Комната в доме, уже хорошо знакомом Мигелю, была освещена лишь красноватым светом ламп. Распивающие, как и сам Массиньи, вино люди, были ему знакомы: Перейра, Альбано, Теодор, Сентонж и Гоулд со своей подругой – привлекательной девушкой, около тридцати лет на вид, из числа черноногих. Все они увлеченно слушали Ортегу, ходившего кругами, активно жестикулируя, среди мягких кресел, расставленных по комнате.
- Интересный вопрос ты задал, Альфредо. Совместимо ли христианство с современной наукой…Смотря о каком христианстве говорить – о темной вере темных веков, растерявшей римское наследие, либо же о том христианстве, которое нам подарила эпоха Просвещения. Ведь только идиот будет говорить, что теория Дарвина – небогоугодна. Ведь она и отображает весь смысл создания человека. Зачем Богу одновременно создавать существ, абсолютно неравных по своим способностям? Ведь Библия не говорит, как быстро был создан мир. Судите сами, Бог лишь создал Вселенную, пустую и безжизненную, где в адском пламени разрывающихся звезд и галактик появилась наша прекрасная планет – алмаз, хотя и не бриллиант. Здесь и появилась жизнь – сначала, простые создания, безлики и неразумные. Но Бог им дал одну великую вещь – желание бороться за свое место под солнцем. Это вечная жажда борьбы и есть…жизнь. Прошли миллионы лет эволюции, этой вечной борьбы за свое теплое место, и лишь одно существо смогло превзойти всех остальных – Человек. Да, Человек создан по образу и подобию Бога, но это не значит,- резко отрезал Ортега. – Что Бог похож на человекоподобное существо. Это лишь значит, что Человек подобен Богу своим желанием творить, своим желанием познать непознанное. Пока птица стремится в небо, червь – в глубину земли, а дикий конь – в бескрайние степи, Человек стремится пройти сквозь пространство и время, в бесконечность Вселенной. Лишь Человек, из всего, что было создано Богом, смог понять сущность своего бытия, задуматься над этим, изменять его и вершить судьбы. Лишь Человек, преодолевая пространство и время, стремится к своему Творцу, потому как он благодарен ему за сущность своего бытия.
- Что же такое Бог? Ведь многие люди, далекие от религии, представляют себе какого-нибудь старца на облаке. Как вы объясните массам то, что рассказываете нам? – с любопытством спросил Альфредо.
- Что есть Бог? Бог, как говорили халдейские мудрецы – это бесконечность Вселенной. Он везде: в дыхании рыбы под толщей воды, в лучах утреннего солнца, в детях играющих в прозрачной воде ручья, в далеком мерцании звезд – ибо…Бог и есть Вселенная. Он – всеохватывающий разум, живущий в каждой частичке Вселенной. Конечно, христианство говорит нам о триединстве Бога, а наука и желание познать непознанное лишь молчаливо кивают нам на это. С одной стороны, это вселенский, вездесущий и бесконечный разум – творец всего и вся. Но Человек, все-таки, пока еще несовершенен и не может понять, что нечто может быть творцом и творением одновременно. Если Бог-Творец и есть Бог-Отец из доктрины христианства, то Бог-Вселенная или же Бог-Творение, как вам будет угодно, соответствует христианскому понятию «Святого духа». Многие неразумные псевдоверующие, крещенные в младенчестве и, в силу ряда причин, неспособные ни понять суть христианства, ни отказаться от бездумного выполнения многочисленных громоздких обрядов, просто неспособны понять, что есть «Святой дух». Загляните в историю, и вы увидите, что, на протяжении веков, люди из низших слоев общества просто отказывались от попытки понять суть мироздания, склоняя в пользу бездумного выполнения обрядов, когда-то просто навязанных их предкам, - отпив вино, Хорхе продолжил. – Но что вам скажет любой священник, если спросить, что является целью любого верующего? Он вам ответит – «почувствовать себя единым целым со Святым духом». «Как это?» - спросит у вас дурачок, понимание христианства которым ограничивается лишь рождественской молитвой…
- Так все-таки, как это? – спросил Тео, после чего комната наполнилась добродушным смехом слушателей.
