ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛНЦА.
ЧАСТЬ IV. НЕПРИНЯТАЯ ЖЕРТВА.
ГЛАВА 8. ВЕСТИ ПЛОХИЕ И ХОРОШИЕ.
Петрик издевался надо мной, рассуждая о море, расстояниях, Тонке и Някке, пока я не накричал на него.
- Мы с тобой уже все пути прошли, все большие расстояния оставили позади. Осталось чуть-чуть. Что на тебя нашло, Чудилка? Что у тебя опять стряслось?
- Так я не про нас же, - обиделся он.
Я тоже обиделся. Если мне нельзя знать секреты его семьи, какого чёрта постоянно твердить о её проблемах?
Так думал я, пока не стряслось у меня тоже.
Водные дороги прямее и короче, и, на самом деле, если кто-нибудь затеял сесть на приличное по размерам судно и добраться из столицы Тонки на северную границу Някки, он окажется там очень быстро.
Стибрив мои очки, Петрик, не надевая их, глядел сквозь стёкла на газетный лист так, словно глазам своим не верил.
- Отдай очки, Чудилка, - попросил я.
Мой дружок почему-то не откликнулся, и я потряс его за плечо. Что он нашёл такого в этой газете, что не слышит, что я ему говорю?
- Эй, нельзя пользоваться неподходящими очками – испортишь зрение.
- Да-да, - прошептал Петрик таким голосом, что я решил, что кроме бабушки, он прямо сейчас потерял ещё и дедушку. Я отобрал у Чудилки очки и газету, а он даже не поменял позы и продолжал пялиться себе на колени и на растопыренные пальцы.
- Что тут? О! «Собака пастуха три дня говорила по - человечески». Это нечто! Что?!! Петрик…
Газета сообщала, что на членов государственной инспекции на границе Някки и Акети в морском порту Ереты поздно вечером было совершено нападение. Инспекция должна была проверить предприятия по берегам реки Ерет на предмет их безопасности для пресных и морских вод. Её члены успели провести в Ерете только день. Вечером все они отправились в порт, чтобы встретить там начальника инспекции, прибывшего из Тонки, где он гостил у родни – и вот результат. Напавших ищут… По слухам, это матросы с судна «Красотка», где никогда не было дисциплины, чьего капитана давно следовало лишить диплома за пьянство и подозрения в контрабанде, чья команда отличается буйством и пристрастием к алкоголю… Грузовое судно сразу же после безобразной драки в порту снялось с якоря… Хулиганство… Стрельба и поножовщина… Список пятерых пострадавших членов государственной инспекции… Первым в списке стояло имя того самого, ввязавшегося в драку, начальника. И было это имя Тони, нашего с Петриком очень высокопоставленного Няккского дружка. И ещё, помимо прочих, три имени наших с ним знакомых, с которыми, мы, помнится, провели замечательный выходной на озёрах.
Как же так?
- Я говорил им, - голосом сухого камыша прошелестел Петрик, - чтобы не ездили без меня. Чтобы не снаряжали эту инспекцию без меня. Потому что никто не справится лучше меня. Потому что я волшебник, чёрт возьми, и сумел бы защитить своих и схватить напавших. А теперь… А что мне делать, если Тони умрёт?
- Вставай, двигаем на телеграф. Да, конечно, сразу станет ясно, где мы с тобой скрываемся от соответствующих мер. Но нам до дома осталось совсем чуть-чуть. И мы же волшебники. Если король потребует нашего ареста, мы отведём полиции глаза и проскользнём в Ануку и дальше. И, думаю, в Някке и так уже каждой чайке известно, где мы сейчас.
Вот тебе и инспекция. Вот тебе и замечательные реформы. Как не признать правоту моего Петрика? Король хотел уберечь его и пожертвовал другими людьми, молодыми, замечательными ребятами, чьими-то сыновьями. Как Чудилушка будет жить, зная об этом? Кто-то, кто не хочет никаких перемен и трат ради чистоты рек, моря и воздуха, организовал нападение, замаскировав его под пьяную драку в порту.
- Они, - шепнул Петрик, - никогда не скажут: «Ты маг, поэтому можешь больше других». Скажут: «Сиди и не высовывайся, раз ты маг. Не позорь нас». Но вот где позор, Миче, вот настоящий позор. Там, где должен был быть я, был Тони, а я скрывался, отсиживался на севере, хотя все знают, кто больше всех был за эти реформы. Я уже ничего не хочу, Миче.
