Тайна озера Сартлан

   
                I

     Железные двери со скрипом открылись. Я шагнул по ступенькам вниз. Грязь была всюду: на асфальте, на ограде моста и даже на самом троллейбусе, медленно, словно старое доисторическое животное уезжающем прочь. Я посмотрел в сторону моего предполагаемого движения: там грязи было еще больше. Упорные проливные дожди сделали свое чёрное дело. Второй летний месяц выдался на редкость прохладным и я, застегнув молнию на своей темной спортивной куртке, неуверенно начал свой путь в сторону центра.
     Точного адреса я не знал, но помнил, что здание должно быть где-то рядом. Дом должен быть высоким, этажей двенадцать – не меньше, возможно – один из тех двух строений, виднеющихся вдалеке на краю автострады, на одном из мостов которой и остановился троллейбус. Энергично прыгая через лужи, я неуклонно приближался к своей цели. Из-за свинцовых облаков наконец-то выглянуло солнце. Может быть, хоть сегодня дождей не будет, тем более что зонт я конечно не взял.
     Сомнений не было. Дом был прямо передо мной. Двенадцатиэтажный, серовато-коричневатого цвета, казалось уходящий прямо в облака. Такие дома начали строить в начале девяностых, и, видимо, этот был одним из первых. Всего четыре подъезда. Мне нужен был самый первый. Несколько бетонных ступенек и чёрная железная дверь с кодовым замком. Я нажал «13-50» и дверь открылась. Теперь квартира. Лифт подошел быстро и вот я уже поднимаюсь наверх. Выше одиннадцатого этажа лифт не пошел, но я легко преодолел оставшиеся ступеньки. Наверху было только две квартиры. Я остановился перед 41-й, и, не решаясь позвонить, начал оглядываться по сторонам. На лестничной площадке стоял полумрак, еле различалась дверь соседней 42-й квартиры. За решеткой темнела лестница на чердак. В подъезде недавно сделали ремонт, и, видимо, благодаря закрывающейся входной двери жильцам пока еще удавалось избежать столь обычных в других подъездах мусора и настенного «творчества».
     Я подошел к квартире вплотную. Дверь была железной, сверху покрытой черной обивкой. Одна замочная скважина, один глазок, скромный номер «41» – ничем не отличающаяся от других. Но почему тогда я должен звонить в эту дверь, которую никогда раньше не видел? Что меня ждёт за ней? Что меня связывало с этим местом, кроме того сна или видения? Ничего. Что я скажу людям за дверью? Так не лучше ли уйти из этого неизвестного места, пока ещё не слишком поздно? Пока нелепость ситуации не переросла все мыслимые и немыслимые границы? Ведь в моей жизни и так было слишком много приключений…
     Я протянул руку и позвонил.
     Сначала ничего не происходило, затем послышались тихие шаги и шум открываемого замка. Дверь распахнулась и электрический свет ударил мне в лицо. Он стоял на пороге. Лет 35-ти, в черной рубашке, немного потертых джинсах и с короткими темными с проседью волосами. Пытливые глаза с интересом рассматривали меня.
     - Мне нужен Знахарь, – сказал я.
     - Я знаю. Я ждал тебя, – ответил он, жестом предлагая пройти.
     И тогда я вошел внутрь.

               II

     (месяцем раньше)
     – Андрей Владимирович, для тебя важное задание. Я знаю, как ты не любишь ездить по командировкам, но это недалеко, всего триста пятьдесят километров от города. Насколько я помню. Знаешь Здвинский район? Там ещё озеро есть такое огромное – Сартлан. Как раз на границе Здвинского и Барабинского района.
     –  О-па… Какая командировка, Иван Тихонович? Какой Сартлан? Июнь месяц, экзамены на носу, да и лекции у меня…, – я был явно потрясен столь неожиданным предложением профессора. Всю жизнь я не любил внезапных перемен и грядущей непредсказуемости, врывающихся в мою чётко распланированную жизнь.
     И профессор знал это. Он присел за стол Виктории Викторовны, не спеша достал сигареты и закурил, с интересом, но ненастойчиво глядя на меня. Он дал мне минуту, чтобы справиться с первоначальным «информационным шоком», и затем также неспешно продолжил.   
     – Лекции никуда не денутся… Андрей, это не выездной цикл, а просто командировка, дня на четыре, максимум – неделю. «Выдвигаешься» вечером в понедельник. Отдохнешь, развеешься, на природу посмотришь. К тому же Максим Викторович, из диспансерного, с тобой поедет, и, может быть, ещё из стационара кто-нибудь, а на кафедре мы уж как-нибудь с Анатолием Александровичем и Викой продержимся. Денег заработаешь…
     – А что за командировка-то, Иван Тихонович, какой Здвинский район? – немолодой уже доцент Анатолий Александрович с неменьшим интересом смотрел на профессора.
     – А вот, Анатолий Александрович, не поверишь, гранд нам из мэрии прислали на научно-исследовательскую работу. «Свершилось то, о чем так долго говорили большевики»… Совместный проект НИИ ядерной физики плюс ИКЭМа, финансируют ажно какие-то американцы… С привлечением специалистов из НГУ. Ну и конечно, департамента областного здравоохранения, как же без него. У тебя лекции врачам-наркологам и аттестация опять же – тебя отпускать нельзя; я бы и сам съездил, да уже годы не те по Барабинским степям бегать, да и с психологами на семинарах завязан…, – профессор задумчиво и меланхолично пустил колечко из дыма.
     – Ничего не понимаю, – я по-прежнему был в замешательстве, – какой Здвинский район, какой ИКЭМ?
     Профессор взглянул на часы.
     – Так, ну я побежал, последний час лекций «отстреляюсь», и к часикам пол третьего жду вас у себя в кабинете. На сегодня вроде дел никаких больше нет? Ну вот и отметим за одно… А ты, Андрей, пока приказ ректора подробно почитай, да бланки командировочные поищи. Так что ничего страшного, как говорится, всё в рабочем режиме.   
     Иван Тихонович исчез за железной дверью ассистентской. Анатолий Александрович пересел за компьютер, доигрывать прерванную партию в дурака.
     – Ну что, Андрей Владимирович, у нас в сейфе еще что-нибудь «горючего» осталось? Ну и славно…    

               III

     – Понимаешь, Андрей, тут такое дело…, – сказал профессор, разливая по первой, – вокруг этого озера давно ерунда творится какая-то. Слухи разные ходят. Где-то года два назад первые сообщения пошли. Якобы, людям видится всякое началось…
     - Ну, за что пьем-то? – не выдержал доцент.
     - Как за что? За озеро, будь оно неладно…
     - Ну, за озеро, так за озеро, – согласился Анатолий Александрович.
     Профессор выпил, не торопясь закурил, и посмотрел на меня. Его кабинет был гораздо уютнее нашей старой ассистентской и всегда располагал к неспешным научным беседам.
     – Черти, Андрей Владимирович, – после паузы продолжил профессор.
     Я, привыкший к специфическому чувству юмора Ивана Тихоновича, даже не удивился.
     – Черти самые, что ни на есть, с рогами, хвостом и копытами. И йети – человек снежный. И это, чудовище Лох-Несское. В общем – полная белая горячка. И вот такая живность всем этим селянам вокруг озера и кажется. Особенно почему-то в деревне этой, как её… Ну да ладно. Сначала, думали, правда, зеленый змий виноват, ан нет – статистика вещь упрямая. В других подобных деревнях из других районов области – ничего подобного, да еще в таком количестве никогда не встречается. Ну, перепьют мужики самогона, на третий день мерещатся им мыши, да тараканы всякие – микрозоопсии то есть, но чтобы тролли и гоблины, птеродактили и динозавры стометровые – такое для делирантов явно не характерно.
     Я с интересом слушал, попутно издалека разглядывая бесчисленные книги, научные журналы и разнообразные методические пособия на огромных полках в шкафу. Закусывали мы просто: хлебом, огурцом, колбаской и вчерашним винегретом. Пользуясь минутной паузой, Анатолий Александрович разлил по второй и с явным неодобрением отозвался о моей почти нетронутой рюмке. Хотя, мудрый профессор, видимо, уже привыкший к моей почти полной трезвости и упрямому отказу от курения, на такие мелочи уже внимания не обращал. Он был полностью поглощен своим рассказом.
     – В общем, район как раз нашего диспансера, так вот они эти пострадавшие и потянулись к нам, кто из Здвинки, кто с Барабинска. Врачи уж и не знают, что за диагнозы выставлять: шизофрения или ПТСР. И, что характерно, вдали от дома эти видения у них сразу проходят. А может, и просто – «стены лечат»…
     – Кстати, был со мной тоже один интересный случай, – Анатолий Александрович нашел-таки в профессорском холодильнике остатки красной икры и, выпив очередную рюмку, энергично закусывал заранее приготовленным бутербродом.
     – Ездили мы как-то с Александром Константинычем на охоту в Северный район, так вот там люди рассказывают, что колдуна какого-то знают… Хотя, врут, наверное.
     – Так что, Андрей, врут - не врут, но съездить надо. Ты у нас самый молодой, мобильный. Дьякова тебе в помощь дадим – психиатра участкового. Шульца Сергея Романовича из НГУ, этнокультуролога, и двух сотрудников из Академгородка, из НИИ ядерной физики, с приборами всякими. Знаешь Шульца-то? Нет? Да ты что! Это же не человек – самородок! Два высших образования, а специализаций сколько – вообще не сосчитаешь. Он и психолог и антрополог и этнолог и по фольклору разбирается. А главное, у него джип «лендровер» – с комфортом поедешь. Сам не заметишь, как в деревне этой окажешься – в Малышево – вспомнил, там на месте и разберетесь. Фотоаппарат не забудь. У тебя цифровой? И водки с собой возьми, у них она палёная! Хотя ты малопьющий… Всё равно возьми, в деревнях она как валюта. Да, и с отчетом не затягивай. Может, статей опубликуем. А? Ну что, за успех?
     – За успех… – я еще раз отхлебнул из своей так и недопитой рюмки и задумался, разглядывая стены профессорского кабинета. Книги, книги и еще раз книги. Вся мудрость мировой психиатрии. Иногда я всерьёз думал, что наш профессор знает всё. Всё о душе человека.
            
               IV

     Максим Дьяков до последнего уговаривал меня «послать всё нахрен» и ехать уже в пятницу вечером («отдохнули бы целых три дня лишних!»), но у Шульца оказались какие-то неотложные дела на выходных: то ли он приборы налаживал, то ли что… А жёсткий замысел «экспедиции» появление исследователей с таким временным разрывом явно не предусматривал. И Максиму, скрепя сердце, пришлось-таки смириться с неизбежным.
     В понедельник днём, шестого июня, согласно совместному приказу власть имущих, мы выехали из Новосибирска. Мы двигались двумя группами: я с Сергеем Шульцем и бесчисленными разнокалиберными приборами – на его джипе, а Максим Дьяков вместе с физиками – на утреннем поезде. Перед отъездом Максим долго и нескромно навязывался нам в попутчики, но Шульц был неумолим: «джип возьмёт только двух человек, остальное место на бесценное научное оборудование». К тому же, Дьяков был ранее с Сергеем Романовичем не знаком, а предусмотрительный профессор уже заранее рассказал Шульцу о кафедральном сотруднике. Иначе я бы сейчас, наверное, трясся бы на поезде вместе с настойчивым работником диспансера.
     Итак, мы выехали в сторону Барабинского района, обогнули Сартлан и уже подъезжали к Малышево. Дорога здесь была уже хуже, не то, что асфальтовая федеральная автострада – куда уж там. Но лендровер Шульца легко справлялся с преградами и посложнее. Сергей заблаговременно притормаживал, сбрасывая скорость перед неровностями дороги, и весь дискомфорт от российских дорог заключался для нас лишь в едва заметном покачивании и бряцания на задних сиденьях походного снаряжения. Вот дорога стала немного ровнее, и джип уверенно набирал скорость. Мелькнул невзрачный плакат «деревня Малышево – 10 км». Вот тут-то я и увидел это. Быть может, показалось…, но сперва, сперва я был настолько уверен…
     – Стой, стой, погоди! – я легко схватил Сергея за руку, – остановись, остановись…
Сам я уже энергично вертел головой, старательно вглядываясь в заднее стекло.
     – Сдай назад!
     Шульц посмотрел на меня как на больного, так ничего и не понял, но выполнил просьбу, и могучий джип дал задний ход.
     – Вот здесь, возле березы… – я уставился в зеленую пустоту, тщетно буравя глазами мелкий кустарник.
     - Да что случилось, то? – Сергей явно думал, что я не в себе.
     - Ты не видел?
     - Не видел что?
     Я молчал и ещё с минуту вглядывался в берёзовый лес. «Это же бред, бред, это безумие, ты не мог этого видеть!» – кричало подсознание. Я перевёл дух и посмотрел на Сергея. Он явно хотел спросить «так кто же из нас психиатр?».
     – Ничего… ничего. Показалось…
     Шульц еще раз тревожно взглянул на меня. Машина двинулась с места и снова набирала скорость. Но…
     Но ведь я видел, на самом деле видел… Её…

