Hадеюсь, твои путы не слишком тугие, сын мой. Пожалуйста, не сопротивляйся. Не суетись. Ты изнеженный. Все принцы изнеженные, а эти темницы – для закаленных мужей.
Как жаль, что тебе не довелось узнать твою бабушку. Вы с ней очень похожи: тот же характер, те же приступы гнева. Думаю, она бы в тебе души не чаяла. Какая ирония, что Отец судил ее, как отравительницу. Особенно в эту минуту, Поль, представляю, какая ирония в твоих мыслях.
На утро казни она приказала слугам одеть ее во все красное и вплести в волосы свежие розы. Драгоценные камни цвета вина перестукивались у нее на пальцах. Существует несколько картин, посвященных этому: она умерла роскошно. Моросил дождь. Меня назначили сопровождать ее к могиле. Это было похоже на свадебную церемонию, она взяла меня под руку и мы вместе спустились, вниз по ступеням. Там было темно и смердело ладаном. Мама склонилась ко мне и прошептала, что в черном я выгляжу великолепно. Я помню, что был не в силах ответить, только взял ее руку и сжал. Снаружи дождь полил сильнее. Мы услышали вскрики ассамблеи. Аристократы не любят мокнуть.
Мама улыбнулась и сказала: «Ручаюсь, они хотели бы оказаться здесь».
Я вымучено улыбнулся, заставил себя поцеловать ее в щеку и попрощаться. Каменщики ожидали наверху лестницы.
Мы не были близки, но, все же, она была моей матерью. Я был послушным сыном. Я приказал поварам подложить мой самый острый охотничий нож среди еды, приготовленной для нее. Интересно, сделал бы ты для меня такое, Поль. Возможно, и сделал бы. В конце концов, моя доброта ничего мне не стоила.
Видишь этот кубок? Красивая вещь, чистое золото, одно из редких сохранившихся сокровищ нашей семьи. Он принадлежал моему Отцу. По его приказу виночерпий подавал вино только в нем, несмотря на то, что остальные гости пили из серебра. Кубок стоял у меня под рукой, когда ты наполнил его – наполовину ядом, наполовину сидром, чтобы тот быстрее растворился…
У меня есть для тебя история. Ты всегда был неугомонным: слишком занятым, чтобы слушать истории о людях, которые давно умерли, и секретах, которые теперь ничего не значат. Но сейчас, Поль, связанный и с кляпом во рту, ты вряд ли будешь возражать против моей истории…
***
Иногда ночью три сестры спят в одной постели, переплетаясь телами друг с другом. Несмотря на это, им никогда не удастся согреться. Их губы так и останутся синими. Иногда одна из них вздрогнет или судорога пройдет по телу, но они привыкли. Бывает, служанка, приносящая им завтрак по утрам, случайно дотронется до еды, а на следующий день исчезнет. Но они привыкли и к этому. Это не значит, что они не горюют. Они часто плачут. Плачут над мышью, обнаружив ее на каменном полу своих покоев, твердой и холодной. Над охотничьими собаками, которые подбегают к ним, когда сестры выходят гулять, подпрыгивают и падают; над бабочкой, как-то приземлившейся на щеку Мирабеллы на мгновение, перед тем как спиралью опуститься на землю, словно клочок бумаги.
Одной зимой, отец подарил им медальоны. Внутри каждого - портрет юноши. Сестры по очереди сочиняют истории про них. Одна из историй, про юношу из медальона Алисы, которого они прозвали Николас. Он был рыцарем с серебряной рукой и пустился в приключение за мечом, который был закален в крови сирен. Ночью меч превратился в сирену с волосами темными, словно чернила, и Николас влюбился в нее. На этом месте история прерывается, потому что Алиса выбежала вон, раздраженная, что Сесиль выдумала историю, где юноша из ЕЕ медальона влюбляется в другую.