- На самом деле, всё просто. Возможно, пройдут тысячи и десятки тысяч лет, но наивысшим благотворением для Человека-Творца будет ощущение единства с Богом-Творцом и Богом-Вселенной. Что почувствует тогда человек…это и есть загадка Вселенной, которую предстоит разгадать Человеку-Творцу. Разгадка этого – та благодарность, которую предстоит получить от Бога. Пока же Человек-Творец идет к нему навстречу: он до неузнаваемости изменил свой образ жизни, создав великое множество технологий, освоив океан и небо, спустившись в толщу земли и выйдя в космос. Подобно заботливому родителю, Бог дал своему ребенку, Человеку, подарок. Этот подарок, подобный сложному конструктору – мир. Пока Человек был еще маленьким ребенком он, познавая все вокруг, познавал и суть конструктора. Он не менял его и воспринимал этот подарок таковым, какой он есть. Но время шло, и росли способности Человека – она начал присматриваться к этому подарку, а затем начал изучать, словно собирая и разбирая, познавая тем самым суть этого подарка. Именно на это стадии своего развития находится Человек. Ребенок с особым любопытством присматривается к сложным деталям, а Человек-Творец присматривается к свету далеких галактик. Пройдет время и он все еще попробует – он еще не раз соберет и разберет это конструктор и, наловчившись, сольет воедино свою безудержную фантазию и творческую силу, с одной стороны, и неимоверное разнообразие существующих в мире форм. Подобно заботливому родителю, умиляющемуся фантазии и изобретательности ребенка, Бог-Творец позволит Человеку-Творцу почувствовать себя с ним одним целым. Возможно, это будет мгновение, но это мгновение продлится вечность.
- Безусловно, Человек – наилучшее создание Бога, уподобившееся ему в своем желании творить, но, как вы считаете, все ли люди равны? – с интересом спросила подруга Франца Гоулда.
- Нет. Безусловно, нет. И христианская доктрина нигде не указывает нам на какое-либо абсолютное равенство. Во-первых, люди неравны от рождения. Они имеют разное происхождение: кто-то рождается в семье аристократов-интеллектуалов, а кто-то – в семье докера-любителя крепкого питья. Люди неравны по своим способностям: кто-то рождается гением, а кто-то – глупцом. Даже перед лицом смерти люди неравны: кому-то предстоит умереть в утробе матери, а кому-то - прожить долгую плодотворную жизнь и умереть в окружении детей и внуков. Но…люди не только рождаются неравными, но они и неравны перед Богом в час Судного дня, потому как они проживают разную жизнь и творят разные дела. Трудно поверить, что гений и лентяй могут пройти на Небеса сквозь одни врата. Ведь нет, Богу неугодны слабые существа – они, всего лишь, созданы для того, чтобы сильные становили более сильными – таков удел слабых. Ведь и девушка выберет себе умного благородного смельчака, а не ленивого кретина, которого можно лишь жалеть. Все разговоры о равенстве глупы изначально, ведь жизнь – это вечная борьба за власть, вечная борьба за власть – это эволюция. Эволюция – это жизнь. В борьбе есть и победители, и побежденные. Снисхождение к побежденным - законное право победителя. Пример – собаки. Когда волки и шакалы проиграли предкам людей в этой вечной борьбе, они стали побежденными. Но это не значит, что они не радуют наши глаза. Просто, они – проигравшие, и им никогда не стать тем, чем стал человек. У них нет возможности слиться воедино с Богом-Вселенной, поэтому у них и нет души в её христианском понимании.
- Хорхе, с твоим мышлением, стоит писать книги, - произнес Мигель, отпивая алжирское розовое вино.
- Я подумаю…- усмехнулся Ортега.
В этот момент тишина комнаты, заполненной увлеченными рассказом людьми, была словно разрублена громом. Это были выстрелы – резкая очередь выстрелов, за которой последовали крики людей, доносившиеся из помещений, выходящих во внутренний двор.
- Что там творится? – удивленно прошептал Гоулд. Жестом он позвал Нанду, Альфредо и Мигеля за собой, попросив всех остальных остаться в комнате.
Когда они, взяв старый карабин и одну новую американскую штурмовую винтовку, выбежали во двор, стало ясно, что произошло. Люди, поставленные следить за двором, забыли, возможно, и не в первый раз, закрыть ворота, оставив в них широкую щель, достаточную для того, чтобы через нее мог пройти широкоплечий мужчина.
Видимо, открытые ворота оказались для стрелка, выискивающего жертву, неожиданным подарком. Проникнув во двор, он был сбит с толку светом, горевшим в комнате охраны, окнами выходившей во внутренний двор. Короткими очередями он начал расстреливать окна. Он был плохим стрелком, но безрассудно самоуверенным. Когда, приказав охране выключить свет во дворе и внешних комнатах, Гоулд, вооружившись штурмовой винтовкой, и Нанду, вооружившись карабином, начали стрелять в сторону ворот, нападавший начал медленно отступать. Оказавшись в открытых воротах, незнакомец побежал. Оказавшись на улице, Франц уже не мог ошибиться – его противник бежал по не очень широкой, идеально прямой улице. После коротких очередей из автомата, разошедшихся веером, Гоулд и его спутники услышали пронзительный крик.
