Было это лет пятнадцать назад. Как сейчас помню, зима выдалась студёная, да морозная. И вот приспичило мне тогда мир посмотреть, от любопытства великого (хоть и говорят, что оно не порок, но свинство порой порядочное!) и резвости поросячьей! А ведь сказывал мне Домовушка:
- Сиди-ка ты, ухарь, на попе своей ровно, пока неприятностей на неё же родимую не наскрёб! Ведь, как известно, - Кошка скребёт на свой хребёт!
Ан, не послушал я совета доброго. Собрал вещички, благо не велики сборы, шапку в охапку и - айда! Глядючи на этакое упрямство, повздыхал он тяжко, покачал головой задумчиво и молвил:
- Ну что ж, коли так... Ну, да чему быть, того не миновать! - Наказал только в напутствие... - Буде в местах северных, передавай сродственнику моему, Домовому Икению привет от Никанора, авось не забыл ешшо, пригодится тебе, голове шалопутной, небось, выручит, а коли нет... Ну что ж, тады звиняй, не велик прок... Ох, чую! Влезешь ты в историю!
Я лишь улыбнулся в ответ и, попрощавшись, в путь отправился, дорога меня звала, прямо колоколом, чувствовал знакомства новые и встречи необычные!
Вот так я и оказался впервые в местах Тюменских, историей славных, на полпути между Тюменью и Тобольском.
Места те дюже дремучие порой, тайга прямо в двери стучится, а тогда и вовсе, сколь домов брошенных и людей с места сорванных! Перестройка... Оставались лишь те, кто ничего другого и не хотел, либо же те, кто уже ничего и не ждал от жизни. Остальные же подались в города крупные, доли своей искать, аль за рублём длинным, коий тут и выдаваться уже перестал, а слово «бакс» было ещё в диковинку... Сколько их не вернулось, искателей этих... Кто пропал без вести, головушку дурную не туда сунув, кто спился, а вот устроились единицы... Естественный отбор, прямо по Дарвину...
Ну так, о чём это я? Не про то сказ ведётся, а про то и в газетах пишут, читать не можется...
Так вот, прибыл я в места новые, незнакомые, сполнил даденные Домовушкой наказы и поручения, чем немало подивил народ Малый в тех местах, но с людьми живущий в ладе, и захотелось мне приключений... Сколь речей наслушался дивных, да славных! И про Мороза Ивановича, и Лесного Дедушку (что за лес без Лешего?) и про костёр уютный и чудеса таёжные, кои человеку открываются, лишь когда один он, без страха и сомнения, слыху не боится и виду не чурается! Сборы недолги, сказано, значит — сделано!
Вот так я и собрался на «охоту», сколь меня сродственник Неканоров не отговаривал и Лешим стращал, коли меня из лесу не выгонит из другов убрать, и кикиморами обиженными уже меня стращал:
- А лютее всего Волк-вурдалак у нас объявился, кровушки человечьей спивший и другой уже для себя не примавший, ан к нему попадёшь!? Что я куму свому Никанору скажу?!
- Не примай к сердцу близко! - отвечал я на слова те обережные, - О чём кручиниться нашёл!? Вот прогуляюсь и обратно возвернусь, дымком да морозом омытый, а пропаду коли, знать на то воля такая!
И с тем в путь отправился, котомку со снедью прихватил и - айда! Сосед ещё Димитрий поувещевать попытался дорогой:
- Слыхано ли дело! В тайгу, да без собак!
На что отвечал я ему резонно:
- Так какая же собака с чужим человеком пойдёт?!
На что и он лишь головой покачал, да рукой махнул, а зачем неволить, человек знат, на что идёт! Вот так и убрёл я в леса таёжные на «охоту», да какой из меня охотник!!! Я же ружья ладом до тех пор в руках то не держивал!
Вот так и бродил я по тайге, не спеша лыжи широки переставляя. У костра ночевал, вдыхая запахи леса и морозного воздуха, оставшись наедине с собой и своей душой...
Как пружинили еловые лапы, служившие постелью, как обдавал теплом, «долгий» костёр, складываемый на ночь, как булькала вода в котелке и плыл аромат чая в воздухе и снеди не мудрёной...
А вокруг кружила жизнь, для глаза торопливого и суетливого - потаённая! И пичуги, осмелев и пообвыкнув, таскали сухари из мешка, кося бусинкой глаза и приговаривая на моё неловкое движение:
- Чи веть нам? Чи веть нам!