Каждый день они едят салат из растений, похожих на цветущий укроп. После, они начинают дрожать и становятся такими холодными, что им приходится сидеть близко к огню, обжигаясь. Иногда отец приходит и смотрит, как они едят, но он всегда осторожен и не прикасается к ним. Вместо этого, отец читает им молитвы или наставляет, что безделье вредно и как важно уметь хорошо шить. Изредка, по его приказу кто-то их них читает вслух из Гомера.
Лето – их любимое время. Солнце согревает их вялую кровь, они лежат в саду, словно змеи. Во время одного из таких пикников подмастерье кузнеца замечает Алису. С того дня, он часто крутится неподалеку, читая свои плаксивые стихи в надежде, что Алиса обратит на него внимание. Она хочет пойти к нему, но не осмеливается…
«Он – не юноша из твоего медальона», - сказала Мирабелла.
«Не глупи», - Алиса вытерла покрасневшие глаза.
«Ты думаешь, что нас выдадут за них, и мы станем им женами? Думаешь, поэтому у нас эти медальоны?».
Сесиль хотела сказать что-то и остановилась. Она всегда думала, что юноши из медальонов когда-нибудь будут принадлежать им, но она не хотела говорить это сейчас, чтобы Алиса не назвала глупой и ее.
«Представьте, что мы замужем. И что тогда, сестры? Мы всего лишь кинжалы, которые точат».
«Зачем отцу так поступать?» - требовательно спросила Сесиль.
«Отцу?» - возмутилась Алиса. «Неужели ты действительно считаешь, что он твой отец? Или мой? Посмотри на нас. Как можешь ты, Мирабелла, быть невысокой и светлой, в то время, как Сесиль – высокая и темная? Как у меня могут быть груди, словно дыни, когда у нее – не больше ягоды смородины? Как мы можем быть столь близки по годам? Мы трое - сестры не больше, чем он нам - отец».
Мирабелла расплакалась. Этой ночью они отправились в постель в молчании, но когда проснулись – Мирабелла перестала есть. Она продолжала выплевывавать горькие травы, даже когда ослабела и увяла. Сесиль умоляла ее съесть хотя бы что-нибудь, говорила, что они сестры не смотря ни на что.
«Разные матери могут послужить объяснением нашей разной внешности» - сказала Алиса, но это прозвучало не очень уверенно, и не успокоило Мирабеллу.
Отец пытался заставить ее есть, но Мирабелла клала еду за щеку только чтобы выплюнуть, когда он удалялся. Она похудела и стала бледнее, ее тело съежилось, но она не умерла. Она выцвела в тонкое, еле различимое существо, такое же эфемерное, как дым.
«Что это значит?» - спросила Сесиль.
«Это значит, что она не должна была вести себя так глупо», - ответил их отец. Он пытался соблазнить ее листом горькой травы, зажатой в руке одетой в перчатку, но она была столь бестелесной, что прошла сквозь него, не причинив ни малейшего вреда, и выплыла в сад.
«Это моя вина», - сказала Алиса.
Но призрачная фигура Мирабеллы лишь рассмеялась шепотом-смехом.
На следующий день Алиса встретилась с подмастерьем и целовала его, пока тот не умер. Это не вернуло ей сестру. Это не облегчило ее горе. Она развела костер и бросилась в огонь. Она горела, пока не превратилась в почерневшую тень.
Никаких слез не хватило бы, чтобы выразить чувства Сесиль, поэтому ее глаза оставались сухими, в то время как ее сестры плавали, словно тени, по залам имения, а отец заперся в кабинете.
Сесиль, в одиночестве, сидела в тускло освещенной комнате, когда сестры пришли к ней.
«Ты должна похоронить нас», - сказала Алиса.
«Я хочу, чтобы ты похоронила нас в саду у одного из наших суженых. Вместе, чтобы нам не было одиноко».
«Зачем мне это делать? Почему я должна делать что-то для вас?»- спросила Сесиль. «Вы бросили меня здесь, одну».
