о том, что и так было понятно. В такие моменты он чувствовал себя маленьким несмышлёнышем, не понимающим чего от него хотят.
- Ну придёт зверь, и что с того? Не бросится же он на тебя.
- Отчего нет? - удивился Лют.
- Оттого, Лютовзор, что совсем ты озлобился. Уже в лес боишься без копья зайти, а что дальше будет? Станешь всякого волка убивать только из-за того, что тебе почудилась угроза в его взгляде? Станешь бить птицу не из-за голода или какой другой большой нужды, а так, ради смеха, чтобы похвалиться своим умением?
- Что ты, Беровед! - Лют не на шутку перепугался, услышав в голосе ведуна гнев, а смысл его слов заставил юношу содрогнуться, при одной лишь мысли о таком непотребстве. - Зачем ты так говоришь?
- А то ты не знаешь. Не чувствуешь, как в душу проникает когтистая лапа, от которой всё нутро покрывается ледяной коркой. Как чей-то тихий голос шепчет тебе, что всякого зверя следует нещадно убивать! Говорит, что они опасны, ведь в любой момент могут напасть, разорвать тебя своими зубами! Скажи, что я ошибаюсь, скажи, что всё не так!
Лютовзор молчал. Молчал не потому, что не знал ответа. Молчал потому, что боялся. Боялся признать правдой всё сказанное ведуном. Боялся, что в самом деле начнёт бить животных ради удовольствия, ради того, чтобы увидеть, как чья-то жизнь вместе с кровью текущей из страшной раны, вместе с последним хриплым вздохом покидает тело. Он не знал, что сказать Бероведу, и потому молчал.
- Не хочешь говорить. - Беровед с кряхтением поднялся на ноги. - Страшишься. Себя страшишься, тьмы в себе! Вместо того, чтобы бороться с ней, ты дрожишь от каждого шороха, и чуть что, хватаешься за копьё!
- А как с ней бороться! Как бороться, если она во мне!
- Хотя бы попытайся понять, за что она смогла уцепиться, - ведун зашёл за спину юноше, высясь над ним, как столетний дуб над юным деревцем. - Загляни в себя, разгляди в душе её корни.
- Да что толку заглядывать. И так всё ясно - волк всему виной. Как с ним тогда встретился, так и потерял покой.
- Волк, говоришь… - Беровед положил ему на плечо руку, больно сжав его иссохшими за долгие годы жизни пальцами. - Так тому и быть.
И вдруг он запел. Негромко, протяжно, насколько позволяло старое горло. Он пел не так, как поют в кругу друзей у костра, и не так как поют по праздникам, восхваляя богов. Его песнь не была похожа даже на древние сказания, которые пытливо слушают люди, неотрывно глядя на певца. Лютовзор не мог даже разобрать слов, словно они ускользали от его слуха. Он не мог поднять головы, ведь его тело словно одеревенело. Ему были подвластны только глаза, но стоило Люту бросить свой взгляд на пламя костра, как и они не пожелали больше отрываться от него.
Огненные цветок набирался сил, он рос во все стороны, тянулся и к ночному небу, и к молчаливой земле, и к неподвижным деревьям. Но пуще всего он стремился приблизиться к Лютовзору. Пламенные языки почти приблизились к его лицу, но почему-то не принесли за собой обжигающего жара. Даже наоборот, их мимолётное прикосновение приятно холодило тело. Подчиняясь неведомой воле они принялись складываться в замысловатые образы, извиваясь вокруг друг друга. Лют смог разглядеть огромного сокола, который в следующий миг стал высоким рыжекудрым юношей. И стоило ему встретиться с взглядом с его горящими глазами, как весь мир вокруг Лютовзора словно затянула густая дымка. А потом наступила тьма…
Сквозь плотную чёрную пелену полыхнул яркий свет. Разогнав наваждение, он исчез так же неожиданно, как и появился.
Лютовзор, почувствовав как одеревенение оставляет его тело, вскочил на ноги, не понимая, что ему думать о непрошеной ворожбе, учинённой Бероведом. И тут он понял, что ведун куда-то пропал. И вместе с ним исчез знакомый лес, костёр, и даже звёздное небо. Вокруг него росли другие, не виданные и не узнаваемые Лютом деревья, чужие звери щебетали в чащобе, а синева небосвода словно опустилась, приблизившись к земле. Или, может, всему виной были облака, неизвестно от чего ставшие многим больше видимых Лютовзором прежде. Но что пугало юношу больше всего, так это солнце. Его свет заливал всё вокруг, лаская тёплыми лучами листву на деревьях и зелёную траву под ногами, но светила не было видно! И причиной тому уж точно были не разросшиеся облака.
Но вскоре испуг оставил его. Не ведая почему, Лютовзор почувствовал, как мягкая, женская рука гладит его по голове, а в сердце приходит успокоение. На него волной накатилась сонливость, захотелось прилечь на траву, которая ЗДЕСЬ уж точно была мягче, чем ТАМ, откуда он пришёл. Но вдруг желание забыться в сладком сне разметало без остатка явственное ощущение чьего-то присутствия. К нему вышёл тот, кто по праву считался если не хозяином, то хранителем этого леса. Тот, при виде кого Лютовзор, не зная как поступить, почтительно поклонился в пояс. Огромный медведь, который, стоя на четырёх лапах, ростом превышал юношу едва ли не в двое. Маленькие глаза смотрели на поклонившегося человека без злобы, с добротой даже с заботой, но вместе с тем с недовольством и укором. Так может смотреть только отец на провинившегося сына, прежде чем начать с ним настоящий разговор двух мужчин. И самое главное - шерсть на мягкой шкуре, идя от головы по хребту, была серебряной, седой.
