Что из всего этого вышло.
Санёк.
Очень была поражена поступком мужа Фаина Петровна — жена Санька. Такого она просто и припомнить то уже не могла. Чтобы Санёк ушёл с поручением в магазин, а вернулся поздно, неприлично пьяным и, главное, не выполнив её поручения? Ну не в какие рамки это не укладывалось. Это выражение у неё такое — насчёт рамок. Примите к сведению. Она так и сказала.
- Саня, и что мне теперь думать? Мне ещё не хватало пьяницы под боком на старости лет. Это же не в какие рамки не укладывается.
Она постояла, уперев в крутые бёдра кулаки, молча рассматривая явление, от которого отвыкла за последние пенсионные годы, и продолжила:
- Вот только не надо мне изображать страдания. Я знаю, ты за всю мировую экономику страдаешь. Сейчас он мне расскажет о падении цен на нефть. Но ты из-за этого раньше не напивался. А что сейчас случилось? А? Что ты мне глаза делаешь? Старый пьяница! Это всё Стёпка. Я знаю. С ним пил? - голос Фаины Петровны приобрёл железобетонные обличительные ноты.
Отвечать надо было так же твёрдо, правдиво и убедительно. Ибо уклончивость в ответах, при затуманенном парами пива разуме, могла принести нежелательные результаты. Санёк знал арсенал карательных мер супруги. Избави Бог!
- Мать! Что ты сразу на Стёпку наезжаешь? Он здесь причём? Да он уже потом подошёл. Ты же не знаешь, что с нами случилось. А говоришь, - укоризненно попытался урезонить супругу Санёк, пристроившийся на краю дивана и пытавшийся сосредоточить взгляд на её тапочках.
- Мамочки мои! Ты бы на себя со стороны сейчас посмотрел. Ужас. Бомж. Пьянь подзаборная. Всё! Хватит мне ерунду в дом нести! Ложись!
Продолжая ворчать, она подсунула ему под голову диванную подушку и, сбросив с его ног кроссовки, аккуратно положила ноги мужа на диван. Затем, походив ещё некоторое время по комнатам, делая вид занятого делами человека, тем временем кося взгляд на засыпавшего мужа, принесла плед и заботливо укрыла ноги уже всхрапывавшему Саньку. Самая вредная кошка Катька запрыгнула на спящего и улеглась у него в ногах. От умиления Фаина Петровна сложила на широкой груди руки и запричитала:
- Солнышко моё, Катюша, да не заслуживает он твоего внимания. Ну ладно, полежи, посторожи мерзавца, - и уже отходя, - вот стервец, гоняет их, а они всё равно к нему ластятся. Чем он их берёт? Вот и меня всю жизнь рядом с собой чем-то держит. А чем держать то? Фентези!
Ну, а дальше произошло то, что и должно было произойти. Ночью у Александра Ивановича подскочило давление. Он ведь пришёл давеча поздно, но всё - таки днём. И лёг, как мы помним, спать. Проснулся ночью, не будем уточнять, сколько было на часах. Никто на них в тот момент не смотрел. Фаина Петровна, надо полагать, спала. Голова у Санька раскалывалась от боли. Это я вам стандартную формулу определения его состояния предлагаю. Так она не соответствует действительности.
На самом деле было так. Голова, как центр средоточия невыносимой боли, существовала самостоятельно, а Санёк был при ней. Буквально, как необязательное, не могущее влиять на неё, голову, приложение. Думать ею, и то разрешения у неё спрашивать надо было. Может она в этот момент думать, или не может. В состоянии? Вот такая боль была. Вам это не знакомо? И слава Богу!
Тогда слушайте и принимайте к сведению. Это никакого отношения к «фентези» не имеет. Это жестокая реальность. Так вот, предлагаемая вам инструкция гласит: «Никогда, ни при каких обстоятельствах, не мешайте пиво с водкой!!! Ни в какой очерёдности!!! Ни до, не после!!!». Тем более, если водку предлагают вам на розлив. При этом должен твердо, смело и без всяких оглядок заявить, что не имею претензий к уважаемым производителям качественной водки и не менее качественного пива… (Знаю, что всякой дерзости в антирекламе есть предел). И вообще я не сторонник длинных отступлений. Поэтому вернёмся к тяжёлому состоянию Александра Ивановича.
