Небо над городом расплескалось огромной бесформенной лужей аквамариновой краски. В нём бликами отражалось солнце, отбрасывая небрежные случайные лучи на чёрные голые деревья, серый мокрый асфальт. Какое-то всё было ветхое в этот день, казалось, что подует сильный сырой весенний ветер и снесет всё неизвестно куда. Нет, не ветхое, а нереально хрупкое, как рисунки на кимоно гейш в китайском ресторанчике за углом. Не хватает только кроваво-красных хрупких цветов. Хотя, если подумать, на этой шумной улице, в весеннем дне, похожем на сказку, Алина без труда сможет найти много крови. Но она не хочет. Только не сегодня. Она кладёт палец на кнопку фотоаппарата, объектив щёлкает. Алина замирает в почти детском удовольствии, предвкушая удачную фотографию. Хотя, на самом деле, понятно, что ни о каком качестве и речи нет: снято против света, и она зачем-то снова включила вспышку. Она ослепила прохожего, тот недовольно вывернувшись, злобно смерил Алину высокомерным взглядом. Её руку без перчатки сжала тёплая ладонь. Девушка улыбнулась. Незачем портить настроение из-за такой ерунды.
Ревущая толпа у стадиона бесновалась несколько дней. В интернете, как молния, промелькнула идея разбить палаточный лагерь перед стадионом. Фанаты хотели видеть их. Своих богов. Своих кумиров. Тех, кто своей актёрской игрой и безумным вокалом перевернул коллективное подростковое сознание. Тех, кто ввёл в моду в молодёжной среде скрипку в сочетании с оперным безупречным вокалом. Они ждали девушку с лицом ангела, белокурую и голубоглазую Алину, хрупкую певицу с сильным сопрано, и её неизменного спутника Даниила, который своей скрипичной игрой свёл всех с ума. Фанатки бредили им с самых первых серий «Места под солнцем», молодёжного сериала, всколыхнувшего общественность. Большинству собравшихся здесь было по 15-18 лет. Алине было 18, а Даниила – 20.
Сериал породил тем больше разнообразных толков, что его действие перешло в обычную жизнь: Алина и Даниил действительно любили друг друга, что явно не было пиарходом. Это накаляло страсти вокруг их пары, нагнетало воздух электричеством, когда они вместе оказывались на ковровой дорожке перед очередной премией, когда все видели, как они смотрят друг на друга. Что бы ни говорили о них, как бы ни поливали их пару грязью, это было красиво. Это все видели.
Однако в последнее время жизнь Даниила и Алины превратилась в сплошное шоу. Правда, об этом знали только они и продюсер сериала. Вот как всё было.
- Медвежонок, мне нужно сказать тебе… я, кажется, беременна.
Алина поднимает на него полные слёз глаза и пронзительно смотрит. Ему кажется, так долго, что её особенный, откровенный взгляд проникает прямо в сердце. А он так и не успел закрыться. И теперь уже поздно: она навсегда останется перед ним такой и засядет занозой в памяти, даже если он уйдёт.
Всё это проносится в голове за долю секунды, а уже в следующий миг он сам стыдится своих мыслей, ненавидит себя, недоумевает. Он… рад… счастлив! Нет?
Даниил хотел совсем другого. Он почти с детства мечтал о славе. Он так этого хотел и так упорно шёл к этому. И теперь всё должно рухнуть? Семёныч в порошок их обоих сотрёт. Вышвырнет на улицу, как котят. И он вернётся к тому, с чего начал. Вернётся в однушку к вечно плачущей матери, у которой глаза обведены красно-синими кругами. Вернётся к работе. Тяжёлой и неинтересной, которая ничего, кроме усталости и раздражения не приносит. Только на этот раз он будет не один. С ним будет Алина и их ребёнок. Он не может её бросить, да и не хочет. Он любит её. Не по контракту, заключённому полтора года назад в офисе Семёныча.
Но что же теперь делать? Этот вопрос читается и в её взгляде. Алина смотрит на него глазами, полными слёз, они стекают по щекам к её маленьким пухлым губам, по подбородку.