- Это позор, - сказал я, потому что это было так. – Но ты не отсиживался на севере. Ты спешил домой, чтобы быть там, где следует – это все знают. Все знают, что ты открыл вред возрождённого солнца, что спас многих… в свете реформ. Поэтому вопрос о позоре не должен тебя волновать.
Нет, этот вопрос волновал Петрика безумно, но больше его волновало состояние здоровья пострадавших членов инспекции. Два дня мы обменивались телеграммами с Еретой, пока не стало известно, что трое наших знакомых вне опасности. Что будет с Тони и ещё с одним человеком, имени которого я раньше не слышал, было пока не ясно.
Мрачный, как ночь, Петрик дал команду двигаться вперёд. Окольным путём, мимо деревеньки в три двора, мы потрусили в сторону Айкри. Потом нам стало известно, что едва мы выехали за ворота городка, в другие ворота вошли разведчики Воки Ловкача. Нам повезло разминуться.
Два дня мы были в пути, и за эти дни Петрик почти не разговаривал. Угрюмо смотрел на разбитую грязную дорогу, которую мостили здешние анчу в незапамятные времена, и всё. Я тоже молчал и всё думал о дружке моём Тони. Если бы мы с Петриком были в составе инспекции, он был бы здоров. Я вспоминал, как мы познакомились за гаданием, как он приходил ко мне в гости запросто, несмотря на своё высокое положение и какие-то немыслимые подвиги, о которых намекал Чудилка из тайной полиции. Как играл с детьми, которые набегали к Рики и Лале в мой сад, и, вроде бы, даже влюблён был в кого-то на нашей улице или повыше. И как прямо со свидания прибежал защищать меня в мой сад, к моему горящему дому. А как же быть теперь? Как Петрик будет смотреть ему в глаза, если Тони выживет? Только бы он выжил!
Вроде бы, у следующего городка, маленького – маленького, где даже не было телеграфа, Петрик вдруг спросил меня:
- Миче, ты плачешь, что ли? Не плач, подожди. Смотри, гонец. Это к нам.
Мы спрыгнули в грязь и стали ждать.
Мальчишка на вороной лошадке и впрямь мчался за нами из оставленного недавно города. Видно было сразу: он принёс совсем не плохую весть. Вернее, не сразу. Мне пришлось прищурить глаза и оттянуть пальцами уголки век под почти бесполезными нынче очками – тогда я разглядел, что подросток улыбается во весь рот и размахивает чем-то, зажатым в руке, телеграммой, наверное.
- Посмотри, - жалобно попросил Петрик, - что он там, какое у него лицо. Должно быть каким-то. Радостным, например. Или грустным.
Я на Чудилушку посмотрел.
- Ты что, сам не видишь?
- Нет, Анчутка. Что-то со зрением у меня. Вроде, оно хуже стало.
Не успел я ужаснуться такому кошмарному факту, как вороная лошадка оказалась уже рядом с нашими, и мальчишка, сын почтмейстера, счастливо взвизгнув, сунул мне в руку эту телеграмму. Понятно, он радовался: два дня наблюдал наши переживания. Мы двигались окольно, на нагруженных лошадях, по неудобной дороге, а он догонял нас налегке по удобному пути – и вот нагнал. Привёз хорошие вести, и оттого сиял, как настоящее солнце. Вести были такими: Тони и его товарищ пошли на поправку, врачи совершили просто какие-то чудеса.
Бедный Чудилка, почувствовав невероятное облегчение, едва удержал бумажку в дрожащих, распухших пальцах. Загородил лицо рукавом и, повернувшись к своей лошадке, уткнулся ей в бок. Я благодарил мальчика, и на радостях хорошо наградил его за такие славные вести.
- Петрик, - говорил я, похлопывая его по спине, - ну всё уже, всё позади. Петрик, всё хорошо, наш Тони жив, скоро он вернётся в Някку, мы навестим его…
- Нет, - шепнул этот страдалец. – Не в Някку. В Някку он не вернётся. Как можно вернуться после такого? Домой поедет, а Тонку мы оставили уже. А больше его к нам родители не отпустят, наверное. Нельзя так. Вот так получаются ссоры большие. Семейные. Государственные. Даже войны, Анчутка.
Я морщил свой мудрый лоб, но всё равно не понимал, что за ерунду несёт мой Чудилушка. Не тронулся ли он умом от переживаний? При чём тут давно оставленная нами страна? Я так его и спросил, но он сделал вид, что не расслышал. Но, немного придя в себя, я сообразил, что это и есть причина, по которой мысль о морском пути из Тонки не давала Петрику покоя. Тони написал ему, что гостит у родни и собирается потом стать во главе инспекции. Чудилка понимал, чем это может кончится, погадал, наверное, и очень беспокоился. И хотел, чтобы внезапно ударившие сильные морозы задержали Тони.
