ГЛАВА 25
Детская жарко натоплена. Маленький мальчик, подперев блед- ные щеки почти прозрачными кулачками и смешно раздув ноздри, облокотился на подоконник и теперь тяжело дышит, будто испус- кая дыхание. Взгляд его прикован к крохотному ярко освещенному окошечку полуподвального помещения напротив, к комнате, где живет дворцовая кухарка. Ранние зимние сумерки еще только на-
Sovok.ru
чали сгущаться, но уже с четкостью оттеняют окошечко, и оттого все, что делается в каморке, видно как на театральной сцене. В этом импровизированном спектакле единственный зритель – он, малолетний цесаревич, Великий Князь, полковник лейб-кирасирс- кого полка, генерал-адмирал Российского флота, сын Великой Им- ператрицы и убиенного государя.
На полу кухаркиной комнаты сидит другой мальчик. Лица его
почти не видно. Но подле него находится то, что теперь полностью поглощает внимание цесаревича. Ярко раскрашенная лошадь-ка- талка в белых яблоках грубо вырезана из кусков дерева, непово- ротлива и мало пригодна для маневров, но его высочество в пари- ке и неестественном для его роста длинном платье сейчас ее желает более всего на свете. Гей! -вскочил бы он на верного коня! Гей! – взмахнул бы своей дареной острой сабелькой и помчался бы на- встречу неприятелю, ведя за собой свое игрушечное войско. А вот бы и мальчик из подвального этажа присоединился бы к нему! Уж, как бы они вместе поскакали, как бесстрашно врезались бы в ряды врага!
Наследник оглянулся на свою пустую полутемную комнату. Занятия с учителями давно закончились, а к вечернему чаю еще не звали. Повторить разве урок французского?
В углу стоит подаренный матушкой на день рождения четырех- метровый деревянный корабль. Все в нем, как на настоящем суд- не – и штурвал, и паруса, и гаубицы! Из них можно даже стрелять деревянными ядрами, правда, под присмотром воспитателя. Ма- ленький принц с восхищением потрогал миниатюрный капитанский мостик. Хорош корабль. Да только в руки его не возьмешь и в ру- чей по весне не пустишь.
Мальчик со вздохом «сел» на коня-скакалку, жеребячью голову на длинной палке, и с шумом пронесся от дверей до изразцовой печи, прямо до выстроенной на полу роты деревянных солдатиков.
– В две шеренги стройсь! – закричал он и сам по своей коман-
де проворно выстроил игрушечную гвардию.
– Что с вашей формой, милейший? – обратился он к гвардей-
ПАРК
цу с отколотой во время игр частью платья. – Это нарушение дисциплины. Отправляйтесь на гауптвахту! А вы, – он требо- вательно оглядел свое «войско», – шагом марш! Последнее у него получилось как шагомм арш – следствие яркого, вынесенного из детства впечатления от парадов и от команд полковых офицеров. Ать-два! Ать-два! Ногу, ногу тяни! Выше подбородок, дурья башка!
Вдоволь накомандовавшись, цесаревич снова подбежал к окну. Кухаркин сын по-прежнему играл со своей лошадью. Золоченые ходики в огромной комнате монотонно отбивали полчаса. До чая было все еще далеко. Звон часов напоминал звук молотка, заколачивающего гроб. Кто-то припечатывал к вечности только что прошедшие минуты.
В соседней комнате размещалась «птичня». Сейчас крохотные
ее обитатели почему-то разворчались перед тем, как садиться на насест.
Мальчик вспомнил, как намедни они с воспитателем его Се- нюшкой, голубчиком фонтан в клетке пустили. Птички, еще не осмотревшись и прижавшись, все вверху сидели. А он все подпры- гивал и любовался, как вода стекала
– Что же вы теперь, чижички, не купаетесь? Смотри, смот-
ри, Семен, братец! Да ведь они вылитые республиканцы! Сне- гири – старики, овсянки – старухи! А чижики и зяблики, они разве не похожи на буянов и кокеток?!
Немного спустя стали птички попархивать и купаться.
