(Конец августа 1399 года)
Копье расщепилось на втором ударе, и герцог в сердцах откинул его в сторону. «Чертов оружейник! Вот вернусь, насажу его на это копье – пусть осознает, каково мне биться его оружием!»
Луи Анжуйский развернул лошадь, всё еще нервную после удара, и потрусил к шатру переживать поражение.
Плохо, что бои на мечах тоже поставили на сегодня. Утром Гектор де Санлиз уже ударил по щиту герцога, но настроение для боя с ним не очень-то подходящее! С этим господином и в лучшие времена не сразу сладишь, тем более теперь, когда дает себя знать старая рана…
Прошлой весной во время боев под Неаполем у герцога надломилась шпора, и, соскакивая с коня, он пробил ступню до самой кости. Рану тогда же и подлатали, но сейчас, с приближением осени, она что-то снова заныла. Утром шел к лошади – хромал… Потом, правда, расходился, но если вдруг в самый разгар боя неудачно наступит, подвернет ногу, то всё – пиши пропало! Санлиз не из тех, кто отпустит. Обязательно шарахнет по шлему. Испортит дорогую вещь… Да еще отлеживайся потом целый месяц, вместо того, чтобы возвращаться назад в Италию, в самое удобное для похода время!
Подбежавший оруженосец подставил колено, чтобы герцогу удобнее было спешиться, но, пребывая в сильном раздражении, тот спрыгнул сам. И зря. От боли, молнией пробившей тело из больной ноги до самого затылка, он покачнулся, неловко махнул рукой в железной рукавице и задел лошадь, которая тут же взвилась на дыбы. Герцог отступил — и снова на больную ногу!
«Лошадника тоже на копье насажу», – зачем-то подумал он, хромая к венецианскому креслу, которое специально вынесли из шатра, чтобы его светлости удобнее было наблюдать за турниром.
– Сколько ты отдал за это копье, мессир? – крикнул сидевший неподалеку Бертран де Динан. – Оно же гнётся, как лоза!
– Не помню, – огрызнулся герцог.
Рухнув в кресло, он растопырил локти, чтобы оруженосец мог снять с него часть доспехов, и, кривясь от боли и раздражения, заворчал:
– Каждый турнирный сезон обходится мне в тысячу золотых салю.
– Ого! – присвистнул Динан.
– А ты думал! При таких расходах терпеть еще и поражения! А скоро опять на войну… И лекари эти чертовы три шкуры дерут…
Герцог зашипел, потирая ушибленный бок, который, наконец-то, освободился от железа, и хмуро произнёс:
– На два вчерашних синяка они ухитрились наложить по три повязки и уверяли, что именно столько и надо. А на этот бок все десять наложат! Надоело все!
Он проводил глазами пажа, который проносил мимо поломанное копье, сплюнул и выругался.
– Кстати, неплохой был удар, – заметил Динан. – Если так же ударишь по Санлизу мечом, тут будет на что посмотреть.
– Не ударю. – Герцог блаженно вытянул ноги и водрузил их на маленькую скамейку, заботливо поднесенную оруженосцем. – Я вообще подумываю отказаться от этого вызова. Нога разболелась. Если выйду на мечах, обязательно проиграю, а зачем мне такие расходы… Было бы ради чего.
Оба, не сговариваясь, посмотрели в сторону помоста для зрителей.
– Тут я тебя могу понять, – пробормотал Динан, глядя на безвольно поникшего в кресле короля. – Жалкое зрелище, да?
Герцог ничего не ответил, но взгляд, которым он смерил королеву, что-то со смехом шептавшую на ухо Луи Орлеанскому, говорил о многом.
В глазах Динана тоже промелькнула ненависть, только смотрел он не на королеву, а туда, где цепко ухватившись за спинку королевского кресла, стоял Филипп Бургундский. Старый герцог всем своим видом давал понять, что слушает одного лишь герольда, но маленькие глазки под тяжелыми черепашьими веками, то и дело беспокойно перебегали с короля на герцога Орлеанского и королеву.
– Пожалуй, ты прав, – процедил сквозь зубы Динан. – Санлиз – пес из Бургундской псарни. Не принимай его вызов. Они сейчас злые.
Между тем на исходные позиции выехали рыцари, вызванные герольдом, и собеседники подались вперед, не замечая, что к шатру подъехал сильно запылённый всадник, явно прибывший издалека. Всадник спешился, бросил поводья оруженосцу герцога и подошел как раз в тот момент, когда прозвучал сигнал к началу боя.
