Озеро

      «Да красивая, красивая», – хмыкнула Светка в спину Алёнке, своей соседке по корпусу. Алёнка, пигалица курносая, как её окрестила про себя Светка, вертелась перед зеркалом, разглядывая свой новый модный купальник. Она была как раз в том обезьяньем возрасте, когда дети начинают бессознательно подражать взрослым, и в кривлянии её пародийно проглядывали повадки женщины, когда та прихорашивается перед зеркалом. Свету, которая была на три года старше и уже понимала, что такое быть взрослой, раздражала эта беззаботная Алёнкина игра.
      «У-у, ещё и не выросло ничего, а туда же, лифчик нацепила, пигалица!» – с неприязнью думала Светка. Алёнке наконец-то надоело кривляться и, невинно взмахнув ресницами, она обернулась к Свете:
      – А ты что здесь сидишь? Пошли с нами кататься. Папа лодку взял.
      – Не хочу.
      – А чего не хочешь? Нравится здесь сидеть что ли? Всё лето просидишь. Ну, пошли.
      – Не хо-чу, – медленно, по слогам повторила Светка.
      – Не хочешь, как хочешь, – обиженно протараторила Алёнка и неуклюже поскакала прочь: сланцы зашлёпали по розовым пяткам.
      – Попутного ветра… в горбатую спину, – пожелала ей Светка и вздохнула с облегчением – её наконец-то оставили в покое.
       Она сидела на стуле в небольшом зальце, облокотившись на полированный стол. Её подташнивало, и болела голова. Света прижималась лбом к полировке, пытаясь отдать ей жар. Когда стол подо лбом нагревался, Светка немного передвигала голову на новое прохладное место. В комнате кроме стола, стульев и зеркала был ещё телевизор, к которому по вечерам собирались все жители корпуса. Света могла бы включить телевизор, но даже мысль об этом вызывала рвотные позывы. Солнечный свет, проходящий сквозь полузанавешенные окна, прогорая, превращался в пыль, и она, отсверкав, ложилась на полировку. Эта пыль – как ушедшие в прошлое минуты. Придёт ночь, и сверкающее солнечное время погаснет. Глядя на пыль, Света мечтала, чтобы поскорее закончилось время её страданий.
      На улице детский смех, плеск волн, шум леса смешивались в одну симфонию летнего полдня. Ветер подхватывал эту музыку и нёс куда хотел. Отголоски её, проникая в комнату, плескались где-то высоко над Светкой, находящейся на самой глубине своей боли. «Он, конечно же, меня не любит…нет…не любит…не любит…», – тихо приговаривала она, и от этого бесконечного повторения слова теряли смысл, от монотонности начинало клонить в сон. Светка как будто заговаривала боль. В конце концов боль уменьшилась, притихла. Света задремала.


      Первый раз Светка увидела его в столовой.
      Заняв среди тонконогих шатких столиков наиболее устойчивый, стараясь не делать резких движений, Светкина семья приступила к обеду. Отец забрасывал в рот варёные рожки; надув губы и выпучив глаза, жадно и быстро жевал. Мать, внимательно глядя в тарелку, нанизывала рожки на вилку гроздьями. Она неторопливо ела с сомкнутыми губами, как это принято в цивилизованном обществе.
      Светка без энтузиазма немного повозилась в тарелке и принялась, уже не в первый раз, разглядывать настенную роспись, которая красовалась как раз над очередью за комплексными обедами.
      Эта, с позволения сказать, живопись символически изображала дружбу детей всех народов. В правом верхнем углу завис белогипсовый голубь. Задрав коротенькие крылышки, он стремился улететь от плакатного пионера, протягивающего к голубю руку, наверно, для того, чтобы схватить за хвост эту похожую на бомбардировщик птицу. Из-за пионера выглядывали профили ещё двух детей – жёлтого и коричневого. Эти двое трафаретно повторяли облик своего белого товарища. Они так же протягивали руки и смотрели голубю в хвост.
      Мать вывела Светку из задумчивости: «Когда же ты наконец приступишь к еде?» Светка скользнула взглядом по очереди и увидела вдруг Его – мужчину своей мечты.
      Он неторопливо беседовал с дамой в кружевной широкополой шляпе, наверно, с матерью. С ними был мальчишка лет десяти – скорее всего, брат. Он подбегал то к столикам, то к очереди и всё время встревал в разговор взрослых.
      Мужчина был молод, лет двадцати трёх, но казался старше благодаря небольшой мягкой бородке, такой же мягкой, как и черты его симпатичного лица. Во внешности этого мужчины не было ничего чрезмерного: ни тебе широченных плеч, ни высокого роста. Весь он был каким-то ладным и складным. Из-за неброского обаяния облик мужчины был неуловим и туманен, как мечта.   
      Мальчишка, его брат, заметил пристальный взгляд Светки и с в любопытством тоже начал на неё поглядывать. «Боже, сейчас пацан скажет ему, что я на него таращусь как дура!» – ужаснулась Светка и, мгновенно наклонившись над тарелкой, начала есть. Рожки не лезли в горло, но Светка глотала их, давясь, что-то невпопад отвечала родителям. От стыда не поднимая глаз, она мечтала только об одном: побыстрее уйти отсюда. Уйти незамеченной им, этим мужчиной, её первой любовью.


