Отправляясь на суд в Кфар-Сабу, я даже представить не могла, что стану свидетелем настоящей жизненной драмы, коснувшейся многих семей: дети, ставшие членами коммуны кришнаитов, обосновавшейся на севере страны в поселении Хариш, выбросили из жизни своих родителей и прервали с ними всякую связь.
...Они сидят в узком коридорчике напротив зала судебных заседаний в белых одеждах – в знак символического траура, держа в руках листы с фотографиями своих детей и красноречивыми надписями: "Мой сын десять лет в плену у секты", "1034 дня разлуки", "Семь лет...Мама и папа любят тебя", "1248 дней разлуки. Мы тебя очень любим и скучаем", "10 лет не с нами. Омер, мы тебя любим!"
Рассматривается иск Далии Ш. против Дорит, руководителя коммуны кришнаитов, где он находится уже в течение десяти лет. Далия утверждает, что Дорит запугивала ее в ответ на попытки матери вернуть домой сына. Это закрытый суд: свидетелей вызывают в зал по одному, в том числе – бывших членов коммуны, которые несколько лет назад оттуда вышли. Дорит и ее последователи вынуждены укрыться в соседнем зале под охраной, поскольку их появление в коридоре суда вызывает у родителей настоящую бурю, сопровождаемую гневными выкриками и рыданиями. Кришнаиты, в отличие от родителей, спокойны. Лица непроницаемы, никаких эмоций. Только когда расстояние между ними и возмущенными родителями сокращается до полутора метров, по лицу Дорит пробегает тень страха.
Пытаюсь зайти в зал, где укрылись кришнаиты, чтобы поговорить с руководителем коммуны и ее членами, но мне преграждает путь охранник. Я прошу его передать Дорит мою просьбу. Через минуту охранник выходит с ответом: "Они не хотят давать никаких интервью!"
Кстати, это уже не первый суд, где Далия и ее сын оказываются по разные стороны баррикад. Предыдущий состоялся в Хадере, когда сын подал иск против матери, обвиняя ее в посягательствах на его частную жизнь.
- Мой сын уже 10 лет находится в плену у этой секты, - рассказывает Далия. – И все эти годы я веду за него борьбу. О своей семейной драме и о том, что нас лишают возможности видеть наших детей, настраивая их против родителей, я рассказала в передаче на втором канале. Беда в том, что в Израиле нет законов, запрещающих секты, и когда мы обращаемся в полицию, то всякий раз слышим: "Ваши дети совершеннолетние, они имеют право сами решать..." Ну а если на них воздействовали разными психологическими методами, убедив, что их родители плохие, как быть в таком случае? Моему сыну было 18, когда он попал к кришнаитам, сейчас ему 28. Он не служил в армии, все за него решали его духовные наставники. Пять лет назад сын неожиданно согласился на встречу с нами в Бельгии. Мы с мужем дали ему пять тысяч евро, надеялись, что он вернется, а он взял их и пропал на пять лет. Мы не знали, жив ли он. Потом узнали, что он вернулся из Индии. Когда я увидела сына, он выглядел очень истощенным. Он сказал полицейским, указывая на меня: "Уберите от меня эту женщину!" Спустя восемь лет (!) он встретился со своей родной сестрой в суде и даже не посмотрел в ее сторону! Я очень надеюсь, что государство обратит внимание на Хариш, и пусть те, кто отнял у нас наших детей, отправятся за решетку!
- Я подруга женщины, чей сын уже десять лет не поддерживает с ней никакой связи, - говорит Ципи. – Его мать в тяжелейшем состоянии: она бродит по улицам и ищет сына, он чудится ей в любой проезжающей машине. Поэтому вместо нее здесь я. Поймите, это может случиться завтра с вашим сыном, или сыном ваших друзей. Надо что-то делать!
- Когда наша старшая дочь после армии увлеклась йогой, медитацией и здоровой пищей, мы это только приветствовали, - рассказывает Огения С., - Считали, что девочка открывает для себя новые вещи - прекрасно. Через несколько месяцев она сказала нам, что уезжает жить в Хариш. Вначале дочь приезжала домой, но все реже и реже, а потом вдруг заявила, что мы ее не любим. Я была в шоке, у нас нормальная семья, теплый дом, кроме старшей дочери – еще двое детей. "Как же не любим, доченька? Приведи хотя бы один пример!" Но она ничего не сказала в ответ. Смотрела на нас, как зомби: замороженный взгляд, никаких чувств. Не знаю, что с ней случилось. После этого она прекратила с нами всякую связь. Когда младший сын собирался жениться, он пытался увидеть сестру, хотел пригласить на свадьбу. Поехал в Хариш, но она отказалась с ним даже встретиться. Более того, кришнаиты вызвали полицию, чтобы выдворить оттуда сына.
