Маленький я был, слушал бабушкины прибаутки, хлебая тюрю с сахаром на колодезной вкуснейшей воде. Прибаутку я тогда не понимал. Вот она:
-Кушай тюрю, Яша,
Молочка-то нет.
-Где ж коровка наша?
-Увели в Совет.
Когда подрос немножко, прочел первоисточник, подумал, но не сказал, правда, дабы не обидеть добрую бабушку с четырьмя классами церковно-приходской школы образования: "Неправильно ты, бабушка, мне стишок рассказывала. Бабушка в стихотворении внука называла мой свет". И только много позже понятно мне стало, что строки поэта перефразированы были народом сознательно. Получился стишок о раскулачивании. Увели коровку в сельский совет - и с концами.
А вот семейное предание крестьянской семьи Ивановых кадомского уезда. Когда в местный ревком пришла разнарядка по мобилизации, слух об этом облетел окрестные села, и некоторая молодежь пошушукалась, и решила переждать это мероприятие в лесном овраге, авось уляжется. Приехали с мобпредписаниями активисты: где Иванов, Петров, Сидоров? Не знаете? А заберем-ка мы ваших лошадей, отдадим, когда сыновья ваши явятся с вещами на сборный пункт. Развернулись - и уехали. Иванов-папаша - в лес. Делать нечего, иди, сынок, в красну армию служить, а то кормилицу не вернут. Пришлось идти. Иванов - к активистам. - Вот мой сын идет в красну армию служить, а где моя лошадь? - Нету. - Как нету? Пала твоя лошадь. А кто ж его знает, пала она на самом деле или где еще оказалась, да только воротился Иванов домой не солоно хлебавши. Тем временем, гражданская война закончилась, воротился сын домой, затеял, как водится, жениться. По обычаю, обратился к отцу: - Дай, отец, лошадь, жениться буду. - Какую такую лошадь? Лошадь свою ты в лесном овраге просидел. Пришлось Иванову-сыну с нуля семейную жизнь начинать. Тяжело хозяйство без лошади вести, все жилы надорвешь. Но пришлось проглотить обиду. Действительно ведь - сам в овраге просидел, не из-под палки. Долго трудился он, пока дом свой наладил. Да вот только лошадь нажил, как коллективизация началась. Пришлось лошадь в колхозную конюшню отводить. Вот так аукнулся тот овраг.
Шацкий крестьянин Яков Фролович назначен был активистами и горлопанами к раскулачиванию за то, что жил на базарной площади в избе деревянной, соломой крытой, но сыто. В хозяйстве все было, чтобы детей растить, да внуков нянчить. Неприхотлив ведь русский крестьянин. Если есть крыша над головой, да молоко корова дает, да овцы жирок нагуливают, шёрстку навяливают, да курочки яички несут - что больше надо, какого такого светлого будущего? И раскулачили бы, кабы не сын Иван, молодой, да активный. Какой такой, дескать, он кулак, коли в лаптях ходит. Так и спас отца от Сибири. Сам, однако, в Сибири впоследствии оказался. Как активиста-комсомольца послали Ивана на курсы шоферов. Дальше - больше. Стал Иван возить большого человека. Самого главного коммунистического начальника Украины, а потом города Куйбышева и области - Павла Петровича Постышева. Шофер Постышева - это тогда звучало гордо. По какому-то очередному комсомольскому призыву послали Ивана на Дальний Восток. На счастье ли, на несчастье - как судить? Постышев вскоре после отъезда Ивана был арестован со всей свитой, включая и заменившего Ивана шофера. Самого Постышева расстреляли, что с преемником Ивана стало - неизвестно, а Иван так и прожил до старости на Дальнем Востоке, вдали от родных мест, но живой. В старости взмолился он сестре: - Забери меня отсюда ради бога. Приехал Иван на родину, мало чего узнал вокруг. Выпив с пенсии, все пел песню: - Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой. И подчеркивал: - Я беспартийный, но я коммунист. А чего уж он, комсомольский активист, остался беспартийным - кто его знает. Может, затаился после репрессий на своего бывшего босса, может, еще почему. А может, когда-нибудь был из партии исключен, да не восстановлен. Как крестьянин он, конечно, не состоялся. Считал, что угольная зола со шлаком - это удобрение, рассуждал о кукурузе, речи Хрущёва в газете «Правда» прочитав. А вырастить что-либо на своем огороде, кроме картошки, которая в то экологически не безнадежное время сама по себе росла, у него не очень получалось. Да и то - шофер это шофер, а крестьянин - это крестьянин. Пироги, как говорил дедушка Крылов, не должен тачать сапожник.