- Вам-вам, сердешные! От меня не убудет! - отвечал я им с улыбкой, а лес, с наступлением сумерек, окружал кострище стеной, отчего становилось совсем уютно, как в комнате с камином. Искры выстреливали из костра и зависая, поднимались вверх, к ярким звёздочкам, словно сёстрам старшим, таяли, чтобы смениться новыми...
Звёзды же на небе становились настолько чёткими и близкими, что когда костёр притухал, стоило поднять глаза и начинало казаться, что несёшься между ними, чувствоваться движение земли и небо было вокруг, поверяя свои тайны, унося всё дальше...
Деревья поскрипывали от морозца, когда Мороз Иванович проходил порой неподалёку, проверяя, всё ли благополучно в его снежном царстве-государстве, справно ли всё в хозяйстве его, укрыты ли кусты шубками снежными, ладно ли шапки пушистые на деревах сидят, не переморозил ли ненароком!
Когда я устраивался на одну из ночёвок и костерок уже поискрывал золотистым пламенем в морозном воздухе, услыхал за спиной басовитый мягкий голос:
- Не змерз ли, добрый молодец?
Обернувшись, увидел высокого статного деда с добродушнейшим взглядом, словно вышедшего из сказок, что читала мне бабушка. Расшитый бисером кафтан, валенки с тиснением снежинок и вышитые рукавицы, посох, отливающий серебром и светящийся своим внутренним светом... Описать словами трудно, это нужно увидеть! Но сомнений, кто это мог быть не возникало, хотя и свидеться довелось впервые.
- Здравствуй Мороз Иванович! Не ожидал тебя увидеть! Здрав будь и присаживайся, рад что довелось с тобой познакомиться!!!
- Здрав будь и ты молодец! Какими судьбами к нам в таку пору? От дела лытаешь, аль дело пытаешь?
Слова текли как музыка, превращаясь в кружево снежинок и оседая на веточках кружевом нерукотворной работы.
- Да вот, не знаю даже как сказать... Просто любуюсь, когда ещё доведётся вот так вот походить...
- Да ты из хытрецов, молодец! - улыбнулся он в ответ.
- Почему хитрец? Я вроде как... - растерялся я, не зная как и сказать.
- Да не хитрец, а хытрец, я же по русски сказываю, художник-творец то означает! - лукаво улыбнулся Мороз. - Чаем угостишь? Чую дух приятный у него, душицу со зверобоем добавил?
- Верно! И медку немного для аромата! - добавил я. - Не побрезгуй моим угощением, я только рад буду компании!
Так, за неспешной беседой мы и скоротали вечер. Мороз оказался очень приятным собеседником, знал много историй и прибауток. Выглянувшая из кустов косуля, ластилась об его руку, прося погладить и абсолютно не боясь меня, полностью доверяя своему покровителю... Мороз начал прощаться, говоря что:
- Дел ещё много, обход нужно продолжить. - а также предупредил, что - Футрина завтра устрою (буря-непогода) буде уж не обессудь, мне нужно много злого и недоброго поморозить, всё что за тёпло время накопилось изничтожить, болезнь какую земли... Да и хворь лесну и людску... Как видишь, дело серьёзно и важно, вот и проверить сегодня спешу, всё ли прикрыть успел, не оставил ли где человека, аль зверя без укрытия, ну, бывай здрав, молодец, спасибо за угощение, ещё не раз свидимся!
На том мы с ним и расстались, только в воздухе ещё долго, казалось, перекатывались звуки его добродушного смеха.
А на следующий день мне не свезло, мороз совсем осерчал и началась вьюга. Решив по своей глупости и извечной надежде на «авось», не искать и не устраивать себе укрытие от непогоды, надумал отправиться в путь, чтобы часика через три выйти к жилью.