Санёк наощуп проник сначала в туалет, потом на кухню. На кухне он долго не мог воспользоваться головой. Потому, что она была занята одним — болью. Парализующей. И для того, чтобы понять, зачем он пришёл на кухню, надо было выбрать паузу в непрекращающейся, казалось, боли и задать ей этот вопрос. Когда это удалось, он выполнил указание больной головы и сделал несколько глотков холодного кефира, стоящего на видном месте в холодильнике. Если бы не стоял он на дверце холодильника и его, кефир, пришлось бы искать... сами понимаете. Он бы ничего не выпил.
Потом он вернулся на диван и тяжело упал на прежнее место. Идти в спальню к супруге смелости не хватило. Во всяком случае, для реализации такого смелого поступка нужна была цепь логических, убедительных решений и доводов. А для этого нужна была та самая голова. Ох, друзья, вот тут я снова готов вернуться к выше приведенному отступлению с рекомендациями и повторить его полностью. Если хотите — сделайте это сами.
Итак, Александр Иванович на диване. Удобное положение занять практически невозможно. По причине всё той же больной головы. Как не ложись, ты находишься рядом с раскаленным, приносящим тебе невыносимые страдания членом твоего тела. А когда это самый главный член — голова, то страдания эти не только не дадут вам заснуть, но даже на минуту забыться не позволят.
Когда же к страданиям добавился тяжёлый шум в ушах и знакомая, беспричинная тревога, Александр Иванович понял, что у него серьёзные проблемы. И пора прибегать к помощи лучшей медсестры «всех времен и народов» — верной супруге, Фаине Петровне. Было уже не до разногласий по поводу его нынешнего поведения. «Фая-я.....Фая-я-а...». Можно подумать она спала. Особенно когда этот «старый пьяница» стал бродить по квартире. Она уже рядом. «Сашенька, что, придавило?... а я говорила..., когда же ты меня слушать станешь?». А руки разбирают трубки аппарата. И вот уже манжета обхватила руку, и задышал насосик в руках ворчуньи.
Скоро Александр Иванович перекочевал на чистые простыни и мягкие подушки, глотал по очереди какие-то таблетки, пил из рюмочки душистые снадобья. На затылке у него лежал один компресс, на лбу другой. И всё это под убаюкивающее ворчание, причитания и, естественно, угрозы. От которых было не столько страшно, сколько спокойнее. Он в надёжных руках.
Степан.
Для Степана это приключение не стало событием, сильно повлиявшим на его обычную повседневную деятельность. Он меньше других пил, трезвее всех оценил ситуацию, и потому выводы сделал более прагматичные, что ли. Он проводил Санька до подъезда и убедился, что приятель попал в свою квартиру. Санёк при нём звонил в свой номер домофона, отвечала ему Фаина Петровна, и в лифте Степан помог нажать ему нужную кнопку этажа. Выполнив положенные для настоящих друзей обязанности, Степан пошёл не куда-нибудь, а на своё рабочее место, в сапожную будку.
Только там он чувствовал себя защищенным от всяческих бед и невзгод, включая самые непредвиденные погодные катаклизмы или, допустим, стихийные бедствия. А сейчас Степан ощущал что-то, от чего хотелось спрятаться, защититься. Или разобраться. Было что-то необъяснимое, не понятное и потому тревожное. Обращаться к кому-то или обсуждать это с кем-то не хотелось. Он сомневался, чтобы кто-то ему сейчас смог объяснить, свидетелем чего он был. Вот поэтому он и выбрал местом уединения и размышлений свою будку.
Он сам строил это сооружение на надежном фундаменте, крепкое и тёплое. И с очень удобным, мягким топчаном. Да и не топчан это вовсе был, а полноценный диванчик. С подушкой и пледом. Будочка, или как её называл Степан - «павильон», была достаточно просторной, чтобы он однажды отделил этот диванчик занавеской, и никогда и ни кому впредь не разрешал на него садиться. Для клиентов был стул за откидной доской, именуемой «прилавком». Всё остальное пространство занимало оборудование и инструмент, накопленные за долгие годы.