      Светка лежала на спине среди сосен и смотрела, как над их вершинами текут облака. Сосны гудели – так, наверно, мачты гудят под парусами. Светке казалось, что ещё немного и вся янтарная флотилия леса снимется с якоря. Недаром же эти сосны называют корабельными. Но теперь Светке не хотелось уплыть к дальним берегам, ей было что терять.
      Его звали Сергей, того самого мужчину. И он был художником. Выяснилось это очень скоро.
      Светка с Алёнкой играли после обеда в бадминтон на асфальтовой дороге, идущей от главного корпуса к воротам базы отдыха. Машин здесь почти никогда не было, а дорога была хорошая – широкая, гладкая, без ям и бугров. Для бадминтона лучше и не придумаешь, хотя Алёнка своей игрой умудрялась свести к нулю все эти преимущества. Она бездумно лупила ракеткой по воланчику, забрасывая его то в кусты, то в траву, где приходилось его потом долго искать. Светка злилась и, жалея, что связалась с этой соплячкой, собиралась уже бросить игру. Ей в очередной раз пришлось быстро пятиться назад, чтобы отбить слишком высоко летящий воланчик. Она сходу спиной налетела на кого-то, больно ударилась и упала бы, если б не заботливо подхватившие её руки. «Осторожней, девушка! Я понимаю, что вы любите спорт,  но не до самоубийства же», – с мягкой насмешливостью сказал кто-то в затылок Светке. Алёнка, опершись на ракетку, скорчилась от смеха. Светка восстановила равновесие, и руки, помогшие ей встать, отпустили её. Она обернулась. Это был Он.
      Он смотрел на неё и чуть улыбался, на плече у него висел этюдник – точно такой же был у Светкиного дяди.
      «Значит, он – художник», – поняла неминуемо краснеющая Светка. Она судорожно глотнула воздух и хотела уже что-то сказать…
      «Се-рё-жа», – прозвучал неприятный женский голос.
      К их троице, взявшись под руки, прогулочным шагом направлялись две дамы в широкополых шляпах. Одна, пониже, была мать художника. Другая, тощая брюнетка в соломенной шляпе, неодобрительно смотрела на Светку. Дамы приблизились. Улыбаясь одними губами, мать Сергея «пропела»: «На ужин не опоздай, дорогуша!» Он в ответ учтиво кивнул дамам, улыбнулся девчонкам и быстро зашагал в сторону озера. Его мать молча повернулась к Светке, смерила её взглядом, как бы пытаясь определить, что она такое. Потом подхватила под руку свою спутницу, и дамы неторопливо, как баржи, поплыли дальше.