Даниил не подходит, не обнимает её. Он хотел бы убедить её и себя, что всё хорошо, но не знает как. Земля уходит из-под ног, стоит как следует вдуматься в смысл её слов. И уж конечно, кулаки сами собой сжимаются от мысли, как просто Алина ко всему отнеслась. Словно её дурацкие слёзы сейчас помогут чем-то.
Раздражение ударяет в голову, как плохое спиртное. От него мутит и режет горло. Но есть что-то сильнее. Ответственность. И любовь… Как ни странно, но именно это заставляет ценить коровьи слёзы ревущей девчонки на вес золота. Именно это странное, нежное, без примеси раздражения и вообще без какой-либо примеси горячо перекатывается внутри, побуждая обнять, успокоить…
Он решает сделать единственное, что теперь возможно: поехать на киностудию вместе и поговорить с Семёнычем. А там будь что будет.
Ледяные в любую погоду стены, горы телевизионной «макулатуры» на столе и подоконнике, взъерошенный от обилия посетителей, как злющий пёс, ковёр, жёсткие стулья и в противовес роскошный кожаный диван. Ничего не изменилось в этом кабинете за полтора года. Возможно, от этого снова накатывает дурацкая неловкость. Скрип дивана, липкие руки, резкая стыдная боль внизу живота. Вот она и стала звездой… Декорации те же, да и персонажи не очень изменились. Выход Даниила на сцену, правда, немного позже. Теперь он не отпускает её холодную руку, тогда она не знала о его существовании.
Глаза Семёныча, сидящего напротив, округляются и долю секунды сохраняют такое положение. Потом он вскакивает и с прытью маленького резинового мячика с криком носится по кабинету. Он выкрикивает что-то про контракт и их обязательства перед студией, про их умственные способности и то, что только дети из детского сада не знают теперь, как надо предохраняться, чтоб не залететь. Звучит слово, которое они оба ожидали услышать: «аборт». Да, и это тоже. Снова всё решили за неё. Совсем, как в тот раз, но то было мелочью: подкорректировать биографию, сделав Алину воспитанницей детского дома. Она до сих пор с содроганием вспоминает, как рыдала мама.
Вообще, Семёныч – это даже не отчество. Просто в самом начале карьеры Станислав Борисович Иванов сыграл учителя в сериале о школе. «Учёники» называли его Семёнычем, да так и приклеилось. Только вот Семёныч был добрая душа, старший товарищ школьников, справедливый и порядочный. А Станислав Борисович - настоящий живодёр, который ради поставленной цели не стесняется идти по головам. Одно только со своим героем у него было общее: они оба – настоящие профессионалы. Дело только в том, чего от человека требует профессия…
- Никакого аборта!
Даниил отпустил руку Алины и вскочил из-за стола. Девушка ещё плотнее сжалась в комок. Она готова была на всё, лишь бы они оба не потеряли работу.
- Иначе мы оба уйдём из проекта, и на стадионе через неделю будете паясничать вы сами.
Семёныч зеленеет. Он секунду переводит взгляд с Данила на Алину и обратно. Потом белеет от злости и сквозь зубы шипит:
- Вы ещё поплатитесь за это, сопляки! Вспомните, из какой задницы я вас вытащил! Вспомнили? Так вот, туда вы и вернётесь. Вас забудут. Вас все забудут через год!
Он сам знает, что не совсем прав. Не всё так просто. Конечно их забудут быстро. Но не настолько быстро и безболезненно, чтоб он не заметил, как похудеет от этого его карман и сколько потеряет студия. Он не сможет достойно завершить проект без них. Хорошо же, у него есть их контракты, по которым они ещё полгода принадлежат ему! Но дело без суда не обойдётся, а это скандал. И сериал придётся остановить, что тоже чревато последствиями, потому что у него самого контракт с телеканалом на их трансляцию.
Семёныч кипит и кричит, как резаный, ещё минут пять, но потом успокаивается и начинает думать, как лучше всего поступить дальше. Двое, сидящие на диване, бесят его сверх всякой меры.
Даниил обнял её за плечи. Алине кажется, что в эту минуту нет ни злобного продюсера, ни проблем, ни предстоящего важного концерта на стадионе. Нет даже палаточного лагеря, переполненного их фанатами, попади они в руки к которым, их разорвали бы на кусочки, как разорвали героя в фильме «Парфюмер». Алине самой часто снится, как ревущая толпа, безликая, состоящая только из грязных потных рук и сильных ног, рвёт их на куски, а то, что осталось, втаптывает в землю.