               V

     Приехали мы уже вечером, часов в восемь. Деревня Малышево, открывшаяся нашему взгляду, представляла собой самую обычную деревню, которых тысячи разбросаны по всем уголкам Новосибирской области. Несколько десятков деревянных домишек с гнилыми заборами; пара раздолбанных улиц избытком представленных внезапными ямами и сочной грязью. (Шульц тут же сказал, что ни за какие сокровища мира не отдаст свою машину на растерзание этим дорогам: «здесь нужен не джип, а трактор!»). Единственное, что было не совсем обычно для деревни – это широкая стеклянная гладь Сартлана, расположенная метрах в двухсот левее деревни.
     У самого въезда в деревню Сергей остановился заглушил мотор. Интересно, в каком именно домике решил остановиться Дьяков с этими физиками? Учитывая разницу во времени, они на несколько часов должны были нас опередить. Шульц уже терзал кнопки сотового. «Абонент временно недоступен» – ответила железная женщина. Сергей выругался и начал набирать другой номер.
     - Подожди…
     Шульц встрепенулся:
     - Что, опять?!
     - Да нет, смотри, впереди!
     Сергей сосредоточенно посмотрел в вечерний полумрак. На нас медленно двигалось нечто невообразимое. Это был не кто иной, как всадник на тощей кобыле. Животное передвигалась крайне медленно, но, несмотря на это, всадника, как смертельно раненого казака мотало из стороны в сторону. «Казак» при каждом движении извергал грязные ругательства до боли похожим голосом. Под конец, метрах в пяти от джипа лошадь остановилась совсем и уже угадываемая тёмная фигура врача-психиатра из нашего стационара Николая Васильевича Каверина уставилась прямо на нас, безуспешно пытаясь членораздельно вербализовать положительные эмоции встречи.
     Я открыл дверцу и тут же по щиколотку провалился в коричневую грязь. И тут Сергей совершил ошибку. Естественно, не узнав Каверина, он сходу врубил дальний свет. От неожиданности лошадь, заржав, встрепенулась, Пожилой доктор снова выругался, но теперь уже удержаться не смог. Словно мешок с дерьмом он грузно шлёпнулся прямо в широкую лужу. Но то ли вода смягчила падение, то ли алкоголь в крови, то ли правая нога, застрявшая в стремени… В общем, даже лёгкий испуг был сглажен мощным буфером «адаптогена». Я, чертыхаясь, осторожно освободил застрявшую ногу коллеги, и тут уже Каверин грохнулся целиком, поднимая водопад зеленоватых брызг на мои сравнительно новые джинсы. Я чудом успел отшагнуть назад, стараясь самому не грохнуться на скользкой от грязи дороге. Пожилой доктор на удивление быстро выбрался из канавы и принял вертикальное положение.
     - Иии… Пга… Практич-иская медсына салютует научным аботникам! – торжественно заявил «раненый всадник».
     - Где дом, Николай Васильевич? – громко спросил я, еле сдерживаясь, чтобы не подвесить ему для прояснения мозгов.
     - Проспект Дзе-гжинского 51, квартира восемнадцать… Га-га-га! – доктор явно радовался своему «остроумию».
     - Шутка!!! Не ссы, ссистент, ща покажу, на! Э! Мотор! До берега подбросишь?
     Сергей всё это время молча сидел в машине, любуясь бесплатным цирком. Но теперь он явно заволновался, высунулся в окно и жалобно закричал:
     - Андрей Владимирович, я вас прошу, не пускайте его к машине с конём, даже к капоту, я его только покрасил!
     - Га-га-га! Да я машину водил, когда ты, пацан, ещё в штаны гадил! – невменяемый доктор продолжал своё продвижение к бесценному джипу.
     Я резко рванул его назад и развернул к себе.
     - Николай! Василич!!! Где дом, где Дьяков, твою мать!!!
     - Да вот он, крайний, у бережка… – Каверин вяло махнул рукой в сторону озера, – чё орать то? Подбросьте меня, мужики, я сам не дойду.
     Но Шульц уже разворачивал джип налево, к береговой дороге.
     - Андрей, садись, я дозвонился!
     Я вернулся в джип, и мы осторожно объехали грязного доктора. Я высунулся в окно:
     - Николай Васильевич! Давай за нами, мы медленно!
     Каверин выругался и, качаясь, не отпуская кобылы, побрёл за лендровером.
     - Дьяков сказал – Береговая, 16, самый крайний дом. Клянётся, что Каверина за нами ещё трезвого посылал, – сообщил Сергей.
     - Откуда он вообще здесь взялся, ведь должна была Нина Юрьевна поехать? От него всегда одни проблемы! А кобыла откуда?
     - Чёрт его знает! А! Нет! Дьяков сказал, что они зачем-то поменялись, и он теперь, – (этнокультуролог задумался, вспоминая психиатрическую терминологию), – он теперь от отделения «первого психотического эпизода» представитель…
     Комментарии были излишни.

               VI

     Надо было отдать должное председателю деревни: дом нам выбрали хороший. Не какую-нибудь там избушку-развалюшку, а большой дом из крепкого бруса на четыре комнаты, большой печью и даже благоустроенным чердаком.
     Физик Аркадий Сергеевич уже открывал перед нами ворота. Гаража, конечно, во дворике не оказалось, зато оказалась большая баня, сарай и когда-то использовавшийся по прямому назначению коровник. Теперь оба физика предлагали использовать его как гараж. После осмотра осиротевший вычищенный коровник экзамен выдержал, и Сергей осторожно поместил туда своё средство передвижения.
     - Ну, как добрались? – осведомился председатель – пожилой коренастый мужчина лет шестидесяти.
     - Спасибо, хорошо, – ответил я, – только где наш сотрудник лошадь нашёл? Не у вас ли?
     «Представитель» при этом упорно пытался одновременно с кобылой пройти через калитку. Калитка отчаянно скрипела, животное упиралось.
     - Да хрен его знает! Может и у нас. Вот где он самогона достал? – председатель явно заинтересовался, – вобщем, так: вы тут располагайтесь, так сказать, – обустраивайтесь, а я к вам ещё завтра загляну.
     - Да кстати, – спохватился председатель, – с вас причитается: я вам всем на командировочных листах уже свои печати райцентровские поставил «прибыл-убыл», даты сами пишите, какие хотите. У Максима Викторовича – документы ваши.
     - Огромное вам человеческое спасибо, – искренне ответил я, удивляясь оперативности председателя.      
     Мы попрощались, председатель отобрал многострадальное животное у продолжающего материться Каверина и ушёл. Оставшиеся пошли на веранду, где второй физик, Евгений Геннадьевич, молодой худощавый мужчина лет тридцати, уже приготовил неплохой ужин. Посовещавшись, Каверина мы за стол не пустили, раздели и уложили спать в одной из комнат. Он уже почти не сопротивлялся.
     Впятером мы сели за стол. Максим Викторович осведомился:
     - Ну что, других потерь не было? Извини, Андрей, Сергей Романович, мы правда думали, что Василич вас встретит. Мы с ним и председателем всего по стакану за знакомство приняли – сам знаешь – это ему как за ушами помазать. Значит, по дороге догнался где-то. Еще кобылу спёр…
     - Он не только кобылу спёр, – робко пожаловался второй физик, – он у меня мобильник забрал «для связи» и потерял его где-то.
     - А звонить пробовали? Они только так и находятся, – подсказал я. 
     - Андрей, я же звонил ещё тогда, – ответил Сергей, – он его ещё и заблокировать умудрился. Евгений Геннадьевич, вы же его не блокировали?
     - Нет, – печально ответил молодой учёный.
     - Ну всё, звездец, Женька, твоей мобиле. Предлагаю по этому поводу выпить. Не чокаясь, – бессовестно ёрничал участковый психиатр Дьяков.
     Он уже успел щедро разлить всем водки. Евгений пытался, было, отказаться, но, потом, видимо вспомнив стоимость последней модели «Nokia», только печально махнул рукой и присоединился к Максиму.
     - Как на поезде добрались? Оборудование-то хоть всё прибыло? – поинтересовался я у старшего физика – Аркадия Сергеевича.
     - Да. С оборудованием всё нормально. Спасибо, Пётр Иванович – председатель, осторожно от станции довёз. И Сергей Романович – тоже. Слава богу. Я уж боялся – грохнем эти приборы где-нибудь на колдобинах.
     - Да я уж, Аркадий Сергеевич, ваш огромный сонар берёг, как хрустальный, – похвастался Шульц, – особенно после того, как вы сказали, сколько он стоит.
     Максим налил по второй.
     - Ну что, за прибытие?
     Все выпили. Я снова слегка пригубил свою первую рюмку и спросил:
     - Максим Викторович, вы когда днем с Петром Ивановичем днём … хм … хм … разговаривали, он что-нибудь рассказывал необычное про это место?
     Максим задумался, вспоминая.
     - Необычного? Да нет. Мы так, в общем, про деревню его расспросили, для ориентации, в глубь не копали. Во-первых – Аркадий Сергеевич запретил, сказал, что Сергей ещё камеру не привёз. А во-вторых – он особо и не откровенничал, словно стеснялся чего-то. Видать, боялся, что я его в психушку направлю, – Максим засмеялся.
     - Мы пока от станции доехали, погрузились, разгрузились, пока отметили это дело, слегка… Короче, надо завтра Иваныча ловить и поить уже до посинения, пока он нам всё не расскажет, – уже серьёзно добавил он.
     «Интересно, как этот “научно-исследовательский материал” будет выглядеть на киноплёнке у Шульца», – подумал я.
     - Хотя, кое-что он мне рассказал, когда мы с ним на чердаке электричество подключали…
     - Не надо, подожди, Максим, – перебил я, не рассказывай.
     - Не понял…
     - Чем меньше мы знаем об этом месте, тем лучше. Так достовернее. Отпадает человеческий фактор, фактор субъективности. Фактор психической индукции.
     Максим сосредоточенно думал.
     - Подожди, ты хочешь сказать…
     - Я хочу сказать, что если бы председатель рассказал Каверину, например, что здесь трёхголовые драконы по небу летают, а на утро он бы про них уже сам нам рассказывал – это было бы необъективно. Вроде как фактор подсознательного внушения.
     - Ё! Да ты прав, Андрей! Вот что кандидатская с людьми делает! – Максим наконец-то сообразил, – Ну, за науку!
     Максим выпил уже в одиночку. Физики хранили торжественное молчание. Аркадий Сергеевич о чём-то напряжённо думал. Молчаливый Евгений Геннадьевич был уже пьян, безнадёжно отстав от непреодолимо высокой алкогольной толерантности Дьякова.
     - Подождите… Так я правильно понял, что никто из вас не знает местных рассказов, кроме общих и официальных версиях об аномалии? Новой информации пока нет? И между собой вы это обсудить не успели? – настойчиво спросил я.
Все переглянулись и ответили согласием. Дьяков настороженно икнул.
     - Сергей?
     - Ты прав, Андрей. Я кое-что знаю об этом месте по своим каналам. Но с НИИ ядерной физики я это не обсуждал, хотя и был знаком с Женей и Аркадием Сергеевичем. Надо будет потом обязательно записать всю исходную информацию у каждого человека и сравнить с итоговыми данными. Это я беру на себя.
     - Романыч, ты что, тоже кандидат? – Максим безуспешно старался удержать роль неформального лидера.
     Шульц кивнул.
     - Ну, за остепенённых! – Максим потянулся за огурцом.
     - И психотропные средства, кстати, принимать крайне нежелательно, – жёстко сказал Сергей. Физики благодарно переглянулись.
     - Ну ты садист! Мы же не на один день! Надо приезд отметить. Это святое! Хрен с аномалиями, мне дома жена не вздохнуть, не бухнуть не даёт! Ты чё меня отдыха лишаешь? Прям как не русский!
     - Кстати, – спросил Шульц, – тут все местные? Приезжих нет?
     - Нет…
     - А Каверин?
     - Сибиряк, стопроцентный, – ответил я, недоумевая, к чему он клонит.
     - Хорошо. У меня деда сослали с Поволжья, а мать с отцом уже родились здесь, в Новосибирске. Так что, я тоже Сибиряк. Хотя и немец тоже. И не Романович, а Райнгольдович. Это тоже будем учитывать. … Так, 22.08. Аркадий Сергеевич, вы тепловые сенсоры установили?
     - Да, Сергей Романович. И инфракрасную цифровую камеру на чердаке. Уже полчаса пишет. Кстати, радар с крыши сарая не сопрут? Мы его прямо на озеро направили.
Нормально… Максим Викторович, это – ничего розетка, не коротнёт? Я здесь аккумуляторы для камеры подзаряжаться поставил.
     - Исследователи хреновы! Главное всю деревню не обесточьте, не то меня Иваныч кастрирует! – Дьяков уже был явно навеселе.
     - Господа, если нет возражений, я пойду спать. Утро вечера мудренее. Спокойной ночи, – я начал выбираться из-за стола.
     Шульц последовал моему примеру. И только тогда я заметил в углу веранды миниатюрную, чуть больше спичечного коробка камеру, казалось, пристально изучающую каждый мой шаг.
     - Они ещё не подключены, – заметил моё удивление Шульц, – потом, ночью. Всё ночью. Подключу и камеры и датчики слежения по дому тоже. Так что, извините: будем приведения ловить. Исследование всё-таки…
     Когда мы уже вышли в соседний коридорчик, вроде сеней, я спросил у него:
     - Ты диктофон отключил, исследователь?
     - Ха! Догадался! Щас отключу.
     Он достал из кармана длинный прямоугольный предмет, немного толще шариковой ручки и нажал какую-то кнопку.
     - Про национальности – это действительно так важно?
     - Мне – да. Для работы. Я же этнокультуролог. Понимаешь, есть у меня тут пара мыслишек, насчёт национального фольклора… Хотя, хрен его знает… Кстати, ты не пил?
     - Ни капли.
     - Я тоже. Аркадий Сергеевич – пил, но не много. Евгений – больше. Интересно, это повлияет? Алкоголь? Андрей, ты как думаешь?
     - Не исключено. В наркологии малых доз не бывает. Слышал про патологическое опьянение? Психозы даже от паров алкоголя?
     - Нет. Но ведь это – редкость?
     - Редкость. Но психодизлептик в крови уже есть, – безжалостно продолжил я, – кстати, надо бы ещё проверить округу на дикорастущую коноплю, мак, белладонну, мухоморы и прочие там «кактусы-пейоты». И воду на анализ.
     - ОК. Завтра Каверин проспится – его и отправим за коноплёй. Значит, мы – единственные независимые эксперты в плане собственной психики. Ты ведь тоже, даже не куришь? Хорошо. Ну и плюс приборы этих физиков.
     - На докторскую хватит? – пошутил я.
     Сергей почему-то воспринял мой вопрос серьёзно и начал напряжённо хмуриться.
     - Нет. Если что-нибудь действительно, реально, обнаружим – будут критиковать, не верить и замалчивать, а если – нет, то и суда нет. Не знаю. Неблагодарное это дело. Мне это так, для себя интересно. Не для докторской.
     - Ну, ну… – задумался я, сомневаясь в такой средневековой научной самоотверженности Шульца.
     - Ладно, давай до завтра. Утро вечера мудренее. Так, Каверин, судя по храпу – там, тогда, чур, это комната моя.
     - Хорошо, до завтра.
 
