Осколки счастья
Бабушка Зина решила умереть. Причин для этого было несколько. Во-первых, 75-летний рубеж, который она назначила себе еще в юности, был успешно пройден. Через неделю уже семьдесят шесть стукнет, болячки старые давали о себе знать, и все чаще требовалась бабушке помощь и забота родных. А она не желала быть для них обузой. Во-вторых, дочери ее выросли, были обеспечены и успешны в жизни, теперь вот и внуки подрастали, и тоже радовали бабушку. В-третьих, она мечтала поскорее встретиться со своим мужем, Петром, которого не было рядом с ней вот уже много долгих одиноких лет. Месяц назад он явился к бабушке Зине во сне и, улыбаясь, протягивал к ней руки, словно звал: “Жду тебя, ласточка моя ненаглядная”.
Бабушка Зина сначала испугалась, переживала очень, она не планировала до этого сна уходить из жизни, хотела увидеть, как вырастут и женятся внуки, а там, если повезет, и правнуков понянчить. Но, поразмыслив, успокоилась.
Смерти она не боялась. Когда-то давно поняла она, что бояться смерти глупо. Когда смерти нет, ты жив, и бояться некого. А когда смерть приходит, тогда уходим мы, следовательно, бояться некому.
Да что там? Пожила на свете, хватит уже. И внучатам лишняя комната в доме не помешает, им вон в институт на будущий год поступать.
В общем, погоревала Бабушка Зина недолго, и решилась…
Видела она недавно по телевизору передачу о том, как где-то в Индии люди, уверенные, что настал их час, могут вот так просто взять и умереть, всего лишь настроившись на это.
Готовиться к событию начала загодя. Всю неделю мыла окна в доме, тщательно прибралась в комнатах, перестирала грязное белье, а занавески и скатерти накрахмалила, чтоб дольше не пачкались. Накануне вечером нажарила котлет, борща целую кастрюлю наварила, нафаршировала перец, чтоб деткам было что поесть. За ними глаз да глаз нужен. Чуть не досмотришь – схватят сухомятку, или вообще поесть забудут. Горе горем, а кушать надо. Особенно внучатам – молодые, растущие.
Выбрала бабушка Зина день своей смерти самый удачный – пятницу. Дочка с мужем, у которых жила бабушка, с работы в семь приходят, а внуки после школы на футбольную тренировку пойдут, вечером позже родителей будут. Так что родители ребятам сами и сообщат, что нет бабушки, подготовят детей, чтоб не испугались. Ведь молодые еще, впечатлительные…
Проводила бабушка утром своих родных кого куда, поцеловала их на прощанье, всплакнула, когда дверь за ними закрылась, и стала готовиться к событию. Приняла душ, помыла свои все еще роскошные волосы, надела нарядное платье и улеглась на кровать.
Молиться бабушка так и не научилась, она и в церкви-то была всего два раза в жизни. Первый раз, когда дочка старшая вдруг решила принять крещение. Бабушка Зина тогда пыталась образумить дочь, да где там? Модно было в то время, страна словно с ума сошла: все повально крестились, а потом крестики золотые нательные напоказ носили – навыпуск, чтоб видно было, у кого богаче, красивее, да тяжелей.
А второй раз попала она в церковь, когда внуков крестили. К тому времени бабушка Зина, дочь коммунистов, уже лояльно относилась к вере, но сама к ней так и не пришла.
И вот теперь, на смертном одре, не знала бабушка, как обратиться к Всевышнему, чтоб он забрал ее, поэтому она просто попросила:
-Дорогой Бог, я думаю, что мое время пришло, поэтому забери меня. – Она закрыла глаза и принялась ждать. Ничего с ней не происходило. – Если можно, сделай это быстрее, - попросила бабушка, приоткрыв глаза, - а то дочка в семь часов придет. – И снова закрыла глаза.
Она лежала, не шевелясь, минут двадцать. Прислушивалась к себе, не умирает ли уже? Нет ли слабости или каких-нибудь непривычных ощущений?
Ощущений не было.
Бабушка Зина не отличалась завидным здоровьем, но особенно смущал ее “преклонный возраст”. В том, что возраст преклонный, она была абсолютно уверена. Все, кого она знала и любила, умирали, почему-то именно в 75 лет – мама, сестра, дед с бабушкой, тетя. Даже подруга любимая, с которой еще в войну в эвакуации познакомились, и та закончила свою жизнь на этой отметке. Вот только отец умер слишком рано – едва вошел в возраст Христа. Но то не в счет, его на фронте убили.
