Когда Мигель только лишь проснулся, он еще долгое время не мог вернуться в реальность, покинутую вчера вечером. Противоречивые чувства разрывали его на части: с одной стороны, он был удовлетворен своими успехами и новой возможностью заработать, но, с другой стороны, именно в субботу вечером переоценил свои силы, решившись на второй, опрометчивый, полет. Услышав стук в дверь, он, поднявшись, присел на краю кровати. Вчера он с воодушевлением использовал возможность почувствовать себя в роли лепешки, которой, усилиями тестомеса, пытались придать идеальные очертания.
Одевшись и окинув глазами номер, Массиньи подошел к двери. Открыв её, он увидел капрала, накануне вечером приведшего его в этот номер.
- Пойдем, сынок, я покажу тебе город, - произнес капрал.
Кивнув головой, Мигель попросил своего гостя подождать несколько минут. Не прошло и десяти мнут, как он отправился вместе со своим гостем на прогулку. Он мог сколько угодно мечтать о прогулках по этому незнакомому городу вместе с Фабьенн, но сейчас компания капрала была не только вполне терпимой, но и познавательной.
Капрал Фернанду Перейра был невысоким черноглазым мужчиной, с давно поседевшими волосами, желтоватой кожей и кривыми, но все еще крепкими зубами. Несмотря на то, что ему недавно исполнилось шестьдесят пять лет, последние пять лет он провел в качестве добровольца в различных военных организациях, последней из которых была САС.
Фернанду мало рассказывал о себе, обмолвившись лишь о том, что, родившись в Португалии, близ Сетубала, в семье рыбака, он вместе с семьей в подростковом возрасте перебрался во Францию – в Ланды. Стараясь не останавливаться на теме своего прошлого, Перейра легко переходил на другие темы разговора.
За полчаса Оран успел понравиться Мигелю. Центральные кварталы этого города походили на центр Марселя или Неаполя: те же гостиницы и рестораны близ моря, те же офисы крупных компаний, соседствующие с домами буржуа, те же запахи, доносящиеся из лавок, где продавались вина и специи. На улицах, которые показывал ему Нанду, практически не было арабов, по рассказам Хорхе, теснившихся в окрестностях города. Мощенные брусчаткой, привезенной с каменоломен на Сицилии, близ Этны, местные дороги мало подходили для автомобилей, но представляли собой прекрасное место для прогулок.
Большинство людей, живших в этой части города, происходили из числа людей переселившихся сюда в девятнадцатом веке. В жилах этих людей смешались французская, испанская, итальянская, хорватская, мальтийская и еврейская кровь. Число красивых женщин на улицах этого города поражало Мигеля: темноволосые, высокие, с оливковым загаром и чертами, достойными работ мастеров классической Эллады. В этих женщинах природная красота сочеталась с благородством происхождения. Подавляющее большинство колонистов, переселявшихся на эти земли, были фабрикантами и виноделами, земельными магнатами и судовладельцами, потомственными актерами и живописцами, офицерами и книгопечатниками, следом за которыми следовали разного рода искатели приключений.
Здесь, на бесплодных африканских холмах, люди, для которых слишком тесной была Европа, творили чудеса, превращая ад в рай. Там, где еще несколько столетий назад козы доедали остатки растительности, ныне раскинулись виноградники и апельсиновые плантации, там, где еще недавно росли лишь жесткие кустарники, ныне росла пшеница и оливковые деревья. Бесчисленные дороги ныне пересекали предгорья Атласа, а на пепле старинных пиратских баз, практически на пустом месте, выросли города подобные Орану.
Зная, что представлял собой Алжир до французского завоевания, Массиньи теперь прекрасно понимал, на что способна творческая сила человека и воображение, его благородство и трудолюбие.
- То, что ты сейчас видишь, скоро исчезнет,- разочарованно произнес Нанду, пока Массиньи рассматривал местные здания, в которых неоклассицизм тесно переплетался с мавританским стилем. – Создатели сами погубили свое творение.