Бог с ними. Пусть теперь укладываются. Республике спать пор а.
Он решительно направился к большому столу красного дерева,
где обычно валялась всякая всячина – безделушки, скрашиваю- щие мальчишеский досуг. Сегодня там красовалась небольшая стеклянная пирамида. Цесаревич долго и завороженно рассматри- вал ее безукоризненные грани, и, находись кто поблизости, непре- менно заметил бы искорки восхищения и восторга, поминутно вспы- хивающие в глазах этого странного ребенка со взглядом старика.
Sovok.ru
Дверь в детскую осторожно отворилась, и в комнату неслышно вошел Семен Порошин. Мальчик узнал знакомые шаги, но взгляда от пирамиды не оторвал, и все вертел ее в задумчивости.
– Чем вы заняты, ваше высочество?
– Ах! – послышался вздох. – Я так в свой корабль вгляделся, что и эта пирамидка кораблем мне кажется, когда немного приз адумаюсь.
– Не хотите ли чаю?
– Что-то не хочется. А принесите-ка мне пилку из столяр- но й.
Воспитатель поклонился и вышел.
Уже через несколько минут будущий император, склонившись над столом, что-то усердно пилил.
В окошке подвальной комнаты кухарка заботливо подтыкала одеяло малолетнему сынишке. Конь в яблоках послушно стоял на ночном постое возле ножки кровати.
Навозившись с пилкой, его высочество еще раз взглянул в сто- рону погасшего окна и, вздохнув, одинокой тенью направился в свою не менее одинокую душную спальню. Не любил он этой комнаты. Полумрак, почти темнота, в сочетании с плотным жаром печей на болезненного ребенка оказывали почти телесное воздействие. Не раз он катался по кровати, обхватив обеими руками шею и крича, что горло ему сдавила петля. В такие минуты воспитатели и нянь- ки, немые свидетели душераздирающих сцен, прятались за дверя- ми, крестились и неслышно шептали: спаси и сохрани.
Пройдет не очень много лет, и у могилы Маленького Принца, успевшего совсем немного побыть русским императором, будут совершаться чудеса, особенно, как отметят потомки, в ответ на жалобы о незаконном притеснении и всяческих несправедливос- тях со стороны чиновников – огромного моря бездушной бюрокра- тии, уже тогда разлившегося по телу безграничной родины нашей.
Сословие это, в России столь распространенное, одним из ос- новных видов деятельности избрало, как известно, переписку.
ПАРК
«На ваш запрос от…», «Ваше обращение по вопросу…», «Учи- тывая вышеизложенное…» – несть предела чиновничьему крас- норечию, изворотливости его слога! Язык этот, вне зависимости от эпохи, любой нелепице придает логику и вразумительность, оп- равдывает преступление и бездушие, облекает в законность са- мый откровенный произвол. Прочтешь, эдак, письмо какого-нибудь Ивана Иваныча и подумаешь. Ах, какой это славный человек! Как печется он о благе государства и его многострадальных жителей! Достойный человек! И что это я, вечно недоволь- ный брюзга, беспокою его своими ничтожными просьбами? Как можно отрывать от дела такой блистательный ум, та- кого Гражданина?! Пишет он ответ – стало быть, знает, что пишет. Значит, с высоты его поста ему виднее! И хоть не улав- ливаешь порой сути полученного тобой письма, и вроде не несет оно разрешения твоей пробл емы, однако буквы, напе- чатанные на аккуратном стандартном листе, дают некое удовлетворение, внушают уверенность, что вот и тебе, ма- ленькой песчинке великого отечества нашего, оказали уваже- ние, приметили, на нижайший вопрос твой отреагировали по форме.
Подозреваю, с каким чувством удовлетворения заканчива- ет свой день Иван Иванович, с каким сознанием исполненного долга выпивает он после тяжелого рабочего дня чашку чаю и усаживается за заслуженный просмотр телевизионной жвач- ки, им самим и санкционированной. Устал ая пл оть должна получить отдых. Завтрашний день вновь будет полон слав- ных дел и свершений на нашу с вами пользу.