На этот раз Матвей решил пойти направо от эскалатора, бес- шумно его доставившего в подземелье. На минуту ему показа- лось, что кто-то прошел за ним сквозь прозрачные двери призрач- ной наземной надстройки. Вход в недавно открывшиеся для массового просмотра Большой Дворец и Хлебный Дом представ- лял собой странное маленькое здание из стекла и металла и снару- жи должен был напоминать, по замыслу Градоначальника, стек- лянную пирамиду во дворе парижского Лувра. (Ни больше и ни меньше, – усмехнулся про себя Матвей.) Хотя имитировала рос- сийская «пирамида» стрельчатые башенки творения Великого Ар- хитектора.
Надобно здесь же оговориться, что Хлебный Дом – название,
появившееся намного позже того, как были построены упомяну- тые здания, и в обиходе прижившееся благодаря известному укра- шению на своем фасаде в виде каравая хлеба и солонки. Сам же Великий Архитектор именовал свое творение Кухнями, из чего можно судить о его предназначении.
В подземном ходе, связывающем Большой Дворец и вышеупо- мянутый Хлебный Дом, Матвей остановился, немного постоял,
ПАРК
прислушался. Нет, видно, показалось. В темном фойе красного мрамора никого, кроме него, не было. Он миновал пустой в это время суток буфет, ощетинившийся ножками перевернутых стуль- ев. За стеклянными стенами сувенирного магазина таинственно поблескивали во мраке крутые бока матрешек. Поднявшись по мраморным ступенькам, он обнаружил, что стоит во внутреннем дворике под совершенно прозрачной крышей (все те же любимые материалы Градоначальника!). С трех сторон дворик окружали темные кирпичные стены здания, с тонкой симметрией расчлененные узкими длинными окнами. Со второго этажа к под- ножию странного сооружения спускались красного же кирпича ле- сенки, нисколько, впрочем, не ограничивая внутреннее простран- ство дворика, а только неназойливо отводя возможного посетителя в сторону, к основанию анфилад на первом этаже. На четвертой стене удивительного здания доминировал высокий проем, в про- шлом, очевидно, служивший въездными воротами. Исполинская арка теперь была полностью застеклена, и сквозь нее, совсем про- зрачную, видны были темные в этот час силуэты деревьев и ле- пешки снега с дождем. Картина в проеме арки была и величавой, и сверхъестественной. Казалось, кто-то или что-то вот-вот перед тобою там появится. Хотелось поскорее отвести взгляд.
Матвей шагнул в лабиринт залов, коридоров и переходов. Сли- ваясь в единое пространство, они образовывали одну непрерыв- ную анфиладу невиданной конфигурации. Комнаты, большие и кро- хотные, треугольные и в форме звезд плавно перетекали в квадраты или прямоугольники. Веерообразные переходы сменялись овала- ми. Казалось, что странный дом живой. Помещения вокруг будто двигались, переливались одно в другое, зазывали, стены что-то шептали. Внутреннее пространство змеилось в воздухе и растяги- валось до бесконечности, многократно отраженное в зеркалах ан- филад. Неожиданно появлявшиеся на пути оконные проемы увели- чивали эту глубину и сливали ее с бесконечностью наружной. Не имевшие границ анфилады комнат пересекались под прямыми и острыми углами, и в точках пересечения был как будто край все- ленной. Человека впечатлительного вся эта странная архитектура
Sovok.ru
могла, пожалуй, напугать или, во всяком случае, заставить сердце биться быстрее.