- Всё из-за меня, - закручинился я, вспомнив о другой стороне этой проблемы. – Из-за меня, из-за дурного Миче. Это я дома спокойствие возмущал. Если бы не я, был бы ты сейчас в Някке, поехал бы в свою инспекцию, и никто бы, кроме тебя, не пострадал, потому что ты умный человек и волшебник, и меня взял бы с собой.
- Нет-нет, - сказал Петрик. Вроде, он немного успокоился. Вот замечательное средство успокоения расстроенных товарищей: валите всё на себя – и они кинутся утешать вас.
- Да-да. Поехал бы, а не носился по рекам и по снегам, - я сделал вид, что меня вконец загрызла печаль.
- Тогда бы придумали что-нибудь ещё, чтобы не пустить меня. Ты что, Миче, не понимаешь? Меня ни во что не ставят именно потому, что я волшебник.
- Нет. Не понимаю.
- Значит, чокнутый, такой же, как ты.
Это несправедливо. Совсем неправильно. Я сказал, полный возмущения:
- Вот что ты имел в виду, говоря, что наши родители похожи! Но ты же сражался с пиратами! Ты же в тайной полиции числишься до сих пор. Разве туда сумасшедших принимают? Да ты… А Тони…
- А Тони отказался от даров Ви, Матери Магии. Не устоял под напором родителей. Вот поэтому я и боюсь за него. Поэтому ему суждены несчастья. Бедный мой братик! Мне так стыдно! Ведь это вроде наказания мне, не отказавшемуся.
- Кто братик? - не понял я. – У тебя есть ещё какие-то братья, Чудилка? При чём тут стыд?
- Какие братья? – поднял брови Петрик.
- Ну, ты же сам сказал. Эх ты, тайный полицейский! Всё-таки проболтался?
Я улыбался изо всех сил, стараясь показать, что шучу и не сержусь.
- О чём ты, Анчутка, в толк не возьму? Я не могу проболтаться. Я сто раз говорил тебе: в тайной полиции, может, и держат сумасшедших, но болтунов – никогда, - Петрик уже смеялся.
- Ты сказал: «Бедный мой братик».
- Это я о Тони сказал.
Доведёт он меня когда-нибудь своими признаниями. Сказать, что это было удивление? Да нет, что вы, какое там! Что-то гораздо более сильное. А Петрик тут не в меру разговорился.
- Ну что ты так смотришь, Анчутка? В Някке самое лучшее образование, ты ведь знаешь. Дядя и тётя отправили Тони в Някку учиться. Да, Тони мой двоюродный брат из Тонки. Сейчас он ездил на похороны бабушки, а потом сразу в эту инспекцию кинулся. Просто подъехал в Ерету, потому что она всё равно на пути из Тонки в Някку. Он писал мне об этих планах. Миче, понимаешь, не могли больше никого послать. Кому ещё можно доверить такое почётное и опасное дело? Мне, ненормальному волшебнику или нормальному, такому героическому Тони из Тонки, который много сделал для Някки и разведал, где пиратский флот? Охрана природы – это дело молодых, они его затеяли, им действовать и продолжать. Понимаешь, Миче? В этом что-то символическое должно было быть. И вот чем кончилось.
- Если так рассуждать, получается, что ты для Някки не сделал ничего. Тебе не обидно? - я был полон возмущения.
- Мне обидно, - понурился Петрик. - Но сделать я ничего не могу. Давай не будем развивать тему моего честолюбия.
Ладно. Я не стал развивать, но весь оставшийся путь до Някки меня просто трясло при мысли о чудовищной несправедливости по отношению к моему Петрику. На самом деле так не должно быть. Я дал себе слово, что если когда-нибудь познакомлюсь с его родителями выскажу им в лицо всё, что думаю об их отношении к сыну.
Я бросил в него шапкой:
- Чёртов Чудила! Почему вы с Тони всё время молчали, что вы в родстве? Дурачили меня! И, кстати, могло кончиться хуже.
- Это точно.
- Ты говорил, вспомнил я, - что Тони ссорился со сводным братом. Как такое может быть, если у него сестра, сам он младше, а его мама всю жизнь с одним его папой прожила?