               VII

     В эту ночь мне не спалось. Я долго ворочался на кровати, колеблясь между явью и сном. Около трёх часов ночи я окончательно проснулся. Что-то разбудило меня. Сначала, всё ещё пребывая в просоночном состоянии, я не мог понять, что именно. Это были шаги. Легкая поступь, словно крадучись по половикам, прикрывающим деревянный холод. Кто бы это мог быть? Каверин? Шульц? Но зачем им красться в ночи? Да и шаги уж больно воздушны, непохожи на них.
     Дверь ко мне в комнату медленно открылась, хотя я точно помню, что вечером запирал её на засов. И не то чтобы я испугался, пугливым меня не назвать; я откинул одеяло, весь напрягся и сосредоточился на открывающейся двери.
     Все это заняло не более двух секунд. Потом Ольга вошла внутрь.
То, что это была она – сомнений не возникало. За прошедшие шесть лет она совсем не изменилась. Как и за те несколько часов, прошедших с мгновения нашей встречи у дороги. Все те же синие джинсы, та же блузка и все те же слегка волнистые светлые волосы. И все тот же задумчивый взгляд.
     Ольга прошла по комнате и села в широкое кресло напротив меня. Я оцепенел. Мыслей не было. В голове стремительно расширялась пустота и это непередаваемое чувство нереальности происходящего.
     - Ольга? – моих сил хватило только на шёпот.
     - Ты ждал кого-то другого?
     - Все тот же голос.
     - Ты не рад меня видеть? – продолжала она.
     - Но как? – только и  мог произнести я.
     - Тебе это так важно? Хочешь опять всё разложить по полочкам? В мире всё гораздо сложнее, чтобы можно было дать ответы на все вопросы. Андрей, разве ты не звал меня все эти годы? – также тихо, с грустью спросила она.
     Я продолжал молчать, не в силах подобрать слова для происходящего. Были чувства, буквально разрывающие мою душу. Слов не было.
     – У тебя нет зажигалки? – Ольга достала свои длинные тонкие сигареты, но зажигалки как и всегда в кармане джинсов не оказалось.
     Я поискал на тумбочке. Моя чёрная десятирублёвая зажигалка была на месте. Сложная вещь – привычка. Раньше я частенько носил с собой зажигалки, потому что Ольга также часто забывала свои. А потом… Я просто цеплялся за всякие мелочи, хотя и знал, что ничего уже не вернуть. Оставалась только поблёкшая двумерная память и эти старые символы…
Я встал с кровати и неуверенно подошёл к призраку, соединив пламя с сигаретой. Комната наполнялась до боли знакомым ментоловым ароматом. Как во сне, я присел прямо на ковёр, рядом с Ольгой, глядя на неё снизу вверх. Словно на мифическую богиню, спустившуюся с неба.
     - Ну, рассказывай, Андрей, как дела? Смотрю – большим человеком стал, – ассистент, кандидат наук. Спорт не забросил… Я очень рада за тебя, что ты наконец-то обрёл равновесие. Знаешь, как я тогда переживала, в тот первый год. Я чувствовала, как тебе плохо. Ведь ты едва не совершил той роковой ошибки… И по прежнему предпочитаешь чёрный цвет…
     - Я просто хотел быть с тобой, я не знал, что мне делать… Я люблю тебя, Оля…
     - Я тоже очень тебя люблю. Ты же знаешь, ты самое дорогое, что у меня есть… Не торопись. Мы всё равно будем вместе. Вечно. Но не сейчас.
     Я достиг некого рубежа и уже не мог выносить этого. Она была так близко… Я взял её за руку и прижал ладонью к своей щеке. Её рука хранила тепло и нежность. Я смотрел в её глаза и читал в них невыразимую грусть. Затем я сел рядом с ней и взял её себе на колени. Я обнял её. Ольга задумчиво гладила мои короткие волосы… В её глазах были слёзы.
     – Андрюшка, а ведь ты совсем не изменился…
     – Ты тоже…
     Она наклонилась и поцеловала меня в губы. Я чувствовал аромат её духов, вкус губ и прикосновенье волос. Моё сердце сжималось и буквально разрывалось от внеземного счастья и тоски. Время остановилось. Вокруг проплывали часы и тысячелетья, мир рушился в бездну апокалипсиса, но нам было всё равно. Мы были вместе. Мы были одним целым. И Ольга снова была в моих объятиях.
     Я знал, что это не сон. Всё было слишком прекрасным, слишком необыкновенным, прекраснее любого сна. Всё это было так реально… За исключением…
     За исключением того, что Ольга была уже почти шесть лет, как мертва.

     Она ушла. Ушла уже под утро с первыми проблесками рассвета. Дверь закрылась и в доме вновь воцарилась тишина. Я неподвижно сидел, откинувшись в широком кресле и смотрел вникуда пустыми расфокусированными глазами. Остатки смысла всего сущего стремительно сталкивались и разбегались в моём слабеющем разуме.
     Когда стало совсем светло, в мою дверь постучали и почти сразу открыли. Я вздрогнул и сел на кресле, машинально протирая глаза. Мои мысли были ещё далеко от бренного мира. За дверью был Шульц и он был явно напуган.
     – Вставай, Андрей, быстрее, Каверин с ума сошёл!
 
               VIII

     Николай Васильевич сидел около своей кровати на деревянном полу в одной майке и семейных трусах и что-то невнятно бормотал, буравя полными ужаса глазами углы своей комнаты.
     - Как ты узнал? – спросил я Сергея.
     - Он кричал. Ты разве не слышал?
     - Нет.
     Я подошёл к Каверину вплотную, присел и заглянул в его мутные безумные глаза.
     - Николай Васильевич! … Николай Васильевич! … Вы меня слышите? … Что случилось?
     Ответа не было, ни на этот вопрос, ни на серию последующих. Николай Васильевич, словно выпал из нашего мира и теперь всецело находился под властью делирия. Он весь трясся, резко и непредсказуемо вздрагивал, нервно теребил и перебирал старую майку, с ужасом оглядываясь по сторонам. Нужно было действовать. Я должен был знать, что с ним, какие мысли буравят его мозг. Но для этого нужно было вступить с ним в хоть какой-то продуктивный контакт. 
     Мне пришлось вспомнить все свои психотерапевтические приёмы, чтобы «присоединиться» к нему. Тщательно подбирая слова, меняющиеся паузы, интонации голоса, отслеживая малейшие движения и реакции Каверина, комбинируя несложные приемы нейролингивистического наведения транса и эриксонианского гипноза уже освоенные до автоматизма, мне, наконец, удалось обойти психологические защиты кричащего разума и соединиться напрямую с подсознанием человека. Тяжёлое стрессовое состояние и ослабленная личность Николая Васильевича облегчали работу. Его сознание быстро перестало воспринимать меня как чужого и охотно уступило мне место. Дрожь и беспокойство «пациента» сразу постепенно прекратились, дыхание выровнялось, он обмяк и остекленелыми глазами уставился вникуда. Теперь можно было переходить к следующему этапу беседы. Получению и оценке информации. И тогда я задал вопрос.    
     - Что произошло?
     - Я видел.
     Голос пожилого психиатра звучал монотонно и глухо, словно у робота.
     - Что вы видели, Николай Васильевич?
     - Пауки. Пауки и скорпионы.
     - Какие пауки?
     - Огромные, метровые, чёрные, серые, пёстрые, меньше – совсем мелкие.
     - Сколько их было?
     - Тысячи. Тысячи.
     - Что они делали, Николай Васильевич?
     - Ползали, … даже по потолку, … спускались по нити, … плели паутину, … прыгали, … жалили и … кусали. Яд… яд скорпионов…
     - Пауки – откуда они появились?
     - Не знаю, … я проснулся… ночью, … они уже были. … Паутина, она опутывала меня … душила… - Я не мог пошевелиться… Беспомощен…
     - Сейчас вы их видите? Пауков? Скорпионов?
     - Каверин молчал, по-прежнему глядя в пустоту.
     - Сейчас вы их видите?
     - Нет. Сергей их прогнал.
     - Что вы чувствуете?
     - Страх.
     - Страх чего? Пауки ушли. Пауки и скорпионы ушли.
     - Страх.
     - Чего вы боитесь?
     Каверин застонал. Его лицо перекосила страдальческая гримаса. Дыхание уже с шумом вырывалось из горла. Но глаза были по-прежнему расфокусированы и затуманены гипнотической дымкой. Я взял его за руку. Пульс явно частил, и экстрасистолия…
     - Не бойтесь! Я с вами. Мы одни. Что вы ещё видели!
Внезапно Каверин с силой сжал мою руку. Он уже начинал выходить из транса, контакт прерывался.
     - Его! – простонал Николай Васильевич и махнул свободной левой рукой в сторону окна.
     За окном ничего не было, кроме лучей солнца и веток сирени. Каверин, будучи всё ещё в трансе, по-прежнему говорил тихим монотонным голосом, но в его ответах уже чувствовались нотки страха и отчаяния.
     - Его! – повторил пожилой доктор.
     - Кто он?
     - Не знаю.
     - Кто он!
     - Не человек.
     - Как он выглядит?
     - Как он выглядит! – мне становилось всё труднее поддерживать синхронизацию. «Отзеркаливание» распадалось на глазах; я балансировал на лезвии ножа, рискуя, соединившись с его подсознанием, разрушить своё и, раскинув руки, упасть в бездну его ужаса.
     - Чёрный… Громадный… Он наклоняется, чтобы заглянуть… Чёрная шерсть… Горящие глаза… Он видит меня… Не впускайте! Не впускайте … его…
     - Николай, его здесь нет, он ушёл. Сейчас утро.
     Каверин немного успокоился.
     - Он говорил?
     - Он говорил? Вы можете вспомнить?
     - Могу… Мысли…
     - Мысленно?
     - Да.
     - Что он говорил?
     - Не знаю.
     - Что он говорил?
     - Не знаю.
     - Николай, вы знаете. Можете сказать мне?
     - Нет.
     - Что вы чувствовали? – из последних сил я использовал жёсткий обходной манёвр.
     - Ужас.
     - Что он сказал? – последний вопрос был хлёстким как плеть.
     - «Смерть говорящему».
     Каверин окончательно потерял сознание. Зная, что мои слова всё-таки будут автоматически восприняты, я завершил диалог. 
     – Николай, всё прошло. Сейчас утро. Всё хорошо. Тревога ушла. Когда вы проснётесь, всё будет нормально. Вы забудете кошмарный сон. Вы забудете… 
     Я медленно «отсоединился» от него, и устало прислонился к кровати. Я был обессилен.
     - Андрей! Андрей! Что с ним делать? – спросил Шульц.
     - А? Ничего… Он спит. Тонометр есть?
     - Да. Я сразу всю аптечку принёс.
     - Разбуди Дьякова. И всех.
     Через пару минут ещё заспанный Максим Викторович смотрел у перенесённого на кровать Каверина пульс, дыхание, зрачки, измерял давление.
     Я в полной прострации расфокусированно смотрел в одну точку, посасывая валидол из аптечки.
     Наблюдательный Шульц вежливо осведомился:
     - Андрей, а с тобой-то что? Я диктофон не взял. Андрей? Ты словно сам привидение увидел. Я как к тебе утром зашёл – сперва подумал, что это тебя спасать надо.
     - Андрей? Ты что-то видел этой ночью?
     Я отрицательно покачал головой. Сергей пытливо смотрел на меня.
     - Андрей, скажи: что именно, я же чувствую, что с тобой что-то случилось. То на шоссе, то этой ночью… Что с тобой происходит?
     - Нет…, ничего…
     Я продолжал сидеть неподвижно, израсходовав остатки сил на Каверина.
     - Ладно. Тебе чем-нибудь помочь?
     - Нет.
     - Так, ребята, – Дьяков закончил свои нехитрый манипуляции, – 120 на 75, 36 и 9, пульс 88. Очаговой неврологической вроде нет. Больной крепко спит. Вроде ничего страшного. Как говорится, показаний для экстренной госпитализации нет. Сергей, а это правда, что ты мне про него рассказывал? Про пауков и этого мудака снежного?
     - Правда. Андрей его еле купировал. Я уж думал, нужно срочно в Здвинку, в ЦРБ везти.
Андрей купировал…, – Дьяков был явно не в духе от вынужденного раннего подъёма после вчерашнего «веселья». Но ещё больше его раздражало то, что он абсолютно не понимал происходящего.
     - Ну, чего расселись? Как это случилось? Какая нахрен белая горячка? А «синдром отмены» где? Это вы мне говорите?! Бред! Я сам лично раньше с Василичем не раз «до потери сознания» выпивал и не одни сутки – на день рыбака прошлогодний, и каким я только его не видел, не то, что вчера – и ничего, даже в горле потом не першило! Что вообще здесь происходит?!   
     - Не знаю, – искренне ответил я.

