Имярек
Жил да был в деревне Поганкино под Одессой один юноша по фамилии Охуелкин. Было ему уже 32 года, он так и не познал женской ласки. С лица, впрочем, он был довольно пригож. Только прыщав – нимагу, бл…
Он доучился только до 5 класса. После перестали его в школе пускать. Бить не били, а поржать приезжали со всей области. И решил Охуелкин бежать, куда глаза глядят. А глядели они у него, как и у всех прочих, на Москву. Долго ли, коротко, оказался Охуелкин в Москве. Снял он на окраине, почти што на Вкраине, кухонку малэньку у старого дидка, и начал печь блины, бля, а еще жарил картули на…
Также он изобрел с мяса делать разварюху. Долго думал Охуелкин, куда ему податься с прыщами, ни на один завод его не взяли. Ходил он и по турагенствам, но там як глянуть на евойные фурункулята, так ссать бегут – работы никакой нет, а уборща гребаная ворчит, воняет – ей убираться, твари.
Долго он размышлял, но не как ему прыщи вывести – дело простое на, а как с прыщами устроиться, и чтоба никто не доставал, не точил, ****ь. Сварил он борщ на и уселся думать. Сидит – гадит когда: думает, в ванну когда прошмыгиват – тоже думает. Тем времем он перепортил дидку вещей и пора было определяться, пока тот ****юль не накрошил. И тут в голову ему пришла охуительная идея. Не зря он родился с такой фамилей. Он пынил, что ево место – тиатор. А он у ём – рижиссер. Все сучки от него пысают под себе, пидарасы шмыгают, прижимаясь к арене, боясь поднять зенки…
Начал Охуелкин обхаживать театры и предлагать себе в режиссеры. Но нигде не брали. Тока Один режессер хотел узянуть ево памошнеком, но он был петух гамбургский, он же кошкарский. Любил он половое только с мужскими жопами и фуями. Фу – гадось. Но и зеся не сложилось у Охуелкина: прыщи его больно сильно отталкивали, а тот урод был не извраченец.
Горько плакал наша герой, и стал сочинять режиссерские видения картин главных спектаклей. В тиатрах обравались – хули – ни фуя нелать не нада, какой-то охуелый за них всю рабатку проделыват.
И тута прихоит ему песьмо. Так и так – приглашаем Вас машинестом сцены. Он, конечно пошел. А тама надо только дикорации двигать, или на рыгаги наваливаться. Весь спектакль бригада курила и жрала бормотню. А Охуелкин не куркал и не бормашил. Он и уволился.
А тем вемем пошла его грусная исторя гулять по Москве, пока не дошла до Министра Культы. И тот решил: зелаю в жизни один добый паступок, а больше не буду. Нашел он адрес, телефон Охуелкина и звонит. Тот охуел в прямом смысле от щастья, что Бог его не забыл. Говорят они меж собой, да так приятно всё, минут сорок пошло, решили обоюдно, что Охуелкин идет Главрежем в Бальшой театр, но не прощаются, обмениваются комплиментами - так друг другу понравились. И тут – надо же было бесу влесть, вля – Министр возьми и спроси: « Простите , а зовут-то Вас как?»
И настал ****ец. Зовут? Зовут, бля, Вальдек, зовут, нет Валёдя, нет Вальдемир, нет Рогот, Рокот вроде, нет Новек, нет Флокс – как же меня зовут, ****ь ты та-ка-а-а-а-я????!!!!!!
Министр бросил трубу, а Охуелкина свезли в дурдом. Вспоминать, как его, бля, зовут. И поныне он там.