- Со мной он ссорился, - сознался Чудилка. – Тони – не родной сын. Получается, что мы – сводные двоюродные братья. Кто же ещё?
- Да, - потрясённо протянул я, – круто у тебя всё в семье понамешано.
- Точно. Круче не бывает. Тётя и дядя выполняли обет. Взяли в дом сироту из хорошей, но вконец разорившейся семьи. Потому что не уберегли собственного сына и чувствовали себя виноватыми. Может, я когда-нибудь расскажу тебе эту историю, только пока не спрашивай. Давай, что ли, ехать дальше?
Можно было бы посердиться чуть-чуть, но я решил махнуть рукой на Петрика с его семейными тайнами и просто радовался, что Тони, дружочек мой, жив. Чудилка же, всё время, что мы по кустам и бездорожью объезжали городишко, в который теперь не было надобности соваться, нудел и нудел:
- Миче, ну прости. Насчёт того, что потом расскажу. И что мы с Тони тебе о родстве не сказали. Это не мы так решили, потому что… потому…
- Отстань, мне без разницы. И рассказать мне, как я понимаю, должен не ты, а сам Тони. Если решит, что нужно. Кроме того, я не хочу знать ни о чьей вине и ни о каких обетах. Я вообще не знаком с его родителями. Зачем мне слушать о них?
- Это совершенно не секрет. Тони взяли в семью, когда ему лет восемь было. Он всем рассказывает, что жутко ревновал ко мне сестру и родителей, причём, даже моих собственных. Только потом задумался о том, что слишком много сил на ревность уходит, а чувства все очень нехорошие, и при этом всё равно ничего не изменится. Он взял себя в руки и прогнал ревность. Предположил, что я не такой уж плохой, как ему кажется. Даже попробовал со мной объясниться. После этого разговора мы стали друзьями. Просто подвиг для маленького мальчика, ты не находишь?
-Да, это так. Видно, мальчик был умным. Подозреваю даже, что умными были оба мальчика.
- Тони – он тоже в тайной полиции. Пока учился, он как и я, решил пользу приносить, а потом остался на время в Някке. На время!
- Да понял я, понял. Влюбился.
- Для пользы дела!
- Естественно. Влюбляются именно для этого. Для пользы. – Мне было очень смешно наблюдать за этим чудиком.
- Дела двух государств требуют совместных усилий…
- Чудилка, отвяжись, я не сержусь.
- Тони разведал, где флот пиратский.
- Я знаю. Разведал по твоей просьбе. Многое сделал для Някки.
- Потому что ты поднял тревогу.
- Да, мы все молодцы.
- Миче, понимаешь, я очень запутался.
- Меньше имей секретов.
- Миче, понимаешь, секреты все не мои, а путаюсь я.
- Увольняйся из тайной полиции.
- Да при чём здесь работа? Послушай, хочешь расскажу, почему мы с Тони её выбрали?
- Нет!!!
- Потому, что дети нашей семьи должны иметь опыт подчинения. Если его нет, из нас могут получиться заносчивые, противные люди. Это нехорошо. Предполагается, что мы сделаем карьеру и сами научимся командовать, но разумно. Только к военному делу лично у меня душа не лежит. Мы выбрали то, что выбрали. Начальства – хоть отбавляй. Мы решили начать работать во время учёбы, чтобы быть полезными Някке. А ещё – чтобы раньше закончить со всеми этими опытами и карьерой и дальше уже заниматься чем хочется.
- Это ближе к истине.
- Я займусь охраной природы.
- Петрик, твои или не твои секреты – они не нужны мне. Понимаешь? То есть, это я не злюсь. Я просто сообщаю. Вот скажи: зачем ты сейчас открыл мне, кем тебе Тони приходится? Тоже чтобы одной тайной стало меньше? Я мог бы жить и без этого.
- А зачем? – спросил Чудилушка, распахнув глаза.
А я и не знал, что ответить.
Я ехал молча, размышляя вот о чём. А будь Тони и Петрик другими, не такими, каковы они есть? Тони мог бы не суметь побороть в себе ревность, она выросла бы до размеров ненависти. Эта поездка в качестве начальника инспекции стала бы ступенью его карьеры, поводом загордиться, посмеяться над отстранённым от дел сводным двоюродным братом, почувствовать своё превосходство. Но Тони написал Чудилке, предупредив и извинившись. Петрик мог бы обидеться, оскорбиться, возненавидеть Тони, негодовать на государей, сетовать на судьбу, радоваться тому, что начальник инспекции ранен… И вот так как раз и возникают конфликты. Семейные. Государственные. Даже войны, если речь идёт о людях влиятельных и знатных. Нельзя противопоставлять друг другу членов одной семьи. А тут попахивало именно этим. Некрасивый поступок короля и королевы.