               IX

     Сидя на горячем песке, у самой воды, я смотрел, как на берег одна за другой набегают волны. В течение часа я был наедине с озером: только я, лёгкий ветер, и шелест набегающих волн. Я старался не думать о событиях этой ночи. Надо было как-то отвлечься, иначе я просто сойду с ума, как Каверин, или снова впаду в депрессию, что, впрочем, не намного лучше.
     Солнце постепенно всходило и уже нещадно бросало свои жаркие лучи на зеркальную гладь озера. Казалось, было невозможно оторвать взгляд от этой первозданной красоты. Озеро было похоже на море: другого берега не было и в помине, и лишь на горизонте угадывалось несколько небольших островков.
     Я разделся и вошёл в воду. Вода была тёплой, под ногами – песок и мелкие камешки. Дно довольно быстро исчезло и вот я уже быстро плыву, энергично выбрасывая вперёд руки. Отплыв метров на пятьдесят, или больше, я перевернулся на спину и уже почти неподвижно лежал, глядя в голубое полуденное небо. Но солнце уже почти ослепляло, и, глубоко вдохнув, я нырнул в глубину. Немного поколебавшись, я открыл глаза. Вода оказалась на удивление прозрачной. Надо же, хоть здесь человек не успел всё изгадить… Интересно, какая глубина этого озера? Физик Аркадий Сергеевич что-то неуверенно говорил о разломе в сибирской платформе, и, возможно, о сотнях метрах глубины. Вроде такой гигантской воронке в земной коре, хотя это больше смахивало на сказку.
     Воздуха уже не хватало, но дна я так и не увидел. Лишь какие-то темные водоросли и тени. И тени почему-то двигались быстрее водорослей. Видимо, какие-то подводные течения… Но я уже выныривал.
     Вместе со мной стремительно выныривала тень. И уже когда я был на поверхности и всеми лёгкими хватал кислород, огромный тёмно-зелёный чешуйчатый змей мощной стрелой вынырнул из воды и, дугой в десятки метров пронёсшись надомной, с шумом вернулся в волнистую бездну.
     В доли секунды. Я даже не успел испугаться. Внезапно, метрах в пяти от меня змей вынырнул снова. Но, на этот раз из воды показалась только голова и метра полтора туловища. Змей смотрел прямо на меня. Я уже заметил, что тело его было достаточно узким для огромной длины. Лишь раза в два толще крепкого человека. Но голова его, больше коровьей, была головой не рептилии, но какого-то диковинного зверя. Дракона. Я это понял даже за эту пару секунд до его окончательного исчезновения. В его лёгком оскале, похожем на дьявольскую улыбку, угадывались зубы не змеи, а клыки млекопитающего. И челюсти зверя, нераздвоенный язык… Его ноздри жадно всасывали воздух. Глаза были выпуклыми с узкими жёлтыми зрачками. По бокам головы было что-то вроде плоских ушных раковин. И пара небольших рожек на голове. И что-то ещё… Жабры! Несколько диагональных разрезов по обеим сторонам шеи чудовища. «Двоякодышащий»?.. – подумал я, но чудовище уже исчезло. С лёгким всплеском, также внезапно, как появилось.
     Я подождал ещё с полминуты, не вернётся ли он с вполне логичной целью меня проглотить. Ведь, наверное, не часто ему попадаются на обед такие деликатесы как врачи – кандидаты наук. Но, видимо, змей потерял всякий интерес к неподвижному объекту, и я медленно поплыл к берегу, морально приготовившись в каждый момент стать безногим инвалидом.
     Странно, чем же он тогда питается, – подумал я уже сидя на берегу, – или он людей из принципа не употребляет? Интересно… А ведь, если подумать… Ведь Сартлан и Чаны совсем рядом, километров 25-30, и Чаны – озеро огромное, одно из крупнейших в Сибири, и раза в четыре больше чем Сартлан. Хотя и Сартлан – явно не из мелких. Чёрт его знает, может там, в глубине какие ходы есть подземные? Вот чудище туда-сюда и шастает, смотрит, где рыба сытней. Хотя про «чановского змея» я ничего не слышал. Правда, и про сартланского – тоже. Вот про уток в Чанах слышал – здоровые, жирные. Короче, бред какой-то…
     Вобщем, – клин клином вышибают. После такого нового стресса я всё-таки начал отходить от предыдущего. Возвращалась былая активность. Мысли вновь заполнили мой опустошённый разум. Уже позабытая когтистая лапа депрессии, с утра сжимавшая грудь, заметно ослабла, а затем и вовсе исчезла.
 
     - Андрей, ну как ты? – спросил незаметно подошедший Сергей.
     - Нормально, – сосредоточенно размышляя, я даже не вздрогнул при его внезапном появлении.
     - О-па! Смотрю – отошёл, слава богу. А я ещё с утра за тебя перепугался, теперь смотрю – тебя нет нигде! Хотел Максима на поиски отправить – он отказался, говорит – не мешай пиво пить.
     - Сергей, у тебя радар ещё на озеро направлен?
     - Ура, Андрей ожил! Я уже думал, что вдвоём с этим алкоголиком останусь, – Шульц явно обрадовался.
     - Сергей!
     - Во-первых, не у меня, а у физиков, а во-вторых, насколько я знаю, его Аркадий Сергеевич утром отключил, потому как сказал, что здесь вся чертовщина по ночам творится, да и аккумуляторы зарядить надо.
     - А видеокамера твоя, цифровая?
     - Камера пишет.
     - Круглосуточно?
     - Зачем? Я – наоборот, на ночь её отключаю, иначе никаких гигабайтов не напасёшься. Дай бог, чтобы моих жёстких дисков и накопителей до пятницы хватило. Да и не видно ночью ни хрена, не прожекторы же включать.
     - И прямо на озеро?
     - Направлена? Да. С самой крыши. Я вчера ночью чуть не навернулся, когда её на крыше нашей избушки устанавливал.
     - Пойдем, посмотрим! – я уже встал и смотрел на крышу дома. Мощная ультрасовременная камера едва виднелась в метре от кирпичной трубы.
     - А что случилось-то? – мы уже быстро шли к дому.
     - Пока Дьяков похмелялся меня чуть дракон не сожрал.

               X

     Максима в избе не оказалось. В сенях в одиночестве курил Аркадий. Увидев нас с полубезумными лицами, он встрепенулся.
     - Ребята, что это с вами?
     - Погоди, сам увидишь. Сейчас камеру снимем, – сосредоточенно ответил Сергей.
     - Только с крыши не грохнитесь! – крикнул вслед заинтригованный физик.
     Минут через десять мы уже сидели втроём за столом, пристально всматриваясь в жидкокристаллический экран ноутбука.
     - Андрей, так когда, говоришь, это было?
     - Где-то между 11.30 и половиной первого.
     - Так, ставим 11.20.
     Шульц стремительно колдовал с клавиатурой. На экране по-прежнему виднелось широкая полоса побережья Сартлан.
     - Чёрно-белая? – осведомился я.
     Сергей посмотрел на меня как на идиота.
     – Ты что сюда, художественный фильм снимать приехал? Знаешь, сколько занимает 16-часовая цветная видеозапись в цифровом формате? Зато разрешение здесь – о-го-го, любителям даже не снилось. Не отвлекайся, очевидец! Так… Смотрим точку, где я тебя нашёл.
     По экрану забегал курсор мыши. Береговая линия приближалась, приобретая уже знакомый облик. Одна из серых точек на побережье внезапно, увеличиваясь, приняла мои очертания.
     - Ага, контактёр найден, – всё более возбуждался Сергей, – теперь запускаем время.
Внизу экрана побежали мелкие цифры. Сначала моя фигура (сантиметра два высотой) не двигалась, потом ускоренно быстро, как в старом кино, полезла в воду. Шульц не отрывал глаза от экрана.
     - Стоп, замедляй! – только успел крикнуть я, как тонкая параболическая нить мелькнула над озером.
     Шульц, чертыхаясь, включил замедленный просмотр.
     - Сейчас, назад отмотаем…
     - Подожди, ещё минуту. Увеличить ещё можно?
     - Можно, – сосредоточенно ответил Сергей.
     Теперь, вдалеке от берега едва виднелась моя голова, размером с булавочную головку. Или чуть больше. Но рядом, в замедленном воспроизведении из воды показалась продолговатая фигура, явно не похожая на человека.
     - Есть! – восторженно воскликнул Сергей.
     Физик Аркадий от удивления крякнул. Сергей навёл курсор и сделал максимальное увеличение. Конечно, почти в трёхстах метрах даже от мощной цифровой камеры абсолютно чёткой картинки быть не могло. Но даже в сером, полурасплывчатом виде голова морского змея явно отличалась от любого другого современного водоплавающего объекта. Шульц был без ума от счастья.
     Теперь мотаем обратно и смотрим тварь целиком… Твою мать! Здоровая! Метров сто – сто двадцать – не меньше. Знал бы – прямо на берегу камеру оставил!
     - Ага, и её через минуту бы уже спёрли, – ехидно отметил я.
     - Андрей, ну кому на хрен в глухой деревне нужна цифровая камера? Что они с ней здесь делать будут?
     - Сортир подпирать или на полбанки обменяют! Сергей, ты этнокультуролог «или где»! Прям как нерусский!
    