- Почему ты так говоришь? – с интересом спросил его спутник.
- Те люди, которые создали это, создавали рай не только для себя, но…и для своих врагов,- покачав головой, бросил Перейра. – Мусульмане получили возможность работать на фабриках и плантациях, которыми владели черноногие, мусульманам было предоставлено бесплатное образование, для мусульман были построены больницы и дома призрения. Черноногие сами сделали арабов более сильными.
- Но почему же никто не пресек первые ростки агрессии? – с недоумением бросил Массиньи.
- Это долгая история. Ведь я не черноногий, а ответ на этот вопрос хотел бы найти и сам.
Мигель старался не давить на своего собеседника. Достав из чехла камеру, он начал фотографировать: фасады зданий, людей на улицах и пейзажи, которые открывались в просветах переулков, спускавшихся к морю.
- Нанду, будь добр, подскажи, где я могу найти здесь почту? – спросил Мигель, вспомнив, что из Парижа в Оран ему, после проявки, должны прислать фотографии Фабьенн.
- Городскую почту ты найдешь рядом со зданием муниципалитета, мимо которого мы прошли минут двадцать назад. Но сейчас она не работает,- увидев удивление собеседника, капрал добавил. – У нас есть нечто вроде андалусийской сиесты – долгий перерыв, который удивляет людей, приезжающих из Италии и Франции. Это связано с местной жарой, которая постепенно начинает спадать к вечеру. Если ты придешь туда часов в пять вечера, то все будет нормально…или явись туда сразу после обеда.
- Жара здесь действительно адская, - произнес Мигуль, чувствуя, что рубашка уже промокла насквозь от пота. – Интересно, меня ли одного здесь клонит ко сну…
- Попробуй поспать после обеда. Многим это помогает, пока они не привыкают к жаре. Дети и старики здесь, кстати, спят после обеда. Да и сиеста – удачное время для того, чтобы перевозить грузы по дорогам, когда они почти пусты.
После этого намека, понятного его собеседнику, Перейра направился в сторону здания, расположенного близ порта, где ему, члену САС, необходимо было пересечься с несколькими гражданскими.
Попрощавшись со своим спутником, Мигель направился в сторону ресторана, расположенного близ гостиницы. Даже здесь, в тени узких улочек, он мог спрятаться от жары.
*******************************
Странный сон приснился Мигелю, когда он попытался выспаться на диване, в углу комнаты его гостиничного номера. Ему приснился город, освещенный полуденным солнцем, похожий на Нью-Йорк или Бостон, но не на Оран. Здесь, разум перенес его в старый душный офис, переполненный людьми. В полутьме маленького кабинета, едва ли оторванного от общей суеты, он увидел человека, лицо которого не мог разглядеть. Наклонившись над бумагами, он повторял имя – «Лилит». Именно так Мигель прозвал в своих мыслях в своих мыслях Фабьенн, еще не зная её настоящего имени.
Во сне Массиньи казалось, что он стоит рядом с этим странным образом, не обращавшим на него внимания. Накинув на спину плащ, это человек без лица двинулся к выходу из кабинета. Протискиваясь через ряды столов, он спустился на первый этаж и, покинув здание, направился в сторону какого-то темного переулка, повторяя имя «Лилит». Мигель неустанно следовал за ним, проходя через лабиринты улиц и переулков. Чем дальше он следовал за этим образом, тем более запущенным казался этот призрачный город. Затем этот фантом проник в невысокое массивное здание, следуя по его коридорам. Насквозь пройдя это здание, фантом проник в подобное предыдущему, но полуразрушенное здание. Потеряв во тьме коридора, этот странный образ, Мигель очнулся в своем номере.
Проснувшись, Массиньи чувствовал себя еще более усталым, чем утром. Какие-то странные чувства остались после всего этого, и похожего, и, одновременно, не имеющего ничего общего с другими образами, раннее приходившими к нему во время сна.
