Байка для прозарувцев

               
Бетонщик Василич последнее время был не в духе. Даже литр пивного коктейля с водочкой после работы не подымал настроение на нужную для релаксации высоту, поэтому ходил хмурый, неудовлетворенный и озлобленный на весь белый свет.
 
 Вскорости жена устала видеть его недовольное лицо и решила бороться с депрессией мужа по-своему. Вечером, когда он как всегда пришел домой, неся с собою амбре пивнушек, забегаловок и набор матерных оговорок, перемежающихся с маханием кулаков и дерганием нижних конечностей, она огрела его от всей души тем, что было под рукой – сковородкой с безмятежно ворчащими до этого экстремального события котлетами, и выдвинула ультиматум, что если благоверный не возьмется за ум, то выставит его вон из хаты со всеми депрессиями и пустыми бутылками.

 Облитый маслом, с прилипшими мясными изделиями на лице красноликий Василич вмиг утихомирился и лазутчиком проскользнул в спальню, где и затих до самого утра. Едва будильник известил, что пора шагать на работу, Василич вскочил с измятого ложа, быстренько затолкал в себя завтрак и, стараясь не встречаться глазами с суровым ликом жены, смылся на работу.

 «Эх, жизнь жестянка… - вяло жаловался самому себе Василич, - и работа не в радость, и жена не в сласть. И что делать, и как быть?»
 Долго еще размышлял над своей жизнью бетонщик Василич, что даже не заметил, как приступил к работе и как неожиданно для себя из бетонной массы во время перекура скатал колобка. Колобок получился на славу: гладенький такой, аппетитненький, хоть прямо сейчас на выставку.

- А ты скульптор, Василич, - вдруг услышал комплимент своему шедевру бетонщик. Хвалил рукотворное произведение бетонных дел мастера прораб Семен Николаевич, а он человек образованный, соответственно, интеллигентный и в искусстве разбирающийся, поэтому Василич ему поверил безоговорочно и окрылился душой и телом.
 Для оценки своего творчества позвал напарника Федьку, парня глазастого и рукастого, который видел лучше других, где что плохо лежит, стоит, висит… 
- Как тебе мое творение? - с замиранием сердца спросил у напарника Василич.
 Федька осмотрел колобка со всех сторон, со знанием дела поцокал языком, сделал умное лицо и изрек с патетикой в голосе:
- Василич, ты гений!

Василич обалдел еще больше. Вот оно, оказывается что: в нем все это время жил-таился гений, а он не знал - не ведал об этом ничего. Но на всякий случай все-таки решил подстраховаться и пригласить еще парочку разбирающихся в творчестве коллег. Все друзья-товарищи, увидев творение рук Василича - колобка, сразу прониклись к мастерству бетонщика симпатией и по-мужски поделились краткими репликами, типа: «Круто! Классно! Прикольно! Понравилось! Ващще, слов нет! Продолжай жечь!...!" - и много еще было реплик в таком же духе, что Василич поверил в свой новооткрывшийся талант ваятеля и уже гордо, орлиным взглядом поглядывал на бесталанных товарищей.
 
 Дома забеременевший Музой скульптор долго любовался своим творением под ворчливые рулады жены, которая почему-то очень холодно отнеслась к неожиданно открывшейся гениальности мужа, проворчав: «Припер кусок бетона и радуется, как дитя. Больше нести в дом нечего, да? Только этот хлам…»
«Баба, что она понимает", - утешил себя мыслью Василич и решил наваять еще что-либо, чтобы поразить сограждан новым шедевром гения. Спер у дочки пластилин и стал мять его, крутить, растягивать, выкатывать... Час-два-три творил. Когда совсем из сил выбился, накрыл новое произведение искусства полотенцем, экспроприированным из кухонного шкафа, и, счастливый, пошел спать.

