Со мной в палате лежала девочка. Нет, совсем не буйная, безобидная. Мне нравилось на неё смотреть. Мне вообще всегда нравится наблюдать, я представляю, будто я прозрачная, меня нет - и гляжу во все глаза. Так вот, девочка...
Она добрая была, но никого не замечала. Лицо у неё совсем детское, хотя она уже достигла совершеннолетия - мы знали, что её привезли сюда, когда она училась в институте. Она всегда какие-то подарки, гостинцы по полу раскладывала. Мы подбирали, но она нас не видела. Она только с одним общалась - тем, что всё время улыбался и говорил, что ему солнышко на плечи садится. Он со всеми пытался делиться этим солнышком, и вот она грелась о него, видимо. Но редко, редко.
Обычно девочку можно было застать в палате или коридоре. Она ходила кругами, присаживалась на корточки и повторяла: "Кысаньки, кысаньки!", протягивая руки. Тот, с солнышком, рассказывал нам, что у неё целый выводок невидимых кошек с котятами, она их кормит, а без неё они погибнут. У девочки была очень счастливая улыбка, когда она водила рукой в воздухе, гладя кого-то. Кысаньки, кысеньки.
Она не очень долго с нами была. Полгода или год. Потом её увезли - она вылечилась. Перед отъездом она вошла в последний раз в палату и ни на кого не глядя, стала говорить что-то вроде: "Я уезжаю. Я всех вас помню. Всё будет хорошо." А затем внезапно придвинулась ко мне и взяла меня за руку: "Ты поймёшь, я знаю. Они ведь умрут без меня. Я уезжаю, а они тут. Кысеньки..." Её позвали и она ушла насовсем. Я не знаю, почему она выбрала в поверенные именно меня.
Я тоже скоро выйду отсюда, наверное. Я чувствую. Мне говорили родные, а я им верю. Я ведь тихая, ничего плохого не делаю, веду себя как все обычные люди, нарушаю разве только тайком, когда никто не видит. Но прежде чем уехать, мне нужно выбрать. Того, кто позаботится о вновь оставляемых. И я наблюдаю, присматриваюсь к другим. А пока в темноте с трудом опускаюсь на пол на колени и глажу, глажу невидимые пушистые спины.