      Светка решила проследить за Сергеем и быстро отделалась от Алёнки.
      Тропинка, по которой ушёл Сергей, бежала по краю леса вдоль озера.
      Озеро, подобравшись к самому лесу, постепенно подъедало берег, глотая валуны, землю, смешанную с песком и хвоей; оно целовало ноги стоящих на краю деревьев, уговаривая их упасть в воду. Но деревья, даже те, которые низко наклонились над озером, сопротивлялись; вцепившись корнями в берег, они до конца оставались гражданами леса.
      Света шла по верху, не спуская с тропинки глаз. Лес то стелил ей под ноги упругий хвойный ковёр, то препятствовал нагромождением поросших мхом валунов, то вдруг соблазнял неспелой дикой малиной. А Светка лишь смотрела сквозь лес и говорила себе: «Он должен быть где-то здесь, он не мог далеко уйти». И действительно вскоре его увидела.
      Сергей расположился на песчаной косе. Он рисовал, стоя лицом к озеру, перед ним на этюднике белел лист картона. Художник то склонялся к этюднику, то гордо выпрямлялся; иногда он отступал на несколько шагов и по-хозяйски зорко оглядывал живое озеро, сравнивая его с рисованным. Это было похоже на магический ритуал, и Сергей казался жрецом рядом с трёхногим жертвенником. Света, облокотившись на валун, сидела и из леса любовалась Сергеем, пока тот не засобирался на ужин.


      И на следующий день Светка отправилась вслед за Сергеем, а потом ещё и ещё раз. Она уже перестала прятаться, просто держалась в отдалении и терпеливо, но и со страхом, ждала. В конце концов Сергей её заметил.
      – Интересуетесь живописью? – с шутливой церемонностью обратился он к Свете.
      Сердце её на секунду остановилось и забухало где-то в голове; перед глазами засверкали какие-то искры, и окружающее потонуло на миг в слепящем сиянии. Такого она от себя никак не ожидала.
      – Да нет, просто гуляю, – еле двигая губами, сказала Светка, пытаясь изобразить равнодушие. Но поняв, что сейчас упадёт в обморок, быстро подошла к Сергею и села возле него на камень. Сергей, заметив, что что-то не так, встревожился и уже без иронии спросил, наклонившись и заглянув ей в лицо:
      – Вам плохо? Да вы бледная совсем!
       – Наверно…кажется, это солнечный удар, – почти шёпотом ответила Светка.
      Она сквозь стук сердца слышала его голос, как будто доносящийся откуда-то издалека; он о чём-то спрашивал, предлагал воды. Сергей даже схватил картон с пейзажем и принялся обмахивать им Светку. Постепенно она стала приходить в себя и начала робко улыбаться, отвечая на его вопросы; а Сергей, видя, что бледность её растворяется в здоровом девичьем румянце, немного успокоился. И теперь они просто сидели рядышком и беспечно болтали о погоде, о местных немногочисленных развлечениях, о базовских общих знакомых.
      Вечер крался за деревьями, тени становились длиннее. Позабытый этюдник одиноко стоял, темнея на фоне жемчужного затихшего озера. Бескрайнее счастье заполнило Светку, и казалось, что уже никогда ничего плохого с ней не случится.


      Они стали ходить на этюды вдвоём каждый день, никак не обнаруживая свою дружбу при посторонних. В столовой они мимоходом кивали друг другу, как едва знакомые. Но никому не было до них дела, так как летом на отдыхе люди вспоминают наконец о себе и занимаются тем, о чём мечтали весь год.
      Светкина мать, прочитав все книги, которые привезла с собой, записалась в местную библиотеку. Она с утра до ночи наслаждалась романтическими историями про любовь, сидя где-нибудь в тихом местечке недалеко от корпуса.
      Светкин отец играл в бильярд. Он стал таким виртуозом кия, что смог бы участвовать даже в областных соревнованиях.
      Когда по утрам родители спрашивали Светку, что она собирается сегодня делать, она отвечала, что пойдёт на соседнюю базу отдыха. Там, как и принято на базах отдыха для трудящихся, организовали что-то вроде детского спортивного клуба, где дети и подростки соревновались между собой: прыгали в мешках, бросали резиновые кольца, перетягивали канат и занимались прочей бессмысленной и весёлой культмассовой ерундой, которая воспитывает юношество в духе коллективизма.
      Мать Сергея, когда не была занята раскладыванием пасьянса, вместе с несколькими дамами, заняв стратегически выгодное место – скамейку возле дверей главного корпуса, строила глазки проходящим мимо мужчинам; разглядывала, обсуждала и осуждала женщин. Сердце матери было спокойно: старший сын занят делом – рисует; младший тоже не просто слоняется по пляжу, а занимается физкультурой в детском спортивном клубе. В общем, обоих её сыновей (красавцев и умниц) ждёт блестящее будущее. И если бы она узнала, что какая-то девчонка…!!!
      Только одна Алёнка что-то заподозрила. Она испытующе и с некоторым удивлением стала поглядывать на Светку, всё реже и реже приглашала поиграть в бадминтон или покататься на лодке, хотя и с вопросами не лезла.