Подойдя в другой конец комнаты, он взял крупный пакет из плотной бумаги и, аккуратно открыв его, разложил содержимое на кровати. Здесь было более двухсот фотографий Фабьенн, сделанных в Париже, в саду Тюильри, Ренне, в Броселиандском лесу и в Эруан Фау. Не менее часа Мигель рассматривал эти снимки, а затем, приложив к ним несколько сотен карандашных зарисовок, сделанных ним на бумаге, запечатал в более крупный пакет. Оставив его в дорожной сумке, он мог не беспокоиться, что кто-то воспользуется или же просто без спроса возьмет этот пакет.
Теперь, когда жара уже успела спасть, у Мигеля была возможность пойти на чуть более долгую прогулку.
Выйдя из отеля, он направился в обратную от моря сторону. Чем более он удалялся от приморской части города, тем более холмистым становился рельеф. По мере удаления от кварталов, где жили черноногие, кварталы менялись. Все менее и менее часто здесь встречались магазины и офисы, а на смену многоэтажным комфортабельным зданиям и небольшим обособленным коттеджам пришли огороженные глухими рядами стен особняки. Мигель и не заметил, как оказался в месте, абсолютно не похожим на тот, Оран, с которым он успел познакомиться утром.
Теперь у Массиньи была возможность оценить бессмысленность прогулки. Его окружали одноэтажные дома без окон, построенные из необожженных кирпичей. Лишь в немногочисленных двухэтажных зданиях было одно-два окна на втором этаже. Грунтовое покрытие заменяло здесь брусчатку, а на смену улицам пришли узкие проходы между домами. Увидев, что теперь его окружают коричневокожие люди, некоторые из которых были одеты в традиционные длинные туники и фески, он осознал, что находится в арабском пригороде. Несмотря на то, что прохожих на улицах было мало, он чувствовал пристальные взгляды со всех сторон. Здесь Мигель не увидел ни одной женщины – его окружали лишь старики и юноши, едва вышедшие из подросткового возраста.
Блуждая здесь, он только начал понимать, что заблудился. Слишком давно, еще в европейских кварталах, он свернул с прямой дороги и едва мог ориентироваться. В поисках наиболее высокой точки, с которой, можно было бы, над крышами грязных зданий, рассмотреть путь к приморской части, Мигель оказался в кривом переулке, переполненном людьми.
- Сир, возьмите,- услышав эти, слова, произнесенные с сильным, неизвестным для него акцентом, Массиньи почувствовал прикосновение чьей-то руки к своей спине. Повернувшись, он увидел высокого юношу с темно-коричневой кожей. – Это ваше – оно упало, - с этими словами он протягивал бумажник.
- Это не мое,- сквозь зубы процедил Массиньи, не заметив, как за его спиной остановился какой-то мужчина.
- Возьмите – проверьте. Может это все-таки ваше? – с большей настойчивостью незнакомец протянул бумажник.
Осмотревшись, Мигель увидел еще нескольких арабов, направлявшихся в его сторону. Он знал, что его ожидает то, о чем рассказывал Хорхе – арабская уловка. Мошенники ожидали, когда он из любопытства возьмет бумажник в руки, после чего его можно будет обвинить в воровстве, и, избив или даже искалечив, отобрать всё, что у него есть с собой. В конце переулка Мигель заметил немалое пространство – там кривой изгиб переулка упирался в достаточно широкую дорогу, проходящую у подножия холма. Сделав вид, что он не видит окруживших его арабов, Массиньи направился в сторону это дороги. Без камеры за плечом и без крупной суммы наличными он чувствовал себя спокойнее, но возможность удара в спину не переставала его беспокоить.
Когда он почти дошел до дороги, Мигель почувствовал легкий удар в спину. Повернувшись, он понял, что со стороны одной из лавок в него полетел булыжник – травля началась.
- Сделайте четыре шага назад, - бросил он, обращаясь к группе людей, следовавших за ним.