«Перестань жалеть себя», - сказала Алиса. Отсутствие материальной формы не повлияло на ее командирские повадки.
«Ты нужна нам», - взмолилась Мирабелла.
«Почему вы не можете похоронить себя сами? Просто опуститесь вниз, в грязь».
«Все не так просто», - ответила Мирабелла.
С покорным вздохом собрав медальоны сестер, Сесиль покинула имение и направилась в путь. Она не была уверена, куда ей следует идти, но дорога вела ее в город.
Страшно быть совсем одной, когда рядом нет никого чтобы расчесать тебе волосы, или сказать, что пора обедать. Лес звучал загадочно и зловеще……
Она остановилась и заплатила за яблоко своим серебряным кольцом. Проходя мимо прилавков, Сесиль услышала, как купец сказал: «Посмотри на ее синие губы, ее бледную кожу. Она – живой труп». Как только он произнес это, Сесиль поняла, что это правда. Вот почему Алиса и Мирабелла не умерли. Они уже были мертвыми с самого начала.
Она долго шла, отдыхая у ручьев, когда уставала. Поднявшись, она увидела отпечаток, там, где сидела, на увядшей траве. По щекам у нее покатили слезы, намочили ткань ее платья, но одна упала на суетящихся муравьев, и они затихли. После этого, Сесиль внимательно следила, чтобы не заплакать.
В следующем городе она показала портреты из каждого медальона женщине, торговавшей венками для могил. Она узнала только первого юношу. Его звали Вэнс, а не Николас, и он был единственным сыном богатого землевладельца на востоке, который однажды купил тысячу венков хризантем, чтобы украсить шеи лошадей на двенадцатилетие Вэнса.
Сесиль пустилась в путь по ветреной и пыльной дороге на восток. Как-то ее подбросили на телеге, везущей сено. Она держала руки на коленях, и когда фермер добродушно наклонился дотронуться до ее плеча, она отшатнулась, якобы в презрении. Холод в его глазах после этого причинил ей боль, и она старалась не думать о нем.
Другой путешественник потребовал опаловое ожерелье, которое она носила на шее. Но она дала ему пощечину, и он упал как подкошенный от удара ее нежной руки.
Сестры щебетали ей на ухо, пока она шла. Иногда их слова жужжали вокруг, словно пчелы; иногда они погружались в угрюмое молчание. Однажды, Мирабелла и Алиса поругались из-за того, чья смерть была более глупой, и Сесиль пришлось накричать на них, чтобы они прекратили.
Сесиль часто хотелось есть, но салата из горьких трав нигде не было, и поэтому приходилось питаться листьями и цветами, собранными в лесу. Одни наполняли ее знакомой холодной дрожью, тогда как другие не вызывали ничего кроме чувства насыщения. Она пила из ледяных ручьев и грязных луж, и к тому времени, когда достигла поместья Вэнса, ее туфли были пронизаны дырками.
Поместье находилось на вершине небольшого холма, дорога к нему была выложена гладкими, бледными камнями. Дверь была темная красная - цвета, который оставляют ягоды на жадных, торопливых пальцах. Сесиль постучала в дверь.
Слуги распознали когда-то пышный наряд в ее лохмотьяx и отвели к Мастеру Хорнпаллу. У него были седые волосы до плеч, но на макушке красовалась лысина, блестящая от масла и немного сгоревшая на солнце.
Сесиль показала ему медальон с портретом Вэнса и рассказала о смерти Алисы. Он был добр и не упомянул ни о состоянии ее платья, ни о странности ее появления здесь, пешком и столь неожиданно. Он приказал слугам приготовить для нее комнату и разрешил вымыться в ванне с ножками в виде золотых лебедей.
«Если ты поцелуешь его всего один раз, я смогу целовать его вечно», - сказала Алиса, пока она вытиралась.
«Я думала, тебе нравится подмастерье кузнеца», - ответила Сесиль.
