Аркадий Рязанов, Виктор Шмаков
14. Госпиталь
–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
1. Какие мысли на войне бывают? http://www.proza.ru/2010/07/19/975
2. Начнём сначала... http://www.proza.ru/2010/07/20/210
3. О том, как мы самолёты сбивали http://www.proza.ru/2010/07/21/202
4. Рейд немецкой разведки к нам в тыл http://www.proza.ru/2010/07/22/228
5. «Вошебойка» http://www.proza.ru/2010/07/23/200
6. В немецком танке http://www.proza.ru/2010/07/24/227
7. Найти 6-ю роту http://www.proza.ru/2010/07/25/225
8. Обычная работа на нейтралке http://www.proza.ru/2010/07/26/209
9. Ночной дозор http://www.proza.ru/2010/07/27/249
10. Пасха http://www.proza.ru/2010/07/28/276
11. Первый раз за «языком» http://www.proza.ru/2010/07/29/446
12. Неудачи с «языками» http://www.proza.ru/2010/07/30/185
13. Ранение http://www.proza.ru/2010/07/31/266
14. Госпиталь http://www.proza.ru/2010/08/01/219
15. Мирная жизнь (есть фото автора) http://www.proza.ru/2010/08/02/205
16. Как мы работали над книгой (есть аудиофайлы) http://www.proza.ru/2010/08/03/222
–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
– Медсестра мне руку правую развязала, рану замерила – 20 на 12 сантиметров. Здорово тебя ранило! Что есть – всё моё... Забинтовала, шину наложила. За левую взялась. Там ранение, действительно, небольшое, тоже перебинтовала, фанерку какую-то в виде шины наложила – без рук я, можно сказать, остался. Погрузили раненых в кузов машины. Все «лежачие», я один – «сидячий». Меня посадили около заднего борта – самое тряское место, и всю дорогу, около 50-ти километров, меня трясло. Привезли нас в медсанбат. Мне с машины две санитарки-хохлушки помогли слезть. В хату завели. Там на полу носилки для раненых, простыни белые, подушки: ложись. Так я же весь в крови, всё тут испачкаю, вы это чистое-то уберите. На то, говорят, это и госпиталь. Так я не могу лечь – руки-то у меня обе в шинах, забинтованы. Подхватили меня – одна подмышки сзади, другая за ноги – помогли, положили. После пятидесятикилометровой тряски в машине – в мягкую, тёплую постель... Показалось, что минут пять всего прошло, хотя, наверное, больше – забегают мои хохлушки: быстро собираемся в операционную! Подхватили меня опять, на ноги поставили. Вышли мы из хаты, повели меня в операционную – это палатка большая натянута. Несколько операционных столов. Вижу: одному солдату ногу отнимают, кость перепиливают. Страшно стало: вот и мне сейчас руку отпилят. Собственно, её и отпиливать-то не надо – кость-то перебита. Положили меня на другой стол, укол сделали, говорят: считай. А я думаю: левая не работает, да правой ещё не будет... Кричу: не отрезайте руку!.. не отрезайте руку!.. А мой голос куда-то дальше, дальше... далеко где-то я кричу... и всё!.. Потом слышу: меня по щекам кто-то лупит, аж щёки горят, шлепки по ним в ушах звенят... С задания под утро вернулся, только уснул, а тут будят... Кухня, что ли, приехала? Так ведь не всегда будить надо – лучше бы дать выспаться до обеда... Сейчас я их пошлю куда подальше!.. Открываю глаза. Смотрю: так потолок-то белый – это же не моя землянка!.. Направо посмотрел: чья-то спина широкая в белом халате, наклонился он над чем-то, что-то руками там делает. Налево посмотрел – тоже халаты!?.. Что такое? Вспомнил: так меня же ранило!.. Посмотрел на правую сторону – рука тут!.. И опять отключился... Очнулся уже в какой-то землянке, на соломе лежу. Вижу: справа лежат перебинтованные, слева тоже... Санитары бегают. А мне так курить захотелось!.. Говорю санитару: дай закурить. Вытаскивает из кармана кисет, спички, бумагу, мне в ногах положил. И опять убежал – он завтраком больных кормил. Обратно бежит, берёт всё у меня с ног. Так ты дай, говорю, закурить мне, у меня же руки обездвижены. Извини, говорит, забегался я совсем. Свернул мне большую самокрутку, с палец толщиной, прикурил её, сунул мне в рот. Покурил я, смотрю он мимо опять бежит, я ему помычал, что, мол, всё, накурился. Он забрал у меня её: накурился? Да, накурился. Давай-ка вот теперь поешь. Нет, что-то не хочется. Потом врачи подходили, спрашивали: как самочувствие? Всё нормально. Ближе к середине дня подходят ко мне двое санитаров: сможешь до машины сам дойти? Не знаю, поднимите меня, попробую. Они меня подняли. Вместе с ними дошёл до машины. Табуретку подставили, залез в кузов, к кабине прошёл – меньше в дороге трясти будет. Приехали в деревню Бугаёвка, там ППГ размещался – передвижной полевой госпиталь. Санитарки подбежали, помогли с машины слезть. Одна, пожилая женщина, завела меня в, своего рода, баню. Я весь в повязках. Взяла ножницы, гимнастёрку прямо на мне стала разрезать, лоскутки на пол бросает. Стала раздевать меня, снимает сапоги, в правом – кровь запёкшаяся. Крепко тебя зацепило, крови много потерял. Вымыла меня, подстригла, бельё нижнее чистое надела. Завела меня в другую комнату. Там топчан деревянный стоял, посадила на него, на стенку спиной навалился. Вдруг потолок у меня закрутился, а из двери напротив как будто свет очень сильный... сознание