Вдруг бабушка Зина открыла глаза и резко села на кровати.
-Вот дура старая, - подумала она, - Марковне обещала рецепт кулебяки дать, да забыла, - бабушка шустро соскочила с кровати и подбежала к комоду, накрытому ажурной хрустящей скатертью. Она по вечерам, перед телевизором, вязала такие, словно белые паутинки, нарядные накидушки и дарила их всем, кого любила. А поскольку любила она многих, то и скатерти такие были во многих домах их городка.
Бабушка Зина открыла верхний ящик комода, вырвала листочек из тетрадки и торопливо стала писать рецепт кулебяки. Закончив, она сложила листочек пополам и написала на нем: ”Нине Марковне. Рецепт кулебяки”.
Довольная собой, она снова легла на кровать. Мысли роились в голове, мешая сосредоточиться на процессе. Одна из них не давала бабушке покоя, но бабушка никак не могла уловить эту мысль и понять причину беспокойства. Наконец, она вспомнила. Дочке, Маришке и мужу ее, Илюше, купила на двадцатилетие совместной жизни подарок, так нужно, чтоб они нашли, поняли, что это им. Снова пришлось вставать бабушке.
Она открыла створки шкафа и извлекла из его недр комплект постельного белья в алых розах. Маришка любит розы, да и белье красивое уважает. Эх, жаль, нет упаковки праздничной. Ну, ничего, главное, чтобы поняли, что это – для них, родных. Она надписала на клочке бумаги: “На 20-летие совместной жизни Мариночке и Илюше. От мамы с любовью”. Положила сверток назад, чтобы не обнаружили и не обрадовались раньше времени.
-Все, - решила бабушка, - теперь хоть тресни, не встану, мертвые не должны вставать, - она легко, по-девичьи, рассмеялась звонким смехом, и совсем уж было легла окончательно, как вдруг зазвонил телефон.
Бабушка колебалась какое-то время, но телефон настойчиво требовал ответа. Нет, она обязана подойти. Вдруг кому-то из дочерей или внуков понадобилась ее помощь? Бабушка неуверенно приоткрыла один глаз и покосилась на телефон, стоящий на журнальном столике у окна.
Приняв решение, кинулась к телефону, боясь пропустить вызов. Потянувшись к трубке, впопыхах неловко задела синюю вазу, стоящую тут же, на столике. Ваза, покачнувшись, упала на пол и разбилась вдребезги. Синие, с острыми резными краями, похожие на васильковые лепестки, осколки, разлетелись по всей комнате.
Бабушка застыла на мгновение, не веря своим глазам. Телефон тем временем перестал звонить. Тяжело опустилась бабушка Зина в кресло, продолжая удивленно смотреть перед собой.
-Ну вот, теперь точно пришел мой час, - слезы потекли по ее щекам, но не о жизни своей горевала бабушка Зина.
Вазу эту подарил ей отец, Тимофей Ильич, перед самой войной. Было тогда Зиночке три года. Отец принес ей этот взрослый подарок в день восьмого марта, и как сейчас помнит бабушка - веточка душистой белой сирени стояла тогда в вазочке. Непостижимо, где достал отец эту сирень в заснеженной предвоенной Москве, когда за окнами все еще стояли трескучие морозы. Но тогда Зиночка даже не думала об этом.
Та веточка сирени так сладко пахла! Это было как в сказке.
“Это для тебя, моя принцесса”, - сказал отец, подхватив доченьку на руки. А у нее аж дыхание перехватило, когда он поднял ее высоко, почти под потолок. Так испугалась, что уронит свой подарок, не удержит такую тяжесть в руках. Прижала вазочку к груди крепко, и так держала, пока отец ее на пол не поставил.
С тех пор была эта вазочка с Зиной неразлучна. Даже в эвакуацию, в Якутск, куда в начале войны перевели школу, в которой мама Зиночки была директором, ваза отправилась с девочкой. Зиночка ни за что не соглашалась расстаться со своим сокровищем, мама настаивала, что ваза останется здесь, будет ждать их возвращения, потому что вещей с собой много брать было нельзя, но малышка плакала, умоляла, и мама, в конце концов, сдалась, выкинув из чемодана кое-какие вещи и освободив для вазы место.