Но теперь ничего этого нет. Есть только руки Данила на её плечах, тепло между ними и желание, которое никогда не исчезает и не утоляется.
Семёныча внезапно осеняет. И что, что она родит? Так же ещё лучше. Такое шоу! Нужно только снова подписать с ними эксклюзивный контракт на показ родов и съёмки во время беременности. Нужно только, чтоб эти малолетние звездульки не догадались, что кто-то может дать больше. Нужно обещать много, больше, чем они могли рассчитывать.
Тогда он и произнёс эту фразу, что изменила их жизнь:
- Хорошо. Ты родишь. И это увидит вся страна.
Алина, сидя в своей маленькой уютной гримёрной, бегло и невнимательно читала кусочек сценария, написанный для них накануне. Точнее, для Даниила и его партнёрши на ближайшие несколько серий и её собственного эпизодического участия. Почему невнимательно? Да, в принципе, учить ничего в ближайшие три дня не придётся: вся её роль – плакать в подушку. Да, это будет совсем не трудно. Стоит только представить, что он по какому-то нелепому недоразумению начал встречаться с другой – глаза на мокром месте. И плакать можно настоящими слезами. Солёными. Не теми, которые бывают, когда специально долго не моргаешь, пустыми и пресными, а горькими. Такими, как в тот день, когда решалась её судьба и такими, как вчера в кабинете Семёныча.
В странном мире она оказалась. Алина улетела мыслями в родной город, но, недолго задержавшись памятью на тихих тенистых улочках, вернулась назад. Мысли назойливо кружились вдоль отвесной стены нерешённого вопроса. Пустякового. Почему зрители готовы ждать три серии, заранее зная, что Даниил вернётся к ней? Почему они заранее и дружно возненавидят ту, что займёт её место на эти дни? Зрительская любовь? Ага, как же… Алина только два часа, как видела толпу, беснующуюся возле стадиона. Стоит вывести её в гущу этого стада и отпустить охрану – через несколько минут от неё не останется и клочка. Что тогда? Предрешённость.
Их недописанный сценарий уже несколько месяцев как отправился на прогулку в интернет. Да там и заблудил. Так сильно, что внести в него поправки – всё равно, что заново отстроить школу в Беслане и отправить туда детей. Сериал заканчивается их свадьбой и концертом в клубе, где их заметит известный продюсер. Точка. С продюсером не надо будет спать, хоть он далеко не Семёныч и имеет довольно приятную внешность. Зрителям не планировали показывать, что последует за «долго и счастливо». Но зрители всегда хотят крови. Да, они увидят довольно крови и услышат её крики. А если она умрёт, телекомпания снимет серию о её похоронах, где её Даниил будет плакать настоящими слезами.
Алина встряхнула светлыми кудрями. Ей совсем не понравилось, куда залетели мысли. Если хочешь думать позитивно, нельзя оставлять их надолго без присмотра. А то они сами найдут дорогу, только совсем не туда, куда надо.
Семёныч знал: лучше всего, если хорошая идея имеет безупречное исполнение. Тогда идея становится гениальной, ну и, конечно, приносит максимум пользы и прибыли. Как лучше всего раскрутить беременность Алины, он уже придумал. Конечно, в этом ему помогли костюмер, звукооператор, стилист, режиссер и ещё куча народа. Однако, идея – костяк всего этого великолепия, принадлежала ему. Семёныч не склонен был скромничать. Идея стала и впрямь гениальной.
В их дебютной песне были слова: «Всегда держи меня за руку». Это хорошие слова. Алина, как никогда, уверена в том, что они совершенная и единственная правда, которую она хочет знать в этот день. Да и лет через сто. Даниил рядом. Он ещё спит. Сквозь неопрятно занавешенную штору уже пробирается к его глазам наглый луч мартовского солнца. Алина хочет встать и завешать окно, но, поддавшись внезапному приступу нежности, целует его глаза. Даниил не просыпается. Может, она действительно осторожна, но скорее всего, он просто очень устал вчера. Она дотягивается до будильника и переводит его на 8:30. Пусть немножко поспит. Алина сама хочет закрыть глаза и снова уснуть. Но сон не идёт к ней.