стал терять, помню только – успел крикнуть: сестра!.. Когда очнулся – чувствую, что лежу, а меня как будто что-то покачивает и потряхивает. Открываю глаза, вижу чью-то спину, понял – лежу на носилках, несут куда-то меня. Как раз врачи идут. Говорят: в палату его несите. Майор среди них, усатый такой, пожилой, ко мне подошёл. Санитары с носилками остановились. А у меня кровь на повязке, на правой руке выступила. Он сестре говорит: забинтуй. Меня в палату принесли, положили. Сестра принесла бинты, ещё повязку наложила. Через пару часов кто-то из врачей подошёл – у меня опять кровь. Ещё повязку сделала. Через несколько часов снова кровь проступила. Это уже под вечер было. Врач подошёл, посмотрел: в операционную его! Принесли меня в операционную. Всё освещение там – две керосиновых лампы. Положили на операционный стол. Наркоз не общий – местный. Уколы мне в лопатку, в плечо – не знаю, сколько их натыкали... Ноги привязали, самого тоже за грудь к столу привязали. Две сестры голову держат и руки. Врач взял мою правую руку, говорит: пошевели пальцами. Зашевелились только мизинец и безымянный, другие не шевелятся. Ладно, сделаем, что все работать будут. Когда больно будет – скажешь, ещё укол поставим. Слышу, хрустит что-то – режет, видимо. Стал что-то делать. Больно, терплю. Сильно больно. Ещё уколов наставили. До очень сильной боли не терпи, говори. Ещё что-то поделал, говорит: вот сейчас будет больно, терпеть придётся. Что-то опять делает. Вдруг мне как тысяча иголок в плечо, в лопатку вонзились. Больно! Хорошо, это и надо, чтобы тебе больно было. Что-то ещё делает: так больно стало – ни одного, наверное, сантиметра от кончиков пальцев до самого плеча не было, чтобы без этой страшной боли. Кричу: всю руку больно! Ничего, это нормально – будет рука работать. Ещё что-то там делает, слышу его команду: нитки! Понял – сейчас зашивать будут. Зашил, забинтовали. Он взял мою руку: пошевели пальцами. Все пять пальцев шевелятся. Ну, вот, а ты кричал: больно. Сделали мы, что у тебя теперь все пальцы работают. Спасибо вам, доктор! Меня на носилки, и в палату.
– Когда вам было очень больно, что там хирург с рукой делал?
– Он порванные сухожилия соединял – сшивал, или связывал – я этого не знаю. Я же в сознании был, слышу: так, нервы целы, помяты только, а сухожилия порваны, будем соединять. Иногда слышу – даже матючком на медсестру, если не тот инструмент подала. Две недели я после этой операции не поднимался. Слабость была, температура поднималась. Кушать ничего не хотелось. Но потихоньку стал оживать. Нас, выздоравливающих стали дальше на восток эвакуировать – места для других раненных освобождать. Санитар двоих нас на телеге повёз. У одного ноги изранены, неходячий, у меня руки. Едем, покурить захотелось. Он свернул две цигарки, прикурил обе, дал мне покурить.
– Аркадий Андреевич, сколько я вас знаю, я знаю вас некурящим. Вы когда курить начали, и когда бросили?
– Курить я стал в ремесленном училище, как говорится – за компанию, в 17 лет. А бросил в 25, в 49-м. Так это получилось. С девушкой я был знаком, шли с ней как-то по улице, говорю: подожди минутку, я в магазин загляну, курево у меня кончилось. Купил пачку папирос, хотел закурить, а она мне: дай и мне папироску, хочу попробовать. Не дам, говорю, не хочу, чтобы ты курила. Жалко? Нет, не жалко. Вот смотри! Взял я эту пачку, измял рукой и в урну выбросил. Не только, мол, не люблю, когда женщины курят, но докажу тебе, что и мужики могут от курева отказаться. Вот с того времени я и не курю. Правда с девушкой той у меня отношения так и не сложились. Рассказ свой продолжу. Приехали в деревню Синьковка. Там часа два-три побыли. Уже темнеется, опять нас на телегу загружают, едем дальше. Приезжаем в следующую деревню, утром узнаём название – Колесниковка. Здесь я пролежал недели полторы. Далее мы уже ехали по железной дороге, в эшелоне. 4 июля прибыли в Россошь. Там мне сделали гипс – руку до локтя горизонтально закрепили, «самолётом» это называют, а меня раненые стали «лётчиком» называть. 5 июля немец попытался в наступление пойти. Станцию Россошь бомбили. Мы были в трёх километрах от станции, в помещении мясомолочного техникума. Сёстры прибегают: кто на ногах – спускайтесь, там вас машины ждут. В машины загрузились, на каком-то полустанке нас в поезд загрузили. Приехали мы на Волгу, в город Кымышин. Там пробыли около недели. Потом нас на пароход – и в Казань. И вот с конца июля до ноября я там лежал в госпитале. 6 ноября меня выписали, и я поехал в Челябинск, домой, инвалидом...
– То есть, вы воевали около трёх месяцев.
– Да, три с половиной месяца. Кто на передовой воюет – у того срок недолгий. Бывает, что и всего-то – несколько минут. Когда говорят: я всю войну прошёл, значит, не в окопах он воевал, не на самой передовой. Никого я принижать не могу и не буду – ни артиллеристов, ни моряков, ни лётчиков, ни тех же медиков, сапёров, или, допустим, связистов. Работа фронтовая у всех опасна. Но передовая – это особое место. Там смерть вовсю хозяйничает...