Инструмент у Степана был уникальный. Ручки молотков, ножей, разных держателей игл, и даже ножниц и кисточек были изготовлены его собственными руками. Изготовлены были таким образом, что держать их удобно было только самому Степану. Так он их приспосабливал, обтачивал и шлифофал. Даже лакировал. Вы бы посмотрели на этот инструмент. Шик! Они, по его собственному определению, были продолжением его рук. Такое вот у него отношение к инструменту.
Степан был мастером. Из его рук заказчики получали не отремонтированную обувь, а изготовленную вновь. Он так считал. Что это, говорил он, я буду чужую плохую работу доделывать? И огрехи чужие скрывать? Я беру у вас, опять же пояснял он, полуфабрикат, добавляю свой материал, и изготавливаю вам новую «пару». «Пара» - это так он свою продукцию называл. И никогда не брал в ремонт один предмет — ботинок или сапог. Брал оба. И всё, что делал с одним, повторял и на другом. Даже если на втором предмете этого не требовалось. «Пара!». И клиенты с ним соглашались. И скажу я вам, проблем у него с заказчиками не было. Его уважали — он был мастером.
Я бы ещё долго вам о нём рассказывал, но боюсь, что потеряю для вас основную нить рассказа. Итак, Степан уселся на своё рабочее место и взял в руки «пару», от которой его оторвал Санёк. Работа всегда успокаивает. Это знает любой. Вот и Степан сел за работу с одной целью — сосредоточится, подумать, «помозговать», разобраться, что случилось.
Не каждый день к вам пришельцы из прошлого являются. Это же надо!? На днях, говорит, я ему стремянку держал! А это было тридцать лет назад! Нет, дарагой, ты меня так просто не разыграешь. Здесь надо подумать. И крепко подумать. Я тебе не Санёк. При всём моем уважении к Александру Ивановичу. Хотя, по мнению Степана, не по мужски он поступает, когда у Фаины Петровны под каблуком сидит. Но с другой стороны, может ему там удобно? А так, мужик добрый, умный. С ним поговорить всегда интересно. И надёжный, не как некоторые. Деньги возьмёт — не забудет. И даст, тоже — не забудет. Одним словом, правильный мужик. Но, доверчивый. Вот и сейчас, только начали ему лапшу на уши вешать, как он уже и поверил.
Конечно, всё, что натворил этот Боря, на десять цирков хватит. Но, сохранился он конечно хорошо, ничего не скажешь. Степан, действительно его помнит, и может мамой поклясться, что тот совсем не изменился. А с другой стороны, согласитесь, сейчас такие таблетки рекламируют, что поверишь в любое фентези. Одну таблетку принял — и ты мужчина, как в молодости. А? Сам Степан, конечно, этих таблеток не пробовал. Незачем. Баловство. И не хочет он этот вопрос обсуждать. Но всякое может быть, если уже такие проблемы для мужчин решают.
Степан поймал себя на том, что думается ему легко, а вот работается хуже. Руки не такие ловкие, как обычно. Он задвинул внутренний засов на двери и улёгся на диванчик. Решил подумать лёжа. Если бы Степан слышал, какого храпака задал он уже через пару минут. Он бы обязательно подумал о звукоизоляции.
Подбежавшая к двери клиентка уже было подняла руку, чтобы постучать, но замерла с открытым ртом и удивлением, застывшим на лице. Потом покачала головой, махнула рукой и пошла своей дорогой. А Степан, перед тем как заснуть, успел подумать, что какой-то, он слышал, фокусник по имени Коперфилд и не такие номера откалывает. Подумаешь, зашёл в сортир и пропал. Если хорошо разобраться, то и до этого можно додуматься. Заснул он, окончательно успокоившись.
Борис Иванович.
У Бориса Ивановича никаких проблем, после этого случая, кроме похмельных, не возникло. Никаких. Одно, пожалуй, досадное обстоятельство его несколько расстроило. Обнаружил он себя после «переноса», в вонючем сортире пивнушки «Пиво сраками». Стоял он, прислонившись к грязной, исписанной разным подручным материалом стенке. Стоял не твёрдо, покачивался. Отчего спина и рукав косоворотки приобрели цвет испорченного начинающим художником холста.