Вазочка эта была, в общем-то, самая обыкновенная. Из темно-синего стекла, с узором из мелких белых цветочков на толстых пузатых боках, и с золотым ободком по верхней волнистой кромке.
Но была эта ваза свидетелем всех событий, что случались в жизни Зины Поливановой.
Тяжело вздохнула бабушка, смахнула слезы и пошла на кухню за веником и совком. Не хватало еще, чтобы ее родные ноги об осколки поранили. Собрала она стекла, но не в мусорное ведро высыпала, а положила перед собой на столик. Может, склеить еще можно? Но нет, некоторые осколки такие мелкие…
Бабушка Зина всегда любила цветы, они стояли у нее в вазе постоянно. Даже зимой, когда цветы в магазинах были дорогие, приносила бабушка в дом то веточку березы, то прутик тополиный. Ставила в вазочку, и, глядишь, через недельку распускаются робкие клейкие листочки, начинается новая жизнь, а бабушке радость.
Только сейчас была ваза пустая. Бабушка еще вчера, прибираясь в доме, выкинула букетик ромашек, что нарвала в огороде. А то некогда будет им, молодым, после ее смерти заниматься цветами, воду не догадаются поменять, и цветы засохнут, а засохшие цветы в доме – это так некрасиво!
Взяла бабушка Зина один осколок, положила его на ладонь, теплом повеяло от синей стекляшки. Вспомнила бабушка, как познакомилась в Якутске, в эвакуации, с Ритой, которая и стала ее лучшей подружкой на долгие годы.
Рита училась во вверенной Зининой маме школе, и девочки частенько играли, представляя себя то принцессами, то сказочными феями. И мечтали они в те годы больше всего о волшебной палочке, по взмаху которой можно было получить сколько угодно еды. Есть хотелось постоянно.
Однажды, когда девочки играли в комнате, в которой жила Зина с мамой и старшей сестрой, Рита подошла к окну. Морозы в Якутии трескучие, даже пятьдесят градусов – не предел, и окна на зиму конопатили, заклеивали и прикрывали всем, что хоть мало-мальски подходило для этой цели. Где-то в одеяле, которым было укрыто окно, Рита нашла дырку и принялась через нее разглядывать белые узоры на стекле. Вдруг, срывающимся от волнения голосом, Рита позвала Зину.
-Смотри, - она указывала куда-то вниз, где морозный узор был особенно плотным.
Сначала Зина ничего не заметила, но Рита ткнула пальчиком прямо в то место, где сквозь снежные вензеля просвечивало что-то маленькое и желтое.
Это было крохотное кукурузное зернышко, намертво вмерзшее в морозное стекло. Зина помчалась за мамой, и долго не могла понять, почему нельзя открыть окно, чтобы достать маленькую кукурузинку. Всю зиму девочки мечтали об этом зернышке, проверяли, на месте ли оно. Когда, наконец, наступили теплые дни, и окна расконопатили, мама торжественно вручила Зиночке сморщенный желтый шарик. И эту крошку Зиночка честно поделила с Ритой, дав той откусить половинку.
Бабушка Зина берет еще один осколок в руку, и новая волна воспоминаний окутывает ее. Они все еще в Якутске, уже пришла похоронка на отца, и старшая сестра ее, Мила, которой сравнялось в тот год восемь, устроилась работать в столовую. Чистить картошку. Оплачивали труд Милы картофельными очистками. Мила нарочно срезала кожуру потолще, а, возвратившись после работы домой, готовила из этой кожуры суп. Мама девочек каждый день приводила домой кого-нибудь из учеников, чтобы покормить этим супом, есть-то ребятишкам ой как хотелось! До сих пор помнит бабушка Зина вкус того военного супчика.
А вот этот, - бабушка подносит к глазам маленький осколок, - от него веет грустью. Возвращались домой из эвакуации в конце сорок четвертого, ехали, радовались, даже дети малые, и те понимали, что войне конец.
И сейчас во всех подробностях помнит бабушка ту страшную картину. Черный остов дома, обугленные стены на фоне ослепительно белого снега, и громкий крик всегда сдержанной, уравновешенной матери. Тяжело, тяжело вспоминать. Бережно кладет она осколок на стол, берет следующий.