Преодолев, быстрым шагом, около двадцати метров, они увидели нападавшего. Альфредо, захвативший в комнате охраны фонарь и пистолет, посветив на незнакомца, дал возможность спутникам увидеть, что нападавший, жертвами безумного нападения которого они чуть не стали, был еще совсем ребенком. Перед ними, на тротуаре, лежал мальчик-араб, не старше одиннадцати или, даже, десяти лет на вид.
Его голень, судя по всему, была раздроблена – в мессиве раны можно было разглядеть мелкие осколки кости. Громко ругаясь на арабском и осыпая своих противников проклятиями, он яростно плевал в их сторону.
- Интересные у их детей игрушки, - произнес Франц, подняв с асфальта оружие ребенка. – Это - автомат Калашникова – один из многочисленных подарков, которые Советский Союз посылает мусульманам-муджахидам.
- Кто же его мог прислать? – тихо сказал Альфредо, подсвечивая фонарем пораженного противника, а затем протянул пистолет Мигелю. - Ему хватит одного выстрела в голову…
- Ты с ума сошел? Ведь он же – ребенок, - резко отрезал Массиньи.
- Ребенок – ты. А он – воин, безжалостный и решительный. Скоро, если это еще не произошло, он убьет своего первого черноногого, а через десять лет он уже сформировавшимся головорезом, - вмешался немец.
- Он бы убил тебя, не мешкая, - продолжил Альфредо. – Для него ты, всего лишь, препятствие. Он готов убить тебя, готов убить твою девушку, он убил бы твоих детей и родителей, - он все более и более настойчиво протягивал пистолет.
- Это – безумие. Я не буду стрелять ребенка. Вы, к дьяволу, нанимали меня в качестве пилота, а не детоубийцы.
- Но он – не ребенок! – громко бросил Мигель.
- Ты думаешь, что он сейчас страдает от боли? – спросил итальянец, направляя фонарь на лицо стонущего мальчика. – Но это не так. Перед подобными заданиями детям дают опиумную настойку, чтобы они чувствовали определенную, скажем так, оторванность от реальности. Он понимает, что ранен, но он просто играет, не чувствуя боли – лишь пытается вызвать нашу жалость.
- Он тебя убил бы и гордился своим «первым кафиром», но почему же ты не способен расплатиться с ним? – резко спросил Альбано. – Если ты не выстрелишь, то это сделают другие. Так что, ему, все равно, не выжить.
- Так пусть же это сделают другие, но я не буду брать на себя чужую жизнь, - раздраженно произнес Мигель, развернувшись в другую сторону и направившись, сначала, медленным шагом, в сторону порта.
- Жаль, что этот араб не убил тебя, - Альфредо продолжал говорить вслед уходящему Массиньи. – Мою жену убил такой же сопляк, оставив моих детей без матери. Она шла в сторону банка, а он просто бессмысленно расстрелял её и еще несколько прохожих. Ему было всего двенадцать лет, но, прежде чем выстрелом в голову его остановили жандармы, он забрал жизни у шести человек, навсегда изменив и мою жизнь. Запомни это! – продолжил кричать вслед апулиец.
Двигаясь в сторону порта, Мигель ускорил шаг. Не успел пройти и полквартала, как позади послышался выстрел. Дойдя до улицы, проходившей вдоль старых военных укреплений, он услышал позади себя шум.
- Постой. Не злись, - произнес догнавший его Нанду. – Они не убили его.
- А выстрел? – удивленно спросил Массиньи.
- Они выстрелил над его ухом, чтобы оглушить его – он начал опасно дергаться. Ему поставили кляп и связали. Теперь его отнесут в другой район – там его смогут найти свои же. За раненого они не будут мстить, а наш дом они, все равно, вычислили – к утру придется его покинуть.
- Это дом Франца?
- Нет, это дом одного владельца табачной фабрики, который уже давно уехал в Испанию, но сдал этот дом нам в аренду. Всё оплачено на несколько лет вперед, поэтому хозяин никак от всего этого не пострадает.
- Такое чувство, что я попал в какой-то безумный мир, - рассмеялся Мигель.
- Я понимаю твои чувства, когда тебе протянули пистолет. Ведь я тоже никогда не смог бы выстрелить в ребенка, - вздохнув, он продолжил. – Сорок один год назад, моя жена и сын, маленький Джайлу, которому едва исполнилось пять лет, умерли от гриппа, - Перейра начал переживать.