Парень, начавший беседу с ним, лишь молча усмехался. Вскоре рядом с ним и его товарищами появилось несколько взрослых мужчина. Мигель видел, что справа и слева в его сторону, медленным шагом также направлялись прохожие. Где-то в толпе блеснуло лезвие ножа. Медленно отступая, назад он чувствовал, что стоит практически на краю дороги – где-то за его спиной проезжали немногочисленные автомобили. Услышав, что ставни над его головой открылись, он начал нервничать еще больше, зная, что опасность наступает на него со всех сторон.
Стена гнетущего молчания была разрушена, когда кто-то, целясь из-за спины Мигеля, выстрелил короткой очередь в собравшуюся толпу. Двое мусульман, с простреленными голенями, опустились на землю. Обернувшись, он увидел Жозефа и Теодора.
- Ты веришь в случайности? – с улыбкой произнес Сентонж, державший в руках старый итальянский пистолет-пулемет. – Все отошли назад – следующие пули полетят на десять сантиметров выше, - бросив эти слова, он направил «беретту» в сторону мужчины, который был вожаком в этой толпе.
Пока арабы, отступив назад, пытались проверить своего противника на решительность, младший Ортега жестом предложил Мигелю запрыгнуть в джип, на котором они остановились в нескольких шагах от него.
- Тебе повезло, что юго-восточные дороги жандармы сегодня перекрыли, а нам пришлось ехать, в объезд, по юго-западному пути,- с этими слова Сентонж, резким движением запрыгнув на сиденье, завел мотор джипа.
- А что было бы, не появись вы здесь? – с интересом бросил его собеседник.
- Это одному лишь Богу известно, - ответил Жозеф. – Может быть, они хотели убить тебя, а может просто проверяли или же придумали себе новую жестокую игру.
- Злачное место, - произнес Мигель, когда автомобиль объезжал эти кварталы по дороге, отделявшей их от поросших маквисом холмов.
- Так выглядят все арабские пригороды в Оране, - пожав плечами, ответил водитель.
- Я представлял их себе немного иначе,- усмехнувшись, произнес Массиньи. – Например, вспоминая о знаменитом мавританском стиле.
- Мавританский стиль совершенно необоснованно связывают с арабами, - вмешался Теодор. – Этот стиль родился в испанской Гранаде, в воображении знатных юношей из касты мустариб – иберийцев-христиан, использовавших силу своего разума и воображения ради прихотей правивших там тогда мавров.
- Да уж, - добавил. управлявший автомобилем, Жозеф, кивнув в сторону в кварталов пригорода, которые они пересекали. – Это – предел возможностей арабских «мастеров», да и то многое из этого было построено на деньги, пожертвованные черноногими.
Пока Сентонж отвлекся на дорогу, у Мигеля появилось несколько минут молчания для того, чтобы обдумать вопрос, который он уже пытался задать Нанду. Когда арабские кварталы остались позади, они оказались в одном из европейских кварталов, расположенном на западной окраине города, между портом и грядой каменистых холмов.
- Жозеф, скажи, тот, в котором живете последние годы…скажи, как всё это началось, - решившись, произнес Массиньи.
- Ты не хочешь выпить кофе и поужинать? – спросил Сентонж, когда, подъехав к входу в кафе, он остановил автомобиль.
Кивнув, Мигель последовал за своими спутниками в кафе, расположенном в четырехэтажном жилом доме. Это была одна из многочисленных закусочных Сентонжа, разбросанных по Орану и Алжиру, а также в Марселе и на Корсике.
- Совершив вчера два полета, ты очень помог моим товарищам, поэтому сытный ужин, за нас счет, тебе не помешает, - с улыбкой произнес владелец кафе, а затем, добавил. – И я хочу ответить на твой вопрос, потому что мне хотелось бы, чтобы наша история не осталась забытой.
- И я с радостью тебя выслушаю,- ответил Мигель, уже успевший загореться огнем интереса.