Да и то сказать, эти «росписи» обнаружились уже дома, когда на следующее утро он поднял косоворотку с пола и долго рассматривал её, пытаясь понять природу этих «росписей». Вот спросите меня, что больше расстроило Бориса Ивановича: то, что он в таком виде вчера шёл домой, или, что ему косоворотку стирать надо. Жена уже ушла на работу. И я вам с сожалением констатирую, что его расстроила перспектива стирки. А как он шел, кто его видел - да начхать... и забыть.
Стирать он, конечно, ничего не стал. Ну какая, скажите мне, стирка с больной головой. Тем более, что надо было идти на работу. На-до. Притом, что Борис Иванович человек свободной профессии и посещение работы у него носит форму свободного графика. Он художник-оформитель. И работает он в Художественном Фонде.
Страна последовательно и целеустремлённо строит социализм, затем, не сбавляя темпа, строит коммунизм и всякие попутные стройки века. Нужны плакаты, лозунги, портреты руководителей партии и правительства, портреты передовиков этого самого строительства и производства, и лозунги, лозунги. Кроме этого, у строящегося коммунизма большая потребность в разного рода подручном, текущем материале, в виде стендов, флажков, вымпелов персональных и переходящих. От одного передовика производства к другому, передовику производства. Работы у Художественного Фонда достаточно.
Борис Иванович не всегда был художником. Он в своё время окончил какой-то техникум со строительным уклоном. Но уклонился после его окончания в снабженческую деятельность, на заводе, производящем строительные материалы. Решение снабженческих вопросов с работниками смежных предприятий, как правило, оформлялось взаимными благодарностями. Ты мне сегодня устроил получение «дефицита», я тебе «поставил». Что поставил, знаете? Бутылку, конечно. Завтра я тебе устроил что-нибудь – ты мне поставил. Приятное с полезным. А вы думали, откуда это «словосочетание» взялось? А «приятные» состовляющие происходили как на рабочих местах, так и в местах более приспособленных для этих целей. В разного рода «забегаловках», барах, а то и просто на лавочках. В садах, скверах и парках родного города.
Знали бы участники этих деловых операций, что со временем, с приходом на замену «развитому социализму» «дикого капитализма», эта их операция будет носить название «откат». И будет поминаться даже в речах руководителей страны. Мало того, будет регламентироваться на государственном уровне. Представляешь, Борис Иванович? Руководитель страны вещает тебе с экрана телевизора, что за такую вот услугу, и поясняет вкратце, за какую, не следует больше двух стаканов наливать? На полном серьёзе. Нет, не представляет он.
Ладно, шутки в сторону. Сохраним последовательность повествования. Так вот, во время одной из таких приятных церемоний взаимного уважения, познакомился Борис с ребятами художниками, обмывающими очередную выполненную работу. И задружили они. Боря стал бывать у них в мастерских, проникся духом творчества и сначала в шутку, потом всерьёз, взял в руки кисть. И что вы думаете? Оказалось, что у него способности. Плакаты он мастерски пишет. И пером плакатным и кистью флейцевой.
И пошло, поехало. Стал Борис Иванович художником. Перешёл работать в художественный фонд. На второстепенных работах, конечно. Но творческим человеком он себя почувствовал. Со всеми вытекающими последствиями. Теперь в любом случае, на любое замечание, Борис имел возможность сказать — а я так вижу. А что вы думаете? Творческий человек, действительно, многие вещи иначе, чем обычный, не творческий человек, видит.
Так вот. Пришёл он, значит, на работу. В художественные мастерские. Народ уже по производственным участкам разбрёлся. Каждый своим делом занялся. Красят, рисуют, печатают, творят одним словом. На участке, где Борис плакаты пишет, народ собрался о «высоком» поговорить. Курят, моют косточки всякой творческой братии. А Борису эти разговоры не интересны. Всегда он в них с удовольствием участвовал, а сегодня не интересно. Вчерашнее мешает.
Сидел он на потрёпанном диване, неизвестно когда появившемся здесь, и с сожалением смотрел на товарищей по ремеслу. Не знают они, бедолаги, что пива в одном только баре может быть десятки наименований! И без очереди! Вот как дальше жить, зная такое? Работа в этот день у Бориса не заладилась. Он аккуратно закрутил тряпкой банку с краской, чтобы не сохла, помыл кисть и вышел на улицу.
Продолжение следует. http://proza.ru/2010/08/05/1297