Теплая волна прокатилась по телу, светлая улыбка озарила бабушкино лицо, разгладила морщинки. Это – воспоминание о встрече с Петенькой. Ее Петрушей. Познакомились они в Университете, где оба учились на химиков. Это была Любовь. Светлая, тихая, уверенная. Они общались, словно знали друг друга всю жизнь, а на третьем курсе поженились. Скромное ситцевое платьице, сшитое собственными руками из старенькой маминой занавески, казалось Зиночке самым красивым и необыкновенным. Зиночка была уверена, что это – на всю жизнь, он, ее Единственный, ее любимый, будет всегда рядом. Весело гуляла студенческая свадьба, молодые стали жить вместе, сняли угол в коммунальной квартире у глухой одинокой старушки.
А потом, через два года, оба распределились на Крайний Север. Вся жизнь лежала у их ног.
Бабушка Зина вздыхает и берет следующий осколок. Весь неровный, с острыми краями, он больно ранит ее ладонь, вонзившись в нее, словно игла. Кровь медленно проступает на поверхности кожи, но бабушка, кажется, не замечает этого. Лицо ее застывает. Она вдруг ощущает страшный, пронизывающий холод. Крайний Север, им с Петром по двадцать два года. Весело мчатся они на снегоходах, местные жители называли эти средства передвижения мотонарты. Три молодые счастливые пары – Она с Петром и еще две семьи физиков, попавших сюда так же, как и Зина с мужем, по распределению. Скорость, ветер в лицо, свобода, любовь. Еще только ноябрь, но мороз уже под тридцать градусов, лед сковал реку, и они мчатся наперегонки с ветром.
Что произошло потом? Почему мужчины, которые столько раз ездили на этих снегоходах, вдруг свалились с обрыва в реку, то ли ветром надуло снег так, что он лег обманчиво на край обрыва, наслоился на него, будто там, под этими слоями, тоже твердая земля.
Обманчив Крайний Север, и ошибок не прощает. И легкомыслия не прощает, шутить с Севером нельзя. Высохли слезы у бабы Зины, выплакала она их давно, лишь кольнуло в сердце, словно острый край осколка коснулся его.
Упали все три снегохода с обрыва в реку, и ушли под лед. Но мужчины, в тяжелой вмиг намокшей одежде, чудом успели выкинуть на берег женщин, а сами выбраться уже не смогли. Так и погиб Петенька на глазах Зины. До самой смерти помнить будет она взгляд его, полный любви и нежности. И слова прощальные, что крикнуть успел: “Живи, Зинушка! Ты должна!”. Хоть и умирал, понимал, что не выбраться ему, а думал в последнюю минуту о ней, о Зинушке своей.
Вздыхает бабушка Зина и бережно кладет осколок на стол.
А вот этот тоненький и хрупкий, как льдинка, осколок… Три дня Зина пыталась найти дорогу на полярную станцию. В первый день замерзла одна из женщин, к вечеру второго дня похоронила Зина и вторую подругу. Как шла она – не помнит, одежда коркой льда покрылась, но холод этот был ничем по сравнению с тем холодом, что был внутри нее, и не раз хотела Зина лечь и уснуть, завидовала она своим подругам, которые отмучились, но шла, потому что так наказал ей Петенька. Шла, потому что понимала – она должна, ради Петеньки, ради любви их спасти Жизнь, что пульсировала в ней хрупким робким ростком. На исходе третьего дня, когда ноги ее совсем не слушались, и она, обессилев, ползла, провалилась Зина в яму, и стало вдруг так хорошо и тепло, она почувствовала, что засыпает. Хоть и знала, что спать нельзя, но сопротивляться уже не могла.
Очнулась она в больничной палате на седьмые сутки. Чудом осталась жива, - разводили врачи руками и приходили посмотреть на этакое диво. Она же лежала, отвернувшись к стенке, и никак не могла согреться изнутри. Там теперь была пустота. Последняя ниточка, связывающая ее с любимым, оборвалась. Обморожены были практически все внутренние органы, и жить больше не хотелось. Незачем было жить.