- Ведь всё это не было взрывом, испепелившим всё в мгновенье ока. До середины тридцатых все было спокойно – мы находились в нормальных отношениях с арабами. Тысячи арабов работали на наших фабриках и плантациях, разгружали наши суда и ухаживали за нашими полями. Арабы стали есть ту же пищу, что и мы, начали одеваться так же, как и мы. Нам казалось, что они забыли о своей былой фанатичной религиозности, - вздохнув, он продолжил. – В тридцатые годы тучи начали собираться над Атласом: в селениях появились проповедники, призывавшие к джихаду, старейшины племен возжелали больше вольностей, а на стенах домов появились надписи…Да, обычные надписи – до тех пор, пока здесь не появились немцы, каждый день появлялись несмываемые надписи, призывавшие к «объединению арабов». Пока здесь британцы и американцы сражались с итальянцами и немцами, арабы притихли – они искали новых сторонников, тихо собирая военное оружие и технику.
- Хуже ли стало с приходом немцев? – спросил Мигель.
- С одной стороны, немцы поддерживали порядок в арабских селениях, но они же склоняли на свою сторону старейшин, одаривая горные племена бесценными знаниями, связанными с использованием военной техники и оружия, подрывом и воздушной разведкой. В сорок пятом, девятого мая, когда по всем радиоканалам передавали о капитуляции Германии, напряжение здесь превратилось во взрыв – тысячи мусульман вышли на улицы. То, что мы сразу посчитали мирной демонстрацией закончилось резней…Тогда мы впервые столкнулись с неописуемой жестокостью: они убивали наших женщин и детей, пытали жандармов и метили тайными знаками дома тех, кого, щедрыми списками, записывали в число своих врагов. В тот день они показали нам, что воспринимают нашу мягкость и благородство, как проявление слабости. Мы щедро заплатили им – тогда, вместе с жандармами, каждый черноногий, взяв в руки оружие, шел биться насмерть с теми, кто вышел против нас. Их кровь лилась рекой, а нам показалось, что это всё закончилось, но мы тогда заблуждались…В том же году прошли волнения по всему Алжиру - во время одной из стачек, на нашем руднике, был убит мой отец, как и некоторые другие черноногие. Шахтеры и батраки, участвовавшие в этих преступления, убежали в горы. Эти несколько групп преступников и стали основой для формирования ядра их организации – Фронта Народного Освобождения. Тогда их было сорока человек.
- Всего лишь сорок? – удивленно переспросил Массиньи.
- Да, но то, что было раньше, похоже на какой-то безумный кошмар. Снова появились несмываемые надписи, но теперь уже призывавшие к джихаду против нас. Рабочие перестали ходить на работу на фабрики и рудники – они вместе с семьями ушли в горы. Затем батраки объявили войну своим хозяевам: некоторые просто ушли в горы, а другие, убивая ночью плантаторов и их семьи, захватив оружие, превращались в воинов-муджахидов. Оставшиеся в города мусульмане перестали ходить в наши магазины, а их женщины снова стали закрывать лица никабами. На улицах городов появилось множество банд – они были небольшими, но их число было бессчетным…Конечно, в Оране тогда все было не так плохо – мусульманских фанатиков здесь было очень мало, но и они создавали нам неприятности. Нам с братьями пришлось закрыть многие шахты, а на оставшихся шахтах практически не осталось рабочих.
- А как вы отнеслись к началу войны? – спросил Мигель, приступив к острому мясному супу, принесенному официантом.
- Большинство людей так и не смогли понять, когда началась война, потому как мало что изменилось с появлением войск. Ад продолжался: похищали, женщин убивали и насиловали, мужчин пытали, заставляя наблюдать за смертью своих близких, а в кафе и магазинах взрывались бомбы. Но особенно отличились фанатики-муджахиды – они похищали маленьких мальчиков и…насиловали их. Если, в сороковых, во Фронте и в бандах муджахидов состояли лишь сотни бойцов, то в пятидесятых это уже были десятки тысяч.