И, кстати, почему они не послали с инспекцией собственного сына, раз это так почётно? Это возмутило меня очень сильно. Но потом я сообразил, что по зимнему времени королевич мог заболеть или тоже уехать в Тонку на похороны собственной бабушки. Или королевичам просто не пристало такими делами заниматься.
Хорошо, думал я, что Петрик у меня не обидчивый, не злопамятный, и что его, больше чем всё остальное в этой истории, волнует здоровье сводного двоюродного брата.
* * *
Под горкой мальчишки тренировались скакать через огонь в преддверии весенних праздников. Вопли и визг разносились далеко окрест. Два небольших костерка подмигивали наступающим сумеркам.
- Счастливые, беззаботные люди, - указал на ребят мой дружок.
Два живых огонька всё ярче разгорались в наступающей темноте.
- Кушать! – зычным голосом позвали пацанов издалека. – Кушать! Тушите костры! Один и второй! Шустрее!
Такая простая картинка, такие простые слова, а я вздрогнул, словно меня ледяной водой облили. Интересно, это называется озарением?
- Знаешь, Петрик, кажется, я догадался, как уничтожить содержимое солнц.
- Да что ты?!
- Честно. Разгадка – в тексте молитвы. Надо накормить два живых огня двумя составляющими солнц. Один костёр – шариками, второй – трубочками. Как я раньше не додумался – ведь тысячу раз перечитывал!
- Так давай уничтожим! – мигом сделал стойку удивительный тип. – Давай срочно телеграммы повсюду разошлём!
- Конечно. Только сначала сами попробуем, а то вдруг я не прав.
- Ты всегда прав, Миче!
Ну и что ты с ним делать будешь?!
* * *
Следующим утром, забившись как можно глубже в лес, мы сжигали на костре трубочки из нутра солнц. Мы решили начать с них, потому что это не шарики. Шарики выглядели совсем непонятно. Но вы же помните, что в молитве «Чтобы всё хорошо было», действительно сказано про добычу двух живых огней.
Мы отошли подальше от костра, но не заметили ничего ужасного ни в дыме, ни в пламени. Пламя на несколько секунд окрасилось в весёленький кремовый оттенок, дым загустел и интенсивно закурчавился. Подумаешь! Ничто не засветилось, не взорвалось, а насчёт запаха – так мы не принюхивались. Но у сосенки, вблизи которой мы развели огонь, как-то сразу странно скукожились иглы. И цвет у них стал такой, будто их покоптили. Любопытная белка, прыгнувшая не вовремя на поляну, удрала со страшной скоростью.
- С деревом всё ясно, - отметил я. – С белкой – нет. Наверное, результат проявится со временем. У белки и наших лошадей отвалятся хвосты, а у нас…
- У нас – языки, - рявкнул Петрик на меня, впавшего в печаль.
В золе костра не обнаружилось ничего необычного, хотя я ожидал увидеть хотя бы сплав металла, из которого сделаны трубочки. Мы перекопали это место, чтобы никто ничем не заразился и не отравился, перешли к другой горящей куче хвороста и собрались сжечь шарики в сеточках.
- Миче, - попросил Петрик, - у тебя есть Рики, поэтому ты отойди. Я сам.
- Петрик, - сказал я, - у тебя тоже есть Рики. Ты обещал, если со мной что – нибудь случится, о нем позаботиться. Отойди ты.
- Фигушки. Иди к лошадям и не выдумывай. Ещё чего – переложить на меня свои семейные проблемы! Топай отсюда. Отдай мешок.
Он подпрыгнул и выхватил кожаную торбочку из моей поднятой руки. Неудачно получилось: все сеточки с их горошинами моментально высыпались в огонь. Повалил коричневый дым, что-то зашипело и защёлкало, искры полетели целыми стаями. Петрик швырнул в костер и мешочек тоже. Он схватил меня, остолбеневшего, за руку и поволок в овраг.
А дыма уже не было. То есть был, но обычный. И, когда Чудила подобрался к огню, он сказал мне:
- Всё нормально. Всё сгорело бесследно. От сеточек остались только закорючки. Ты что встал, Миче?
Я нацелил на него распухший палец:
- Ты видел себя со стороны, Петрик? Когда ты вот так стоишь, поднявши руки, и вот так держишь голову? Ты посмотри на себя, Чудила, ты вылитый Очень Злой Шаман. Один в один. Я видел на рельефе. Я всё думал: кого он мне напоминает?