Бабушка Зина кладет на ладонь круглый маленький осколок, он такой аккуратный, словно его специально вырезали, придавали ему красивую форму. Волна тепла и любви охватывает бабушку Зину. Наташенька, девочка моя, ты осиротела в те же дни, что и я. Мама твоя умерла, подарив жизнь тебе. А отец твой не дожил до твоего рождения всего два месяца. Именно ты спасла меня от безумия там, в больнице. Ты и стала моей семьей, моей старшей доченькой. На большую Землю мы возвращались уже вдвоем.
А скоро, - бабушка Зина берет еще два ровных круглых стеклышка, похожих на камешки, - в детдоме, куда она устроилась работать воспитателем, появились две сестры – Лена и Валя. Обидела их судьба, покалечила, выбрав для них родиться в семье алкоголиков. Зина выхлопотала разрешение на опекунство девочек, а вскоре и удочерила их.
Ну и последний, четвертый осколочек, который похож на драгоценный камешек-сапфир, - Марина. Девочка-подранок, познавшая к своим девяти годам всю изнанку жизни. Зина увидела ее в здании вокзала, когда провожала старшую сестру, гостившую у нее несколько дней. На улице стоял трескучий мороз, и девочка сиротливо жалась к батарее, отогревая озябшие ручки. Тонкая курточка, старые мужские ботинки и рваные чулки были на ребенке. Малышка, как бездомная собачонка, затравленно смотрела на проходивших мимо взрослых, словно ожидая, что кто-нибудь сжалится над ней и кинет кость.
В детском доме, куда привела Зина девочку, все отговаривали ее от удочерения. Девять лет – это уже возраст. Обычно ребенка берут лет до двух. Ну до трех, ну до четырех от силы, когда его еще можно воспитать, перекроить его характер. А в девять лет ребенок уже сложился как личность, и изменить его будет невозможно. Но Зина никак не могла забыть этот маленький жалкий комочек, жмущийся к батарее. И удочерила Маришку.
Стало у Зины четверо детей. Огромная, дружная семья. Девочек она воспитывала лаской да трудом, и выросли они чудесными людьми.
Много тут разных осколков, - как-то спокойно вдруг стало у бабушки на душе, - берет она их, один за одним, перебирает, словно монах четки, вспоминает. Тут и ухажеры многочисленные. Некоторые, как только узнавали, что четыре дочери у нее, тут же куда-то испарялись. Но были и серьезные, замуж дважды звали Зинаиду. Может, и зря она отказала, может, и слюбилось бы со временем, девочек ведь одной воспитывать ой как тяжело было. Но ни разу не дрогнуло, не затрепетало сердце Зины так, как при встрече с Петей. А значит, все правильно она сделала.
А вот эти осколочки, с золотыми искорками – внучата ее, их у бабушки Зины сейчас восемь. Гляди ж ты, как ярко переливаются в лучах солнечных, - бабушка смотрит сквозь стеклышки и опять звонким своим смехом смеется.
Все-таки, какую жизнь она прожила – длинную да счастливую! Любит, любит ее Судьба. Вот сколько счастья подарила ей!
А вот этот… Огромный осколок, вазочка странно как-то раскололась. Словно на две половинки распалась. Нижняя часть вдребезги, а верхняя, та, что от горлышка начинается, целой осталась.
Крутит бабушка в руках то, что осталось от вазы ее любимой, тепло чувствует, а ничего не вспоминается. Как же так? Этот огромный осколок о чем поведает? Но нет воспоминаний, только покой и радость на душе. Вроде все прошлое вспомнила, ничего не забыла. Ладно бы маленькое стеклышко осталось, а то вон – почти половина вазы. Водит бабушки Зина пальцем по волнистому краю с золотой каймой, и только улыбается.
Снова зазвонил телефон. Бабушка рассеянно протянула руку к трубке, но отчего-то не стала снимать ее. Посмотрела на часы. Ох! Почти шесть. Целый день прошел, скоро придут мои родные. Засуетилась привычно баба Зина, и вдруг вспомнила:
-Я же помирать собралась! Да как же это? Ведь надо непременно сегодня, в пятницу. Что же это? Ах, растяпа! – Бросилась на кухню бабушка Зина, пюре нужно успеть к котлеткам приготовить.
Видно, не судьба сегодня ей помирать, пироги нужно испечь, привыкли родненькие ее, что в выходные в доме пирогами пахнет. Да и осколок тот, огромный… Странный он какой-то. Может, это осколок счастья из ее, бабушки Зины, будущего?...