После этого Нанду рассказал о том, что еще, когда он был ребенком, его семья переехала во Францию, в Ланды, в небольшое рыбацкое селение. Еще в восемнадцать лет, женившись на девушке из своего селения, он ушел добровольцем на фронт, проведя несколько лет в окопах, вернувшись домой за все время лишь несколько раз. Когда Джайлу уже родился, Перейра был тяжело ранен, подорвавшись на мине. Хирургам удалось спасти его ногу, но, с тех пор, после ранения, он больше уже не смог иметь детей. После того, как жена и сын умерли от гриппа, ему ничего не осталось, кроме как навсегда связать свою жизнь с армией. С тех пор его домом стала казарма, самыми близкими людьми – товарищи по оружие, а легкодоступные женщины заменили ему жизнь с любимой.
- Хочешь, познакомлю тебя с господином Туйоном? – спросил Нанду, когда они направлялись в сторону того квартала, где Жозеф поселил Мигеля.
- Кто такой этот Туйон? – осторожно переспросил Массиньи.
- Скоро узнаешь, - похлопал его по плечу португалец. – Зайдем в одно кафе.
- Слушай, Нанду, - начал Мигель. – Ты не мог бы мне кое-что перевести с португальского?
- Хорошо, давай только сначала пойдем к господину Туйону.
*************************************
Когда автомобиль доехал до перекрестка, водитель такси лишь развел руками, ссылаясь на, произошедшую здесь, серьезную аварию. Расплатившись, раздраженный Лартер покинул машину и пешком направился в сторону кинотеатра.
Войдя в здание, он столкнулся с одним из работников. Резко толкнув локтем в грудь, Джереми осадил охранника, попытавшегося его остановить.
- Я знаю, что произошло, - резко произнес Лартер, войдя в зал.
Коннелл, одиноко сидевший в зале, лишь бросил усталый взгляд в сторону гостя. Распивая, наедине с собой, бутылку рома, он смотрел фильм. Какое-то время он пытался не смотреть на Лартера.
- «На берегу» - это был её любимый фильм, - кивнув на экран, произнес Элвис. – Если бы не ты…- он попытался что-то произнести, но затем передумал.
Утром Лартеру стало известно, что погибла Кимберли – невеста Элвиса. Когда они вместе ехали в автомобиле, по направлению из Бостона в Кембридж, кто-то, из ручного пулемета, расстрелял их машину.
- Одна пуля пробила её трахею, а еще две – раздробили шейные позвонки. Её агония длилась десять минут – она умерла на моих глазах…За что её убили?
- Я обещал тебе, что, если и придется расплатиться, то только моей кровью. И я не сдержал это обещание, - с сожалением произнес Лартер.
- Джереми, я не могу понять лишь одно – кто же из нас ничтожество. Ты, потому что втянул меня во всю эту грязь…Или может быть? Ведь я пошел за таким поводырем, как ты.
- Могу обещать лишь одно – те, кто это сделал, щедро расплатятся своей кровью.
После этих слов Лартер вышел из зала. Направившись к входу, он почувствовал озлобленный взгляд охранника. Когда он уже выходил из здания, охранник что-то раздражительно произнес ему вслед, но ему было уже не до этого. Впереди у Джереми было еще слишком много дел. Теперь для каждого вопроса ему предстояло найти свой ответ
.
*************************************
Следующей ночью Мигелю снова приснился странный сон. Он видел все тот же город, но теперь здесь не было тех же странных фантомов, увиденных в прошлых сновидениях – лишь странную фигуру увидел Массиньи, стоящую на площади среди массивных зданий. Этот город уже не был похож на увиденный в прошлых снах – здесь не было руин, но по улицам гулял лишь ветер. Фигура в черном плаще, неимоверно грациозная, позвала его за собой. Это была девушка, но её лицо, под капюшоном плаща, невозможно было разглядеть.
Незнакомка позвала Мигеля за собой и направилась в одно из зданий. Он следовал за ней по переплетениям коридоров и лестниц, пока они не оказались в просторном помещении, с огромными окнами, открывающими обзор этого города-призрака.
Остановившись у открытого окна, она подозвала Массиньи к себе. Сняв капюшон, она позволила ему себя рассмотреть. Черные вьющиеся волосы, смуглая кожа, удлиненное овальное лицо с немного выступающей вперед нижней частью, миндалевидные глаза с густыми черными ресницами, черные глаза, тонкий резко очерченный нос, чувственный рот – это и была Лилит, имя которой он столь часто слышал в своих снах.