Вот тогда и нарвался на волчью стаю... Вой окружал со всех сторон, сливаясь с завываниями разходящейся вьюги и парализуя волю, когда даже страх не подстёгивает, заставляя действовать! Стая нашла мой след и преследование началось... Единственной мыслью, после часа такой гонки, было:
- Держать темп! Ты можешь! Не смей упасть! Дыши ровно! - твердил я себе, уже вслух, но вой нарастал, приближаясь неотвратимо, как кара Божья. Прятаться на дереве не имело смысла, кто придёт сюда? А голодная стая будет ждать внизу и либо так, либо замёрзший, а по такой погоде на это много времени не понадобится, я достался бы им на обед... А так был шанс, может быть совсем призрачный и тающий с каждым шагом, но всё же шанс, и я бежал! Помирать, так с музыкой! Как я бежал! Ветер сёк лицо, глаза были забиты снегом, а брови и усы уже давно превратились в корку льда. Усталость от такого темпа и бега в полуслепую на широких лыжах, по сугробам, стала давить на плечи, замедляя темп, а волки двигались по сугробам быстрее, их вёл инстинкт преследования и голод.
Пробежав ещё немного, я выскочил на край, начинавшейся здесь пустоши и остановился под одиноко стоящей елью, пытаясь отдышаться и сориентироваться. В воздухе раздался победный вой, похоже меня увидели. Дальше бежать смысла не было, на этой равнинке, они догонят меня в два счёта. Не успел я додумать эту мысль, как из-за стены снега, вырвались две тени, одна ударила в грудь, выбив ружьё из рук, вторая ударила по ногам. Если бы не ель, в которую я упёрся, лежать бы мне уже в снегу... Раздосадованные промахом, волки закружили вокруг, выбирая момент для последнего прыжка... Раздался ещё вой, ещё и ещё, это подоспели отставшие во время погони и вот уже перекликались пять или семь голосов, смыкая круг всё уже. Не чувствуя опасности с моей стороны, но привыкшие опасаться человека, не чувствуя с моей стороны угрозы, совсем осмелели и вот уже их можно было рассмотреть, даже несмотря на снежную круговерть. Жёлтые вспышки глаз, поджарые, мне по пояс, совсем не те, что доводилось видеть в фильмах. Иней и лёд покрывал их морды после бега, отчего они казались металлическими... Чувствовалось какое-то спокойствие и уверенность, они не сомневались в исходе, бока поднимались и опускались в частом дыхании...
Я прижался спиной к стволу моей спасительницы ели, всё, терять нечего, эта секундная передышка не для меня, просто решили перевести дыхание. Пусть ружьё кануло в снегах, но ведь есть нож! Увидев моё движение к ноге, где был пристёгнут для удобства широкий нож, годящийся как хлеб нарезать, так и ветки пилить, двое самых шустрых или же самых голодных, опять попытались кинуться, но вот именно, что лишь попытались. Неожиданно замерли, а потом и вовсе диво - поджав хвост, как нашкодившие щенки, отскочили к остальным. Что такое? И вот тут вышел вперёд «матёрый», нет слова, чтобы описать его, было в нём что-то такое, что заставило всё внутри похолодеть, словно мороз ворвался в грудь и выстудил само сердце. Шерстью сливаясь с мраком ночи, гораздо выше остальных, а грудь , по ширине, почти не уступала моей... и начался танец! Он бил, я уворачивался, нелепо взмахивая ножом в окоченевшей руке. Мешковатая, тёплая одежда, сковывала движения, сколь долго это продлится, зачем ему эта игра? Ведь было видно, что он играет со мной как кошка с мышкой, и для окончания этой игры ему хватило бы одного удара! После каждого его прыжка волчьи зубы оставляли метку, рукава у куртки и рукавицы давно уже напоминали бахрому. Кровь из многочисленных порезов, скапливаясь на кончиках пальцев, срывалась каплями на снег при малейшем движении...
Но вот, уворачиваясь от очередного прыжка «матёрого», мои ноги заплелись и я повалился в утоптанный нашим танцем снег. Тут же вожак навалился сверху, издав горловое рычание, стая взвыла... но осталась кружить, почему?.. На смену холоду, наполнявшему сердце ледяной тоской, пришло непонятное спокойствие, пролившееся, как вода из переполненного кувшина, разливаясь по всему телу, горло издало рык, реальность стала расплываться, разделившись на Я до и Я после. Полное спокойствие, ярость, боль, голод, сила, пренебрежение, презрение... Захохотав и начав вторить волчьему вою, отчего стая затихла и замерла, обхватил зверя и прижал его к себе, плотнее, крепче, ещё крепче!
- Ты хотел моей крови?! Тебе сладок был мой страх?!! Получи!!!!
Красная пелена стала наполнять собой глаза. Вот уже блеск кровавой луны, проглянувшей среди ветвей и туч, цепляясь полными краями за саму землю, улыбался с неба. Всё перестало существовать, человек умер, левую руку в глотку врагу, вот так! Глубже! Лохмотья рукавиц застряли в клыках, ещё глубже!