Алина переворачивается на спину и задумывается. У неё внутри уже почти месяц живёт человек. Их ребёнок. Но она его совсем не чувствует. Ни болью или хоть каким-то неудобством, ни нежностью. Как будто его нет. Но она уже точно знает: он есть. Что стало бы с ним, если б Семёныч не принял именно такое решение, если б Даниил не настоял на своём? Если сказал бы, что они ещё слишком молоды и должны делать карьеру? Даниил тогда был бы прав. В глубине души Алина сама так думает. От этого ей мерзко. И эта склизкая мерзость наполняет её всё так, что кажется, вот-вот польётся из ноздрей, ушей, рта. Но от невозможности подобного исхода Алине ещё тошнее. Страшно. Но не ей. Чужой страх играет в ней, холодя внутренности. Внезапно её осеняет: это он испугался! Испугался её мыслей. Их ребёнок отозвался ей так странно. От этих мыслей Алина холодеет, но её руки на животе касается рука Даниила.
Весь концерт шёл как по маслу. Данил и Алина всё отработали на ура. Фанаты были в экстазе. Настало время десерта. На потемневшем стадионе сцену осветил прямой белый луч прожектора. В этом луче стояла Алина. Она была в белоснежном платье. Почти прозрачная, в туфлях на высоком каблуке. Её грудь почти не поднималась, а волосы были настолько светлыми, что отливали белым золотом. Невидимый зал притих. Кое-где стали загораться огоньки зажигалок, они щёлкали, пока не превратились в море звёзд. Алина бросила взгляд туда. Море звёзд замерло ожидая музыки. Конечно, это будет медляк. Даниил в чёрном фраке. Если честно, Алина танцует не очень. Поэтому, в последние два дня на репетициях пришлось очень постараться, чтоб сейчас легко порхать за Даниилом. Она кажется непринуждённой и нежной. А Данил, как и должен, - мужественным и твёрдым, как каменная стена. Может, он и не каменный, но с ним для неё началась другая жизнь. Боль и холод остались в прошлом. Настоящее у них было общим. Алина уверена, что и будущее будет таким же. Именно в эту минуту она решает, что сумеет полюбить их ребёнка. По-настоящему, а не по контракту. Не на экране. Она полюбит его так же сильно, как Даниила. Может, и сильнее, но совершенно по-другому. Как же её хватит, чтоб любить так сильно? Алина словно приподнимается над сценой, обнимая Даниила, она обнимает не его, а своё будущее, свою желанную и, наконец-то, осознанную силу. Она совершенно забывает, что надо переставлять ноги, но это не мешает. В её груди сердце становится вдвое больше, чтоб любить вдвое сильнее. На глаза наворачиваются слёзы. Даниил это замечает и пытается понять, что произошло. «Ничего» хочет сказать она, но просто успокаивает его взглядом. Вот сейчас они остановятся у края сцены, а на экране появится фото их будущего ребёнка. Теперь есть такая технология, позволяющая, сопоставив фото родителей, воссоздать внешность ребёнка. Потом они с Даниилом расскажут об этом всем. Расскажут, что совсем скоро она станет матерью, что всё это поклонники смогут увидеть в продолжении сериала. Алина чувствует, что всё это неправильно настолько, насколько это только возможно. Они же его продают этой толпе! Продают его, который ей так доверяет. Выставляют на всеобщее обозрение своё счастье! Алина слишком поздно замечает изъян в полу сцены – туда уже угодил её каблук. Дальше всё происходит очень быстро. Алина падает из рук Даниила во взревевшую безумную толпу. Она слышит, как трещит, разрываемое на части её платье, как кто-то вцепился в волосы. Она вскрикивает от боли и ужаса, вырывается и попадает в руки подоспевшего охранника. На экране за спиной Даниила запоздало появляется фото их ребёнка, его искажает какая-то судорога. Наверно, Семёныч сам выключил его.