Лохматая голова обнюхала его с ног до головы, прикоснувшись большим влажным носом к похолодевшей руке. Медвежье глаза неотрывно смотрели ему прямо в лицо, словно изучая его черты. Лютовзор не двигался, не понимая как ему себя вести.
Медведь обошёл его кругом, словно это был не прародитель целого рода, а обычный лесной великан, с любопытством осматривавший нежданного гостя. «Неужели это и есть Седовласый?», спрашивал себя Лют. Он уже забыл былое удивление, вызванное пробуждением в неведомом лесу. Все его мысли занимал тот, на кого он даже не смел смотреть.
Из-за спины подул ветерок, и тут, вместо исполинского медведя, перед Лютовзор встал немолодой мужчина. У него было лицо отца многих детей, волосы, стянутые на лбу широкой тесьмой, и короткая борода были увенчаны седыми прядями, а глаза словно и вовсе не имели единого цвета, переливаясь подобно драгоценным камням, рассказы о которых ходят по всему племени. На его широкие плечи, поверх нарядной рубахи, расшитой золотыми нитями, была накинута медвежья шкура, а сильные руки сжимали высокий резной посох, рядом с которым посох Бероведа смотрелся обычной палкой. Мужчина и в самом деле внешним видом походил не то на знатного ведуна, не то на могучего волхва, но было видно, что он сам был выше всех волхвов, ведунов и прочих кудесников.
Мужчина, не говоря ни слова, развернулся и направился прямиком сквозь чащобу. Сделав несколько шагов, он обернулся, и поманил Лютовзора за собой. Тот мог лишь последовать за ним…
Они остановились у широкой цветочной поляны, вольно раскинувшейся посреди неземного леса. Лютовзор посмотрел на своего спутника. Тот лишь глядел на трепещущие под дуновениями ветра травы, раздвинув рукой кусты. Он так и не проронил ни единого слова, оставляя Люта наедине со своими мыслями и домыслами. «Может быть я умер?» - спрашивал он себя. И в самом деле, всё происходящее вокруг него походило на посмертную жизнь. Или это был сон, навеянный ворожбой ведуна?
Вдруг на поляну выбежал волк. Зверь в несколько прыжков достиг середины цветочного моря и замер на месте. Вслед за ним из кустов вылетел молодой волчонок, похожий на пушистый комочек, из которого торчали голова и лапы. Он не мог тягаться с взрослым сородичем в прыти, и потому принялся быстро перебирать короткими лапками, с головой скрывшись в высокой траве. Отчего-то Лют знал, что это были отец и сын, и что где-то неподалёку есть и волчица, и малые сестрёнки и братишки этого малыша.
- Ты уже видел его, - прозвучал в душе знакомый голос.
Помимо своей воли Лютовзор присмотрелся к волку. Нет, его он не встречал прежде, в этом юноша был уверен.
- Не его, а волчонка. - Голос говорил неторопливо, словно нараспев.
Лютовзор напряг как мог своё зрение. Голова малыша лишь на миг появилась из травы, но этого мига ему было достаточно, что бы содрогнуться от ужаса. Он узнал глаза. Это были те самые два огонька, что терзают его душу. Только сейчас они горели не лютой ненавистью, а искренней радостью.
- Посмотри, как он играет со своим отцом. - Голос вновь заговорил в его душе. - Он счастлив. И он ещё не знает, что на следующий день в его стаю придут люди. Они убьют его сестёр и братьев, убьют мать, отца, а сам он лишь чудом спасётся, укрытый родителями в маленькой норе. Его семья будет убита из-за того, что в одном роду волк утащил у охотников подстреленную утку. Этот волк был совсем из другой стаи, но этим людям, ослеплённым жадностью, было всё равно. Они подняли весь род, и два десятка охотников решили отомстить за обиду, истребив целую стаю.
Лютовзор ошарашено смотрел на спину стоявшего перед ним мужчины. Он не знал, кому принадлежал голос, рассказывающий ему о самой ужасной судьбе, которой не пожелаешь даже самому чёрному человеку.
- Этот волчонок вырастет в того, чья ненависть к одним лишь людям переросла в ненависть ко всему живому, - продолжал голос. - Целью всей его жизни стало убийство, и не важно в чьё тело вонзятся клыки.
Мужчина повернулся к Лютовзору лицом. Он был всё так же молчалив, но глаза его, кажется, наконец-то обрели свой цвет. Они были подобны свету далёкой звезды, зовущей за собой куда-то в высь, к неведомым мирам…
Над головой всё так же темнело ночное небо, освещённое светом луны. Голоса ночного леса нарушали лишь потрескивания подброшенных в костёр веток, и громкое сопение ведуна. Он уснул прямо у костра, сидя на бревне и опираясь на свой посох.
Лютовзор лежал на траве, подарившей его разгорячённому тело прохладу. Не в силах понять, что же произошло с ним на самом деле, он мог лишь безвольно смотреть на ночное небо. Неужели сам прародитель почтил его своим присутствием, не погнушался указать потомку на ошибку, указать истинный путь? Да и было ли это на самом деле? Может, его встреча с ним была лишь мороком, сном, навеянным ворожбой, в один миг ставшего для Лютовзора таким загадочным и неизвестным, ведуна?
И лишь звёзды, и луна, и, пожалуй, сами боги знали ответы на все вопросы…
сентябрь 2009 год.