- Ха-ха-ха! У-у-у-у-у! - Вторило горло. - Перегрызть!
Мех забивает рот, приторно тёплая кровь, брызжет заливая глаза...
- Р-р-р-р!...
Удар в спину!
- Кто посмел!!! - Развернуться, клыки оскалены, с них течёт кровь поверженного врага, чьё сердце ещё бьётся, выплёскивая остатки того, что давало жизнь, на снег... Превращаясь в кристаллы.. - Волк-годовик! Метишь в вожаки?
Он недобро буравя тяжёлым взглядом оскалил клыки, с секунду постоял так, поджал хвост и медленно попятился...
Мысли в голове поползли, поплыли...
- Какая луна! У-у-у-у-у... Тоскаааааа...
Но что это? Какой-то новый, непонятный запах примешивается ко всему остальному... Шорох… Звук... Голос? Сколько в нём горя... Тоски... Мольбы... Слова... Зовущие... Плач?
- Волк! Отпусти человека!
"Как сыра земля,
С небом встретится,
Как чисты поля,
Снегом кроются!
А весна придёт,
Всё изменится!
И вернётся вновь,
Лико истинно!
Так и ты сними,
Шкуру волкову!
Что надел, как шелом,
Обороняючись..."
- Кто это?.. Почему? Зачем?.. Почему так больно?!
Красная пелена, капля за каплей, вытекает из глаз, луна, звёзды, снег, боль, холод...
- Как холодно...
Счастливый смех, слёзы?
- Где я?
Какой же глупый вопрос, понимаю и сам, но очень хочется услышать ответ... Вот и лицо... Женское... Глупость, откуда? Но она реальна, тормошит, плачет, и радость в глазах...
- Что случилось? Кто ты?
Красная луна уходит, унося с собой и силы, ноги не держат, сейчас упаду, слабость, сквозь лохмотья, бывшие когда-то одёжей, обжигает мороз... Мерзкий вкус во рту...
На изрытом снегу, два бесформенных силуэта, слипшийся мех, оскаленные клыки, присев, натыкаюсь рукой на что-то острое, машинально подношу к глазам, нож...
- Надо идти! Ты сможешь? Всё потом! И вопросы, и слова! - Вопрос прерывает мои мысли, текучие и медленные как патока, киваю головой.
- Тогда пойдём, тут недалеко мой дом, сможешь? Надо идти, пока вьюга стихла!
Снова киваю, пытаюсь сделать несколько шагов и медленно оседаю в сугроб, на ногах обломки лыж, откидываю их и снова встаю. Но ноги практически не держат. В голове снова наплывает туман и начинаю проваливаться в полудрёму безразличия, всё стало не важно...
- Фух... Кажись, успел! Все целы? - разобрал я сквозь волны забытья новый голос.
- Да целы, только моей заслуги в том нет, сам он управился... Эку же нечисть право слово изничтожил... Смотреть и то жутко... - отвечал женский.
- Сам-то он смотрю цел... Только лапа... тьфу ты! Рука в смысле десная (правая) порвана... Да лицо чуток оцарапано...
- Ну, это не беда, это даже я поправлю, а вот волком он обернулся, и с непривычки чуть им и не остался... Да вот ещё как бы слюна вурдалакова ему в кровь бы не попала... Да что ж мы! Торопиться надо! Мороз-то вьюгу придержал, докликалась его, но надо и совесть иметь, бери его пойдём скорее, дома всё и решим...
Я почувствовал как меня, словно пушинку, подняли над землёй крепкие руки. Почувствовал широкое плечо, пахнущее смолкой и ... даже не знаю чем ещё. Ощутилось плавное, но быстрое скольжение и остатки сознания уплыли вместе со всеми треволнениями последнего дня... Всё.
Глаза открывать совсем не хотелось, было тепло, уютно, и хотелось ещё понежиться на мягкой перине... Так, стоп, на какой перине? Вспомнились последние события, хотелось бы знать, где я?! Так… тело не болит, не ноет, сквозь веки розовеет свет, слышны приглушенные голоса, что-то обсуждающие, женский негромко напевает, мотив простой и веющий весной, яблоневым цветом и детством... видимо снова задремал, голоса уже не было слышно.
