Фёдор открыл входную дверь, и аккуратно, на ощупь вошёл к себе в квартиру. Свет снова отключили, значит, писать сказки он сегодня не будет, «А впрочем, ну их к чёрту», – решил он, «Вечер без сказки – вечер без головной боли». Усмехнулся, снял верхнюю одежду, прошёл к окну. Комната была залита лунным светом, тени от цветов, стоящих на подоконнике напоминали лапы фантастических существ, игра светотени рождала в воображении образы, сюжеты, истории… Кружка на столе стала стеной величественного замка, серебряная ложка превратилась в ручей, а стопки бумаг – в заснеженный горный массив. Какое-то время Фёдор любовался всем этим волшебством, но потом одёрнул себя: «Надо бы чаю выпить, и перебрать этот «заснеженный горный массив»… Но свет неизвестно когда дадут, а в темноте… Хорошо хоть осень тёплая». Он сел на подоконник, и уставился на маленькую тряпичную куклу, висящую на шторе. Она смотрела в окно, чуть отвернувшись от Фёдора. Освещенная луной, она казалась задумчиво-грустной. «Обиделась», – подумал Федя.
¬– Молчишь?.. – полувопросительно, полуутвердительно пробормотал Федя.
В открытую форточку, залетел порыв ветра, штора колыхнулась. Ему показалось, что кукла чуть отвернулась.
– Я бы на твоём месте тоже молчал. Прошу тебя, выслушай … Я не буду долго говорить.
Он посмотрел в окно и потёр подбородок ладонью…
– Знаешь, я часто вспоминаю тот вечер…нет-нет, я не начинаю опять, я хочу сказать другое. Понимаешь, в тот день я наверное за много лет, впервые почувствовал себя счастливым… Почему?.. Действительно, почему… Мы ведь не встретились тогда… Опустим подробности, чтобы вновь не ругаться… Мы не встретились. Город тогда… снова пел свою вечернюю музыку. Забавно, но Петербург умеет шуметь. Но даже находясь на Невском, всё равно можешь слышать тишину… и как ему это удаётся… я бродил по парку, думал, как же так вышло… что? Зачем я всё это рассказываю?.. Ты ведь не знаешь, что случилось в тот вечер, а я хочу рассказать.
Фёдор встал, подошёл к столу, и, выдвинув нижний ящик, достал оттуда рамку с фотографией. Он поставил её на подоконник, под куклой, и сев обратно, взглянул на фото. С фотографии на него смотрела молодая девушка. Ее длинные волнистые волосы были собраны в хвост, а взгляд одновременно и грел, и холодил сердце. Он улыбнулся.
– Было уже темно, я встретил нищего, со старым магнитофоном, а в сумке у него было много кассет… Он сидел на скамейке и слушал... Чтобы было громче, к магнитофону бродяга подключил огромные хрипящие колонки. Он спросил, что я хочу услышать. Я улыбнулся и ответил, что хочу услышать музыку сегодняшнего вечера. Потом я спохватился, что заказал что-то слишком уж образное, и хотел было назвать определённого исполнителя, но он уже включил старинное танго. Ты когда-нибудь слушала танго, в задремавшем парке, в Петербурге? Все тут же закружилось в танце…деревья, скамейки, опавшие листья… И я танцевал вместе с ними, просто танцевал, думая что… счастлив? Просто так, без причины. Но ведь я не был бы так счастлив, если бы мы встретились.
Федя молча взглянул в окно, встал, улыбнувшись самому себе, и отправился во тьму кухни заваривать чай.
– Свет – сказал он, улыбнувшись, и лампочка неожиданно загорелась. Напевая какую-то мелодию, налил кипятка в чашку. Кукла на шторе колыхалась в такт, словно танцуя. За окном, падал снег.