В самом центре анфилады вы вдруг оказывались на потаенной
лестнице, ведущей на другой этаж. Завернув за угол, могли очу- титься в каком-нибудь коридоре. Из проема неожиданно возника- ющей ниши на вас смотрело окно, или глаза скульптуры, или…Да мало ли кто мог на вас смотреть на каждом пятачке этого застыв- шего в кирпичной оболочке монстра. Богата была фантазия ху- дожника, сотворившего эдакое, – подивился Матвей. Видно было, что все залы использовались как выставочные. Тут и там виднелись экспонаты под стеклянными колпаками. Платья, посу- да, картины, мебель давно ушедшей эпохи мелькали перед глаза- ми. На все эти предметы, некогда окружавшие людей, исчезнув- ших из бренного мира, Матвей почти не обращал внимания. Здание, плоть и кровь творения Великого Архитектора, завораживало его, поглощало мысли, будоражило воображение.
То тут, то там помещения были перекрыты сводами. Много- численные проемы и стрельчатые готические ниши порой пересе- кались самым фантастическим способом. Их глубокие тени зас- тавляли невольно оглядываться назад в подозрении, что кто-то прячется за выступающей плотью стен. В каком бы зале он ни оказывался, молча и завораживающе глядели на него окна темны- ми глазницами ночи. Что-то в них было не так. То ли стрельчатая средневековая форма, то ли необычная глазу узость… Матвей пытался представить себя живущим в одной из этих геометричес- ки изысканных комнат. Он вспомнил, что здание десятилетиями использовалось и как госпиталь, и как приют, и под коммуналки, и бог знает как еще. Конечно же, они были разделены фанерными перегородками. Скорее всего, в одном пенале было одно окно, максимум два. На окружающий мир обитатель комнатушки все- гда смотрел из такого вот готического овала. Днем бесконечная снежная пустыня и тяжелые тучи, нависшие над полями. Ночью – караулящая тебя чернота и пустота. Бр-р! Невероятно тяжело по- стоянно ощущать на себе взгляд этих окон.
ПАРК
То ли от нервного напряжения минувших месяцев, то ли от со- знания того, что здание когда-то было обитаемо (в любом госпи- тале умирают люди!), Матвей стал различать голоса. Было ли то гулкое эхо пустых коридоров? Почудилось, или кто-то пробежал над головой этажом выше?
С моего воспаленного лба упали две капли холодного пота. Ужели снова сон? Но что мешает проснуться? Нет, надо набраться смелости и понять, что значит все окружающее меня, а самое главное, зачем я все это вижу.
Передо мной лежали чертежи и рисунки дворцовых построек. Строгими четкими линиями изображались павильоны, галереи и корпуса, такие же стройные и четкие, при этом изящные. Вот двор- цы, равнозначные по замыслу художника и его архитектурному воп- лощению – один для государыни, другой для наследника. Напро- тив них такой же величины дом для придворных дам и кавалеров. Таким просвещенная монархиня мыслила себе окружающий мир, – единство власти с народом. Нет парадных подъездов – полная гармония, слияние цивилизации с природой, искусственного с есте- ственным. Той же мысли подчинено естественное сосущество- вание других многочисленных зданий разного предназначения, боль- ших и малых, с элементами ландшафта – полянами, лесами, пригорками, прудами, оврагами и ручьями. Все в мире гармония. Все равноправно и органично!
Слышится сдавленный смешок.
– Как хорош собой Венечка в мундире подпоручика! Прав- да, Оленька?
– И то верно, Варенька! Хорош, чудо как хорош!
Голоса то слышатся Матвею отчетливо, то будто замирают в лабиринтах соседних комнат. Он принимается рассматривать ста- ринный костюм под стеклянным колпаком, костюм Матвея Каза- кова, как явствует из экспозиционной таблички.
– А ты помнишь, как смотрел он на меня давеча, когда чай
у Вертецких пили?
– Помню. А ты, Варенька, вся сконфуженная сидела.
– Неужели было заметно, Оленька?
Sovok.ru
– Очень. Хорошо еще, что маман ничего не приметила.
За стулом смотрителя оказался деревянный ящик с инструмен- тами, наверное, рабочие позабыли. Внутри – приличных размеров топор. Матвей не помнил, как взметнул его в воздух и вдребезги разбил стеклянный колпак. Тот расслоился на мириады мелких кусочков и с шумом осел на пол. Голоса немедленно стихли.