Мои размышления были прерваны ворчливым голосом:
- Ну? И долго ты притворяться будешь?
- Я не притворяюсь... - ответил я и открыл глаза.
У кровати, на которой я лежал, закутанный по самый подбородок, стоял незнакомый мне домовой. Голова кудрява, с проседью, кошачьи ушки и глаза, смотрел на меня внимательно. Пальцы больших рук заложены за пояс обёрнутый вокруг белой рубахи до колен, воротник вышит алым узором, штаны в полоску...
- Так и я гляжу что проклемался! - заявил он.
- День добрый - не нашёлся я сказать ничего другого.
- А день, он всегда добрый! Подымайся, хватит ужо с-и-м-у-л-и-р-о-в-а-т-ь - чуть ли не по буквам сказал он длинное слово.
- Будем чай пить, самовар уже поспел, а Банник старый ворчун, забегал сказать, что и банька уже сготовилась, так что будем тебя в чувство приводить. Да ты не спрашивай ни о чём!!! Сначала суету всю выпаришь, а там после чая и поговоришь всласть! - оборвал он мою попытку задать вопрос.
- Ты ужо пока иди, вот полотенчико, вот одежа чистая, а Баба- Яга скоро вернётся, они с Лешим в лесу ещё горе-охотничка нашли, в деревню потащат, там уж жинка извелась по нему...
Слегка прибалдевший от всего сказанного, я послушно взял что было велено с табурета возле кровати и как был нагишом, отправился через горницу во двор, а оттуда в баньку... Даже и рассмотреть ничего не успел, лишь во дворе краем уха слышал козье блеянье, да и то не разобрал откуда донеслось, всё было бело от снега и искрило в глазах. Да... А и верно, всё потом!!! Банька была чудесная!!! Поприветствовав хитроглазого Банника, я юркнул в парилку, ах!!! Какое наслаждение вытянуться на полке!!! Послышался скрип двери, Банник зашёл в парилку следом и стал возиться с вениками, то обдавая их кипятком, то легонько потряхивая, потом плеснул полковша на каменку, и я зажмурил глаза от удовольствия, окунувшись с головой в волну душистого жара! Пахло пихтой, дубом и чем-то ещё таким же сказочно приятным... Банник взялся за веники всерьёз и я аж зарычал, когда жар стал проникать от их прихлопывания в самые кости:
- Ага! Кричи-кричи! Это хвори выходят из тебя!!! - только и сказал хозяин бани. Потом окатил меня горячей водицей, потом, видно для контрасту, холодной, которая кажется испарилась, не успев прикоснуться к моему разгорячённому телу и снова окатил водой приговаривая:
«С гуся — вода!
С лебедя — вода!
С (имя рек) вся худоба!!!»
Потом опять стал поддавать на каменку кипяточку и орудовать вениками, припевая:
"Баня лечит!
Баня правит!
Баня всю беду поправит!!!"
В общем, выбрался я из бани не раньше чем часа через два, и так великой чести сподобился, сам Банник парил! В теле была лёгкость и какая-то - воздушность, одетый во всё чистое и сам блестящий, как надраенный самовар, я наконец вернулся в избу, если можно так назвать небольшой беленький домик, соперничающий по белизне со снегом, искрящимся в лучах зимнего солнца. На душе пели птицы, а ум распирало любопытство, ведь чего-чего, а с настоящей Бабой-Ягой, ещё встречаться не доводилось!
Войдя в горницу я огляделся, за разговором с домовым я как-то не успел ничего заметить, убежав сразу в баню.
Посреди горницы стояла печь, отделяя её от небольшой кухоньки и деля на две комнатки. Печь была свежевыбеленная, вся расписанная петушками, васильками и т.д. На полу домотканый половичок, на окошках вышитые занавесочки и герань с "ванькой-мокрым". Под окнами лавки, возле них стол, накрытый белоснежной скатертью и заставленный вареньями и ватрушками с творогом. В середине попыхивал самовар, отражая солнечные лучи из окна и пуская зайчики на мывшуюся на лавке кошечку, приветливо махнувшую мне хвостиком, когда я вошёл.
Домовой суетился, накрывая на стол, шустро снуя от печи к столу...
- Ну наконец-то! - Только и сказал он на мой приход. - Я уж думал ты там и ночевать останешься, всё уже готово, а ты как провалился в бане-то! Всё ли годно было?