Больница. Это одно из тех мест, где не захочет проснуться никто. Ну, кроме тех, кто думал, что умер. Алина не думала, что умерла, но сразу почувствовала, что с больницы начнётся какая-то другая жизнь. А в той жизни до случилось что-то непоправимое. Тяжёлое это было чувство. Ей захотелось вспомнить, как можно скорее, что могло произойти. А потом позвать кого-то, чтоб он спас её от этого страшного гнетущего ощущения.
Да, кажется, она упала на сцене. Проклятие! Она рухнула в зал переполненный фанатами, а потом, наверно, потеряла сознание. Где Данил? Почему не рядом? И кажется…
Алина опустила руку на живот. Она каким-то шестым чувством поняла, что он умер. Умер их ребёнок. Именно тогда, когда она, наконец, смогла его полюбить. Алина залилась слезами.
В палату, скрипнув дверью, вошла медсестра. Алина перевернулась на бок и закрыла глаза. Она не хотела ни с кем говорить: то, что надо было знать, она поняла сама. Это так странно, она же никогда не отличалась обострённой интуицией.
- Детка, - позвал кто-то над самым ухом. Голос был мягким, как пуховое одеяло. Он напомнил Алине о доме. О маме, которую она оставила там.
Алина открыла заплаканные глаза и посмотрела на медсестру. Та оказалась немолодой, седеющей, но симпатичной женщиной. Её голос очень шёл к ней.
- Милая, ты помнишь, что случилось?
Алина кивнула.
Сейчас придёт доктор, тебе с ним есть о чём поговорить. А за дверью уже давно ждёт твой парень. Он очень хочет увидеть тебя.
Так, Даниил здесь. Надо держаться. Надо быстро поговорить с врачом, а потом попросить Даниила увезти её отсюда. Из этих чужих противных стен в их квартиру, где можно будет начать забывать этот кошмар.
Но врач не торопится её отпускать. Он говорит о каких-то дополнительных анализах, ослабленном иммунитете. Спрашивает, не была ли она в последнее время сильно утомлена почти без причины, не было ли частых простуд, головокружения, тошноты. Да, всё это было. Но это неудивительно, учитывая график её работы. Что за работа? Алина, слегка кокетничая, скорее по привычке, спрашивает, разве не смотрит он «Место под солнцем». Нет, не смотрит, но его дочка по этому мылу фанатеет. Алина слегка обижается на доктора-невежду, но терпеливо объясняет, что она исполнительница главной роли. Врач даже не просит для дочки автограф, а торопится уйти. И вид у него какой-то уж очень озабоченный.
А вот и Даниил. Какой он усталый, изможденный! Сколько же её не было? Алина понимает, что за сутки он не мог так устать. Но она ни о чём не спрашивает. Они не говорят о ребёнке. Его больше нет. Алине хочется верить, что его и не было, а то, что случилось с ней – просто страшный сон. В этом её ещё больше убеждает его поцелуй и лёгкое пожатие руки. Он всё знает и будет рядом.
- У вас Гемобластоз.
- А что это? - интересуется Алина, - Оно быстро лечится? Мне нужно к работе возвращаться.
- Нет. Гемобластоз – это лейкемия.
Врач молчит, значительно и с сожалением смотрит на неё.
- Лейкемия – это же рак крови, - Алина оседает на подушку, но взлетает с неё почти моментально.
- Так что же вы ничего не делаете?! Почему не лечите меня?! Что вы тут сидите?!
Она выкрикивает всё это на одном дыхании в спокойное и сочувственное лицо врача, но к своему удивлению замечает, что его выражение совершенно не меняется. Он спокоен почти как буддийский монах. Как ни странно, это спокойствие передаётся и ей, только оно не умиротворенное, а бессильное.
- Так как же? – только и спрашивает она.
- Сожалею, но теперь уже поздно. Пару месяцев назад – возможно. Но не теперь.
- И сколько мне осталось?
- Несколько месяцев. Два, максимум три. Мы, конечно, выпишем вам препараты, уменьшающие боли и…
Алина его уже не слушает. Она не успела. Она ничего не успела. Никогда у неё не будет детей, она не доснимается в сериале, так и не выйдет замуж за Данила. Она так боялась слова «замужество». Боялась, что, став женой, она единомоментно состарится, перестанет быть любимой и желанной и станет просто его. Да, теперь она уже не станет его. Алина хочет проснуться, хочет, чтоб можно было проснуться в то утро и снова поцеловать его глаза. И понять, что это всё глупый страшный сон.