      Света с Сергеем встречались в условленном месте и уходили по берегу озера всё дальше и дальше. Когда они уставали, Сергей ставил этюдник и рисовал Светку, а она ему позировала. Забыты были пейзажи, а озеро, служившее лишь фоном для Светкиных портретов, наверно, обижалось. Оставленное без должного внимания, оно яростно сверкало, изо всех сил стремясь продемонстрировать своё великолепие, как будто хотело сказать: посмотри на меня, я всё так же прекрасно, на кого ты променял меня, художник…
      Поначалу Светка с Сергеем не купались в озере. Светка стеснялась раздеваться, к тому же она не умела плавать, а Сергей считал плавание детской забавой, на которую не стоило тратить время. Озеро удивлённо всплескивало волнами у самых их ног, нашёптывало что-то и в конце концов размыло их предубеждения. И теперь они временами беззаботно резвились в воде, обдавая друг друга брызгами. Сергей стал учить Светку плавать. Нежно обнимая её за талию, он держал Светку на поверхности воды: учил правильно дышать, а сам едва не задыхался от счастья.
      Эти мгновенья звенели в Светкином сердце, тело её преображалось от прикосновений то ли рук, то ли волн, а весь мир заслоняли глаза Сергея.


      Сергей на неделю уехал в город. Светка как потерянная бродила, не зная чем себя занять. Часами сидела в корпусе перед потухшим телевизором, брала книгу и тут же бросала. Ей не давала покоя одна мысль: вдруг он больше не вернётся. А всё, что было между ними, казалось странным и далёким, как сон.
      Прошло уже больше недели, а Сергей всё не возвращался. Тяжесть легла на душу Светки. Отяжелела и походка: движения стали неуклюжими. Если шла она в лес – деревья протягивали корни поперёк дороги, ставя подножки; поднималась ли на гору – камни срывались вниз, и земля уходила из-под ног. Если шла к озеру – озеро дышало холодом ей навстречу, как незваной гостье.
      В тот день дождь застал Светку на песчаной косе. Ветер, дувший поначалу не очень сильно, постепенно разъярялся, он зачерпывал воду и бросал волны на берег, стремясь выплеснуть озеро из его каменной чаши. Свинцовое небо, в котором не видно было просветов, частой дробью дождя стреляло по воде и земле. Светка ускорила шаг и наконец побежала. Навстречу ей из-за корпуса вылетела «скорая». Сквозь завывания ветра Светка услышала, как страшно, низким голосом, кричит женщина и захлёбывается плачем мальчишка.
      Выбежавшая под дождь Алёнка схватила Светку за руку и, задыхаясь, попыталась что-то ей объяснить: «Ты только на понтоны не ходи… Его рыбаки вытащили. Говорят, виском обо что-то ударился, в воду упал», – и вслед рванувшейся к озеру Светке: «Не ходи-и-и! Туда-а-а!»
      Он лежал на самом дальнем понтоне, запелёнутый в брезент, рядом не было никого. Озеро, оставшись наконец с ним наедине, облизывалось и чавкало: мой, мой. И тут же в бешенстве рвануло сцепленные между собой понтоны из-под ног Светки. Понтоны то сталкивались со страшным грохотом, то расходились, стремясь оторваться друг от друга. Они накренялись, и волны с разбегу вскарабкивались по деревянному настилу. Светка  давно бы упала в озеро, если бы не перила. Она цеплялась за них, погружаясь по колено в воду. Иногда, чтобы не потерять равновесие, ей приходилось ползти на четвереньках. Но как бы ни бушевало озеро, Светка всё-таки добралась до цели…
      Дождь стучал по брезенту и не мог достучаться. Тело раскачивалось вместе с понтоном и двигалось так, как движется неодушевлённый предмет. Светка неподвижно смотрела на этот брезентовый куль и никак не могла понять, что может быть общего между этим и её любимым.
      «Сергей…», – тихо позвала Светка, подождала немного и опять позвала: «Сергей». Озеро неожиданно ударило понтон снизу. И обращаясь уже не к мертвецу, а к свинцовому озеру, дождю и небу, которое давило, как крышка гроба, Светка закричала: «Сергей!!!»