- Не то слово!!! Лучше никогда себя так не чувствовал! - ответил я искренне.
- Ну и то дело! А то почитай третьи сутки пошли, как Хозяйка с Лешим тебя полумёртвого из тайги притащили, садись давай, неча оглядываться по воробам-то.
Я тихонько присел на лавку, и откинулся на скоблёную добела стену, как всё хорошо, уютно...
Дверь в сени скрипнула, напустив клубы морозца и в дом шагнула женщина, одетая в тулуп и шаль...
- О, оклемался знать-то, молодец?
- День добрый хозяюшка! Благодарствую за гостеприимство и хлеб-соль"- ответил я, смущённо улыбаясь.
- Наливай чай-то, я сейчас - ответила она и скрылась в комнатке.
Каша и пирожки с капустой были выше всяких похвал. Появившаяся через пару минут хозяйка, на мою попытку начать разговор лишь рукой махнула:
- Ешь, а разговоры — разговаривать потом будем.
Так мы и от обедали. Хозяйка сидела напротив, в беленькой блузке и пушистой голубоватой шали накинутой на плечи. Волосы по простому были заплетены в косу, на вид лет 45... ну может чуть больше. Лицо приятное, но самое выдающееся были глаза, один серый, а другой — пронзительно голубой, васильки бы обзавидовались...
- Ну вот, теперь говори, чего спросить-то хотел? - её глаза смешливо щурились.
- Да вот, всё о том же... Что это такое со мной было? - неуверенно спросил я.
- А ничего не было! - безапеляционно ответила она и убирающий со стола домовой, утвердительно кивнул, как бы подтверждая её слова. - Обернулся ты волком вот и всё.
- Так я что оборотень? - мысли понеслись по кругу подгоняя одна другую.
- А, тоже насмотрелся фильмов всяких, всё то вы с ног на голову перевернёте! - незлобиво проворчала хозяйка и продолжила: - Оборотень, это тот кто душу зверя, аль пичуги малой понимает и обернуться ею может, вот вспомни сказки — "И ударился Иван царевич о сыру землю... и оборотился ясным соколом..." вспомнил?
- Ну так то в сказке! Я то не Иван царевич...
- Да хоть Иванушкой дурачком будь, какая разница - засмеялась она.
- Ну а тот, другой тогда кто?
- А вот тот, вурдалак, это тот, кому мало всего с людей, мало поживы, так он ещё и крови их возжаждал... Кровопивец одним словом, вот и тебя пораненого еле выходили...
- Можно глупость спрошу... А я от него разве не заразился?
- Да что ты, душа моя! Слюна у него и правда ядовита... Мы вот с Лесным Дедушкой даже ворона сняряжали за водой живой к источнику дальнему. Хоть и быстра птица, а ведь и на это время надобно было... Вот и пришлось тебе полежать - помаяться... Сейчас то всё позади и страхи, и боль, и бред...
Я молча встал и поклонился хозяйке до полу.
- Да полно тебе, засмущал совсем... - зарделась она в смущении. - Не за ради благодарности мы ведь то делали, а душу человеческую спасали...
- А можно ещё вопрос?.. - неуверенно начал я.
- Да спрашивай, чего уж там, не мудри...
- Вы Баба-Яга?
- Ох насмешил, ну да и что из этого?
- Да как-то не правильно себя ведёте, не едите, а — кормите, не пакости строите, а помогаете... Почему так?
- Ну милой, на этот то вопрос я тебе легко отвечу... - начала она и призадумалась - Враки всё! Не едала я никого и никогда! Зачем мне это? Но от скрытности своей и молву таку получила, а что делать? Оно ведь как, боль снять, болезнь излечить, взгляд завистливый отвернуть... Всё и не перечислишь, это ведь я запросто, как тебе вывеску прочитать на магазине. Да вот только добра это людям не приносит, чего головой качаешь, ты слушай лучше! Вот сам посуди, у жены муж заболел или запил, хозяйство валится, жизнь и так короткая — рушится, а тут ты, такой весь добрый и хороший — появляешься, взял и помог, словно ничего и не бывало... Это хорошо?
- Да, радость принёс и мир в семью... - ответил я.
- Ну ладно, а дальше? Сосед того кому ты помог, сразу поразмыслив к тебе, "а помоги-ка и мне батюшка, счастья не вижу, тружусь-тружусь, а всё как сквозь польцы вода утекает, помоги, неудачу отвесть, хоть козу приобрести, деток накормить, хозяйство поднять..." Поможешь?