     - Ладно, Аркадий, что с аппаратурой? – спросил Сергей.
     - Ночные датчики движения в коридоре, веранде, чердаке, в сарае и непосредственно рядом с домом, подальше от кустарников – ничего. Единственно – пару раз засекали, когда Максим Викторович ночью на крыльцо «покурить» выходил, да вокруг дома, когда сильный ветер поднялся, да и птицы – опять же… Инфракрасная камера – пусто. Радар – тоже. Никого и ничего. Общие термические – изменения были, колебания выше фоновых, но недостоверно. Зато: мощные электромагнитные колебания в комнате Евгения, Николая Каверина, Андрея, и у тебя, Сергей. И за окнами. Короче, почти везде. Показания других датчиков – либо ничего, либо несущественные гравитационные колебания. Спорные. Не знаю.
     - Брось, Аркадий, изменения были, ты сам это знаешь. Конечно, спорные, неубедительные, но пусть мне покажут на Земле ещё такое место, где был бы такой совокупный комплекс активности! А электромагнитное поле? Всё, пора за Нобелевской!
     Шульц явно впадал в эйфорию. Машинально, он поставил на компьютере карточную игру и начал, увлечённо бормоча себе под нос, проигрывать искусственному интеллекту. Аркадий Сергеевич по-прежнему отчаянно пытался привести разрозненные данные в стройную систему, затем, видимо утомился, и наконец-то сообразил, что за этот день произошло нечто гораздо большее, чем за двадцать лет протирания штанов в НИИ, после чего внёс свои предложения:
Теперь, по плану, берём все приборы, сонар, лодку и заплываем с Женькой метров на пятьсот от берега. Пётр Иванович лодку обещал. Сергей, с приборами поможешь, довезти?
     - Да запросто.
     Дверь в прихожую внезапно распахнулась и на пороге показался участковый психиатр Дьяков с рюкзаком за плечами, букетом конопли, и моей бутылкой из-под «Бон-Аквы» с прозрачной водой. Недовольно взглянув на экран, он пробурчал:
     – Пока вы тут в дурака играете, я весь день эту грёбанную деревню опрашивал. Двадцать восемь человек – половину почти. Из них двенадцать тяжёлых алкоголиков, один шизофреник, две бабки – в старческом маразме, остальные тринадцать – олигофрены, впрочем, тоже алкаши те ещё. Из них один олигофрен, кроме прочего, ещё и дурь ежедневно на сковороде жарит и жрёт за обедом. Но он – вообще – дурак-дураком, даже столицу Киргизии не знает и не помнит уже ни х… Ничего, в общем, не помнит. Короче! Андрей, завтра твоя очередь – вторую половину опрашивать. Романыч, держи свой диктофон, он, похоже, недавно разрядился уже. Всё, мужики, принимайте пробу воды из колодца и поганки в рюкзаке. Я пошёл пиво пить.   

               XI

     Незаметно приближался вечер. Аркадий Сергеевич с Евгением три часа проплавали с сонаром, портативной цифровой камерой и прочей аппаратурой по озеру, в надежде акустическими волнами в его глубинах зафиксировать движения плезиозавров. Я всё ждал, когда какая-нибудь тварь из глубин, которую они так тщательно ищут наконец-таки сожрёт их вместе с хрупкой лодчонкой, или они сами перевернутся к чёртовой матери со всей своей многокилограммовой аппаратурой. Но часов в семь вечера, они всё-таки догребли до берега (всё боялись, что звук мотора может отпугнуть аномалию) и сокрушённо сообщили, что кроме косяков рыб, водорослей и плывущей гнилой доски ничего не обнаружили. Аркадий Сергеевич не унывал и клялся, что завтра они будут плавать дальше «до победы». Евгений, напротив, явно пал духом, и передвигался как зомби. И вообще, странный он какой-то стал. А ведь я его со вчерашнего дня так толком и не видел. Надо бы с ним поговорить…
     Пока они плавали, я сначала пытался слушать аудиозаписи из диктофона Дьякова, но потом бросил эту затею: разговоры надо было анализировать, и анализировать детально, а времени было мало. Тем более, почти сразу, вернувшись с берега, Шульц зачем-то позвал меня к себе в комнату. Его помещение ничем не отличалось от остальных, кроме огромной русской печи, вдававшейся в горницу. В углу комнаты были сложены высохшие дрова – видимо, ещё недавно, в майские заморозки её активно топили. Я расположился на лавке у самой печи. 
     - Андрей, что ты видел? – не мог успокоиться учёный.
     - В смысле? Я всё рассказал.
     - Не валяй дурака. Я о ночи. Кто это был?
     - Сергей, пошёл ты! – я начинал заводиться буквально с пол-оборота, – не твоё это дело. Ничего я не видел! Иди вон, Дьякова интервьюируй!
     - «Не видел» или «не моё дело»?
     Я изо всех сил сдерживался, чтобы не врезать ему по морде. Для общего просветления. У меня не было ни малейшего желания рассказывать кому бы то ни было про Ольгу и вообще про мою личную жизнь. Ещё здесь мне научных исследований не хватало! Экспериментатор хренов! 
     - Я что, под следствием? 37-й год возвращается? Или как? – медленно, с угрозой в голосе спросил я.
     - Ладно, ладно, Андрей, – Сергей вовремя спохватился и прекратил свой допрос, – не кипятись. Извини. Я ведь и сам не могу во всём этом разобраться. Этой ночью что-то произошло. Со мной. … Да. И со мной тоже. Я всю ночь не выключал настольную лампу и эту… камеру портативную, снимающую комнату.
     - И что? – заинтересовался я.
     - Это ты мне скажи – что. Ты же у нас психиатр. Когда я сплю, то закутываюсь в одеяло по самую шею, даже летом. … В эту ночь меня мучили кошмары, даже не помню, какие именно, и одновременно какая-то тяжесть, удушье и … и это странное оцепенение, словно паралич. …
     Сергей замолчал, словно набираясь смелости для продолжения своего рассказа. Затем, как бы пересилив себя, продолжил быстрее.
     - И вот, когда я, наконец-то, проснулся, то сразу, ещё не открывая глаз, почувствовал прикосновения десятков тонких малюсеньких пальчиков с шершавыми ноготками к моим ушам, губам, векам. Ещё несколько маленьких ручек теребили мои волосы. И когда я всё-таки, переборов страх и оцепенение, открыл глаза, то увидел отвратительное существо, размером с кошку, сидевшее на моей груди и с видимым наслаждением втягивающее в себя выдыхаемый мной воздух.
     Увидев, что я смотрю на него, существо сразу отстранилось, но ненамного. Видимо, когда я спал, оно было прямо у моего лица. В свете настольной лампы я хорошо разглядел его. Лицо и тело карлика было словно жалкой пародией на человеческое. Кожа существа была густо покрыто серым и рыжеватым волосом, а на лице была жёлтой и сморщенной. Ушные раковины выдавались вверх, словно у гнома и тоже были покрыты грязно-рыжеватым мехом. Через шевелящиеся потрескавшиеся тёмно-коричневые губы проглядывал неровный ряд жёлтых зубов. Маленькие, глубоко посаженные глазки пристально смотрели на меня и сверкали красными огоньками. Миниатюрными покрытыми шерстью ручками с длинными тонкими пальцами существо цепко держалось за моё одеяло. Существо хрипело, урчало и хрюкало – одновременно от злобы и удовольствия: неестественно оттопыренными ноздрями оно продолжало воровать мой воздух. И я никогда не забуду той несоразмерной тяжести, которой оно давило мне на грудь.
     Шульц снова замолчал, задумчиво перебирая в руках включённый диктофон. Я не торопил его. Наконец, он продолжил.
     - Отчаянным рывком я сел на постели. Существо со злобным шипением кубарем скатилось на пол. Остальные твари, ростом поменьше, ещё быстрее отпрянули от меня. Я в ужасе отбросил одеяло, вскочил на ноги и включил верхний свет. Существа в панике разбегались. Несколько из них словно растворились в углах комнаты, скрылись за поленницей, затерялись среди горшков, мисок и прочего хлама, другие сгинули под кроватью. Остальные, почти половина – спрятались за печкой.
     Сергей с чувством глубокого облегчения замолчал. Казалось, словно гора свалилась у него с плеч, после этого рассказа. Я, вытаращив глаза, смотрел на него. У меня ещё оставалась масса вопросов.
     - А дальше?
     - Что дальше? – удивился Сергей, – дальше – всё, ничего не было. Разбежались они где-то полчетвёртого, до утра я, естественно, не спал, пока этот Каверин орать не начал.
     - А плёнка? – с нетерпением спросил я.
     - Плёнка… Что плёнка? – Сергей растерянно посмотрел на меня, – Не было ничего на плёнке. Я её два раза просмотрел. Только моя глупая насмерть испуганная физиономия и уже потом масса нецензурных выражений в пустоту. Поэтому я и обратился к психиатру, – Шульц попытался улыбнуться, но вместо этого его лицо свело судорогой.
     - Подожди, а кто это был?
     - Кто! Конь в пальто! Это ты у меня спрашиваешь?! Откуда я знаю?! Знаешь, как страшно было!
     - Ну, здрасьте! Кто из нас культуролог?
     - А кто из нас психиатр? Может, у меня шизофрения начинается?
     - Не надейся, при шизофрении зрительных галлюцинаций не бывает.
     - Правда? – с искренней надеждой спросил Сергей.
     - Правда, правда. И «критика» у тебя, – вон какая – на двоих хватит. Мышление стройное. Короче, ты то сам как думаешь – что это было?
     - А хрен его знает. На кобольдов похоже…
     - Чего? Каких таких кобольдов?
     - Ну, это типа гномов, только более злобные, отвратительные, и описываются в мифах не славянами, а германцами. Или дверги, тролли, леприконы, злыдни – все они, в конечном счете, почти на одно лицо. Да и черти туда же. …
     - Не понял. А что этим германским кобольдам у нас в Сибири делать?
     - Не знаю… Может, генетическая память. Я хоть и вырос в Сибири, но всё-таки…
     - Немец! Точно! Хотя… – засомневался я, – Нет… Ни хрена это не точно. Бред какой-то… - Слушай, Серёга, ты не обижайся, но, может быть, ты этого в своей, как его, этноантропологии начитался, вот тебе и приснилось…
     - Не знаю, не исключено… Хотя это совсем, совсем не похоже на сон… Так реалистично - все детали, каналы восприятия... Галлюциногены я отродясь не пробовал... И даже на твою… как вы её там называете? Органическую галлюцинацию не похоже. Ни травм серьёзных, ни менингитов, ничего такого у меня никогда не было. Ни эпилепсии, ничего. И обследования у нас профилактические…
     Сергей трижды сплюнул и, чтоб не сглазить, постучал по деревянному полу. Я уже хотел его спросить – откуда у него такие познания в психиатрии, и откуда он знает, на что похожи расстройства восприятия при органических поражениях головного мозга, но Сергей продолжил:
     - Только мне один «хранитель подземных сокровищ», спешно убегая, в поленнице «подарок» оставил. Так откуда он у меня может быть, а? Скажи? Если до меня в эту комнату никто из наших не заходил? И ключи от неё только у председателя были?
     На ладони у Шульца лежал миниатюрный сотовый телефон Евгения Геннадьевича, потерянный ранее Кавериным, – тот самый Nokia 268-S в новом прозрачном чехле и блестящем стальном корпусе.
         
               XII

     Я решил не спать этой ночью. Слишком много важного и интересного я боялся пропустить. Почти весь поздний вечер я просидел на крыльце, наблюдая оживающие звёзды и слушая сумасшедший стрёкот кузнечиков в прохладных летних сумерках. Затем, часов в одиннадцать, «смертельно уставший» от пивных возлияний Дьяков,  возвращаясь из туалета, демонстративно выключил свет на веранде, заявив, что боится писклявых комаров, пыльных мотыльков и кровососущих мошек гораздо больше, чем всех «ваших грёбаных вампиров, йети и лох-несских чудовищ вместе взятых», потому как весь фумитокс был трагично потерян ещё на станции в Барабинске.
     Не желая оставаться на улице в быстро сгущающейся темноте, я перебрался себе в комнату, решив продолжить всенощное бдение, бесцельно перелистывая на кровати тонкое пособие по психиатрии профессора Короленко. Но моё сознание так и осталось между строк первой страницы. Мысли были уже далеко от обнубиляций и онейроидов. Мне не давала покоя моя ночная гостья.   
     Что же всё-таки это было? Сны? Но они так реальны! Это же не бесплотный полупрозрачный фантом, парящий над землёй. Ольга была реальна, я ощущал её присутствие всеми пятью органами чувств: её взгляд, тепло нежной кожи, звук голоса, запах духов и неземной вкус поцелуя… Но она не могла быть реальной! Это невозможно! Тогда – что есть «реальность»? Воздействие электромагнитных импульсов на определённые участки коры головного мозга, вызывающие «ощущения»? Просто электрический импульс, бегущий по аксонам серого вещества. Тогда, что мы знаем об окружающем мире кроме этих ничтожных импульсов, бегущих по нервам? Пусть я не физик, пусть я наивный дилетант в этих вопросах, но я всегда считал, что мир вокруг – не что иное, как энерговолновая структура, напрочь лишённая смысловой и объектной завершённости, и лишь наш, наш субъективный разум создаёт нам иллюзию осмысленности в этом безумном волновом хаосе. Зрение – лишь спектральные волны. Слух – лишь волны акустические. Кто может сказать наверняка – слышит ли он за стеной речь своего друга, или только его голос, записанный на качественную аудиоплёнку? Осязание, вкус и обоняние – немного другое, но тоже – не более чем продукт электрического импульса, возникшего в рецепторе. Против этого научного факта не поспорят даже самые закоренелые материалисты. И дело даже не в рецепторах. Человек может сам неосознанно продуцировать ощущения непосредственно в коре головного мозга, безо всяких там органов чувств. И, наоборот, в экспериментах, вживляя электроды в мозг, можно вызывать у человека любые ощущения. Это «классика». Так, где же эта «твердыня объективной реальности»? Те же галлюцинации для человека – это ощущения, отличающиеся от реальных лишь тем, что другие люди этих ощущений обычно не испытывают. И это не имманентный субъективизм, когда философ вообще отрицает существование окружающей действительности. Сам человек, чтобы существовать в этом мире искусственно упростил его в своём сознании, сведя всё его бесконечное многообразие к определённым рамкам, законам, и категориям. Но мир, сам по себе, так и остался иллюзорным, субъективным и магическим, наполненным самыми различными электромагнитными полями и волнами, далеко не все из которых фиксируются рукотворными приборами. И весь этот мир лишь отражается внутри человека. Просто некоторые из явлений бытия мы ещё можем напрямую воспринимать своим разумом, а другие – уже разучились или можем только иногда, подсознанием, либо при некоторых изменённых состояниях сознания, трансах и так далее. И за последнюю тысячу лет человечество не только не продвинулось вперёд во всех этих вопросах, но, наоборот, с каждым годом в безумной и разрушительной гонке без финиша люди всё меньше знают и всё меньше задумываются о душе, о сознании человека, о кармическом круговороте жизни и смерти, и о состояниях между ними, о смысле и итогах своего существования…
     Надо бы завтра утром хорошенько расспросить обо всех этих волнах у наших профессионалов – физиков – у Евгения и Аркадия Сергеевича. Хотя и сами учёные часто признают, что все их материалистические познания мира – не более чем круг на песке бескрайней пустыни. И чем больше становится этот круг – тем с большим количеством окружающей неизвестности он граничит. … Но всё равно, надо узнать – как они сами объясняют, как трактуют происходящее здесь – твёрдо решил я, ещё не зная, что такому разговору не суждено было состояться.
     Я снова взялся за чтение, но больше нескольких страниц одолеть не смог. Видимо, события и потрясения дня сделали своё дело, и уже в половине двенадцатого ночи я незаметно оказался во власти крепкого физиологического сна. Мне снилось что-то невнятное и незапоминающееся.