«Николас всегда нравился мне больше», - раздраженно прозвучал призрачный голос Алисы.
«Вэнс», - поправила Сесиль.
Слуги пришли спросить спуститься ли она к обеду, но она отказалась, ссылаясь на слабость. В планы Сесиль входило подремать на перине до наступления ночи, когда она сможет тайком прокрасться в сад, но неожиданно, в дверь резко постучали, и вошел ее отец.
Сесиль тихо вскрикнула и попыталась подняться. На секунду ей стало очень страшно, но она не могла понять отчего.
Рукой, затянутой в перчатку, он откинул седеющие волосы с лица.
«Какая удача, что ты такая предсказуемая. Я очень волновался, обнаружив, что ты исчезла».
«Мне было слишком грустно оставаться там одной», - произнесла Сесиль. Она не осмеливалась встретиться с ним взглядом.
«Ты должна выйти замуж за Вэнса вместо Алисы».
«Я не могу», - ответила Сесиль. Она хотела сказать, что Алиса будет безумно злиться, и правда, Алиса уже кружила рядом, гневно шепча.
«Ты можешь и сделаешь это», - сказал отец. «Всякая вещь стремиться сделать то, для чего она создана».
Сесиль промолчала. Он достал турмалиновое ожерелье из кармана и застегнул его у нее на шее.
«Будь в той же мере послушной, в какой ты красива», - сказал он. «Тогда мы вернемся домой».
Самое первое воспоминание Сесиль об отце заключалось в том, как руки в перчатках, кожа и железная подкладка, проверяют ее десны. Она была серьезно больна тогда, лежа на куче соломы в зловонной комнате, заполненной больными девочками. Она помнила его запутанные волосы и великолепно подстриженную бороду, а его улыбка, казалось, была направлена в ее сторону, но, в тоже время, и не для нее. «Маленькие девочки похожи на устриц», - сказал он, раздвигая ей веки, - «всего лишь песчинка заставляет их отложить жемчужину, так что твои неудобства могут создать что-то удивительное».
«Кто вы?», - спросила она.
«Неужели ты не помнишь?» - ответил он. «Я – твой отец».
Это расстроило ее, потому что, должно быть, она была очень больна, чтобы не узнать собственного отца. Но он объяснил ей, что она умерла, но потом вернулась к жизни, так что это нормально – не помнить некоторые вещи.
Оставаясь в перчатках, Он поднял ее и унес из той комнаты. Она помнила других больных, лежавших на соломе, с тусклыми глазами. Они лежали очень тихо. Она была не прочь позабыть это.
Сесиль думала о тех девочках, проваливаясь в сон на огромной кровати с шелковыми простынями, предоставленную Мастером Хорнпаллом, замерзая в переплетенных объятиях своих призрачных сестер.
На следующий день, Сесиль накрасили: губы в цвет киновари, веки намазали лазурью, розовые румяна на щеки. Они принесли горшочки с чем-то белым, чтобы нанести это на кожу, но она была такой бледной, что в этом не было нужды. Сесиль отослала слуг прочь и сама уложила волосы. У нее получилось не очень хорошо, и несколько прядей выбилось и упало на плечи. Мирабелла убедила ее, что так даже лучше, но Алиса сказала, что она смотрится полной замарашкой. Мирабеллла ответила, что Алиса просто ревнует. Возможно, это было правдой, Алиса всегда была завистливой.
Внизу, в зале, отец схватил ее под локоть рукой, затянутой в перчатку, и говорил сквозь притворную улыбку.
Вэнс совершенно не походил на их выдуманные истории. Он был худой и низкого роста, но все равно красивый. Они танцевали, и Сесиль волновала теплота его рук, сквозь ткань ее платья и атласные перчатки, но еще больше ее волновали нежные взгляды, которые он кидал в сторону маленькой скособоченной девушки в золотом наряде.