- Ты меня совсем не слушаешь!
Она его совсем не слушает. Это закономерно. Алина не может терпеть крика. Она закрылась в прочную звуконепроницаемую капсулу. Даниил ударяется и пружинит от стенок капсулы, отлетает в сторону, неслышно врезаясь в предметы и приземляясь на пятую точку. Алину это забавляет. Забавляло, пока не наскучило, а уж когда наскучило, то до слёз. Они холодно подступили к разгорячённому ненормальным смехом лицу. Холодно прочертили от глаз ко рту две неровные влажные дорожки.
Алина узнала, что умирает, около недели назад. Плюс-минус несколько дней. Она не считала. Что было за это время? Сразу, как вышла из больницы, Алина под руку с Даниилом направилась в аптеку и купила уйму таблеток. В том числе и снотворное. Снотворное заняло её на пару дней. Сны от него были не тяжёлые и бессмысленные, как будто Алине в голову влили тёпленькую манную кашу. С комочками. Со временем комочков становилось всё больше. Розовые и расплывчатые сны наполнились падениями в пустоту, погонями, обрывами в пропасти. И приземлялась она отнюдь не в облака сладкой ваты. Несколько раз приходили и более тяжёлые сны. Лицо их ребёнка на экране, искажённое судорогой. Оно смеялось над Алиной, преследовало её, прижимало к земле и долго мучительно душило. Она просыпалась не с криком, а с глухим стоном. Рядом чутко спал Даниил. Или не спал.
Его почти никогда теперь не было дома. Жизнь, выплюнувшая Алину, как невкусный чебурек, Даниила проглотила с аппетитом. Он бегал по студии, тряс за грудки Семёныча и каким-то чудом разорвал их контракты. Денег у них было достаточно, потому что когда они их зарабатывали, совершенно некогда было тратить. Теперь времени хватало. Целых два-три месяца. Алина могла оценить горькую иронию.
Натешившись снотворным, Алина вступила в фазу бессонницы. Это тоже оказалось не очень страшно, но ещё скучнее. Можно было читать ЖЖ, комментить до закрута мозгов, принимать душ по пять раз в день, но даже там не петь. Можно было есть, валяться на диване, смотреть телек.
Неделя. Ещё был скандал. Даниил, как и сейчас, кричал, что она безвольная, что она не хочет бороться. Звал её уехать. Алина лежала на диване и холодно смотрела на него.
- Не нравлюсь – уходи, - спокойно подытожила она несколько минут его нотации.
В ответ Даниил сгрёб с кресла куртку и ушёл.
Пару минут ушло на обдумывание его нелепого поведения, минута на расчет расстояния, на которое он мог уйти за это время. Доля секунды на осознание, что без него дальше просто не имеет смысла. Алина сорвалась с дивана и, как была, в растянутой майке и босиком, вылетела из квартиры. Внешний мир встретил её неласковым мартовским утром. Накрапывающий противный дождь гнал прохожих по делам и на работу, ну, или хотя бы под навес ближайшей автобусной остановки. Но они всё равно замирали удивлённо, увидев, как девушка босиком, задыхаясь, бежит по талому снегу. Никто не узнавал её в этом затрапезе и не пытался остановить. Улица неслась мимо, уплывая под ногами, кружилась, но Алина не поддавалась на провокацию плохого самочувствия. Даниила нигде не было. Он мелькнул в сквере через дорогу. Алина, не глядя по сторонам, пересекла её и бросилась к нему. Даниил стоял, задумчиво прислонившись к дереву, и курил. Его руки дрожали, а глаза были влажными.
Он принял её в свои объятия без комедии положений, типа «что ты здесь делаешь», без надутых обиженно губ, без пошлого страстного поцелуя, лишающего воли и возможности дышать. Просто взял на руки, как ребёнка, и, укутав своей курткой, понёс домой. А она шептала ему в шею разные глупости, плакала и просила никогда больше не уходить.
После этого, казалось, всё должно было измениться, стать лучше. Не стало. Она на диване, а он кричит. Слова отскакивают от стен капсулы, не причиняя им даже минимального повреждения. Данил беззвучно раскрывает рот всё шире и шире… Алине почти весело, если не считать щекотного чувства в носу.
