Я НИКОМУ НЕ НУЖНА! Вернее, кому-то, конечно, по-отдельности могут понадобиться мои руки, голова и даже сидящая на месте ровно попа, но я сама, целиком, не нужна никому.
Мой внутренний уродец знает, что таких любить хлопотно, трудно, но разве стоит всю жизнь прятаться и дрожать в страхе быть обнаруженным и тут же брезгливо изгнанным, без малейшего шанса на повторное рассмотрение дела? На трусости и обмане любви не построишь...
Наверное, благодаря подобным пряткам, можно некоторое время потешить себя иллюзией чьей-то любви, даже попытаться по капельке выдавливать любовью той убогого своего уродца.
А вдруг случится чудо, и он отправится в небытие вместе с остальными демонами прошлого?
Как же здорово тем, чьих тщательно скрываемых инвалидов не прогнали с позором вместе с хозяином, не побоялись вытащить на свет божий, не поленились разглядеть в дерзких глазенках детские кошмары, и, несмотря на удачные вполне попытки кусаться и лягаться, не опустили рук. Зверенышу этому нет другого лекарства кроме объятий крепких и долгих, да поцелуя защитного в вихрастую макушку.
Мы нашли в себе силы познакомить своих уродцев. Только твой оказался самодостаточным Робинзоном, а мой - так и остался неприкаянным Пятницей.
Не попутным, видать, ветром занесло Робинзона на эту землю, так и оставшуюся в подсознании лишь временным пристанищем...
Давно привычное одиночество, постоянно варварски нарушаемое назойливым Пятницей, не лишило Робинзона чаяний когда-нибудь узреть на горизонте спасительный парусник.
Сын ветра и волчицы, он не мог быть рожден для постоянной борьбы с собой ради какого-то слишком уж неидеального спутника жизни на абсолютно диком участке суши.
Пятница тоже ждал. Ждал и боялся, что рано или поздно корабль появится у берегов их спрятанного от случайностей обиталища, и сам черт тогда не удержит Робинзона от попытки реализовать свою потаенную мечту, в которой ему, Пятнице, места нет.
Ничто так не в силах отравлять жизнь на необитаемом острове, как перманентный страх маленького уродца оказаться обманутым и покинутым, чуткими нервными ушками улавливающего едва слышимую фальшь в казалось бы такой полной надежд тишине...
Каждая свежая зазубрина, отмеряющая мало отличимые одни от других совместные будни, все больше разделяла нас, неумолимо приближая "час икс". Он не заставил себя ждать слишком долго.
Я притаилась на полусогнутых от бессилия ногах там, откуда своими глазами, постепенно пустеющими и меркнущими, не в силах оторваться, позорно подглядываю, как ты рубишь канаты и рвёшь паруса, прочь от опостылевшего острова, от душащего своей непохожестью Пятницы и от себя самого, подарившего некогда веру. Веру в себя, Робинзона. Ты забираешь её назад, потому что слишком щедрым кажется теперь этот подарок, его не хватит на двоих.
Наша недостроенная хижина, захиревшее от частой засухи деревце и ласковый, но так и не прирученный до конца, звереныш навсегда останутся болезненной частичкой твоей памяти и вечностью для Пятницы.
Без Робинзона остров снова станет необитаемым, таким же, как и был до рокового кораблекрушения...
Пусть твои паруса выдержат любой шторм, пусть не обманет роза ветров, пусть легко поддается штурвал и пусть берег, к которому впервые после долгих морских скитаний захочется пристать, будет теплым и желанным, окажется единственным и родным.
И пусть он хотя бы иногда напоминает тебе наш несбывшийся остров.