«Я бы ему понравилась», - злорадствовала Алиса. «Я совершенно того типа девушек, что ему нравится».
«Может быть, тебе стоило подумать об этом до того, как ты -», - начала Сесиль, позабыв на мгновение, что обращается к мертвым. Вэнс повернулся к ней, лицо его горело и с губ срывались извинения.
Когда священник спросил Сесиль, берет ли она Вэнса в законные мужья, то назвал ее Мирабеллой. Но она все равно произнесла клятву.
«Значит ли это, что Николас – мой?», - прошептала Мирабелла, призрачным голосом полным неожиданного удовольствия. В историях он был ее явным фаворитом. Сесиль сделала юношу из ее медальона слишком сухим, ненастоящим на вкус Мирабеллы.
«Вэнс», - еле слышно поправила Сесиль.
«Убей же его наконец», - прошипела Алиса. «Прекрати ходить вокруг да около».
И, правда, в этот момент Вэнс наклонялся к Сесиль, чтобы скрепить клятву поцелуем. В последнюю секунду она отпрянула, и его губы коснулись фаты. Она попыталась извиняюще улыбнуться. Обернувшись, чтобы покинуть церемонию вместе с новым мужем, она заметила отца в толпе. Он кивнул ей.
На вечере, после церемонии, одна гостья заметила, как же хорошо было то, что отец Сесиль снова проявил интерес к обществу, после того, как потерял милость короля.
«Он редко говорит со мной о политике», - ответила Сесиль. «Я даже не знала, что он был другом Его Величества».
Гостья, сказавшая это, огляделась, словно разрываясь между виной и желанием посплетничать. «Что ж, это произошло, когда король был еще младшим принцем. Никто не думал, что он получит трон – его отец был достаточно молод, а два старших брата отличались отменным здоровьем. Но болезнь подкосила их всех, одного за другим, и когда его Величество вступил на трон, ваш отец попал в число фаворитов. Он получил деньги и земли гораздо обширнее наших – впрочем, вам конечно известно, какие прекрасные и обширные владения у вашего отца».
«Да», - ответила Сесиль, чувствуя себя очень глупо. Она никогда не задумывалась откуда появлялись все вещи. Всего всегда было в достатке, и она была уверена что в будущем будет также.
«Но после рождения принца, ваш отец потерял королевскую милость. Король больше не желал видеть его».
«Почему?» - спросила Сесиль.
«Как будто я знаю!» - рассмеялась женщина. « Твой отец словно растил тебя в другом мире!»
Позже Сесиль отправилась в просторную спальню и переоделась в бледную ночную сорочку, которая каким-то образом, была темнее ее кожи. Она пристально оглядела свои руки, разглядывая узор пурпурных вен, очерчивая карту дорог, которые она может выбрать, лабиринт выборов, из которого она не знала выхода.
«Похоже, ты замерзла,» - сказал Вэнс. «Я могу согреть тебя».
Сесиль подумала, что это было очень мило с его стороны сказать такое, словно его действительно больше интересовало ее состояние, нежели карминово-раскрашенные губы или блестящие сапфиры на пальцах. У нее не лежало сердце остановить его, когда тот взял ее за руку и прижался губами к шее. После, лежа рядом с его холодным телом, ей вспомнилось, как она спала вместе с сестрами, до того, как они превратились в тени. Холодящее прикосновение его кожи успокаивало ее.
Утром, весь дом оплакивал его неожиданную смерть. Алиса и Мирабелла тоже плакали, потому что хотя он и умер, он не стал таким, как они. Они не смогли поймать его отлетающий дух.
Сесиль вместе с отцом уехала в почтовой коляске, и следующий юноша из медальона - Лиам - был мертв еще до того, как весть о похоронах Вэнса достигла его двора. Со вторым принцем было гораздо меньше проблем, чем она ожидала. На свадьбе с ним ее звали Алисой. В спальне он едва ли сказал ей одно слово, сорвал с ней платье и упал замертво. Не было времени прокрасться в сад. Не было времени похоронить сестер.