     Проснулся я около пяти утра, с первыми бликами рассвета, от странного чувства, что в комнате я не один и за мной наблюдают. Ольга сидела всё в том же широком кресле, задумчиво закуривая уже вторую сигарету. Остатки первой виднелись в маленьком блюдце, заменявшим ей пепельницу.
     - Не разбудила? Ты так крепко спал…
     Я сел на кровати, пристально вглядываясь в знакомые черты. Мысли и чувства снова лихорадочно проносились в моём сознании. Может, я всё ещё сплю?
     Я вновь, как и в прошлую ночь, подошёл к ней и опустился прямо на ковёр рядом с креслом. Слова были ни к чему. Иногда минута молчания может сказать гораздо больше, чем десять тысяч фраз. Мы и раньше понимали друг друга без слов, а тем более – теперь…
Счастье. Реальное, умиротворённое счастье наполняло меня, и я буквально купался в его тёплых волнах. Быть может – это и есть нирвана, безмятежность, о которой заманчиво говорят буддисты?
     Я держал её за руку и просто смотрел на неё. Не знаю, сколько это продолжалось, но я сам всё разрушил. Слова снова вернули меня к жестокой реальности.
     - Оля, ты не представляешь, как я рад тебе! Мне столько надо рассказать…, спросить… – я чувствовал, что говорю чепуху, но слова внезапно покинули мой разум, да и какие слова здесь были уместны?
     «Но зачем она приходит? Зачем бередить старые раны? Ведь это свидание – лишь краткий миг, а что потом – уже полузабытая горечь потери? В чём смысл? Или это весть, какой то знак?» – мои мысли окончательно зашли в тупик.
     - Оля…
     - Молчи! Молчи, Андрей! Смысл… Я знаю, что ты хочешь сказать. Но подожди. Мне надо спешить, скоро двери закроются, так что послушай. Послушай, Андрей. Меня не отпускают. Мне нет покоя. Потому нет покоя и тебе. Ты знаешь, что случилось и почему я ещё здесь. Ты знаешь… Его… Его так и не нашли.
     - Я искал!!! – я сразу понял, о ком речь и буквально «взлетел» сполоборота.
     - Ольга, я искал!!! Все искали! Я бы отдал всю свою жизнь и бессмертную душу хоть богу, хоть чёрту, хоть дьяволу, лишь бы найти его!!! Но он словно призрак! Я каждую ночь убиваю его, и каждое утро он возрождается вновь… Возрождается вновь… Мразь…
     - Андрей! Андрей! Успокойся. Криками здесь не поможешь. И он не призрак, как ты сказал, – Ольга печально усмехнулась, – хотя, может, ты, отчасти и прав…
     - Как это? Кто он, Ольга, скажи, умоляю! – я уже не мог остановиться.
     - Андрей… – Ольга укоризненно, как на капризного ребёнка смотрела на меня.
     - Прости… – оказывается месть и ярость всё ещё цепко держали мою душу. Как никогда. Видит бог! Я бы отдал всё, всё, чтобы хоть раз заглянуть в глаза этой сволочи…
     - Всё не так просто, Андрей. Я и сама не всё понимаю. Он словно с двумя лицами, и этот, «второй», делает его почти неуязвимым. Здесь дело даже не в тебе и не во мне, а в том, что он продолжает убивать. Он продолжает убивать, Андрей, и ты должен его остановить. Останови его, Андрей. Я знаю, знаю, кто поможет тебе. Он многое видит и многое знает. Его зовут Артемий. А ещё – люди зовут его «Знахарь». Я покажу дорогу к нему. Я буду там, когда ты придёшь. Я люблю тебя, Андрей. Слышишь?
     - И ещё: пусть это место, это озеро, останется тайной, по крайней мере – пока. Ты знаешь почему. Ну всё, Андрей, мне пора. Я не прощаюсь… Ещё увидимся… – остались слова, жестокие по своей неизбежности слова, словно повисшие в ночном полумраке.
     Ольга стремительно встала из кресла и, открыв дверь, шагнула на веранду. Я хотел кричать, чтобы она не уходила, чтобы осталась со мной, но не мог, словно слова застряли в горле. А может, и чувствовал, что это невозможно. Но, не в силах сдержаться, бросился за ней. Она, не оглядываясь, направлялась к выходу, где на неё с разбегу налетел чем-то напуганный Аркадий. И прошёл прямо сквозь неё. Не проскочил, а именно прошёл, прорвался, как через тугую паутину. Он не видел её, но видимо, подобное столкновение всё же не осталось незамеченным, и гримаса страха на его лице сразу сменилась выражением удивления. Аркадий даже остановился. Но только на мгновение. Через секунду он вновь бросился вперёд, как ужаленный, теперь уже налетев на меня. Я был несколько более материален, но Аркадий даже удостоил меня испуганным взглядом.
     - Аркадий Сергеевич, что с вами? – окликнул я.
     Но грузный физик уже энергично карабкался на чердак, к своей комнате.
     - Потом, всё потом… – как-то неуверенно бормотал он.
     «Что здесь, все с ума посходили, что ли?» Ответа не было. Я вышел на улицу. Ночь умирала. Солнце уже энергично приподымалось из-за горизонта. Было около шести часов утра. День обещал быть жарким. Ольги не было. Она исчезла ещё при столкновении с Аркадием. Но больше это меня не печалило. Теперь у меня были планы. Впервые за шесть последних лет после гибели Ольги я обрёл смысл жизни.
     «Я не прощаюсь…»