- А зачем отказывать, помогу коли силы есть на то...
- Правильно, а дальше больше, а другой сосед, узнав о том, уже опять к тебе, "а мне корову", а другой, "мне бы хоромы..." И пошла писать губерния! Уже не миром друг-дружке помогают, а за молейше малостью к тебе... А вот только одно... Себе то ты помочь — не можешь! А ведь у тебя и свои болячки есть и свои проблемы и горюшка ты повидал — поболе, и с костлявой за ручку успел поздороваться, думаешь это замечают?
- Так ведь с глазами же люди то!!! - не согласился я.
- С глазами-то с глазами, да только своя то рубашка ближе к телу! Да и свой палец зашибленный посильнее болит чем у тебя нога сломанная... Не все конечно так рассуждают — не все!!! Но тот кому ты первым откажешь в помощи и остальных против настроит... И только друг искренний в слова чёрные не поверит, но только друг твой далеко, а ты здесь человек чужой... Вот и станешь ты сразу для всех не целителем, а колдуном, и сторониться тебя начнут, а вдруг сосед заходил к тебе не чаю выпить , а просил порчу на него навести, и лучше бы от тебя подальше, ведь раз от сглазу помочь можешь, то уж проклятия насылать тоже должен... Вот так рассуждать начнут... Вот потому «добрые волшебники» не сидят на месте, сделал доброе дело и до свидания и дальше, а лучьше чтобы и не знал никто о деле том... Вот так и я...всю жизнь скитаюсь, а мне ведь уж почитай лет то сколь! Ан нет не скажу и не смотри любопытливо! - смешливо прищурилась Баба-Яга, - А только скажу, что ещё лет тристо-четыреста пожить собираюсь, если не изведёт кто по доброте душевной. Я ведь в нашей семье младшенькая, трое нас сестриц, да и двоюродных шестеро, у нас же у родителей тоже по трое сестёр было... Да и сродственник наш Кощеюшка, тоже до сих пор жив — здоров, вот то отменный злыдень, не совладал он с обидами, ну да в семье не без... Не буду говорить, а то не ровён час услышит, слово ведь тоже огромную и первую силу имеет, о ком говоришь того и приманишь... Чегу удивился то? У меня и в паспорте записано — Кощеева, вот такая фамилия... - она грустно помолчала и продолжила... - Вот такая история, помогаю потихоньку, да только так, чтобы другие не ведали, а коль не знает никто, то и благодарности уже не ждёшь и за неоказанную помощь не серчаешь, никого неблагодарным и не назовёшь...
Самовар на столе потихоньку остывал. Домовой давно возился за печькой, что-то поправляя или же проверяя. У него свои дела — хозяйственные, кошуня свернувшись рядом со мной на лавочке, сладко помукивала во сне, прислушиваясь чутким ухом к нашей неспешной беседе. На стене тикали ходики, за окном на стемневшем небе, стали посвёркивать звёздочки, отчего снег начал искриться, из-за тучек проглядывала луна...
- Ну вот и ладно, послушал меня, теперича давай и спать укладываться, утро вечера оно всегда — мудреннее, тебе уж и до дому возвращаться пора, потеряли уже небось, а на родину когда возвернёшься там и с сестрицей моей старшенькой познакомишься...
- А как я её найду-то? - удивился я.
- А зачем искать? В нужно время сами дороженьки сойдутся, ты вон разве ожидал тут оказаться?»
- Нет... - честно ответил я.
- Вот то-то и оно! Ничего на свете просто так не бывает! Всё одним узором выткано и переплетено! Разве ожидал ты, что именно сюда тебя принесёт, да ещё вурдалаку на зуб попадёшь, да так, что он тобой же и подавится? - опять хитро прищурилась Баба-Яга. - Молчишь? Ну вот уже лучше, значит умнеешь! И правильно делаешь! Всё, давай свет тушить, завтра Сивка-Бурка тебя в посёлок отвезёт, видел небось прискакала она уже?
- Так то она была? - удивился я. - А я решил что звёздочка по небу шлейфом скользнула, ну метеор в смысле...
- Ага, значит видел. Ну так вот энтот «метеор», как ты выразился, тебя завтра и отвезёт до посёлку, ну а дальше уж ты сам, пешочком.