- Четыре года назад мои старшие дочери, зять и пятеро внуков уехали жить в Хариш и оборвали с нами всякую связь, - рассказывает Грасиэла С., которая пришла на суд с мужем, сыном, младшей дочерью, зятем и внучкой. – Вначале ничто не предвещало беды. У нас очень дружная семья, мы всегда и во всем поддерживали детей. Когда старшая дочь увлекалась йогой и медитацией, мы не вмешивались: она взрослая, у нее свой путь. Но когда она уехала с внуками жить в Хариш, убедив одну из сестер последовать за ней, после чего они оборвала с нами всякую связь, это был удар. У них нет прошлого, старшая дочь мне заявила: "Ты мне не мать, ты просто предоставила мне свою матку, чтобы я пришла в этот мир, я принадлежу космосу". Но это неправда! Я всегда была и буду ее мамой, и я люблю ее. Вы видели сейчас, как ее муж отреагировал на наши мольбы о встрече с внуками – молча прошел мимо, как будто мы пустое место. У него нет сердца! Мы уже четыре года не видели ни своих старших дочерей, ни внуков. Нам не дают возможности поговорить с ними даже по телефону! Их наставники добились от суда решения о том, что нам нельзя приближаться к дому, где живут наши дети и внуки. Сначала мы думали, что на нас одних обрушилась эта беда, а потом узнали, что таких родителей, как мы, очень много. Только не каждый из них готов приходить, как мы, в суды и открыто говорить о своей боли.
- Я муж Карины, которую старшие сестры пытались убедить присоединиться к ним и уехать в Хариш, - говорит Ариэль Б. – Весь этот процесс происходил на моих глазах. Была такая дружная семья: в праздники все съезжались в родительский дом, сидели за одним столом – прабабабушка, бабушка, дедушка, дети, внуки, столько было радости и веселья - и вдруг все рухнуло. Моей жене сестры пытались внушить, будто бы родители над всеми в детстве издевались, и в том числе над ней, и потому ей надо уйти из дома. Но Карина ничего подобного не помнит: она росла в одном доме с двумя сестрами и братом, и родители очень любили своих детей. Я вот думаю: Хариш – такое уединенное, отдаленное от центра место... если ты постоянно находишься с одними и теми же людьми, и они тебе начинают что-то внушать, неудивительно, что в конце концов ты поверишь даже в то, чего никогда не было.
- Да, так все и было, - подтверждает Карина Б., - Сначала сестры предлагали мне пойти с ними на лекции кришнаитов: "Послушай, это так интересно!" Потом вдруг начали говорить странные вещи про родителей. При том, что у нас была совершенно нормальная, обычная семья, прекрасные отношения с родителями...Но когда старшая сестра с такой убежденностью начинает уверять тебя в чем-то, поневоле задашься вопросом "С чего она будет говорить все это просто так?" Я пыталась воспроизвести в памяти мельчайшие события своего детства, но ничего подобного тому, о чем говорила сестра, там не обнаружила. Отказавшись покинуть дом, я услышала от нее: "Раз ты на стороне родителей, мы не можем с тобой общаться, не звони нам больше и не приезжай". Сестры не только не приехали на нашу свадьбу с Ариэлем, но даже не поздравили нас! Я была на седьмом месяце беременности, поехала в Хариш: мне так хотелось увидеть сестер. Ко мне вышел только зять: "Зачем ты приехала? Они не хотят с тобой встречаться. Сколько времени нам потом потребуется, чтобы реабилитировать их после такой встречи?" Предположим, сестры не хотят видеть родителей и нас с братом, но при чем здесь бабушка? Ей уже за 80 лет, и она не понимает, почему девочки, которых она в детстве так любила и баловала, не хотят ее видеть и не привозят к ней ее правнуков?
ххх
В суд явились и трое свидетелей – бывших членов коммуны, обосновавшейся в Харише. Дрор выступал на стороне руководителя коммуны Дорит, Лили и Асаф – на стороне родителей.
- Я уже не живу в коммуне, у меня своя семья, ребенок. Но я продолжаю общаться с Дорит и членами коммуны, приезжаю к ним на праздники, - говорит Дрор. – Я попал туда в не самый легкий период своей жизни, и мне помогли там залечить душевные раны и восстановиться. В коммуне кришнаитов было очень много хороших вещей. Мы учились ко всему относиться с любовью, вели здоровый образ жизни, были, как одна семья, и пытались понять, для чего пришли в этот мир. Я не знаю конкретных обстоятельств семей, где дети не хотят видеть родителей, но думаю, что надо уметь отделять одно от другого. Лично мне пребывание в коммуне пошло на пользу: сейчас я живу отдельно, своей жизнью, но не теряю связи с теми, кто мне в свое время очень помог.