               XIII

     Часам к четырём дня, не сговариваясь, все собрались на веранде. Я, Сергей, Аркадий Сергеевич, Евгений Геннадьевич и Максим Дьяков. Не хватало только Каверина. Всю первую половину дня мы с Сергеем опрашивали оставшихся жителей деревни. Теперь Шульц заботливо перекачивал информацию с цифровых диктофонов на вместительные жёсткие диски ноутбука, многогигабайтные флэшки и DWD. В воздухе висела нездоровая тишина. Аркадий пришёл позже всех и теперь делал вид, что пьёт чай. Я поначалу делал вид, что изучаю упаковку лапши «Доширак» на предмет её съедобности, но потом мне всё это надоело, всё равно аппетита никакого не было, и я начал делать вид, что рассматриваю озеро. Евгений просто сидел в дальнем углу, молчаливый, грустный и понурый. И даже Максим был странно и несвойственно молчалив и задумчив, и словно нехотя курил и медленно потягивал своё мутное пиво.   
     – Сергей, надо уезжать отсюда, – сказал я.
     – Уезжать? Зачем? – искренне удивился он. Шульц был единственным из собравшихся, кто реально был занят делом и поэтому моё предложение явно застало его врасплох. Он уже снова ставил аккумуляторы на подзарядку. 
     – Надо уезжать, Сергей Романович, уезжать сегодня, – с не меньшей настойчивостью в голосе подхватил мою инициативу Аркадий.
     Рубикон был пройден. Сергей в явном недоумении попеременно смотрел на нас обоих. Даже Евгений вышел из своего депрессивного ступора и теперь осмысленно, с настороженным вниманием следил за нашим разговором. 
     – Уезжать? Сегодня? Но зачем, какая необходимость? Мы ведь только начали собирать материал?
     – Мы уже вдоволь насобирали материала. Для нас – его более чем достаточно. Для нас, Сергей, но не для публикаций. И не для отчётов.
     Шульц оторопел полностью. Я тоже был удивлён такой настойчивостью флегматичного физика, тем более что он фактически копировал мою «заготовленную» речь. Хотя его тоже можно было понять…   
     – Как не для публикаций? … Не для отчётов? Почему?
     – Не для публикаций, Сергей. Это нельзя афишировать. Сергей, ты так ничего и не понял? Сергей? – неумолимо продолжал Аркадий Сергеевич. 
     – Не понял ЧТО?
     – Да то, что это не просто какой-нибудь полтергейст на Авиастроителей, или чудовище Лох-Несс в Чановском районе, и даже не «тарелка» над Криводановкой. Это уникальная природная аномалия. Более того, это дверь, врата между мирами, возможность общения… Да! Прямого общения с низшими сущностями и богами, и душами, быть может… Гигантская энергетическая воронка планеты! Что, не так? Не так? Сергей! Опомнись! Какая к чёрту докторская! Какие отчёты! Нельзя! Ну нельзя сейчас захлопывать эту дверь. Ведь она может, может затем распахнуться, распахнуться с такой силой, что мало никому не покажется!
     – Ну, а причём здесь я? А вы все, в своих институтах молчать как партизаны будете что ли? Здесь же не басни-призраки, а статистически достоверная информация! Доложим показания приборов, а выводы начальство пусть само делает! – Сергей уже знал, к чему клонит Аркадий, но недоумевал, почему именно он оказался в центре спора, ведь не он же один здесь научный работник, в конце-концов!
     – Причём здесь ты? А ты не понимаешь? – поддержал я, хотя и сам только что понял, как ошибался в «абсолютной бескорыстности» Шульца, – как только ты опубликуешь свои «статистически достоверные показания», это вызовет такой ажиотаж в научных кругах – будь спокоен! Ругать, критиковать, или превозносить тебя – дело второе, главное, твои записи никого не оставят равнодушными. Никого. Дальше рассказывать? Потянется пресса. Любители дешёвых сенсаций раздуют в своих, этих современных газетёнках всю эту хрень до таких размеров, что, что… Какой там Бермудский треугольник! Сюда народ просто валом повалит. И ладно бы просто исследователи! Так ведь и всякие там «искатели чудес» и смысла жизни, интуристы, новые «пророки» и прочие полупомешанные. И тьма тьмущая всяких зевак, любопытных и просто скучающих людишек! Что здесь останется, Сергей? Через неделю? Через месяц? Ничего! Понимаешь, Сергей, ни-че-го! Сама судьба подарила тебе возможность встретить неведомое, за что любой из нас отдал бы полжизни, а ты уничтожаешь это? Сергей! Опомнись!
     – Ну, хорошо! Хорошо… Чёрт с ними, с грантами! Чёрт с ними, со статьями,  монографиями, диссертациями! Значит, всем на науку, деньги и должности наплевать, молчим, и здесь ничего не было. Иначе ничего и не будет. Так? Так. Ну а ты, Аркадий? А всё-таки! Что ты скажешь начальству, когда вернёшься в своё НИИ? Тоже «ничего»? И что дальше? Думаешь, тебе директор «спасибо» скажет? Он же сюда столько бабок угрохал. И «ничего». А ведь другого шанса у тебя уже не будет. А ты, Андрей? Андрей, не криви душой! Мы тут на плёнках позаписывали столько, тебе на четыре ВАК-овских шифра хватит: и психиатрия и психология с наркологией и ещё хрен знает что! Или тебе докторская тоже не нужна? Думаешь – ещё рано? Как бы потом не было поздно! Ведь твой профессор не вечен, и ты это знаешь. Просто не хочешь верить. А кто после него кафедру на себя возьмёт? Ты что ли, кандидат наук? Не ты. А кто – я тебе потом по секрету расскажу. И вообще, я что – крайний? Мне что, больше всего надо? Только скажите. Вот ты, Евгений, так и будешь жить на восемь тысяч в месяц? Или думаешь, нам за это «ничего» американцы тоже заплатят?
     – Сергей, – снова вмешался Аркадий Сергеевич, – твоя наука никуда не уйдёт. Просто подожди лет пять, шесть… За это время как раз оформишь материал, и потом уже публикуйся сколько хочешь, хоть академиком становись. А к тому моменту дверь закроется сама. Сама. Ты понимаешь? И мы ничего не нарушим. И никто не нарушит. Сергей, начав раньше, ты сделаешь только хуже, хуже себе. И не бойся, что материал устареет. В науке нет срока давности. Ты будешь первым, это я тебе обещаю. Если будешь живым…
     – Не понял…
     – Подожди, – неспешно продолжал Аркадий Сергеевич, – Помнишь Каверина? «Смерть говорящему»? А теперь послушай, что я тебе про себя расскажу… Это опасно, Сергей. Действительно опасно…
     – А теперь послушай, что Я тебе расскажу!
     Степенный физик говорил своим обычным спокойным, размеренным голосом. А я, при мысли, что здесь может произойти, да и ещё не совсем отойдя от ночной встречи, стал снова заводиться с пол-оборота. Мне уже надоела эта дискуссия. Я резко встал и потащил Сергея к сараю. Шульц обалдел и вяло сопротивлялся.
     – Пойдем-ка поговорим, наедине. Давай свой диктофон! Выключил? Теперь выкинь его нахрен! Ещё записывать за мной будешь! Штирлиц, хренов! Твою мать! А я тебе ещё верил! «Мне это так, для себя интересно»! А теперь слушай внимательно! Пять лет, Сергей! Пять лет и ни днём раньше! Радуйся, что не пятьдесят! И мне плевать каким образом просочится информация. Если услышу хоть слово, хоть слух, ведущий к тебе, или упаси бог, статью под твоим именем, я клянусь! Слышишь, Сергей, я клянусь!
     Я наклонился к самому его уху. И прошептал.
     – Я найду тебя и убью. Понял?
     Сергей сначала минуту оторопело смотрел на меня, всё ещё наивно надеясь, что я пошутил. Затем, отчаявшись, резко процедил «да пошёл ты!» и попытался с размаху ударить меня по лицу. Моя отточенная годами техника сработала автоматически. Через доли секунды этнокультуролог оказался переброшенным через грядку, с удушливой болью в рёбрах и опухшим ухом. Я ещё успел подумать, «не сильно ли я его»? И сам же себе ответил: «в самый раз». Для профилактики. Слишком многое было поставлено на карту. Да и бил я, конечно, не в полную силу, иначе он бы уже сейчас был мёртв, или в «отключке», а не ловил судорожно воздух, тщетно пытаясь вылезти из-под зарослей чахлых помидоров.
Дьяков с предупреждающими криками резко перемахнул через низкую стенку веранды и быстро устремился к нам.
     – Эй, эй! Вы чего, мужики! Совсем обалдели? Андрей! Вы тут ещё поубивайте друг друга! Профессоры хреновы!
     Я посмотрел на Максима. Затем на ползающего, невнятно бормочущего Сергея. Действительно, нехорошо как-то получилось. Грубо. Цинично. А выбор? Как поступить в такой ситуации? Нет, здесь всё было слишком серьёзно, чтобы рисковать и отпускать это на самотёк. Как говорится, самое время расставить все точки.
     – Хорошо, Максим, а ты что скажешь? Обо всём этом? Твоё мнение?
     Максим не спешил с ответом. Он ещё раз убедился, что продолжения драки не будет, поднял из травы дорогой диктофон, затем помог подняться Сергею, немного отряхнул его от прилипшей травы и грязи, прислонил ещё покачивающегося учёного к стенке сарая, опять закурил и задумался.
     – Не нравится мне всё это. Особенно сейчас. Евгений рассказывал, что какую-то хрень да жуть во сне видел, кошмары в общем… Я там, в блокноте записал. Нежить какая-то. Потом почитаешь, или вон, сам его расспроси. Да дело даже не в этом. Лично я ничего не видел. Абсолютно. Аркадий Сергеевич – не знаю - уж больно невероятная история получается. У Николая – психоз алкогольный. Что видел ты – я тоже не знаю. Да и видел ли. Короче, я расскажу, что вижу я. Ехать надо. Уже сегодня. Не то передерёмся все, или с ума сойдём. Или Каверин загнётся. Или Женька. Можешь не верить, но даже у меня какое-то нехорошее предчувствие…
     Солнце начинало клониться к закату. Был шестой час вечера. Втроём мы поплелись обратно к веранде. Я взглянул на остальных. Надо было что-то решать.
     – Значит, единогласно? – спросил я.
     – Единогласно, – громко сказал внезапно «оживший» Каверин.

               XIV

     (несколькими часами ранее)
     Утром, после второго моего свидания с Ольгой, ко мне робко подошёл Аркадий Сергеевич. Мы ещё разминулись с ним в прихожей около часа назад. Сейчас он выглядел уже гораздо более спокойным, если не считать какого-то странно-отрешённого взгляда.
     – Андрей, мне нужно с тобой поговорить.
     – Хорошо.
     – Не здесь. Не в доме. Пойдём, прогуляемся? – предложил он.
     – Аркадий Сергеевич, что случилось?
     – Что случилось? Что случилось… Да так, ничего особенного, – каким-то странным монотонным голосом ответил он.
     – Просто я был в Аду, и меня чуть не сожгли заживо.
Я даже не удивился. За последние трое суток я наслушался подобных историй больше, чем за пять лет работы в психбольнице. Я уже начал опасаться, что вряд ли вообще что-либо теперь способно меня удивить.
     – Вы шутите? – на всякий случай спросил я.
     – Нет. Если бы…
     Мы вышли за ограду и неспеша прогуливались на пустыре.
     – Тогда рассказывайте.
     Аркадий тягостно вздохнул, и начал своё повествование.

     Физик проснулся около трёх часов ночи. Ему нужно было идти. Идти в лес. Зачем – он не знал. Просто – идти и всё. И он пошёл. Странная и неведомая непреодолимая сила словно вытягивала его из дома прочь. Как будто тело переставало слушаться его протестов. Он даже подумал, не сон ли это. Но нет, слава богу, за свои 44 года он уже научился отличать явь ото сна. Хотя, лучше бы он ошибался.
     Аркадий спустился по лестнице на первый этаж, сделал последнюю отчаянную попытку сопротивления у входной двери, затем отворил замки и шагнул в ночь.
     За воротами был пустырь, и далее дорога уходила в лес, обрамлявший озеро. Лес выглядел не то что бы слишком густым, с частыми полянами и просеками, но это только сначала. В глубину люди ходили редко, а между тем, лес уходил вдаль, на Северо-восток километров на сорок – не меньше. И то, куда непреодолимо тянуло Аркадия – был явно не прилесок.
     Дорогу физику освещали только бледная Луна и далёкие звёзды, и, поэтому он шёл, спотыкаясь по мелким тропам, путаясь в кустах папоротника и акации, шёл прямо, как по компасу, но абсолютно неизвестно куда. Это пугало Аркадия. Хотя сказать, что испуг был единственным его чувством – было бы не совсем верно.
     Тёмной ночью, в глубине дремучего леса человек испытывал странное чувство, что он здесь не один. И дело было отнюдь не в пыльных мотыльках и ухающих совах. Ему казалось, что весь лес вокруг него – живой, вся природа одухотворена и наполнена глубоким смыслом. Мир вокруг учёного внезапно наполнился массой разумных существ. Сверху на него с интересом смотрели могучие и мудрые деревья, в ветвях которых шелестели замшелые лешие. Из-за кустов он чувствовал настороженный взгляд коварных берегинь, неотступно следящих за каждым его движением. Из-под его ног с хриплым сопением разбегались ворчливые, иссушенные как щепки морщинистые дверги и леприконы, унося прочь свои мелкие и слабые душонки. В траве прятались добродушные гномы, уже успев заботливо спрятать своё золото. Поэтому они и не боялись человека и лишь издалека с любопытством смотрели на блестящий браслет его часов.
     Аркадий остановился. Никогда, даже в далёких детских фантастических снах он не видел ничего подобного. Он медленно опустился на колени, и, держась руками за твёрдые живые корни, опустился ещё ниже, заглянув вглубь травы. Между стебельками растений порхали маленькие светящиеся эльфы, встречались, о чём-то разговаривали между собой, и словно не замечали человека. И тогда Аркадий понял всё. Он уже полностью лёг на траву, лицом вниз, раскинув руки и ноги, сливаясь с землёй. Его мозг был словно зависший компьютер, который перезагрузили и очистили от гигабайтов информационного мусора. Он словно заново родился. Теперь он мог всеми мыслями ощущать всё – от мельчайшей травинки до огромного дерева – всю природу сразу, целиком. И сама природа ощущала человека, была его частью. В великом и в малом. И это потрясающее чувство, эти минуты вселенского единения он не забудет никогда. До самой смерти.
     Потом его позвали. Аркадий сразу вышел из транса, и только сейчас заметил, как маленький гном пытается стянуть с его левой руки серебряный браслет с недорогими механическими часами. Гном напряжённо сопел, волновался, и никак не мог сладить с замком на браслете. У него либо не хватало сил, либо гном не мог сосредоточиться, и тогда его маленькие ладошки проходили насквозь материальный предмет. Аркадий расстегнул браслет и отдал часы оторопевшему испуганному гному. Такие мелочи больше его не интересовали. Он шел на зов.
     Перед ним расступилась небольшая, залитая лунным светом поляна. Человек вышел в свет и увидел как прямо к нему, из глубины леса, огибая деревья, неспешно приближаются две сущности. Сначала они были бесцветны, полупрозрачны и только светились изнутри едва заметным белым светом. Они даже не имели чётких границ; бесшумно проплывали над кустарником, и завороженный их появлением Аркадий мог лишь каким-то непонятным образом чувствовать мощное энергетическое поле, словно пульсирующими волнами исходившее от них. Человеческим языком описать их было практически невозможно. Они были несравнимы ни с чем земным. Сущности словно парили в полутора метрах над землёй и, по мере приближения к поляне, постоянно меняли свою форму, размер и цвета. Эти существа, несомненно, были наделены разумом, и человек всем своим телом и сознанием ощущал, что эти пришельцы из тонкого мира были гораздо более разумны, чем не только он сам, но, возможно и разумней, чем всё человечество. Словно боги.
     Теперь эти сущности о чём-то переговаривались между собой, но по началу Аркадию было трудно разобрать слова. Их речь походила на испорченный магнитофон и лишь искажала человеческий голос. Эти сущности упорно пытались воплотиться во что-то земное, материальное, видимое и слышимое простым смертным. Достигнув старого поваленного дерева в центре поляны, им это удалось.
     Видимо, решив не быть особо оригинальными, боги выбрали облик простого человека. Это были двое стройных мужчин средних лет, ничем кардинально не отличавшихся от остального человечества. Разве только светлые волосы и неземные, необыкновенно-мудрые голубые глаза. Один из богов выглядел немного старше другого. И ещё. Они, как и раньше, немного светились в темноте.
     Разговор начал старший.
     – Я буду краток. Ты и сам уже многое понял, Физик. Это необычное место. Это Врата Миров. Их нельзя закрывать сейчас. И тем более – уничтожать. Вы и так уничтожили почти всё живое на Земле. Уничтожив Врата, вы ускорите Апокалипсис, который сотрёт всё с лица Земли. Всё человечество, как плесень. Слушай внимательно, Физик. Насчёт конца света я ещё не решил. Понаблюдаю. Но если вы не оставите в покое Сартлан хотя бы ещё лет пять, уничтожите своими людьми-машинами это место, у меня не будет выбора. Это вам не какая-нибудь Бугринская роща или Нарымский сквер. Вы сами не знаете, с чем имеете дело. Это уже слишком, слишком серьёзно. Ты понял? Человек?
     Физик хотел ответить, но тут вступил в разговор его спутник.
     – Понаблюдаю? Прости, Сварог, но, сколько можно наблюдать? Ты уже двести лет наблюдаешь! Потом будет поздно!
     – Молчи! У них ещё есть шанс.
     – У них нет никакого шанса! Этот мир уже мертв.
     – Может, ты и прав. Но, в любом случае, ему не стоит слышать наши споры. Хорошо. Я покажу ему. Он передаст людям.
     С этими словами Сварог подошёл к центру поляны, внезапно приподнял край земли, и заглянул вглубь.
     – Люцифер!
     Из ямы тут же выбрался бледный демон в чёрной мантии и почтительно склонился перед Богом.
     – Люцифер! Ты готов уничтожить это гнилое человечество?
     Демон упал на колени и в исступлении затрясся.
     – Да!!! Да! Я готов, мой повелитель! Мои легионы ждут твоего приказа!
     – Приказ будет, Люцифер! Но не сейчас.
     – Я жду, повелитель!
     – Люцифер, тогда покажи человеку своё войско! Но не убей его!
     – Да, повелитель!
     Чёрный демон внезапно схватил Аркадия и с силой увлёк его прямо в яму, глубоко под землю. В Аду, как в книжках, были бесконечные пещеры, всепроникающее пламя и миллиарды злобных чертей, готовые накинуться на Аркадия. Черти были не такие как описывались в мифологии. Сначала Аркадий даже не мог их различить, только слышал чей-то алчущий вой, стенания и скрежет. Он просто чувствовал присутствие этих тварей. И тогда сознание человека, устав от хаоса и своей слепоты, уже автоматически наделила подземных жителей Ада знакомыми каждому славянину очертаниями. В яростном зверином оскале, покрытые грязной чёрно-бурой шерстью они пристально смотрели на человека своими злобными свиными глазками. В нетерпении извергая шумное и зловонное дыхание, они жаждали его кровь и его душу. Но, укрытый плащом Люцифера, он был неуязвим ни для ищущих плоти когтей, ни для жарких языков пламени.
     Сегодня Князь Тьмы явно пребывал в хорошем настроении и, видимо, был не прочь поделиться с окружающими своими замыслами. Тем более, ему не так часто выпадала возможность поговорить с кем-то более разумным, чем падшие иссохшие души и злобные подземные твари.
     Прочтя мысли Аркадия, демон громко рассмеялся.   
– Апокалипсис? Ты веришь в сказки, человек? Думаешь, Сварог обрушит метеориты, а Семаргл подожжёт всю Землю? И мои бесы будут рвать людей на части, проглатывая их грешные души?
     Демон опять зловеще рассмеялся. Его слова и дьявольский смех леденили кровь, обволакивали паутиной ужаса и оцепенения.
– Проще, всё проще! Сначала бактерии, затем вирусы, затем их осколки – прионы. Эпидемии, от которых нет иммунитета, нет сывороток, нет спасения. Ваши иммунологи сами умрут ещё быстрее, чем смогут дать хоть какой-то ответ этим мельчайшим, постоянно мутирующим от вашей экологии убийцам. Рак, инсульт, инфаркт и прочие, прочие молодеющие болезни техногенной цивилизации. Женщины уже не рожают здоровых детей и вскоре смердящая выхлопными газами земля наполнится лишь уродами... Затем мириады смертоносных клещей, москитов, крыс и мелких пауков. Невиданные засухи сожгут леса и деревни. Огромные цунами поглотят города и страны. И уже потом я открою двери темницы. Мой незримый легион выйдет на Землю, проникнет в ослабевшие сердца людей, и они сами уничтожат друг друга в ненависти и братоубийственных войнах. Или в отчаянии и безумии, наглотавшись копоти и горечи жизни, сами покончат с собой. А легионеры принесут прямо ко мне их вздрагивающие рыдающие души. Ну а что останется… Что останется – сожжёт небесный огонь – это уже не моя забота. И затем наступит… 
     – Когда? – в ужасе спросил Аркадий.
     – Что – когда? – смутился демон.
     Его сбили с мысли, оборвали мечтания, и теперь он на секунду даже почувствовал лёгкую досаду. Демон непечатно выругался.
     – Когда… Не знаю когда. Скоро. Какая разница нам бессмертным? Ведь я уже – Князь Мира сего! Твоего мира, человек! – демон снова зловеще саркастически рассмеялся.
     – Когда? – не отставал физик.
     – Я жду приказа, – уже с не скрываемой яростью в голосе бросил Люцифер.
     На минуту он замолчал, и мозг Аркадия снова заполнили лишь звуки и запахи адской нежити. Вой и скрежет. Сера и зловоние.
     – Хочешь встретиться с самим сатаной, смертный? – наконец предложил демон.
     – Нет!!! Нет, верни меня на землю, верни, Люцифер! – в отчаянии взмолился Аркадий.
     Ещё секунда и он бы сошёл с ума. Но Князь Тьмы помнил приказ Повелителя, внял его просьбе, раскрутил и словно живой торпедой выбросил Аркадия наверх. Он кубарем покатился по поляне, и когда попытался встать на четвереньки, над ним уже стояли Сварог и Семаргл.
     Старший продолжил:
     – Теперь ты знаешь всё, человек. Расскажи остальным. Помни – пять лет, не меньше. Теперь возвращайся к своим, ночь на исходе.
     Сварог помог ему подняться, отряхнул с него пыль и вынул из души трепещущий страх.
     – Страх тебе ни к чему. Ты теперь избранник богов. Ты видел Добро и Зло. Ты знаешь всё. Отныне в твоей душе всегда будет покой. Иди.
     И Аркадий пошёл. Сначала спотыкаясь, потом уже ровнее, прочь от этой поляны. Но вдруг Семаргл окликнул его:
     – Смотри, человек!
     Аркадий оглянулся. Семаргл вскинул правую руку, и прямо из его ладони вырвалась мощная струя яркого пламени и ударила в центр поляны. Старое трухлявое дерево вспыхнуло как щепка. И тогда физик побежал.         