Отец Сесиль был так доволен, что едва мог усидеть на месте, когда они подъезжали к замку. Он съел целую коробку леденцов, кудахча себе поднос, глядя, как пролетает пейзаж за окном.
Он взял и ей кое что поесть: знакомую смесь трав, которые она оставила в миске нетронутыми.
«Я не хочу их», - сказала она. «От них мне дурно».
«Просто ешь!» - ответил он. «Хотя бы раз, сделай так, как тебе велят».
Она подумывала о том, чтобы выбросить миску в окно, разбросать травы, но их запах напомнил ей о Мирабелле и Алисе, которые теперь практически ничем не пахли. Кроме того, больше ничего не было. Сесиль проглотила травы.
Она до сих пор ощущала их вкус во рту, когда карета прибыла к замку. Сесиль была почти уверена, что ее закуют в кандалы, стоит ей только спуститься из кареты. Проходя мимо шепчущихся придворных она думала, что каждый из них пересказывает соседу список ее злодеяний.
Впервые мы встретились в библиотеке. Я был высоким и неприметным, с кожей изъеденной оспой. Да, я принц в этой истории. Ты догадался, Поль? Позже, Сесиль сказала мне, что когда я впервые ей улыбнулся, то даже тогда выглядел хмурым. Мое воспоминание – у нее были самые черные глаза, которые я когда-либо видел.
«Это твоя нареченная - Сесиль», - обратился ко мне ее отец.
«Я знаю, кто она», - был мой ответ. Она выглядела совсем как на портрете, что мне прислали. Большинство девушек не похожи. Твоя мать точно не была похожа.
В тот полдень Сесиль смыла дорожную грязь с платья и направилась на прогулку в дворцовые сады, пока ее отец делал последние приготовления. Сады были пышные и привлекательные, даже прекрасней тех, какими владел ее отец. Растения с головками, полными семян, размером с черепа младенцев, свисающими с густых стеблей. Она прикоснулась к ярко багрово-рыжим листьям одного, и те словно затрепетали под ее пальцами. Кружевная листва другого была похожа на цветущий укроп из ее травяной смеси. Если растереть его между пальцами, то он выделял едкий, знакомый запах. Он был как дыхание ее сестер. Она наклонилась ниже, чтобы почувствовать аромат.
«Остановитесь! Он ядовитый!» - садовник поспешно заковылял вниз по тропинке. На нем были плотные кожаные перчатки, такие же как у ее отца. Волосы упали ему на глаза и он нетерпеливо отбросил их. «Вы не должны находиться в этой части сада».
«Мне так жаль», - запинаясь, произнесла Сесиль. «Но что это за растения? Такие растут в моем саду, дома».
Он фыркнул. «Вряд ли. Это помесь. Больше таких нет нигде в целом мире».
Сесиль вспомнила о женщине со свадьбы, которая сказала, что когда-то ее отец был близок к королю. Должно быть, тогда он срезал побеги этих растений.
Она продолжила прогулку, надеясь забыть о садах и наконец заняться похоронами сестер. Садовник, казалось, неправильно понял ее желание и продолжал шагать рядом, указывая на цветы и растения, достойные награды. В конце-концов она смогла остановить длинную лекцию почему яблоки из королевских садов были самыми сладкими в мире, претворившись, что продрогла, и скрылась в замке.
Этим вечером был назначен пир в честь Сесиль. Она сидела за длинным столом, покрытым накрахмаленной скатертью, уставленным блюдами, незнакомыми ей. Был там угорь с пряностями; маленькие птички, начиненные ягодами и травами – их косточки хрустели на зубах у Сесиль; миндальные тарталетки с грушей внутри, смоченные в вине; даже пряничный торт в форме дворца, унизанный кусочками золота.
«Ах», - восхищенно вздохнула Мирабелла. «Здесь все так прелестно».