На этот раз терпение Данила закончилось быстрее. Он просто схватил Алину за руку и рывком поднял с дивана. Она даже вскрикнула от неожиданности, но тут на неё полетел ворох одежды, сопровождаемый указанием: «Одевайся!» Тон Данила внушил ей странное смирение. Не возникло даже мысли его ослушаться. Пока Алина, не глядя, одевалась, Данил притащил в спальню чемодан и набросал туда одежды и всяких необходимых вещей, которые попались под руку, он взял их документы, деньги, карты. Потом в одну руку взял чемодан, а другой требовательно взял за руку Алину. Так, в полном молчании, они покинули квартиру.
Машина захлюпала колёсами по мокрому асфальту. Утро. В городе ничего не изменилось. Как оказалось, и Алине это было страшно удивительно, новость о её болезни не перевернула мир с ног на голову. Он остался примерно в том же состоянии и своём обычном положении. Никто и ничто не изменилось в нём. Кроме неё самой. Даниил. Да, и он другой. Всё ещё не верит. Напряжённый, как будто готов в следующую секунду броситься и заслонить её от беды. А, может, он всё ещё зол из-за ссоры. Да, она не хотела вставать с постели. Она хотела просто смотреть в окно. Чем ещё заниматься двум безработным?
Алина хотела прожить последние недели спокойно, так, как будто у них вся жизнь впереди. Просто провалять дурака, не включая счётчик, не следя за временем. Забывая, что она умирает. Жизнь оказалась такой короткой. А планов на неё было целый вагон.
Даниил другого мнения. Раз он смог с ней так поступить, значит, она на самом деле безвольная.
Голову начинает ломить, как будто в ней шевелится что-то живое и очень злое. Ему, как и ей, наверно, очень больно, поэтому маленький монстрик так вдохновенно крошит её мозги. Алина протягивает руку к сумке и находит одну из многочисленных пачек таблеток. Привычным движением.
Таким движением она раньше заправляла волосы за ухо или брала Данила за руку. А теперь он сидит рядом и злится. Злится не на неё, а на то, что она умирает.
Зверёк в её голове успокаивается. Не уходит, а набирается сил для новой атаки.
Через несколько часов напряжённого молчания Алина начинает узнавать дорогу. Она не верит своим глазам, но Даниил вознамерился познакомиться с её роднёй. Пробормотав «ну, нет», Алина схватила его за руку. От неожиданности он не успел отреагировать, и машина оказалась на обочине. Теперь она благополучно скребла «пузом» по мелкой щебёнке. «Низкая подвеска – не для просёлочных дорог» - машинально заметил Данил про себя и нажал на тормоз.
- Домой ко мне мы не поедем, - твёрдо заявила Алина.
- Почему это? – язвительно осведомился Даниил.
Девушка долго молчит, провожая взглядом спешащие мимо машины.
- Не время ещё.
И добавляет после длительной паузы:
- Я сама скажу когда. А теперь, пожалуйста, поедем куда-нибудь ещё.
Даниил, недолго думая, наобум упирается взглядом в название первого попавшегося небольшого городка на карте страны.
Хорошо. Хорошо! Бесконечно хорошо… Можно гулять по берегу реки, пить кофе в маленьком кафе недалеко от дома, просто гулять вдвоём.
Сцены, истерики, крики и уныние они оставили там, у дороги. С собой взяли только необходимые вещи и свою любовь. Часы в этот список не входили.
Однажды утром Даниил вернулся из магазина загадочный и особенно довольный. Он протянул Алине небольшую коробочку, перевязанную бантом. В ней оказался цифровой фотоаппарат. Оказалось, это очень весело, просто гулять по городу и фотографировать то, что понравится. Вечерами они любили сидеть вместе на ковре и рассматривать эти фотографии. На них люди рассказывали им свои истории, свои судьбы, свою любовь, горечь, одиночество, покой, волнение, печаль. Алина внимала этим историям, как в детстве – волшебным сказкам.