- Мне было 34 года, когда я попала в коммуну, - вспоминает Лили. – Я тогда встречалась с другом, который был оттуда, и он убедил меня переехать к ним. Дорит и все, кто жил в коммуне, приняли меня очень тепло, я стала членом их большой семьи. Все решения принимались руководителем коммуны. Она считала нас своими детьми и часто это повторяла. До момента, пока меня не пытались разделить с моими родителями, я чувствовала себя очень хорошо. Но когда мне начали говорить: "Может, корень твоих душевных проблем (а у кого их нет?) в твоем прошлом, может, родители над тобой издевались в детстве, и ты просто этого не помнишь", то со мной подобное не прошло. Я единственная дочь, меня не только очень любили, но и постоянно баловали. Но ведь сколько других семей было разрушено таким образом! Скольким детям задурили голову, внушив, что родители их в детстве били или сексуально домогались! Я сама мама двоих детей. Ну скажите, какой родитель, меняя "памперс", не мажет ребенку промежность кремом, не целует своего ребенка в живот, или попку? Это что, сексуальное домогательство? Между тем, я знаю родителей, которых обвинили как раз в подобных "домогательствах"!
Людей, которые подобно мне, вышли из этой коммуны, довольно много, - продолжает Лили. - Но не все еще готовы говорить обо всем открыто, как я. Боятся, не уверены в своих силах... А я решила, что буду выступать на стороне родителей, чтобы подобного не случилось в других семьях. Это так страшно, когда ты растишь ребенка, и вдруг он исчезает из твоей жизни. После ареста Гоэля Рацона в Израиле заговорили о сектах и коммунах, живущих замкнутой жизнью. Их в стране очень много, но далеко не во всех детей настраивают против родителей так, как это происходит в Харише. Члены коммуны следуют тому, что им говорят руководители. Они все за них решают. Родители звонят, а им не дают поговорить с детьми. Они приезжают в Хариш, а им не дают встретиться с детьми, вызывают полицию. Я понимаю, что в процессе духовного развития человек ищет себя, но зачем отрывать его от прошлого, от семьи, разрывать такие естественные связи, внушая то, чего не было. К счастью, я вышла оттуда вовремя, через полгода: я тогда почти не виделась с родителями, и мне было от этого очень плохо. Я продолжаю жить в Харише со своей семьей, члены коммуны объявили мне бойкот, со мной никто не разговаривает, но я их не боюсь. Пусть они меня боятся, потому что я – на стороне родителей. Ни у кого нет права разлучать детей с их родителями.
- В коммуну Дорит меня привели духовные поиски, мне было тогда 16 лет, - говорит 32-летний Асаф. – Я прожил там семь лет, несколько раз пытался оттуда выйти, но мне постоянно звонили, предлагали вернуться. И я возвращался, потому что, покидая коммуну, всякий раз оказывался в неком вакууме: я не служил, как все, в армии, не учился в университете, у меня не было никаких других связей с миром. В коммуне я чувствовал себя более уверенно.
Когда я решил окончательно уйти оттуда, мне было уже 23 года. За спиной ничего – ни армии, ни учебы, ни профессии. Отчасти помогло то, что я в тот момент расстался с подругой, с которой жил в коммуне. Я уехал за границу и у меня была возможность подумать и все проанализировать... Появилось ощущение: все, что хотел, я уже получил, и мне незачем оставаться в коммуне. Дорит – очень сильная личность, она вела себя по отношению к нам так, словно мы ее малые дети, образно говоря, пыталась меня, 16-летнего, обуть в башмаки пятилетнего ребенка. У меня была очень сильная духовная привязанность к Дорит, я получал от нее столько поддержки... Начать самостоятельную жизнь после того, как тебя постоянно опекали и все за тебя решали, было нелегко, мне потом пришлось даже ходить к психологу... Мне кажется, есть что-то нездоровое в том, что создаются такие отношения внутри группы, когда прерываются связи с родителями, а их место занимают духовные наставники. Почему одно должно мешать другому? У меня замечательные отношения с моими родителями.