               XV

     На сборы ушло около двух часов. К семи вечера мы были уже готовы к пути. Все вещи и приборы были аккуратно погружены в две машины – джип Шульца и уазик председателя. Пётр Иванович поначалу ругался и недоумевал, какая необходимость переться за тридевять земель на ночь глядя. Ведь часа через три стемнеет, а ехать до Новосибирска из такой глуши придется почти всю ночь, да ему потом ещё и назад возвращаться. Но мы быстро уладили этот вопрос, пообещав Петру Ивановичу бензин, четыре бутылки высококачественной водки, неограниченный по времени отдых в благоустроенной квартире Центрального района Новосибирска и вручили ему трёхтысячный задаток. Больше вопросов не было. Уезжали мы без потерь, и нас снова было семеро.
     Через час мы уже миновали две соседние деревушки, всю грязь, ямы и колдобины, и наполовину обогнули озеро. Остановившись на миг где-то возле Новогребенщиково, Сергей прямо из машины в последний раз трижды сфотографировал бескрайнюю водную гладь. Дальше дорога поворачивала на Север, прочь от аномальной зоны Сартлана. С тех пор мы это озеро уже не видели. Горизонт сменился на широкие поля, чередующиеся с редкими и мелкими березовыми лесами. Дорога шла ровней, мы немного прибавили скорость, и где-то к половине десятого уже достигли федеральной трассы. Стало быстро темнеть, но Пётр Иванович, севший за руль родного уазика, был водителем опытным и старался не отставать от джипа. Хотя и спешить дальше было некуда. Дождей не было, и трасса была хорошей. Мимо проносились ночные Убинское, Каргат, Чулым, Коченёво. В окрестностях города Обь Сергей, мстительно жалуясь на головную боль, ехать дальше отказался, требуя отдыха. Посовещавшись, мы решили, что оставшуюся часть пути джип поведёт Аркадий Сергеевич, после чего заправились бензином и помчались дальше. В четвёртом часу ночи мы неспеша пересекли границу мегаполиса. В предрассветное время на улицах ещё было мало машин, и мы без проблем добрались до самого центра родного города. Дремавший этнокультуролог был заботливо доставлен прямо к подъезду его дома.

     В следующие пять лет никто из нас даже не упомянул о тайне озера Сартлан. Мы все, конечно, писали свои отчёты об экспедиции, писали, что провели все исследования, но, … ничего необычного там не нашли. Ничего из ряда вон выходящего. Ничего. Так, алкоголизм, коноплю, да невразумительные байки деревенских жителей.
     Я слышал, что года через четыре туда вновь организовали экспедицию, которая вдруг неожиданно бесследно исчезла, как в воду канула. Даже поиски МЧС были безрезультатны. Местные жители якобы говорили, что исследователи и в самом деле перевернулись в озере на лодке и утонули. На этом следствие было закрыто. Подробностей я выяснить не смог, но ещё через год туда снова был направлен отряд научных исследователей. С ними я разговаривал уже сам, лично. Они вернулись все – все девять человек – целыми и невредимыми, здоровыми, счастливыми и отдохнувшими на свежем воздухе. Мне даже удалось просмотреть их отчёты и большинство первичного материала, хотя для этого мне понадобилось приложить довольно много коммуникативных и материальных усилий. Ничего. Они действительно не обнаружили ничего. Кроме красивой природы и всё тех же слегка придурковатых деревенских алкоголиков.
     Врата закрылись.
     Через семь лет после нашего путешествия я почти без проблем защитил докторскую, посвящённую сравнительному анализу психической патологии в различных районах Новосибирской и смежных областей. Конечно, я анализировал заболеваемость и в Здвинском и в Барабинском районе, но прямого указания на Сартлан и деревню Малышево в работе не было. Несмотря на защиту, как и предсказывал Сергей, в карьерном росте я опоздал. Уже через два года после нашей экспедиции, наш профессор Иван Тихонович, сославшись на «преклонный возраст» (в 67 лет он находился на пике научной активности) почему-то уволился из Университета и уехал из города. Заведовать кафедрой действительно пришёл другой человек, тот, кого меньше всего ожидали. Но это уже, как говорится, выходит за рамки сего повествования.
     Шульц ровно через пять лет пытался энергично протащить в научный мир всю эту сенсацию целиком, но убедительно доказать всего желаемого не смог, и у него так ничего и не вышло, кроме изданной небольшим тиражом книги про «некое загадочное озеро» полунаучно-полухудожественного характера, впрочем довольно увлекательной по содержанию. Лучше бы он ограничился тогда «статистически достоверными показаниями беспристрастных приборов». Наученный горьким опытом, Сергей теперь уже не пытался доказать ничего сверхъестественного и совершать никаких «великих открытий». И научные статьи он публиковал уже по теме, лишь косвенно связанной с феноменом Сартлана, да и потустороннее туда никогда не мешал. Защитил ли он потом докторскую? Точно не знаю. После этой «пятилетки» я уже мало интересовался им, а общаться после той экспедиции – мы с ним вообще перестали. Зря он к тому же в физику поначалу полез. Хоть физика и была его вторым высшим образованием, лучше ему от этой суеты явно не стало. Ну, нельзя к богу с линейкой! Ведь преимуществом психиатрии, психологии, культурологи и мифологии была субъективность человеческой души, которую не нужно было доказывать достоверными показаниями многочисленных приборов. Эти специальности никогда не относились к точным наукам, поэтому мне, вернувшись из этой экспедиции, было проще двигать науку в рамках именно этих специальностей и направлений, наук о душе человека, о его неразгаданном и непостижимом сознании. Психиатрия – вообще специальность широкая, и она никогда не стремилась самоизолироваться от других разделов естествознания, говорящих о разуме человека. В этом и было моё преимущество.
     Так что никаких открытий я с самого начала совершать не собирался. Все, что было нужно, я для себя уже открыл.
     Николай Каверин окончательно спился, и умер в 2009-м в повторной алкогольной коме. Евгений Геннадьевич долго лечился по разным отделениям неврозов, но, видимо, безрезультатно, потому как вскоре после смерти Каверина повесился, не оставив даже записки, объясняющей свой поступок. Только рядом, на стенных обоях, он карандашом нацарапал четыре корявые, пугающие буквы. «Бесы».
     Максим Дьяков, напротив, как ни странно, стал употреблять алкоголь значительно меньше, сей факт ничем не объясняя. Даже на похоронах Каверина он почти не пил. Он и по сию пору работает участковым психиатром Здвинского и Барабинского районов.
Про физика Аркадия Сергеевича ничего точно не знаю. Так, разные слухи. Одни говорили, что он с головой ушёл в религию, другие, что уволился из института и куда-то уехал. Не знаю. Ведь у меня даже номера телефона его не осталось. И вообще, после этого я виделся, в основном, лишь с близким мне по профессии Дьяковым, который иногда помогал мне в моих сельских исследованиях. Я тогда опрашивал «группу сравнения» из Барабинского района, вдали от Сартлана. Как я и говорил, это озеро больше из нас не увидел никто. Даже участковый психиатр Дьяков, который несколько раз по работе выезжал в райцентры.
Но всё это было потом. Потом.
     А пока у меня появилась масса неотложных дел. Я должен был разыскать Знахаря. Но это уже совсем другая история.


© Дмитрий Ли
(Старичков Дмитрий Алексеевич).
Новосибирск, 2006.