Но Сесиль поняла, что неважно, как прелестно было все вокруг, даже мысль о том, чтобы поднести крошку ко рту вызывала у нее отвращение. Он посмотрела на другой конец стола, где ее отец о чем-то увлеченно беседовал с королем, ведя себя так, словно никогда и не был в опале.
Этим вечером Сесиль покинула свою комнату и направилась в сад. Благодаря прогулке с садовником, она узнала, где тот хранит инструменты, и украла лопату. Сестры кружили вокруг нее, пока она выбирала подходящее место для их спокойного пристанища. В лунном свете все растения выглядели одинаково, их лоснящиеся серебристые листья теперь были тускло-серыми, а бутоны были закрыты наглухо, словно ворота.
«Будь осторожна», - сказала Мирабелла. «Ты – последняя из нас».
«И чья это вина? » - потребовала Сесиль.
Никто из них не проронил больше ни слова, пока Сесиль наконец не выбрала место и не начала копать. Плодородная почва легко расступалась.
Вот за каким занятием я застал ее, выходя из дворца. Я искал ее, но когда обнаружил, копающейся в грязи, то потерял дар речи.
Она заметила меня и сжалась. Пальцы ее были черными от земли, и освященная тусклым светом из дворцовых окон, она походила на дикарку. Я не думаю, что она понимала это, но мне было страшно.
«Пожалуйста», - сказала Сесиль. «Я должна закончить. Я копаю могилу для своих сестер».
Признаю, тогда я подумал, что она сошла с ума. Я развернулся, готовый направиться к дому и позвать стражу, думая, что мои планы разрушены и лежат в руинах.
«Пожалуйста», - снова попросила она. «Я расскажу тебе секрет».
«Что ты пришла убить меня?» - спросил я. «Как убила Вэнса и Лиама?»
Она замерла.
И тогда я рассказал ей часть истории, которую она не знала, а она поделилась со мной почти всем, что я рассказал тебе сегодняшним вечером.
Для тебя я перескажу вкратце. Я знаю, какими утомительными ты находишь такого рода истории.
Когда мой отец был принцем, как ты, он нанял отца Сесиль, чтобы убить тех, кто был первыми по линии наследования трона. Он сработал очень эффективно – никто даже не сомневался, что все они просто заболели и умерли. Мать рассказала мне это задолго до своей смерти, а я рассказал Сесиль.
Очевидно, мое рождение заставило короля отослать отца Сесиль в провинцию. Ему было невмоготу смотреть на меня и думать, каким «сыном» он показал себя когда-то.
Однако, когда я стал старше, отец практически уверился, что я планирую убить его. Он написал отцу Сесиль и уговорил того вернуться из изгнания. Ее отец, конечно же, назначил цену – смерть Лиама и Вэнса. Видимо, у него была причина для мести, только я забыл детали. Это не важно. Наши помолвки были организованы.
«Как ты узнал об этом?» - спросила Сесиль, когда я закончил рассказывать.
«Моя матушка научила меня следить за отцовской корреспонденцией». Я не ожидал, что Сесиль окажется сразу отравой и отравительницей, и обнаружил, что рассматриваю ее бледную кожу и темные глаза в поисках знака, что это было правдой. Сам того не осознавая, я невольно склонился к ней и что-то в ее запахе, сладком, как гниение, закружило мне голову. Я резко отшатнулся.
«Я заключу с тобой сделку», - сказал я. Это была совсем не та сделка, которую я планировал, но я старался говорить уверенно. «Убьешь моего отца и своего и сможешь похоронить сестер в саду. Я буду хранить их покой, так долго, как буду править и издам указ, чтобы сад оставался нетронутым, когда меня не станет».
Она посмотрела на меня, но я не понимал, кого она видела во мне. «Ты похоронишь меня вместе с ними?»