- Слепой Анчутка – Зоркий Глаз, – хмыкнул Чудила. – А ты на себя в зеркало не смотрел?
- На себя? – озадачился я, вспомнив, что да, действительно, однажды что-то меня насторожило в собственном отражении.
- Все люди, которые так стоят, похожи. Подумаешь, рельеф. Стёртый от времени камень.
Он, правда, немного постоял так, как я его просил. Кажется, Чудилку веселило то, что я видел его сходство с каменным шаманом. Меня тоже веселило. Тем более, что древний ваятель наверняка ни капельки не заботился о портретном сходстве.
Мы смеялись, но мой родной Петрик совсем неважно выглядел, и я боялся за него. Как я мог помочь ему? Запретить изымать и разбирать солнца? Невозможно. Я просыпался ночами по нескольку раз, и, как раньше с Рики, прислушивался к его дыханию и смотрел, не стало ли ему хуже. Старался, чтобы он поменьше уставал. Не так-то просто, однако, оградить Петрика от работы. Он сам норовил оградить меня.
А отдохнуть у нас не получилось. В последнем перед Айкри городе нас выследили всё-таки люди Корков и, поняв это, мы поспешили его покинуть. Ограничились только заходом на телеграф и почту. Думаю, Вокиных гавриков долго потом мучил вопрос: как это они остались с носом? Вроде, не спускали с нас глаз, а кое-кто побежал доложить атаману, а потом оказалось, что бродили по городу за тенью, за тенями, мечущимися тут и там на рынке и между густой растительностью в сквере. С нами больше не было мерзостных изобретений – и потому колдовать стало легче. Восемь – девять штук, что нам сбагрили на подъезде к городу, не в счёт. Они оставались в мешке на спине лошади, пока мы занимались нашими преследователями.
Нет, мы не могли оставить светильники у владельцев – очень уж тех было жалко. Тем не менее, каждый, встреченный нами обладатель светящейся фигурки, и даже просто прохожий, с которым нам удавалось перемолвиться, обязан был нести по городам и весям наши слова о том, как разобрать и уничтожить солнца. Сплетни – это сила. Пускай она хоть раз послужит на благо. Люди побогаче клялись, добравшись до места, тотчас разослать телеграммы и письма куда только возможно. Клялись поставить в известность власти и всё тех же врачей и аптекарей. Газеты печатали статьи, забросив на время выдумки о кукарекающих собаках с двумя хвостами.
Я очень горжусь нами. Мы с Чудилкой развили такую деятельность в пути – просто грандиозного масштаба и силы! Нет, я имею в виду не работу по сбору и уничтожению солнц – два человека при всём желании не смогли бы справиться с их ужасающим количеством и сделать на всех лекарство. Я имею в виду распространение информации. Благодаря этому люди нескольких стран сами быстро избавились от купленных светильников, а отвратительный бизнес заглох, надеюсь, навсегда. Члены нашей экспедиции, оставшиеся на «Комарике», помогали нам очень активно, потому что в первую очередь мы отовсюду писали им, но надо всё-таки, учитывать расстояния. Разным другим знакомым мы тоже писали, чтобы они передавали сведения дальше. Сказать по правде, очень приличную часть заработанных нами в пути денег мы потратили на эту переписку и приготовление лекарства – кто бы мог подумать, что этакая ерунда настолько накладна. Сами же мы почти не получали писем. С холмов Иксаны нами были получены лишь два послания – они просто не успевали за нами и оседали в пройденных городах. Только нашим друзьям и любимым на «Комарике» и семейству Петриковой тёти мы сами сообщили наш маршрут. Да, сообщили. Какой смысл уже таиться? Кстати, на полпути между границей нашей страны и долиной Айкри, мы узнали, что правитель славной страны Акети отказался задержать нас, пренебрёг просьбой государей Някки, ответил им в резкой форме. Петрик стал всерьёз опасаться большого международного конфликта.
Перед самыми горами мы уничтожили оставшиеся светильники, перекопали кострища и повели лошадей к выходу из дикого леса, стараясь больше никому не попадаться на глаза. К выходу из леса и ко входу в ущелье Айкри.
Большая Загадка была перед нами.
Продолжение: http://www.proza.ru/2010/08/07/671
Иллюстация: использована картинка из Интернета, отозвавшаяся при поиске "генеалогическое древо" и моя фотография "Отсюда - и по аллее".