- Да может не надо, а то я что-то опасаюсь, не привычно и... страшновато как-то, может на лыжах своим ходом?
- Вот чумной — насмешил! - рассмеялась она. - Да ты хоть понимашь где оказался то? Тебе отсюдова месяц на своих—то лыжах выбираться! - голубые искры смеха так и сыпались из её глаз, - Ну спасибо — потешил!
На том мы и разошлись спать. На удивление мысли от всего нового и неизвестного не забивали голову. Котейка пришла на кровать и свернувшись в ногах, затянула добрую сказку про мыша и хвости... Неутомимый домовой всё тихонько шебуршал по дому... Ходики тихо отбивали время...
Утром меня разбудила Яга:
- Вставай давай молодец, позавтракать ещё надо на дорожку.
На столе у же вовсю попыхивал самовар, излучая вокруг себя уют и тепло, так и приглашая присесть за накрытый стол. В чайнике, ароматно попахивали свеже заваренные травы. Домовушка, суетился вовсю, торопко доставая из печи, горшочки с кашей и свежие, парящие румяной корочкой пирожки. У печи кушала сметанку пушистая сказочница...
Отзавтракали быстро. Разговоры все были переговорены с вечера, да и о чём ещё стоило бы поговорить? Я не знаю. Да и Баба-Яга, не приветствовала разговоры за едой.
Вот с тем быстренько собрался и пошли во двор, где разгуливала Сивка-Бурка.
Назвать её лошадью язык не поворачивался, глаза оливковые, ресницы с палец длиной, трепетные ноздри покрытые инеем дыхания, хвост и грива струящиеся до земли серебрянным водопадом...
- На дальних землях паслась, вот только вчерась прибыть смогла, очень уж далеко упорхнула, а то так то мы бы её отправили за водой, ну да что ни делается, всё к лучшему, вот Ворону-Вороновичу, только в радость было крылья размять... Да ты за ухо то не вздумай коснуться! - всполохнулась вдруг Яга - А ты чего подшучиваешь? Уши заподставляла!
Я недоумённо отдёрнул руку от доверчиво подставленного лошадиного ушка, изящного, как произведение искуства.
- Забыл чтоль?»\ - удивилась Баба-Яга. - Так вспомни любую сказку, в одно ушко войдёшь в другое выйдешь, прекрасным добрым молодцем, да только мы тебя и так по простому приодели, неча народ пугать нарядами царёвыми! - она хитро улыбнулась на мой расстерянный взгляд и продолжила, - Ну ладно, поезжай уж, ведаю — свидимся ещё, ну давайте с Богом в путь трогаться!
Я очумело посмотрел по сторонам... Поняв моё затруднение Яга тихо засмеялась и проворный Дворовый, прикатил чурку на которой по видимому дрова колол... Я облегчённо вздохнул и подойдя к этому «трапу» взгромоздился на Сивку-Бурку.
- Да ты только не пужайся, дорогу она сама найдёт, просто держись за гриву, и всё...
Я махнул рукой на прощание, Сивка звякнула подковами и мы вмиг оказались над верхушками деревьев. Вначале захватило дух от страха... Но ритмичное движение Сивки, её тёплые бока, радостное ржание и движение без рывков, словно скольжение по снегу на лыжах, вмиг успокоило. В низу мелькали деревья, скрывая снежными шапками землю от глаз. Мелькнул знакомый силуэт Лешего, даже с такой высоты были отчётливо видны изумительно зелёные глаза. Махнув ему на прощанье, не успел я даже толком обвыкнуться к этому полёту без толчков и тряски, как в низу уже мелькнула, знакомая поляна со следами волчьей баталии... И мы плавно опустились почти к первый изгородям посёлка. Я погладил по дивной гриве, доверчиво-ласковую Сивку. Она, махнув хвостом на прощание, скрылась в вершинах деревьев. Нацепил лыжи и пошёл по чьей-то лыжне до дому где и квартировал...
Ни кому я не стал ни чего рассказывать, всё одно не поверят, а и поверит кто, так только разрушат всю ту сказку, что мне была доверена, а так будет она ещё многие многие столетия, дарить радость и беречь всех в ней живущих!
Вот и закончился мой сказ, а сказка продолжается.
Спросите, а какая же в ней мораль?
Да никакой! Просто... Умейте беречь то, что есть... То, что в сердце Вашем и сказка всегда будет с Вами!
Автор Чупин А. В. Январь 2010 года.