 Утром ни свет ни заря поперся Василич хвастаться к другу-собутыльнику, ой, сотоварищу по проведению свободных от дел времени Петьке Рудакову. Петька спросонья сначала ничего не понял, тупо глядел как на самого Василича, так и на его творение, потом, чтобы хоть что-то сказать да заодно задобрить сотоварища, чтобы тот помог пережить перепохмельное утро, изрек: «Молоток, друг, такое соорудить не каждый может. Мастер, гений. Отпад! Это делать надо замочить, чтобы не рассохлось…»

- Потом, - бросил на радостях Василич и поскакал дальше всех изумлять своим искусством.
Вечером, изрядно уставший от всеобщего ликования и одобрения, он приполз домой, бережно поддерживая за пазухой эсклюзив всех времен и народов, но жена почему-то не поддержала его восторга, а зло прошипела, на свет божий вытащив из-под грязной рубахи мужа изрядно помятый пластилиновый кругляш: «Ты что, совсем умом тронулся? Вчера бетон притащил, сегодня с пластилином носишься. И что ты тут ценного натворил, что носишься со своим добром как дурень с торбою?! Колобок в натуральную величину с яйцами в придачу, это значит, чтобы пол его сразу определить, да?»

- Что ты понимаешь в искусстве? – почти дружелюбно процедил Василич на критику. – Одно слово – баба!
- Сам ты баобаб! – в сердцах воскликнула жена и ушла на кухню, чтобы не заводиться и не портить себе и мужу, который явно вышел из депрессии, настроения.
Немного придя в себя от эйфории, Василич вновь свистнул у дочурки пластилин и стал ваять. До утра ваял, умаялся весь и вот такой умаянный пришел на работу. На бетон смотрел уже не на как предмет стяжки и крепления между собою твердых предметов, а как на материал творца.

 К концу рабочего дня на его полке в бытовке красовался ряд колобков, но не просто колобков, а колобков с ушами, с носами, с какими-то отростками и прочими изобретениями ваятеля. Всяк входящий в бытовку, на радость Василичу, восторженно таращил глаза и умильно сопливил о талантище Василича.

 Не прошло и месяца как все, кто окружал Василича и "сыпал сахар" на самолюбие творца, прониклись идеями творчества и, вместо того, чтобы по вечерам радовать жен перегаром и пьяным трепом, стругали, лепили, рисовали и даже, страшно сказать, писали «нетленки», втайне надеясь на лавры если не Толстого Льва, то хотя бы Пелевина, мать его так.
Вскоре на стройке не оказалось ни одного строителя - все ушли в искусство. Только прораб Семен Николаевич бился лбом о чашу бетономешалки и ругался на чем свет стоит: «Возомнили себя гениями, х..и безмозглые, руки только под лопату затесаны, а туда же, в искусство… И все с Василича этого началось, трижды будь он неладен, накрутил тут колобков с яйцами и рад-радешенек, что скульптором заделался. И чего я, дурак, его тогда похвалил? Хотел мужику настроение поднять, так, блин, с пути истинного своротил, и в хвост его и в гриву! А этот Иванов-столяр табурет настругал с пятью ногами, нет бы угомонился на этом, так нет, уже десятую ногу приделывает несчастному табурету, кричит, что это у него авангардизм, тьфу ты его, и слово где-то выкопал… А этот стропальщик, блин, как его фамилия, писателем заделался, слово «еще» пишет с пятью ошибками, читает по слогам, но ведет себя так, как будто у него все Толстые в подмастерьях ходят. Хоть бы сначала говорить научился, а то что ни слово, то мат, из литературного - только союз «и». Чтобы писать, ваять и строгать, талант надо иметь, а не только одно желание… А то друг друга хвалят и думают, что таланты... А у самих мозги, в лучшем случае, в руках, а так… Эх, кому это я говорю?!»

 Выбив лбом в последний раз из пустой бетономешалки грустный «бум!», в совсем нехорошем расположении духа прораб Семен Николаевич покинул стройку, чтобы на бирже труда нанять нормальных мужиков, которые про кукушку и петуха слыхом не слыхивали.