Стоя возле окна, она что-то быстро нашептывала себе под нос, но Мигель не мог ничего понять. Когда она скинула плащ, он не мог разглядеть её тело, но чувствовал какой-то могильный холод, исходивший от нее. Притянув его к себе, Лилит, обняв за шею, поцеловала его в губы. За этим глубоким поцелуем последовали прекрасные и, одновременно, неприятные чувства. Остранившись на мгновение, она подхватила с пола плащ и, снова слившись губами с Мигелем, накрыла их своим черным плащом, с алой подкладкой. Теперь и прекрасные, и, до боли, неприятные чувства стали одновременно более сильными. И он, и Лилит были уже вне времени и пространства. Поцелуй с ней казался бесконечным – теперь Мигелю казалось, что жизнь покидает его.
Проснувшись, Массиньи еще некоторое время дышал с трудом. Комната еще была в непроглядной тьме, но небо уже начало сереть, и можно было заметить, что до рассвета осталось не более двух часов. Ему было не заснуть и, включив свет, он стал искать купленную недавно тушь. Свою дорожную сумку он оставил в гостиничном номере, но с собой у него еще остался старый, так и не использованный альбом и тушь.
Стараясь не забыть образ Лилит, увиденной во сне, он начал выводить её на бумаге. Ему уже приходилось делать наброски Фабьенн, но он все еще чувствовал себя не самым лучшим художником. Время шло и, когда небо уже окрасилось в красный цвет, на желтоватом листе бумаги был готов набросок Лилит. Он была, безусловно, невероятно красивой. Мигель едва ли мог понять, откуда в его голове взялся этот образ. Но её красота казалось красотой демона-искусительницы. В её черных глазах можно было разглядеть какой-то первобытный огонь. Это был огонь искусительницы, обманутой и униженной, мстящей всему людскому роду. Её красота была подобна красоте ядовитого олеандра, проросшего на бесплодной каменистой земле пустыни.
Но красота этой искусительницы, демона, пришедшего из глубины веков, не имела ничего общего с красотой прекрасной Фабьенн. Галан была подобна розе, благородному, заботливо взращенному цветку. Мигель уже предвкушал грядущую встречу с ней, но ему снова становилось грустно от того, что, после новой встречи, их будет ждать новая разлука.
Теперь, выбросив из головы приснившийся сон, Мигель пытался вспомнить, чем закончился прошлый вечер. Он вспомнил нападение на них мальчика-араба и вспомнил, как Нанду познакомил его с «господином Туйоном» – местным абсентом, ненамного уступающим французскому. Капрал согласился ему помочь и перевел отрывки из книги, полученной Мигелем от Фабьенн.
Едва Мигель успел одеться, в дверь позвонили. Это был Ортега, тоже собиравшийся отправиться в Париж.
- Хорхе, можно тебя кое-чем спросить? – бросил Мигель, когда они сели в такси, ожидавшее их у входа в здание, водителю которого было необходимо отвези их в порт.
- Конечно, - ответил его собеседник, уже успевший обмолвиться, что Гоулд, вечером после нападения, дал указание всем гостям разойтись, освободив к утру дом от своих людей и их личных вещей.
- Ты веришь в дьявола?
- И да, и нет, одновременно, - с улыбкой ответил Хорхе, дав указание водителю о маршруте движения. – Подобно тому, как не может быть творения живописца без изъяна, и природа человека, прошедшего через бесконечную борьбу эволюции, имеет свои изъяны…Наверно, нет дьявола как такового – того дьявола, образ которого нам прививали с детства. Но в душе каждого из нас живет демон, сбивающий нас с верного пути. Это абсолютное, первобытное зло – это нечто внутри нас, что толкает нас на ошибки. Люди сгорают в вечной борьбе с этим демоном, не зная, что он живет внутри них самих, но эта борьба – наивысшая необходимость.
- Так наши ошибки и есть этот демон? Ведь так? – с интересом спросил Массиньи.
- Верно. Поэтому я и ненавижу каждую свою ошибку, каждый неправильный шаг, потому как знаю, что ненавижу тем самым не самого себя, а лишь демона, притаившегося в глубине моего сознания.
- А искушение? Как ты думаешь, он способен на искушение?
- Способен ли он на искушение? – произнес Хорхе, указав водителю ехать в сторону причала, где уже стоял небольшой теплоход, курсирующий между Ораном и Аяччо. - Нет, он не способен на искушение, потому как он сам…и есть это вечное искушение.