Матвей бережно погладил безголовый манекен и стал осто-
рожно расстегивать пуговицы зеленого камзола. Никогда еще не доводилось ему дотрагиваться до столь дорогой работы. Золо- тая нить, вышивка шелком…Мастера прошлого знали толк в хо- рошей одежде.
…Заправив в кюлоты тонкую батистовую рубашку, он тщательно завязал вокруг шеи белый атласный галстук. Весь костюм словно был сшит по нему. Взглянув на свое отражение в темном окне, Матвей двинулся дальше, туда, откуда доносились голоса.
Парк дачного периода – значилось в названии композиции. Со стендов на него молчаливо смотрели старинные черно-белые фотографии с изображениями дачных домов и краткой информа- цией о том, кому они принадлежали. Дома-терема, дома-башен- ки, дома – покосившиеся квадраты, почти все деревянные, слеп- ленные из крашеных досок, с претензией на оригинальность, но с какой-то чисто русской печатью недоделанности и недостроен- ности. Будто замахнулся некий местный архитектор на что-то особенное, да пыла его и опыта хватило только на резные окон- ные наличники да на крыльцо.
Притягивали глаз сиротливо приютившиеся рядом почтовые открытки. Местные виды, которых давно уж нет, старый железно- дорожный вокзал, перестроенный до неузнаваемости, летний Се- мейный Театръ, на месте которого успели придти в негодность хрущевки, – призраки из параллельного мира, плотно обступившие Матвея со всех сторон. Но вот (сердце при этом учащенно заби- лось) знакомая арка въездных ворот, какою она была до рестав- рации. На ней тогда деревце маленькое выросло, и смешанная зе- леная поросль пробивалась. А вот и Оперный дом без крыши, руины большого Дворца. И публика вдоль них прогуливается, не совре-
ПАРК
менная. Мужчины в длинных сюртуках, дамы в длинных до пят платьях с ажурными зонтиками от солнца, строгие гувернантки с детишками.
Матвей залюбовался изящной колодой карт в футляре и тонкой конструкции табакеркой.
– Табачку изволите? – услышал он голос позади себя, и отто- го, что резко обернулся, чуть было не упал.
– Осторожней, сударь, тут полы скользкие, – сказала взяв- шая его под руку красивая моложавая женщина, окутанная лег- чайшей пуховой шалью.
– Зори этим летом прохладные, – добавила она, заметив мой
взгляд.
– Вы не видели здесь двух молодых девушек?– Глаза мужчи- ны вопросительно смотрели на меня сквозь золоченое пенсне. – Резвушки такие, хохотушки, знаете. Одна шестнадцати лет, другая чуть старше. Вот видишь, дорогая, – обратился он к своей спутнице, не дождавшись ответа, – не надо их было одних под вечер гулять пускать.
– Да полно тебе, Никол ай Аркадьич, здесь места спокой- ные. Сейчас объявятся. Наверное, опять шалость какую заду- мали над Венечкой. Вон, кажется, и смех я их уже слышу.
В комнату вбежали, запыхавшись, две удивительной свежести прелестные девушки. Та, что видом постарше, вспыхнула, уви- дев незнакомого мужчину (меня), и алая краска, разлившаяся по ее нежной коже, сделала ее щечки похожими на два румяных пер- сика.
– Простите, папенька, мы задержались на мостике, – сму- щенно проговорила младшая, и ушки ее тотчас стали розовыми. Понятно стало, что на мостике происходило нечто важное для юной особы, то, что нынче приводило ее в смущение.
К ногам моим из пустого коридора внезапно выкатилось неспе- лое зеленое яблоко. И тут же черты окружавшего меня семейства стали размываться и бледнеть. Еще можно было различить, что господин в пенсне что-то говорил своей супруге, но голоса его уже не было слышно.