- Мы пережили очень трудный период, - говорит Ури, отец Асафа. – Были и спады, и подъемы. Но нас с женой не покидала надежда, что Асаф однажды прозреет и вернется домой. Дело ведь не только в том, что потеряны годы, которые не вернуть: за семь лет сын мог отслужить в армии, поступить в университет, обрести профессию. Но есть более серьезная проблема: как из всего этого выйти без душевных потерь. Мы вовремя поняли, что самое главное – не потерять связи с сыном, ведь неизвестно, сколько он там пробудет... Ради этого мы сказали, что одобряем его выбор, начали посещать церемонии и праздники в его коммуне, жена ходила на лекции. При том, что мы с женой вели свою игру ради сына, о которой он не догадывался, я пытался увидеть во всем этом и положительные вещи. Ведь кришнаиты не учат плохим вещам, они говорят о любви к людям и природе, о духовных приоритетах. Зная, что мы поддерживаем сына, нас не пытались с ним разлучить. А сам Асаф, чувствуя за спиной свой дом и нашу поддержку, гораздо легче справился с психологическим кризисом после того, как покинул коммуну. Это было его решение. Он шел к нему долго и в процессе его взрослел, обретая самого себя. И вот результат: сегодня мой сын свидетельствует против Дорит, а я пришел с ним, чтобы поддержать другие семьи.
По-моему, самая большая ошибка в подобной ситуации – это впасть в панику, - продолжает Ури. - Ее совершают большинство родителей. От страха за своего ребенка они пытаются действовать с позиции силы, стремясь вернуть его любой ценой, но тем самым добиваются обратного результата, невольно помогая руководителям коммуны. Ведь у тех появляются основания сказать: "Вот видите! Мы были правы. Ваши родители агрессивны, они привыкли все решать с позиции силы, а не любви. Они вас не любят и, наверняка, издевались над вами в детстве". Когда же парень говорит, что родителям нравится коммуна и они поддерживают его выбор, между членами такой семьи встрять очень трудно. Возможно, у руководителей коммуны даже появляются мысли: "А что, если и его родители к нам присоединятся?" Одним словом, вытащить оттуда своего ребенка можно только, если у тебя есть терпение, и ты готов пойти на все, чтобы не потерять с ним контакта. Нельзя поддаваться панике, страху, обидам и злости. Ведь, возможно, тебе предстоит забег на очень длинную дистанцию...
ххх
К концу дня суд выносит решение: "Запретить в течение трех месяцев прямые или опосредованные контакты между истицей и ответчицей".
- Я доволен решением суда, - говорит мне адвокат Моше Бен-Басат, защищавший руководителя коммуны Дорит и сына Далии, - Дело закрыто. Я не первый раз защищаю своих клиентов, и могу утверждать, что против них открыто настоящее преследование. Они боятся людей, которые их преследуют. Вы это сегодня и сами видели.
- Я думаю, что будут еще суды, - уверенно произносит адвокат Янив Гавиш, защищавший интересы Далии. – Меня обнадеживает уже то, что в суд были вызваны для подачи свидетельских показаний люди, которые вышли из коммуны и выступают теперь на стороне родителей.
...Заседание суда закончилось, но страсти продолжаются. Члены коммуны выходят из зала, где укрывались от гнева родителей, и спешат к автомобильной стоянке. Заметив среди них своего сына, Далия с криком и слезами бросается к нему. Неожиданно для всех он останавливается и обнимает мать. Так они стоят в течение нескольких минут. Мы не слышим их разговора, но со стороны картина выглядит полной идиллией, при том, что несколько минут назад было оглашено решение суда, в котором, помимо прочего, матери и сыну предписывалось общаться в течение ближайших трех месяцев лишь посредством электронной почты.
У других родителей, наблюдающих за этой сценой, на глазах слезы.
- Он впервые обнял мать за последние пять лет, - тихо произносит Лили, - Слава богу...
Мать и сын размыкают объятия: он спешит вслед за другими членами коммуны к машине, Далия возвращается к группе родителей.
- Ну что? Что он тебе сказал? – наперебой спрашивают они.
- Он сказал: "Мама, ты душевнобольная, мы упрячем тебя в тюрьму", - со слезами произносит Далия.
Группа родителей разделяется: часть бежит вслед за членами коммуны к автомобильной стоянке, преграждая путь машине Дорит и препятствуя ее выезду.
Грасиела с мужем устремляются за зятем, умоляя его о том, чтобы он дал им возможность увидеться с внуками. Суд-то закончился, а семейная драма продолжается. Будет ли у нее когда-нибудь конец?
P.S. Лично я не имею ничего против кришнаитов, часто вижу их -улыбающихся прохожим и танцующих на набережной Тель-Авива. У каждого - свой путь познания истины. Каждый сам выбирает себе образ жизни. Приведенная выше история - всего лишь личная история нескольких десятков семей. И мне не очень понятно, почему руководители коммуны, проповедующие любовь ко всему сущему, не приложили усилий, чтобы преодолеть конфронтацию между членами коммуны и их родителями. С другой стороны, возможно, если бы родители не впали в панику, а повели себя более мудро, как родители Асафа, столь острой конфронтации, скорее всего, и не было бы.
Фото автора