– В чем дело? – с неудовольствием спросил герцог.
Рыцари на ристалище уже пришпорили лошадей, опуская копья, и он не хотел пропустить момент удара.
– Письмо вашей светлости от его преподобия епископа Лангрского, – отрапортовал всадник.
Он подал запечатанную лиловым сургучом бумагу и потихоньку тоже скосил глаза на ристалище.
– Давай.
Герцог, не оборачиваясь, выдернул письмо, дождался, когда граф Арманьякский без особых затей выбьет из седла своего противника, переглянулся с Динаном, отметив, как скисло лицо герцога Бургундского, и только потом сломал печать.
«Дорогой друг,- писал епископ,- спешу сообщить, что Ваши дела в Арагоне счастливым образом уладились.
Все именно так, как мы и предполагали – Ваша будущая жена оставляет за собой титулярное право именоваться королевой Иерусалима, Неаполя и Сицилии, но с отказом от притязаний на Арагонский трон. Вы же утверждаетесь в законных правах именоваться королем Сицилийским и Неаполитанским, но также обязуетесь не посягать на формальный трон супруги.
Хотелось бы написать несколько слов и о самой принцессе Виоланте.
Даже отбрасывая в сторону родственные симпатии, не могу не признать, что Ваша будущая жена обладает многими достоинствами. Годы не нанесли ущерба её красоте, лишь придали чертам спокойную уверенность. Одевается она без испанской чопорности, увлекается благородными искусствами и сама весьма искусна в вышивке. Но все это не идет ни в какое сравнение с теми богатствами характера, которые я нашел в своей племяннице. Она умна, образованна и очень, очень дальновидна! Осмелюсь предположить, что брак с девицей, полагающей основой семейного счастья не любовь, но крепкую уверенность в завтрашнем дне, принесет Вам, помимо очевидных выгод, еще и удовольствие чувствовать рядом надежного союзника. В нынешнее смутное время что еще можно оценить выше?
По предварительной договорённости свадебная церемония состоится не ранее будущего года, о чем заранее скорблю, так как дела нашего авиньонского папы вряд ли позволят мне долгие отлучки теперь.… Но, если Вы не будете против, я бы очень рекомендовал пригласить для встречи будущей герцогини Анжуйской Новарского епископа Петроса Филаргоса. Моя племянница питает слабость к монахам францисканского ордена, однако, по молодости лет, считает каждого, подпоясавшегося веревкой, достойным её внимания и опеки. Отец Филаргос на первое время может стать для принцессы отличным наставником в науке отделять зерна от плевел. Уверен, он также станет полезен и Вам в Ваших итальянских делах, поскольку пользуется особым расположением герцога Висконти…"
Дальнейшее герцог прочел по диагонали, а уверения в дружбе, которую не сделает сильнее даже грядущее родство, вообще пропустил. Все это можно будет перечитать и позднее. Сейчас же следовало хорошо подумать.
О Петросе Филаргосе Луи Анжуйский уже слышал и ничего не имел против того, чтобы завязать с ним взаимовыгодное знакомство. Но он никак не мог понять, при чем здесь принцесса Виоланта? Почему монсеньор Лангрский советует завязать знакомство с итальянским епископом не на свадьбе, что было бы естественно, а предлагает начать его со встречи будущей герцогини, где, по обычаю, герцог не должен присутствовать? Что такого важного может быть в поучениях его будущей жены?
«Наверное, дура? – думал герцог, сворачивая письмо. – Его преподобие что-то уж очень усердствует, расписывая племянницу. Умна, дальновидна, а покровительствует всем без разбора «по молодости лет», и это в двадцать-то! Где ж тут ум?!"
Впрочем, умная жена – достоинство спорное. Зато «спокойная уверенность в чертах» настораживает. Дура, и ладно – это не всегда плохо, но вдруг она еще и урод?! Вот уж этого не хотелось бы…
Герцог вздохнул и почесал кончик носа.
– Плохие вести? – спросил Динан.
– Нет. Скорее, хорошие.
Луи Анжуйский встал и потянулся, разминая ноющий бок.
– Но схватку с Санлизом придется отложить до лучших времен. Сейчас надо поберечься. Женюсь.
Динан поднятыми бровями продемонстрировал, что новость произвела на него впечатление.
– На ком же?
Герцог усмехнулся.
- На девице со спокойной уверенностью в чертах, - пробормотал он.
ПРОДОЛЖЕНИЕ:http://www.proza.ru/2010/08/07/1116