Я стушевался, пытаясь найти ответ. Она была умнее, я недооценил ее. Без сомнения, ее поймают и казнят. Я был уверен, люди из графств уже стекались сюда, чтобы отомстить убийцам двух ее прошлых мужей.
«Похороню», - промолвил я.
Она смущенно улыбнулась, но глаза ее сияли. «И будешь ли ты ухаживать за моей могилой и могилами моих сестер? Будешь ли приносить цветы нам и рассказывать истории?»
Я сказал, что буду.
Сесиль закончила копать могилы для Мирабеллы и Алисы. Каждая девушка свернулась на дне ямы, словно бледный сгусток тумана, и Сесиль собственными руками закопала их.
Я бы желал, чтобы она была обычной девушкой, и я мог бы взять ее за руку или прижать к груди, чтобы успокоить, но вместо этого я покинул сад, подгоняемый собственной трусостью.
На следующий день она одела подвенечной платье, длинные белые перчатки, убрала волосы. На свадьбе ее имя было Сесиль и она пообещала быть мне доброй и верной женой. И была. Самой лучшей и верной из всех моих жен.
Это был пир и множество тостов следовали один за другим. Лицо короля покраснело от смеха и выпивки, но он не смотрел в мою сторону, даже когда пил за мое здоровье. После того, как убрали блюдо с миндальными тарталетками, Сесиль встала и подняла свой бокал. Она подошла к отцу и королю, которые сидели бок о бок.
«Я хочу произнести тост», - сказала она, и все собравшиеся замолчали. По-традиции невесты никогда не говорили, это было ненормально. Под нашими взглядами, она сняла одну из перчаток.
«Я хочу поблагодарить отца, который создал меня, и короля, который тоже приложил руку к моему сотворению», - с этими словами она наклонилась, обхватила руками лицо отца и прижалась своим ртом к его. Он вырывался, но ее объятия были на удивление крепкими. Какого это было ощущать ее губы?
«Прощай, Отец», - промолвила она, и Он упал на стул, задыхаясь. Сесиль рассмеялась, но не с радостью, и даже не с издевкой, а с чем-то больше похожим на плачь. «Ты заточил меня так остро, что я сама порезалась».
Король был в замешательстве, когда она повернулась и взяла его за руки. Он, должно быть, был очень пьян, если думал, что он защищен от нее. Конечно, на нем не было перчаток. Мой отец вырвал пальцы с такой силой, что опрокинул вино. Розоватая волна разлилась по белой скатерти, когда он умер.
Они застрелили ее, конечно же. Стражники.
В итоге, даже она умерла.
***
Да, думаю, я приукрасил историю в некоторых местах, и возможно, был немного драматичен, но это едва ли имеет значение. Важно то, что после того, как они застрелили Сесиль, я вынес ее в сад – осторожно, так осторожно – и похоронил рядом с сестрами.
Из каждой могилы выросло растение, усыпанное шипами, с лепестками, словно бархат. Их цветы очень ядовиты, но тебе это уже известно. Да, это то самое растение, которым ты пытался меня отравить. Мне знаком его запах – резкий и тяжелый – слишком хорошо знаком, чтобы не распознать его в кубке, что ты дал мне, даже смешав с сидром.
Через несколько минут придут слуги и развяжут тебя. Удивлен? Ах, конечно, у отца должно быть несколько сюрпризов для единственного сына. Из тебя выйдет хороший король, Поль. Что до меня, то я возьму этот прекрасный кубок, поднесу к губам и выпью. После такого долгого разговора жажда становится просто невыносимой.
Я оставил распоряжение, по поводу того, где желаю быть похороненным. Нет, не рядом с твоей матерью, хотя я когда-то испытывал к ней нежные чувства. Рядом с цветами в западной части сада. Ты знаешь, с какими.
Возможно, мне стоит вытащить кляп из твоего рта, чтобы ты смог защитить свою невиновность, выразить недоверие, попрощаться с отцом. Но я не думаю, что поступлю так. Я обнаружил, что предпочитаю тишину.