- Де Голль смог что-то изменить? – с любопытством спросил Массиньи.
- Да, первое время мы его боготворили. Базы муджахидов были выжжены напалмом, арабские окраины городов вновь стали спокойными, а взрывы на улицах прекратились. Но…потом всё снова вернулось на исходную точку, - вздохнув, он добавил. – Нас забыл Бог, забыв о том, как мы превратили ад в рай, нас забыл де Голль, подписав это проклятое соглашение, и нас забыл народ Франции, уставший от этой войны не меньше нас.
- А что будет дальше?
- Многие не видят свет во тьме этой ямы. После подписания мирного соглашения в Эвиане французский Алжир, который мы знали, перестал существовать, а вместе с ним перестал существовать и наш мир – мир черноногих…- с сожалением, дрожащим голосом произнес Сентонж.
- Неужели у вас нет больше надежды?
- У большинства теперь её уже нет. Но я всё еще продолжаю верить в возрождение Алжира. Так или иначе, за закатом солнца следует тьма, а за тьмой - рассвет, - вздохнув, Жозеф добавил. – Мне жаль, что ты узнал нас не в дни нашего расцвета, а в дни упадка. Но спасибо тебе за то, что ты согласился разделить с нами нашу горечь и боль. Спасибо за то, что согласился помочь нам…Кстати, если тебе нужно жилье, то можешь занять квартиру в этом здании, на втором этаже. Она сейчас пустует, как и многие другие помещения. Считай, что эта одна из тех скромных услуг, которые мы можем оказать в благодарность за ту помощь, которую ты нам оказываешь.
- Туалетные принадлежности и одежду перенеси сюда, но сумки оставь лучше в гостиничном номере, - произнес Теодор, внимательно слушавший рассказ Сентонжа. – Арабы следят за всеми, кто прибывает сюда из Европы. За тобой и твоим номером давно могла быть установлена слежка, поэтому лучше будет, если, тайно проникнув в твой номер, они успокоятся, предположив, что ты еще один из числа безумных туристов. Если же они узнают, чем ты занимаешься на самом деле, то все может закончиться очень печально,- младший Ортега старался быть предельно деликатным, но он, как и Жозеф, понимал, что со многим Мигелю еще предстоит познакомиться.
*********************************
Проснувшись, накануне рассвета, в квартире, предоставленной Жозефом, он не мог выбросить из памяти обрывки еще одного странного сна. Ему снова приснился какой-то человек, лицо которого он смог разглядеть, но, проснувшись, едва ли мог воспроизвести в своей памяти. Этот фантом, двигаясь по улице города, подобного увиденному в прошлом сне, вошел, повторяя имя «Лилит», во внутрь массивного здания с просторными пустыми коридорами и огромными окнами.
Двигаясь подобно бесплотному духу, Мигель чувствовал, что находится рядом с этим фантомом, закрывшим дверь изнутри. Здесь, в просторном, свободном от людей кабинете он уселся за один из массивных столов. Сначала этот образ приступил к рутинной работе с бумагами, но вскоре отвлекся. На какое-то мгновение помещение погрузилось во тьму, а затем Массиньи увидел, как нечто утащило этот призрачный образ в темный конец кабинета. Оказавшись там, он увидел небольшое существо, человекоподобное, без кожи, замотанное в какое-то серое тряпье. Пройдя сквозь стену, бросив оскал в сторону Мигеля, оно утащило за собой призрачного незнакомца.
- Иисус, - проснувшись, прошептал Массиньи.
В самом сне не было ничего ужасного или странного, но уже во второй раз он проснулся с неприятными ощущениями, которые не хотели покидать его сердце и разум. Оглядевшись, он еще раз удостоверился, что находится в квартире, а не в гостиничном номере. Когда он вышел на балкон, то увидел лишь поросшие маквисом холмы, подножия которых были засажены оливами. Взглянув вверх, он увидел предрассветное небо, столь непохожее на то, которое ему доводилось видеть ранее.