Только необходимость принимать таблетки и постоянная слабость напоминали, о том, что время неумолимо идёт. Но оба гнали от себя эти мысли. Они играли, как дети. Примеряли роли. Они хотели друг друга, как никогда сильно. Как никогда нежно и чувственно…
Всё оборвалось внезапно. Вернувшись из магазина, он нашёл её на полу без сознания. Потом Алина открыла глаза. Внутренности сжались, завязались в узел, стянулись и, казалось, разом вознамерились покинуть её тело. Алину долго тошнило. Потом она пила воду и Даниил держал её на руках. Он думал, она уснула. Но любимая вдруг повернула к нему лицо и долго посмотрела печальными глазами на самое дно души. Совсем, как в тот день, когда говорила ему, что ждёт ребёнка.
- Знаешь, почему это всё? Знаешь, за что? Я не хотела нашего ребёнка. Я считала его помехой нашему успеху. Потом мы согласились продать его на потребу этой толпы, ещё до того, как он мог бы увидеть мир. Я его не любила. Вот за это всё я умираю.
Горячие горькие слёзы покатились по её щекам. Она теперь совсем бледная, почти прозрачная. Он должен был что-то сказать. Но что? Разве имело это всё теперь значение? И разве может быть, чтоб кто-то так жестоко обошёлся с ними за их непонимание, их незнание? Глупо убеждать её в обратном. Ему осталось только прижаться губами к её лихорадочно горевшей голове и сказать:
- Нет, малыш…
Фотоаппарат определённо приносил удачу. Алина сама не смогла вспомнить, когда сфотографировала социальную рекламу, гласившую: «Ребёнку нужны деньги на операцию. Девочка борется с раком. Помогите…» Они отдали девочке, тоже носившей имя Алина, две трети своих денег. Они знали, что она победит.
Потом Даниил положил их деньги в одни брюки, а из дому вышел в других. Они шли пить кофе. Даниил предложил Алине спеть и, сбросив с головы кепку, шутливо предложил прохожим «угостить их». Алина краснела и смущалась, как будто никогда не пела на людях. Но, начав, уже не могла остановиться. Пела о любви, о том, как кто-то скучает по дому, о том, как ветер летает под небесами и ничего не боится. Она пела на весеннем ветру до хрипоты. А прохожие слушали её чистое сопрано и опускали деньги в кепку. Даниил и сам не мог знать, каким чудом обернётся его шутка. Потом они пили кофе, вкуснее которого ничего не пробовали.
После любви, разгорячённая, опустошённая, она не казалась такой мертвенно-бледной. Она казалась счастливой, беззаботной. Уверенной в своей жизни. И он забывал, что всё далеко не так сказочно.
- Пообещай мне кое-что, - всё ещё улыбаясь, сказала Алина.
- Ну, нет, - шутливо отвечал он, - я сыт по горло твоими прихотями.
- Нет, не такое, - она улыбнулась печальнее, - пообещай, что не забудешь эти дни. Пообещай, что так ты и будешь жить дальше. Пообещай, - она на мгновение задохнулась, - обещай мне, что научишь этому ещё кого-то. Кого-то, кого полюбишь.
- Никого я не…
Её крошечный пальчик лёг на губы, когда она убрала руку, Даниил сказал просто:
- Обещаю.
Жарко. Дурнота подступает к сердцу, ударяет в голову. Май – не лучшее время, чтоб болеть. Алина всё равно просит пойти гулять по городу. Даниил ни на секунду не отпускает её руку, с тревогой вглядываясь в бледное заострившееся лицо. Но она старается улыбаться и делает вид, что ей не больно.
Фотоаппарат в очередной раз щёлкает. Даниил поворачивает голову, чтоб взглянуть на то, что она запечатлела. И вовремя. Он едва успевает подхватить пошатнувшуюся Алину на руки.
Скамейка. Она медленно приходит в себя. Через силу улыбается. Чтоб отвлечь её, Даниил говорит:
- Малыш, покажи, что ты нащёлкала.
Алина протягивает фотоаппарат. Среди цветочных клумб, играющий детей, фонтанов, просто спешащих куда-то он не видит ничего особенно интересного. Последний кадр заставляет его вздрогнуть. Малышка держит за руку старушку бабушку. Они вместе направляются в парк.
Алина снова через силу улыбается и твёрдо отвечает на его встревоженный взгляд:
- Я хочу увидеть маму.